В королевстве у моря

       Под утро над Лоуренсом разразилась гроза. Сильная, затяжная. Кастиэль, в зыбкой полудреме, сквозь сон чутко ловящий тяжелое дыхание Дженсена, проснулся совсем и долго слушал дробный перестук теплых дождевых капель по крыше дома. Лежал на спине, легко ладонью прикасаясь к горячему боку своего мальчика и дышал порывами свежести, волнами накатывающей из приоткрытого окна. Что он наделал, что же он наделал… Звон разбивающегося стекла, стук пустой рамы сорвали его с кровати. Окно разбилось в соседней комнате – комнате Дженсена, в которой он не ночевал со дня похорон. Стараясь не наступить на острые иглы стекол, рассыпанные по всему полу, Кас закрыл раму на задвижку и оглянулся, в мягких утренних сумерках всматриваясь в обстановку спальни. Комната шестнадцатилетнего подростка. Плакаты по стенам. Раскиданные футболки, шорты, кроссовки. Стопка книг. Кастиэль улыбнулся – они все точно по списку, стоят аккуратной пирамидкой в дальнем углу, ясно показывая непрошеному гостю, что классическая литература тут явно не на первом месте. Почти по центру комнаты расстелена старая газета и на ней разложены грязные, измазанные черным велосипедные детали. Кастиэль припомнил – в гараже, за шевроле, кажется, висел на стене велосипед, старый и не на ходу. Стол завален журналами. Глянец, глянец, еще глянец… Кипа неровно сложенных листов, с напечатанным текстом… Какая-то пьеса? Дженсен вроде ходил с Сэмом в театральный кружок, но Кастиэль не думал, что это хоть как-то серьезно. Его утреннее, так легко достигаемое с помощью умелых губ Дженсена блаженство куда как серьезнее. И дневные стоны мальчишки, когда он роняет голову себе на руки от болезненного удовольствия, они важнее, они необходимее для Кастиэля, чем вся эта настоящая, реальная жизнь Дженсена, его мальчишеские увлечения, его мечты… Кас невольно вздрогнул, заметив краем глаза знакомый мягкий взгляд: на кровати из-под подушки тихо выглядывала мятым уголком фотография Мэри. Ужас, неотвратимо заполняющий Кастиэля, отзывался в нем гремящими отголосками уходящей грозы и отвратительным хрустом разбитых стекол под его босыми ногами, когда он, не чувствуя боли, медленно шел к окну, внезапно утратив способность вдыхать воздух полной грудью. Выглянув в сад, мокрый, темно-зеленый от влаги, с поникшей травой, он наконец очнулся, вобрал в себя дивный, чистый аромат грозового озона. Жасмин под окнами уже не был кипенно-белым, он, сбросивший свои лепестки еще неделю назад, растерял оставшиеся под тяжестью грозовых капель и стоял некрасивым, ничем не примечательным кустом, дрожа на ветру листьями. Всё очарование, которое еще оставалось в нем – всё оно разлилось в мареве утра чудесным тонким флёром восточной сладости, неповторимым и тихо ускользающим от вдоха Кастиэля, которому чудилось в этом что-то роковое, необратимое и пронзительно-грустное. Всё изменилось с этой ночи. Кастиэль утром на кухне, одетый и сосредоточенно готовящий плотный завтрак на двоих. Он не будит Дженсена жадными быстрыми поцелуями в лопатки, не ловит ответные его вздохи, стоны и не стонет сам, когда ладошка Дженса, найдя его член, сжимает его привычным и умелым движением. Утро мрачное, влажное. Зной ушел, но легче не стало. Дженс спустился незаметно, Кастиэль и не услышал его бесшумной поступи. Но вот он стоит в дверях и зябко ёжится, его немного лихорадит – отходняк и похмелье и первый раз за все время Кас чувствует, что может дышать нормально, глядя на него – то ли прохлада дождя сделала пыльный воздух пригодным для дыхания, то ли разлитый по всему саду аромат цветов так сладок. Или может, это Дженсен… Бледный, некрасивый… С больным растерянным взглядом. - Доброе утро, Кас, - и смешно сердится на себя же, отводит глаза, знает, что провинился вчера. Кастиэль молча протянул ему кружку. Кофе ароматный, горячий и Дженс, отхлебнув шумно, сразу же расцвел утренним румянцем, какой и должен быть на его щеках в девять утра. Позавтракав, и стараясь не замечать удивленного взгляда мальчишки, Кастиэль отправил его в свою комнату – прибраться и засесть за учебники. Зашел к нему через часа два, неся теплый сладкий чай и замер в дверях, сердце глухо ударилось под ребра и остановилось. Дженсен спал, сжимая в руке толстый край учебника, спал прямо за столом, уронив голову на тетрадь и поджав ногу под себя на стуле. Русая макушка покоилась на сгибе локтя и легкий ветерок чуть шевелил рыжеватые волоски. Стойкий аромат жасмина заполнял пространство и Дженсен сладко, глубоко дышал, улыбаясь во сне. Улыбка эта, детская, безмятежная, не предназначавшаяся ему, Кастиэлю, будто украденная им, была чудесной, дивной и будто из той, прошлой жизни, когда солнечный, живой, неизнасилованный, Дженсен выбегал из дома, крича сквозь зной, сквозь плотную теплынь ухоженного сада: «Ма-ам, я гулять!». К удивлению Каса, и к его же радости, на следующий день Дженсен сдал первый экзамен, получив «хорошо». Кастиэль снял запрет на выход из дома, почему-то с неожиданным облегчением проследив за убегающим через дорогу Дженсеном – столько мальчишеской радости было в его стремительном беге и звонком вопле, который предназначался Сэму, высунувшемуся как раз из своего окна. Вечером Кас заставил Дженса дочитать Хэмингуэя, послушал путаный пересказ Моэма, проверил английский и пожелал спокойной ночи, поспешно выходя из его комнаты. Дженсен, радостно гикнув, спихнул тут же учебники на пол и подмяв под себя подушку, потянулся к новому журналу. Кастиэль проверил через час – Дженс заснул, так и не раздевшись, в джинсах и задравшейся майке. Мягко очерченные ямочки внизу спины побескивали выгоревшими волосками. Кастиэль подошел к столу и выключил лампу, погружая спальню Дженсена во мрак. Кожаная обложка дневника приятно скрипнула под пальцами, когда Кастиэль раскрыл его на последней заполненной им странице. Улыбнувшись воспоминаниям, которым не было и года, он ощутил где-то глубоко в себе отзвук того сладкого томящего ожидания, которое наполняло его в те дни. Рука, сжимавшая перо, не останавливаясь принялась выводить ровные аккуратные строчки… «Дженсен, любовь моя, жизнь моя…Вселенная… Джен–сен. *** Литература – «отлично» Физика – «удовлетворительно» Химия, биология – «хорошо» Дженсен сдавал экзамены, праздновал с друзьями, гулял с Сэмом, гонял в футбол, по вечерам чинил старый велик и не замечал отсутствия Кастиэля в своем мальчишеском мире. Будто освободили его от какой-то нелепой, скучной обязанности, исполнение которой перестало отвлекать его от живой, бурлящей приключениями жизни подростка. Но вскоре в его взглядах, которые он бросал на Кастиэля по вечерам, все чаще стало мелькать недоуменное выражение. Вопросительное, потом тревожное, испуганное. Прошла неделя, или больше с той грозы и с того вечера, когда Кастиэль, заботливо пожелав спокойной ночи, тихо оставил Дженсена в его спальне. Нет, он хотел его. Правдиво признавался себе в этом и не мог, боялся и неосознанно бежал от этого. Радостно наблюдал за суматошной мальчишеской жизнью на расстоянии и только дневник заполнялся тяжелыми, темными признаниями. В том, что желание обладать никуда не исчезло, не исчезнет и нет надежды ждать этого. Что Кастиэль любит, любит, и так болезненно погружен в Дженсена в своих мыслях, мечтах, снах. Что никогда не перестанет желать его, никогда… В тот вечер Кастиэль даже немного удивился, когда еще мокрый после душа Дженсен тихо поскребся в его комнату. - Кас, можно я посижу у тебя? – такой милый, смущенный отчего-то. Кастиэль дрогнувшей рукой махнул, приглашая, и захлопнул кожаную обложку дневника. Вид на сад из его окна прекрасен, зелень в саду буйная, молодая, но она не искрится так, как мерцающие в полутьме глаза Дженсена. И рассыпанные по загорелым плечам капли воды, притягивающие взгляд своим разрозненным блеском… Ничто не будет так же восхитительно для Кастиэля, как образ полуодетого его мальчика, делающего вид, будто он пришел поболтать, почитать может… Дженсен, что ты делаешь? Обычно по вечерам в последнее время его обожаемый мальчик запирался у себя, болтал по телефону, Кас надеялся, что с Джо; слушал невыносимо громко музыку или бренчал сам на гитаре. Неделю он не вспоминал об их привычном распорядке, при котором в это самое время он должен был уже вовсю стонать под умелыми пальцами Кастиэля. Неделю держался сам профессор, теряясь в каком-то зыбком ожидании чего-то, добровольно лишая себя Дженсена. Думая, вот закончится школа, пройдет пора экзаменов, опекунство подтвердят... Все переменится, он сможет без боли смотреть в зеленые глаза дьяволенка, за которыми - волшебство и яркое свечение, искрящийся глянцем и сладостью шипучей газировки, беспечный, немного наивный мир его мальчика, в котором никогда не будет места для него... Слушая тихую болтовню мальчишки, Кас закрыл окно, задернув штору наглухо, и почти в полной темноте присел на кровать. - Пора спать, Дженс, - Кастиэль произносит это, проклиная себя, чувствуя тепло Дженсена совсем близко, - иди к себе. Шансов у Кастиэля нет. Потому что в следующую секунду его руку ловит мальчишеская рука: - Я останусь?.. – вздох и он доносит до Каса приторную, мармеладную сладость, - Кас… Можно?... Его мальчик хочет быть с ним. И без предупреждения: - Ты же не отдашь меня... в приёмную...Кас. - Молчи. Дженс, молчи. Когда тонкие руки обхватывают Каса за шею, он падает в бездну, растворяется в мягкости губ, которые прижимаются своим теплом к его. Сведенные лопатки Дженсена еще влажные, и как же тяжело стягивать джинсы с мокрых ягодиц… Дженс уже под Кастиэлем, с разведенными коленями, и Кас давит на одно из них всей ладонью, раскрывая его еще больше и опускает голову; не сдерживаясь, стонет, прижавшись лицом к нежной коже бедра… - Дженси, я люблю тебя… люблю… - Кастиэль выпрастывает руку из-под горячей ягодицы Дженсена и точным попаданием пальцев включает лампу на прикроватной тумбочке. Видеть его – необходимо. Свет неровно ложится на острую мальчишескую скулу, точеную, пестрящую веснушками. Кас опускает взгляд, оглаживая им впалый живот, узкие бедра, полный тяжелый член и слушая выжидательные выдохи. Рука Дженсена настойчиво обхватывает его ягодицу, надавливая, направляя его между своих разведенных ног. Он не готов, не раскрыт как следует, и все же вскидывает бедра призывно, бесстыдно, просяще… - Дженси, не торопись, - Кастиэль мягко нажимает на темно-розовую звездочку влажным пальцем, - больно же будет!.. - Нет, Кас, пожалуйста, хочу, - ёрзает под ним, жмется, старательно прячет страх в глазах, и жарко шепчет сумасводящее: - Я тоже… тоже… тебя… Кастиэль не дожидается, не слышит признания, не видит – в зажмуренных глазах яркие звезды и как же мучительно больно от этих его слов! Поцелуем обрывает шепот Дженсена. «Я знаю, Дженсен, зачем ты пришел ко мне. Конечно, маленький, тебя так просто читать… Нет, я не забыл тебя и не наигрался. И никуда я тебя не отдам, глупый. Я всегда хочу быть с тобой... Вместе. Тебе не нужно так бесстыдно предлагать мне себя, я все равно знаю, что ты меня не любишь. Это ничего. Не страшно. Хотя, нет, вру. Страшно. Господи, как же это страшно!» Дженсен горячий внутри, как пекло ада, тугой и узкий, как в первый раз. Страх в его глазах сменяется болью, но он обреченно толкается навстречу Кастиэлю и через пару минут кричит. Его наслаждение – острее не бывает, и Кас чувствует это своим членом, стиснутым так сильно, что тоже больно. Под одной его ладонью - горячий испачканный живот Дженсена, под другой – его мокрая от слёз щека. В крови огонь преисподней и прямо в губы - жаркий лживый шепот громче крика: - Тоже… люблю… *** Следующим утром Дженсен убегал рано в школу, кажется на последние предэкзаменационные занятия по английскому и алгебре, Кастиэль еле успел напоить его кофе и всунуть пакет с сэндвичами. - Я после школы на футбол, - отчего-то смущенно буркнул Дженс, стоя в дверях. - Да, конечно, - Кастиэль не смотрел на него. Зачем? Он и так прекрасно знал, как выглядят губы его мальчика после таких ночей и как всегда поднятым воротничком рубашки он старался скрыть жадные темные отметины, оставленные неосторожным Кастиэлем. Обычное утро. Но Дженсен тоже не смотрит в глаза Каса. После футбола, потный и разгоряченный Дженсен укатил на только что починенном велосипеде, громко вопя от восторга и вечером притащился пешком, с погнутым колесом и разбитой коленкой. - Я домашку не сделал, - дергаясь под холодными прикосновениями ватного тампона с перекисью, честно признался он. Кастиэль, стоя перед ним на коленях, осторожно обрабатывал ссадины. Ладонь сама легла на горячее бедро мальчика, гладя его изнутри. Какие уроки? Дженсен чуть развел ноги. Глаза сонные, а в трусах влажное безобразие. - Утром сделаешь… Трахал его Кас тем вечером сзади, не жалея, так, что б вставлять глубоко и беспощадно. Вылизал сначала всего, жадно вдыхая запах разгоряченной кожи, чуть с примесью крови – пораненная коленка враз начала пачкать простыни красным, только Дженс умостился на четвереньках на кровати Кастиэля. Ягодицы, щедро залитые смазкой, блестели в свете лампы и пальцы Каса все время соскальзывали с бедер Дженсена, пока он сам не начал подаваться назад, насаживаясь на член, приближаясь к своему оргазму. Кастиэль кончал, зло не заботясь о вздрагивающем под ним мальчишке, и слышал где-то вдалеке - так колотилось сердце и шумело в ушах от острого удовольствия, едва уловимые тихие стоны, нежные «ах». Он все же завел руку под живот Дженса, сжал в ладони его напряженный член и Дженсен тут же замер, выгнулся, стал кончать в руку любовника... Кастиэль только завороженно смотрел на сведенные бархатные лопатки и изломанную линию приоткрытых губ, пока его снова не накрыло второй волной. - Дженни. Лето набирало силу и та гроза, единственная и нечаянная, забылась. Ее свежесть и прохлада исчезли во вновь пришедшей с запада жаре, зное, сухом ветре пустынь. И воздух дрожал, накаляясь, над пыльным асфальтом улиц.