В королевстве у моря

       Еще полгода Кастиэль был сам не свой. Проснувшаяся чувственность заглушалась болью потери. Но как же Кастиэль желал! Того, что уже никогда не случится! Он закрывал глаза и пытался не забыть весь образ Дина, его смех и теплые губы. И как-то вспомнил о сделанных в последний их день фотографиях. Он нашел старый фотоаппарат и проявил пленку, отец научил его. Три снимка Дина. Того, бегущего по линии прибоя, живого Дина. Два из них были безвозвратно засвечены. Последний словил момент, когда Дин был почти весь поглощен солнечным гало, затоплен им. Слишком размытый силуэт без отчетливых черт его смешливого лица. Кастиэль на останавливал слез, бегущих по щекам и попадающих на снимок. Этот мальчик, его недосягаемый образ, весь сотканный в памяти Кастиэля из солнечных бликов, пахнущий морем, соленый, терпкий, так жестоко ускользнувший в преждевременное небытие, преследовал Кастиэля еще очень долго, являясь во снах и дразня такой яркостью ощущений, какую Кастиэль не находил, как ни искал, в настоящей жизни. Через год грянула война, докатившаяся и до Америки. Отец его обанкротился и был вынужден переехать с Кастиэлем в тихий Лоуренс в Канзасе, ибо на жизнь в шумном Нью-Йорке средств уже катастрофически не хватало. Последний год школы Кастиэль проучился среди провинциальных ребят, заслужив репутацию чудака и молчуна. Ему нравилась даже одна девушка, которую он и собирался пригласить на выпускной. Но Мэри, тихая, добрая Мэри Гейз вот уже месяц встречалась с высоким сильным Джоном, млела от его пошлых шуточек и преданно смотрела в глаза. Джон Винчестер был красив той насыщенной мясной красотой, что так нравится девушкам, но, к сожалению быстро становится обрюзгшей. Винчестер учился из рук вон плохо, но отлично играл в футбол и был популярен в школе. Мэри, спустя несколько лет все-таки вышла за него замуж. Кастиэль помнится, пригласил какую-то другую девчонку, был весел в меру и даже целовался с ней на заднем сидении старого автомобиля отца. Нормальность его была полной и доказуемой, и может только излишняя холодность натуры, так несвойственная юноше в семнадцать лет, была единственным указанием к той подростковой трагедии. Он не знал и не разбирался в себе – но чувствовал неясно, что именно та, покинувшая его, незавершенная любовь сделала его таким ровным, холодным и безучастным ко всем радостям жизни и чувственным удовольствиям. Кастиэль не отказывал себе нисколько, встречаясь с девушками и просто утоляя голод молодого тела. Но часто ночью, просыпаясь на гадко мокрых простынях, со стоном, жалобно зовя покинувшее его сновидение, которое и вспомнить-то не мог – так жарко захлестывала волна оргазма, Кастиэль смутно припоминал тонкие, но совсем не девичьи руки и смешливые глаза и обещания бархатным шепотом. Что ж, он был не дурак, и думая о своём несчастливом неудавшемся гомосексуальном опыте, пробовал спать и с парнями. Выходило еще хуже, чем с девушками, и Кастиэль перестал экспериментировать. Он бросил силы на учебу, поступил в колледж и на последнем курсе – какая ирония – был отправлен в университет Сорбонны по обмену. Там прошлое накрыло Кастиэля с головой. Всё пело и звучало на французском, а заслышав южный говор, он с жалкой улыбкой оглядывался и все силился разглядеть в толпе стертые в памяти черты. Он завел роман с короткостриженной маленькой француженкой из Тулузы. Почти каждый вечер их двухнедельного романа он брал ее сзади, с нарастающим гулом в груди слушая ее низкое «Оui, оui…» и целуя потом после в зеленые глаза. Она бросила его вскоре, а Кастиэль уехал в Штаты, окончив учебу и получив степень магистра.