В королевстве у моря

       - Дженс! – закричал Кастиэль, задирая голову, - кофе будешь? Он стоял на кухне в одних трусах и с удовольствием хлопотал у плиты, будто заботливая мамочка. Тосты поджаривались, кофеварка пыхтела и густой аромат молотых кофейных зерен плыл в воздухе. Прошло две недели с их первой совместной ночи в этом доме и кофейный ритуал уже занял свое законное место в отношениях. - Буду! – крик доносится со второго этажа, из спальни, из их уютной постели. Кастиэль прекрасно знает, что Дженс кофе будет, и знает – какой, но не отказывает себе в удовольствии заставить его покричать сверху. Потому что Кастиэлю нравится, когда Дженсен кричит. Вот как сейчас: - Две ложки, не три! – сердито напоминает о количестве сахара и завершает указания сладострастным: - С пенкой!!! Кричи, Дженсен, кричи сильней, твой голос - густой мёд, сладкая патока. Член в трусах наливается и Касу кажется, что у него не стояло так с юношества, и даже тогда – не так сильно. Заставлять кричать Дженсена – его приятная обязанность. Он делает это вечером, перед сном; утром, до школы, и иногда днем, между занятиями по английскому и футболом. Дневная сиеста особенно восхитительна, потому что происходит в тягучие, жаркие полуденные часы в опасной зоне гостиной и Кастиэль каждый раз с удовольствием наблюдает, как Дженсен сдерживает свои стоны, потому что днем кричать громко запрещено: их могут услышать. И даже увидеть, и один раз они чуть не попадаются. Тот день был особенно душным и Кастиэль, дождавшись Дженсена со школы, стоял у двери ванной с полотенцем в руках для него. Вытерев ему наскоро плечи и стряхнув с мокрого ёжика волос блестящие капли, Кастиэль полотенце отбросил в сторону и утянул его в гостиную к самой ближайшей горизонтальной поверхности. Дженсен был разморенный жарой, весь влажный, голый и всё прилипал спиной к кожаной обивке их дивана. Уже после, утомленный трудами, Кастиэль все не отпускал его и лениво скользил двумя пальцами в его мокрой, сочащейся спермой дырочке, двигая ими медленно и внимательно следя за своей рукой взглядом. Целовал нежную кожу бедер и тоже прилипал к ней щекой, царапал щетиной, а Дженсен ёрзал на его пальцах, подстанывая и тихо шепча «ай». Стук в дверь раздался так громко, что они только чудом не упали с дивана, вздрогнув одновременно. Кас вытолкал голого Дженса из гостиной к лестнице и пошел открывать, на ходу натягивая трусы, запихивая в них перепачканный член, следом подтягивая брюки и одергивая мятую рубашку. Гостей они не ждали. Их редко кто-то навещал. Кастиэль иногда созванивался с Элен, которая все предлагала провести вместе выходные и пару раз они сами ходили на чай к семье Сэма. Естественно, что ни о каких ночевках нигде уже и речи не шло – Кастиэль запретил их таким тоном, что Дженс не подумал возражать. Открыв двери, он узрел перед собой двух немолодых женщин, худую и толстую. Толстая была улыбчивой и казалась веселой, худая смотрела строго и подозрительно. Они напоминали ходячую карикатуру и в другое время Кастиэль обязательно посмеялся бы над этим. Но когда одна из них ловко подставила ногу в дверь, и отработанным движением длинной шеи заглянула вглубь помещения, Кас напрягся. - Мистер Коллинз? Профессор? – толстая улыбалась очень мило и представилась после утвердительного кивка Кастиэля: - Мы из социальной службы, - она назвала их имена, - и мы пришли обсудить ваше положение. Кастиэль сглотнул и вспомнил, что несколько дней назад он отправил все документы и прошение по опеке в службу, занимающуюся несовершеннолетними. Он никак не ожидал, что всё закрутится так быстро! Сердце сжалось от недобрых предчувствий и думая с ужасом, не запачкан ли диван, не валяются ли нигде трусы или еще что-нибудь неприличное и обличающее, Кас пригласил их внутрь. Дамы зашли и теперь осматривались, цепко вглядываясь во всю обстановку комнаты, будто выискивая что-то. Страх медленно и верно заползал под кожу к Кастиэлю. - Присаживайтесь, - предложил он вежливо и они (тут профессор хихикнул мысленно) уселись аккурат на то самое место, где только что лежал в неприличной позе его золотистый мальчик, кончая себе на живот и сдерживая стон. - Наш отдел ознакомился с вашей ситуацией, мистер Коллинз, и документы ушли на рассмотрение в центр. Мы же, - она поправила волосы, и Касу показалось – игриво, - будем курировать вас и вашего, кхм, подопечного. Кастиэль морщась, думал, что от этого курирования у него уже изжога и неуклюже отказывался от пихаемых ему брошюрок об усыновлении. В комнате отчетливо стоял запах секса. - Кстати, он дома? – спросила вторая, худая, имея в виду наверно, Дженсена. - Что? Кто? – Кас сначала не понял вопроса, но потом сердце ухнуло вниз, когда он услышал, что наверху что-то грохнуло и сотрудницы, переглянувшись, радостно закивали: - Ну что же вы прячете его, профессор! Дайте же нам познакомиться с вашим мальчиком! Двусмысленность, звучавшая для Кастиэля в каждом их слове, резала слух и он почему-то подумал, какая это хорошая, замечательная идея - спрятать Дженсена. От всех. От мира. Оставить его только себе. - Дженс. Выйди в гостиную! - строгим голосом прокричал Кас и почти сразу же увидел, как мальчишка спускается вниз по лестнице. Господи, если я выгляжу так же – мы пропали, думал Кас, смотря на Дженсовы яркие щеки, на удовлетворённый блеск глаз и вспухшие, зацелованные губы. Сотрудницы защебетали разом. И про то, какой милый мальчик вам достался (достался, подумать только!) и про то, что какой молодец: сидит дома и учит уроки, не то, что некоторые, сплошь все гоняют на мотоциклах, с длинными патлами и бренчат на гитарах в подворотнях. Кастиэль, слушая их вполуха, привычно окинул всего Дженса взглядом, задержавшись на бедрах. Мальчишка был явно без белья под джинсами. Неужели было так сложно надеть трусы? Паршивец. Член профессора дернулся, щеки вспыхнули. И он неловко усадил подошедшего Дженса рядом с собой. Разговор не был долгим, стандартные вопросы перемежались кокетливыми хиханьками – все же холостой мистер Коллинз был очень хорош собой, такой растрепанный весь, и сразу видно – творческая личность! Но потом толстая сладким голосом попросила воды, намекнув, что Кастиэлю бы следует выйти, а они поговорят с мальчиком наедине. Кас вышел в кухню на ватных ногах, представляя, что им наплетёт Дженс. Приглушенные голоса из комнаты не доносили никакого смысла беседы, он только слышал низкое бурчание его мальчика и неприятный голос худой. «Как обращается с тобой будущий опекун, Дженсен? Не чувствуешь ли ты стеснения в его присутствии? Какие занятия предпочитаете по вечерам? И что это за темная отметина на твоей левой бедренной косточке, Дженсен? Очень похоже на долгий, упорный засос, такой можно сделать, если жадно втягивать губами белую нежную кожу минут пять, без передышки, вдыхая мускусный запах члена, одновременно трогая его рукой…» - Кастиэль представил именно такое течение их беседы и нервно похихикал. Чертыхнулся. Взял себя в руки. Десять минут их разговора с Дженсеном тянулись долго, но потом его позвали. Толстая выпила залпом стакан воды и сразу же вспотела некрасиво. Заохала, говоря, что еще столько семей нужно обойти. Дженсен спокойно сидел на стуле, равнодушно смотря в сторону. Тощая была непроницаема и Кастиэль уже было расслабился, но тут она цепко взяла его за рукав своими костистыми пальцами и проговорила, возможно, просто положенную протоколом фразу, от которой у Каса вдруг перехватило дыхание: - Ваши документы и прошение будут рассмотрены в течение месяца или дольше. Вы должны быть готовы к отказу и в вашем случае – это процентов сорок, потому что… Дальше она перечислила причины, которые помешают Касу обладать Дженсеном на законном основании. И конечно, в них не входили такие откровенные формулировки, о которых старался не думать сейчас Кастиэль. Опекаемый несовершеннолетний подросток не должен ходить голым по дому и не должен привлекать размытый и вожделеющий взгляд такого же голого опекуна. Опекаемый подросток совершенно не должен стоять в коленно-локтевой позе по вечерам в спальне опекуна и жадно вертеть задком, всем своим видом прося член в свою узенькую дырочку. И уж конечно, он совершенно не должен (опекаемый, обожаемый мальчишка) утром, облизываясь развратно, просить своего опекуна о непосещении школы сегодня и отрабатывать разрешение на это своим невыносимо порочным ртом. В общих чертах: причин для отказа было предостаточно. - Дженси, кофе, - Кастиэль присел на кровать и тронул мальчика за голую лодыжку. Какой нынче жаркий май! Канзас – южный штат, привыкший к зною, но в этом году сухой и горячий воздух кажется совершенно испепеляющим. В горле сохнет и постоянно хочется пить. Они спят под одной тонкой простыней, но сейчас и она скинута на пол Дженсеном, так неприятно ее липкое касание к разгоряченной коже. Дженс абсолютно обнажен и дремлет, лежа на животе. - М-м-м… - замычал и дернулся. Отобрал у пальцев Каса лодыжку и перевернулся. Благословенная юность! Откровенный утренний стояк Дженсена - любимая картина для созерцания. У его мальчика ладный, красивый член, тяжелые яички в аккуратной мошонке. Как и во всем остальном теле, здесь пропорции так же совершенны. Обнаженная головка уже влажная и оставляет мокрый след, коснувшись простыни. Пожалуй, кофе подождет… Кастиэль отставил чашку и наклонясь, зарылся пальцами в волосы на затылке Дженсена, приподнимая его голову с подушки. Сегодня легкий день и Дженсен охотно отвечает, приподнявшись со спины на локтях. Поцелуй неспешный, глубокий. Всего лишь от прикосновения теплых пухлых губ Дженсена внутри все загорается и сдерживаться неимоверно сложно. Но Кас не хочет торопиться. Дженс отстраняется для вдоха и смотрит на Кастиэля из-под ресниц. Взгляд его сонный и на щеке, полосками, отпечаток наволочки. Он знает, что будет утренний секс и лишь гадает, что придумает сегодня Кастиэль. Рука Каса сжалась в волосах Дженсена, снова притягивая его к себе. Он еще с секунду наслаждался горячим проникновением языка Дженса в свой рот и плавно перехватил инициативу, передвинувшись немного и придавливая его тело своим весом к матрасу. Дженсен поддался сразу, позволил вылизать свой рот, послушно запрокинул голову, подставляя шею и Кас попытался не оставить на ней следов, вовремя остановившись. Кожа у Дженса нежная и засосы сходят долго. Спустился ниже, рисуя мокрым языком вдоль ключиц влажные узоры, провел пальцами по соскам Дженсена и с удовольствием услышал тихий стон. Под пальцами горошины твердеют, но языком это чувствуется лучше. Господи, как же они торчат! Мальчишке нельзя позволять ходить в обтягивающих майках, он будет слишком порочно в них выглядеть. Кастиэль провёл пальцами по животу вниз – Дженсен сразу повёл бедрами, словно говоря: "Хочу", и потянулся рукой к своему члену, но Кастиэль мягко отвел ее, не позволяя коснуться себя. Дженс недовольно и смешно запыхтел, но послушался. Щекоча теплым дыханием нежную кожу, Кас прижался скулой к острой бедренной косточке – Дженсен уже елозил по-страшному в нетерпении. Он то шарил рукой по простыне, то хватался за плечо Каса, который мягко целовал его в проступающие голубоватым венки паха и только через пару минут, услышав как Дженсен шепчет его имя, сжал в руке его подрагивающий член, надавив пальцем на головку. Дженсен застонал еле слышно, снова стал шептать: «Кас, ну Кас» и толкаться в руку. Улыбнувшись очевидному нетерпению своего мальчика, Кастиэль словил наконец влажную головку губами и аккуратно вобрал ее в рот. Дженс сразу же дернулся, схватился одной рукой за простынь, смяв её, а другой за пальцы Кастиэля и пролепетал смущенно и неразборчиво: - Щас кончу… Кастиэль, втянув щеки, сделал всего пару движений по его напрягшемуся стволу, обводя его языком, только притронулся пальцами к поджавшейся мошонке, чуть сжимая яички – и Дженсен действительно кончил, зажмурившись и выдохнув весь воздух из легких. Удивительно, в который раз думал Кастиэль, глотая и ощущая на языке солёность, а мне казалось, что Дженсен на вкус будет сладким, вроде тех мармеладных безобразий, которые он поглощает в ужасном количестве. Но сперма густая, терпкая и соленая, будто морская вода. *** Всего лишь за пару недель упорного ежедневного обладания и постельных споров, Кастиэль успел изучить все горячие точки Дженса; его легко разгадываемые приёмчики, враньё, попытки шантажа и дворовые замашки, когда он сердился и не получал желаемого. Имея нрав лёгкий, смешливый и не особо вдумчивый, Дженс иногда становился истинной занозой. Он мог дуться часами, не разговаривать, фыркать и делать что-то назло Кастиэлю. И часто, отдышавшись после очередных громких стонов, достаточно быстро в силу возраста, пока Кас еще нежился в последних затихающих содроганиях, Дженс деловито отстранялся и пользуясь слабостью и разморенностью Кастиэля, выпрашивал что-нибудь нужное, необходимое ему, отпрашивался, клянчил и всегда получал желаемое. Кастиэль не мог ему отказать. Лишь потом он соображал, что трехдневный поход куда-то там с одноклассниками (подразумевались и девочки, и сальноволосые парни) не сулит никаких приличных занятий, кроме обжиманий в палатках и не дай бог курения марихуаны. Разрешение забиралось обратно под злобное бурчание Дженса и тут же Кастиэль предлагал что-то взамен, не в силах представить даже, что расстроенный Дженсен откажет ему вечером в любовных играх, наказывая за обман. Кастиэль как мог ограничил его контакты и запретил всяческие встречи, с гитарами и без. Пришлось пойти на хитрость, и, да чего уж там, на самую низкую ложь, чтобы заставить шестнадцатилетнего пацана сидеть вечерами дома. «Ты понимаешь, Джей, приемная семья – это вовсе не так здорово, как кажется. Возможно, придётся жить в другом городе и это значит: учиться в другой школе. Мы (мы!) должны всячески показать нашим кураторам, что мы – приличная семья и ты не можешь шляться вечерами чёрт знает где! Тогда, быть может, они согласятся сделать меня твоим опекуном, а это, поверь мне, лучше чужих семей или колонии для несовершеннолетних…» - вкрадчиво объяснял Кас. Дженсен выслушивал перспективы, пусть некоторые из них и были придуманы самим профессором, кусал губы и вздрагивал на слове «колония». Сначала это было очень бурно – Дженс кричал с ужасом, что он «никогда в жизни ни в какую приёмную семью!» и злобно хлопал дверью, запираясь в своей комнате. Но Кас терпел: его мальчик, пусть обиженный, всё же дома, а не где-то на улице в компании длинноволосых гитаристов и распущенных девиц. Конечно, приходилось терпеть его футбол и еще какой-то совершенно подозрительный театральный кружок, на занятия по которому его затащил Сэм. Кастиэль закатывал глаза, потому что вспоминал слова покойного Джона об увлечении сына Голливудом и скользкими личностями шоу-бизнеса. В его комнате действительно валялись по всем углам глянцевые толстые журналы с фотографиями звезд, певцов и рок-групп. И один раз в пылу ссоры (причина благополучно забылась) Дженсен истерично прокричал ему, что сбежит в Калифорнию, в Вегас или куда-нибудь еще, потому что Лоуренс - дыра, какой свет не видывал, жизни в Канзасе нет и его всё достало. Считай, сам Кастиэль. Они поругались тогда сильно и Кас, чтобы заткнуть дерзкому мальчишке рот (ведь и соседи могли услышать) впился поцелуем ему в губы и неожиданно почувствовал отдачу – Дженсен, разгневанный, злой, схватился за его рубашку и так отвечал ему, что зубы стукались. Желание нахлынуло просто звериное; Кас развернул его, нагнул над столом, сдирая джинсы, одновременно смахивая рукой на пол кипы журналов, и резко вогнал член в упругий задок. Скорее всего, он сделал тогда Дженсену больно, но тот даже не пикнул, отдаваясь отчаянно, зло, и в первый раз кончая, не прикоснувшись к себе. О своем наслаждении Кастиэль вообще вспоминает с дрожью и трепетом, потому как, выплеснувшись внутрь горячего своего мальчика, он еще с минут пять пролежал на его влажной спине не в силах отдышаться – так сладко было. Дженсен поразительно быстро освоился в мире темных и изощренных желаний Кастиэля, и снисходительно и благосклонно игрался с ним, кувыркаясь во влажных простынях. Конечно, профессор старался не замечать, что катание на велосипеде, например, или футбольная беготня с пацанами вызывают у его мальчика подчас такой же лихорадочный румянец щек и так же подсаживают его голос от криков до хрипоты. Но Кастиэль тешил себя надеждами: Дженс был послушен в постели, и так жаден до его ласк и прикосновений, что казалось иногда, будто не только возраст и бушующие гормоны заставляют Дженсена льнуть к нему ночами. Удивительным образом Дженсену удавалось оставаться иногда стыдливым и стеснительным. Эта гремучая смесь солнечности, открытости, иногда нахальства и дерзости, и вдруг резкой перемены к смущению, волновала Кастиэля неимоверно. Едва стоило ему усмотреть в Дженсене начинающий заливать его щеки румянец, как вид этой трогательной розовой волны, затмевающей веснушки, бил прямиком в пах и вызывал желание смутить еще больше. С каждым разом он шире раздвигал его ноги, сильнее раскрывал его всего, наблюдая внимательно и с наслаждением, как плавится в его руках послушный Дженсен, как под внешней ершистостью он, оказывается, так покладист, горяч и жаден. Все эти мелочи их постельной жизни Кастиэль запоминал отчетливо и уже знал, что никогда не забудет. Что, оказывается, если сильно втянуть нижнюю губу Дженсена в свой рот и долго не отпускать ее, перекатывая между своих губ и немного прикусывая, она станет распухшей и ярко-вишневой, и если провести по ней, нажимая несильно, головкой своего члена, то такими же яркими станут и щеки Дженсена, загоревшись от стыда. Если сжать его сосок в пальцах, а потом невесомо щекотать языком, то Дженсен будет тихо хихикать и шептать: «Щекотно», и извиваться под рукой держащего его Кастиэля. А если целовать его между лопаток достаточно долго и мокро, придерживая за шею жесткими пальцами, Дженсен непременно застонет и прогнется в пояснице, соблазнительно и опасно выставляя свои упругие ягодицы на растерзание Касу. Оказывается, если уткнуться лицом между этих манящих полушарий и найти языком сжимающуюся дырочку, Дженсен будет фырчать недовольно, бормотать: «Извращенец» и обрывать своё бурчание, как только язык Кастиэля проникнет в его тесное отверстие и жадно дотронется до изнанки. И спустя несколько минут нежного вылизывания, Дженси прошепчет: «Ещё» и легко приподнимет бедра, вжимая мягкие ягодицы в лицо Кастиэля. И, оказывается, маленький неровный шрам у самого паха слева на нежной коже Дженсена есть не что иное, как след от операции по вырезанию червовидного отростка, произведенной в шестилетнем возрасте и «больно было – жуть», как вспоминает сам пациент, смешно передергиваясь. Операция, естественно, прошла успешно и напрочь исключила развитие в будущем всевозможных осложнений. Кастиэль почему-то всегда долго и благодарно целует эту бледно-розовую полоску давнего шрама, заставляя Дженсена удивленно приподниматься на локтях и сердито интересоваться: «И что ты там делаешь, позволь спросить?»