В королевстве у моря

       Дженсен. Пять футов и шесть дюймов веснушчатого совершенства в сползших на бедра пижамных штанах, не скрывающих бедренной косточки слева и крепкой утренней эрекции. Босое заспанное чудо, с размытыми ото сна мягкими чертами лица. Все четкие контуры его поразительной симметрии смазаны, растушеваны и эта его боттичеллиевская приглушенная рыжина волос, она так идеально вписывается в раннее утро с его тусклыми красками поздней осени! У Дженсена оказывается поразительно белая кожа, с рассыпанными по ней нечеткими пятнами веснушек. Дженсен краснеет очень видимой волной и смущается, переминаясь. Дженсен не так зеленоглаз, как показалось вначале – в радужке скорее оливковость, чем травянистость. Его голос, уже сломавшийся окончательно, приглушен и неуверен, может еще оттого, что Дженсен опускает голову и прячет взгляд в пол, бормоча. Краешки его заостренных (замечал ли Кастиэль это раньше?) эльфийских ушек горят: он видит своё откровенное возбуждение под брюками и краснеет еще сильнее некрасивыми пятнами до шеи. И Кастиэль, конечно же, делает шаг навстречу, уже, сотый наверно, раз. Он нещадно эксплуатирует этот образ Дженсена снова и снова. Ежевечерне и ежеутренне. Лежа в своей постели в Нью-Йорке. Потому что уже идет второй месяц, как он покинул Лоуренс, а дела всё не отпускают его и возвращение затягивается. Сначала казалось ему, что Нью-Йорк и его стремительная суматошная жизнь выбьют эту неправильную влюбленность из него, и он забудет. Забудет зачарованный Лоуренс с его старыми каштанами вдоль знакомой улицы. Обрывочные крики через дорогу из окон комнат мальчишек. Смех Дженсена. А смеётся он неприлично волнующе, закидывая назад голову и хохоча, блестя влажными зубами, оголяя беззащитную шею, будто дразня или приглашая. Забудет уже почти ритуальное вечернее скольжение пальцев по его бархатной коже вдоль первых трех позвонков, когда Кастиэль ловит его в коридоре второго этажа. Свою привычную спешную мастурбацию в душе и чудесное засыпание через стенку от кровати мальчишки. Забудет ожидание, каждодневное ожидание следующего прикосновения. И их последний первый поцелуй. Прекращая терзать свою память и сжимать болезненно твердый член в своей руке, кончая, Кастиэль понимает – эти образы уже не отпустят его, никогда. Кастиэль разделывается с делами только к концу марта. Он плохо перезимовал в Большом Яблоке; он одиноко встретил Рождество и все последующие праздники, и совершенно не жалел о пропущенных торжествах в шумных компаниях, куда его приглашали с завидной регулярностью. Его издатель (Кас выпустил книжонку мрачных стихов) закатывал вечеринки и звал на них профессора, заманивая красивыми цыпочками; коллеги из школы приглашали на встречи и даже Мэг, как-то почуявшая его присутствие в городе, позвонила и позвала в гости, отчего-то забыв все прошлые обиды. Кастиэль выкидывал все приглашения в урну, и не являлся на эти званые торжества, жалея лишь об одном из них, пропущенном не по своей воле: в начале марта Дженсен отмечал свой день рождения, а Кас смог послать лишь открытку с парой строк, думая, что большее было бы непозволительным. В середине апреля он без сожаления покинул Нью-Йорк. Весенний Лоуренс встречал цветущими каштанами, теплым, чуть пропитанным асфальтовой пылью воздухом и неспешной провинциальной жизнью. Он остановился в этот раз в доме сестры. Она приготовила ему просторную комнату, и теперь они сидели на кухне и пили чай с теплым пирогом. Анна неспешно рассказывала новости, какие-то сплетни, и совсем не любопытничала, отчего это вдруг младший братец решил перебраться в тихий городок Канзаса из самого Нью-Йорка. Потом вдруг упомянула, что на днях встретила Винчестера. - Ты, кажется, хорошо ладил с его мальчишкой, когда жил у них. Как его зовут, не помню... – и Анна отвернулась налить еще чаю. Кастиэль же вздрогнул, горячая волна поднялась к самому сердцу, когда он пробормотал вслух его имя: - Дженсен. Его зовут Дженсен. - Да, точно. Необычное имя, - Анна снова смотрела прямо в глаза, и Кастиэлю казалось, что вот сейчас она все поймет по его побледневшему лицу и испуганному взгляду. Но сестра только лишь продолжила рассуждать: - Джон совсем плохо выглядит. Кажется, он пьёт, и его сына замечали в каких-то компаниях… - она покачала головой и добавила: - Бедный мальчик, так рано потерять мать… Ох уж эти маленькие городишки, и все тут обо всех знают! - Наверно, я их проведаю, - слова вырвались у Кастиэля сами собой, но Анна посчитала их абсолютно естественными. - Конечно, навести их, – и повторила снова, - Джон всё-таки плох, очень плох… Насколько плох Джон Кастиэль узнал в тот же вечер, когда подъехал к дому Винчестеров. Отчего-то в тихом и ветхом особнячке было полно народу: пара соседей справа, сосед слева, еще кто-то незнакомый и отец Сэма, Джеральд. Хозяев не было. Его узнали, усадили в гостиной и сообщили, что совсем запивший Джон был не далее как вчера вечером сбит машиной прямо у своего дома. Кастиэль конечно, ужаснулся, особенно слову «запивший», но всякое в жизни случается, поэтому хладнокровно поинтересовался, в какую больницу его увезли. - Что вы, профессор, - сочувственно подняв брови, промямлил сосед, успокаивающе кладя руку ему на плечо, - Джон в морге. Его сбило насмерть. - По-моему, у мальчика больше никого не осталось, - всхлипнув, добавила его жена. Кастиэль слышал только, как забилось его истерзанное сердце, зашумело в ушах, запульсировало в каждой вене и он медленно осел на диван, осознавая услышанное. Откуда-то донесся голос Джеральда, отца Сэма: - Хорошо хоть мальчики у Элен все выходные… Надо как-то сообщить сыну…Я забираю Сэма послезавтра, но... Кастиэль поднял на него глаза, вдруг понимая, что Дженсена здесь нет и… - Я съезжу за ним. Адрес. Все засуетились одновременно, как-то сразу поняв, что Кастиэль берет это дело на себя и чувствуя облегчение от этого. Никому не хотелось заниматься похоронами. Джеральд торопливо чиркал ручкой адрес и все бормотал: - Вы же были очень дружны, как я помню, с Джоном… С учебой мальчику помогали… - Насчет поминок, если нужно… - тут же невпопад говорила соседка и тянула мужа за рукав к двери. Другая соседка с плачущим выражением лица интересовалась: - У вас есть аптечка? Вам нужно что-нибудь для облегчения боли? Для облегчения боли, господи… Надо ли говорить, что в ту ночь Кастиэль почти не спал, опустошив безрассудно весь запас виски Джона, впрочем – всего треть запылившейся бутылки, о которой тот, наверно, просто забыл. Джона было жаль, было жаль Мэри, и Кастиэль чувствовал подступающие рыдания, думая об осиротевшем Дженсене и почему-то этот закипающий ком в горле плавно перетекал ниже, жарко разливаясь внизу живота, и еще ниже, твердея и заставляя Кастиэля ощущать себя несоответствующе моменту. Порядочно опьянев, Кас спохватился и нашел в гостиной в ворохе Дженсовых ярких журналов карту штата. Валли-Фолс – городишко, где жила Элен с дочкой Джо, а на этих выходных - и чудное обиталище маленького фейри, уже наверно тронутого первым весенним солнцем, с новыми отметинами веснушек на носу и ярким блеском глаз. Представив себе его, теплого, посмуглевшего, чуть вытянувшегося за эти пять месяцев, Кастиэль даже застонал сквозь зубы, так захотелось увидеть, схватить, прижаться... Вдохнуть тот забытый, чуть горьковатый запах. Интересно, что закон говорит об усыновлении в штате Канзас или оформлении опеки над несовершеннолетними мальчиками? Позволительно ли не быть в родстве или как там… Кастиэля замутило, от выпитого виски, от стремительно несущихся мыслей. Только представьте: Дженсен и его уважаемый опекун, профессор Кастиэль Коллинз. Рука бережно придерживает мальчика за поясницу, никаких поглаживаний на людях. Все только умиляются и радуются за него – наверно с литературой у Дженса всё в порядке. «Вы наверно много читаете вместе, да, профессор?» - спрашивают любопытные соседи, гордящиеся таким самоотверженным поступком Кастиэля – не каждый ведь взвалит на себя бремя воспитания трудного подростка. «О, да, мы много, очень много читаем…» - и синеглазый профессор не думает, что мог бы рассказать им, какие интересные прочтения он устраивает по вечерам со своим несовершеннолетним демоном. Утром следующего дня дурно чувствующий себя Кастиэль просыпается в комнате Дженсена, сладко обнимающий его подушку. Похмелье ужасное, но он все же садится за руль машины Джона. Импала в идеальном состоянии и мягко рокочет мотором, мечтая о шоссе. До Валли-Фолс около шестидесяти километров и Кастиэль выруливает с тихих улиц Лоуренса на автостраду. Ехать около часа, по дороге - прелестное озеро, Кас мурлычет под нос что-то из Битлз. Прежде он заехал в магазин грампластинок и накупил Дженсену кучу винила, решив, что наверняка что-то из этой музыки вызовет восторг у мальчишки. Он старается не думать, что будет, когда он привезет Дженсена домой, где ему, Кастиэлю, придется заниматься похоронами и улаживанием всех остальных формальностей, о которых он и понятия не имеет. Но Анна, с которой он посоветовался перед отъездом, заверила его, что один он не останется и она поможет. Потом ласково добавила, что всегда знала: Кастиэль был бы хорошим отцом и наставником для собственных детей и очень жаль… Далее – вздохи о распавшемся браке с Мэг и отсутствии наследников. Кастиэль морщился. «Наставник»… Ну, положим, английскую поэзию Дженсен знать будет и, конечно, определенная ритмичность всегда будет присутствовать в их, так называемых, занятиях литературой… Углублённых занятиях... Ни о чем другом в эти минуты Кастиэль и думать не может. Через час с небольшим черная громада Шевроле втиснулась в неширокую проселочную дорогу и покатила вдоль пустынного поля, заросшего яркими пятнами цветов. Валли-Фолс был не совсем город, скорее - коттеджный поселок, и дом Элен стоял на отшибе у красивой дубравы. Она держала небольшой бар для охотников, которые приезжали в сезон в большом количестве, но сейчас было затишье и на дороге совсем никого, кроме машины Кастиэля. Он увидел невысокое строение на изумрудном холме и даже уловил звонкие крики и громкий знакомый смех, принесенный оттуда порывом ветра. Обстоятельства трагедии, которые привели его сюда, вдруг стали исчезать из памяти, стираться, растворяясь мгновенно в горячей неудержимой волне чего-то пьянящего, бесконтрольного, чего никогда раньше не было в Кастиэле. И чувствуя лишь оглушительные удары своего сердца, он поддал газу, взбираясь на холм и заставляя Импалу рычать на подъеме торжествующе и грозно.