***
Гостевое ранчо оказалось не совсем сельским, Кастиэль чертыхнулся – бронировать по телефону гостиницу не следовало. Огромное здание, растянувшееся двухэтажными срощенными между собой коттеджами, мало напоминало милое и уютное место отдыха, как расписывал рекламный проспект. Постояльцев хватало, было шумно, хотя это уже не пугало профессора. Но в номере были жутко тонкие стены: о некой деревенской уединённости можно было забыть. Дженсен на этот раз проигнорировал новые знакомства, совсем не расстроился из-за отсутствия бассейна, злобно припомнив последствия длительных купаний в хлорке и совершенно не заинтересовался показушным, на взгляд Кастиэля, ковбойским шоу, а завидев конюшни и лошадей, сразу потащил его туда. Они даже вещи распаковать не успели. Грум был стареньким крепким негром и проникнувшись неподдельным интересом, коим сияла любопытная физиономия мальчишки, тут же закрепил за Дженсеном гнедую Валькирию, на взгляд Каса – лучшую кобылу в конюшне. Профессор оплатил уроки верховой езды для него, отказавшись от них сам, жалея свои кости и подумав – любоваться Дженсеном на лошади будет лучше издали. Он оказался прав и уже со следующего дня проводил все время утренних тренировок у загона, где Дженсен постигал основы. Уже совсем скоро он сносно управлялся с Валькирией и даже освоил галоп. Ему шло быть верхом. Шли сапоги, высокие и ладно обхватывающие ногу: Кас разорился на дорогую обувь и не жалел. Его кавалеристская походочка удачно сочеталась со всей обстановкой скачек и родео; норовистая кобыла сразу приняла его, позволив еще в первый день с ходу сесть, обняв изогнутыми как будто под ее круп ногами. В обтягивающих штанах и клетчатой рубашке, Дженсен смотрелся настолько по-техасски, что Кас даже немножко завидовал и тут же гордо раздувал ноздри, когда к нему подходили незнакомые люди и спрашивали, с каких лет его сын сидит в седле. К концу первой недели их знало уже все ранчо и Касу бы разозлиться, занервничать, но здесь, на юге, люди не лезли с расспросами, не докучали, почти с европейским тактом оставляя задумчивого профессора вариться с собственном соку, едва заметили, как ревностно оберегает он покой своего воспитанника. Дженсен же не видел ничего вокруг, вдруг влюбившись в лошадей, в прерию, в свободу. Грум, чернокожий Иешуа одобрительно подсмеивался, когда Валькирия проносилась мимо, и он слышал звонкое: - Еще, малышка, быстрее! Звук поцелуя, которым Дженсен подгонял гнедую, отдавался в Кастиэле эхом и даже с закрытыми глазами он мог представить, как складываются губы его мальчишки, как отрывисто он чмокает воздух, взрывая его звонким мокрым звуком: - Но, хорошая моя, но! Быть может от постоянных скачек, ёрзания и скольжения на горячем от кожи лошади седле, Дженсен сделался поразительно жаден, отзывчив и ненасытен в постели. Ему шел семнадцатый год. Кастиэль вспоминал, каким был сам в этом возрасте и поражался, как он вообще успевал учиться с рукой в штанах? Беря в расчет то, что Дженсену учеба не грозила еще месяца два, и он был погружен в своё чувственное настроение день деньской, можно было понять, отчего их занятия французским по вечерам были не особо пристойными. Кастиэль в кои-то веки не жаловался. Смотря на своего мальчика и наблюдая его скачки, часто представляя его на лошади без седла, по-индейски, он чуть не стонал сквозь зубы – картинка была чудо как хороша. И сам сделался совершенно несдержанным и поспешным в своих ласках. Секс превратился в торопливые кусания плеча вместо прелюдии и две минуты внутри мальчишки. Дженсен отвечал охотно, жарко, и сил держаться никаких не было. В который раз Кастиэль запретил себе так набрасываться на мальчишку, но эти вспышки кратковременной страсти действовали и на Дженсена. Он, обычно тихий и нежно звучащий, заимел привычку кончать с протяжным низким горловым звуком, от сладкого звучания которого Кас просто сходил с ума. - Ваш мальчик чем-то болен, профессор? - тревожно спрашивала его соседка по номеру слева, намекая на странные звуки, доносящиеся сквозь стенку по вечерам, - у него приступы? Могу порекомендовать доктора. Все же, это очень серьезно, когда такая регулярность сопровождает… "Регулярность", усмехался Кастиэль и в следующий приступ Дженсена сильно зажимал его рот ладонью, чтобы утихомирить стон. Получалось еще хуже – Дженс замирал, повинуясь молчаливой просьбе не кричать, и только Кас отпускал ладонь, он тут же, освобождаясь от контроля, выгибался и кончал с громким сопровождением, как назло еще и присоединяя к весьма обличительным стонам имя профессора… Они привыкли к новому режиму, будто к новой жизни. Шестнадцатилетний ребёнок его игнорировал все развлечения, предлагавшиеся отелем для молодежи и только презрительно кривился на толпу. Американцы организованно развлекались ежевечерней анимацией, а Дженсен всё время проводил в загоне, прикипев к лошади. Иногда Кастиэль наблюдал, как Дженс общается со сверстниками - немного равнодушно, не находя точек соприкосновения с грубоватыми детьми техасских ранчеро. Выбрав себе в компаньоны Валькирию, он получал сполна и не сомневался в ответной преданности красивого животного. Встречая его по утрам, кобыла нежно ржала и мягкими бархатными губами брала кусочек предложенного сахара из рук своего верного наездника, влажно дыша на его раскрытую ладонь. Кас тоже нашел компанию и общался с удовольствием, ведя занимательные беседы с преподавателем на пенсии, пожилым мистером Хэвенсом, таким же профессором. Немного оживив лексикон более изящными терминами, чем многочисленные жаргонные словечки его воспитанника, Кас уже был доволен и в первые три дня только и беседовал – о литературе, о том, что время нынче такое, что больше слушают, чем читают, и шокировался, когда пожилой мистер Хэвенс сообщал немного удивленному коллеге, что «этот наркоман Джаггер» поёт вполне сносно; о том, что британские жуки* все переженились и уже не те; о самолетах, падающих как град с неба и «да, профессор, говорят новый Боинг просто улёт». Кас смеялся – его нежданный визави мешал словечки и его понимал даже Дженсен, сказав, что старикан – супер. Весёлый мистер Хэвенс некоторое время тоже преподавал в Нью-Йорке. Они с Кастиэлем даже нашли общих знакомых среди разношерстной яблочной тусовки. Старый профессор, покинувший город позже Каса, рассказывал, что сейчас там творится много чего: вовсю обсуждают новые космические одиссеи**, ходят на концерты популярных рок-групп, спорят о политике и кидаются прямо в полицейских мусорными баками, отстаивая свои взгляды…*** Коллега неплохо играл в карты и Кастиэль резался в покер, сидя на прохладной веранде, пока Дженсен носился по прериям, куда его выпустил старый грум, заявив, что мальчишка сидит в седле превосходно. Разумеется, выпущен он был под присмотром – седой мистер Фарго с супругой, совершенно не представляющие опасности, благосклонно брали его на свои прогулки, обрадованно найдя компаньона своему двенадцатилетнему племяннику. Тихий мальчик смотрел на Дженсена снизу вверх и молчаливо признавал в нем бога. Он был темноволос, большеглаз и поразительно напомнил Кастиэлю себя самого, когда идя по коридору с книгой, вдруг неловко оступился и выронил ее. Дженсен, оказавшийся рядом, по-джентльменски поднял томик и на следующий день боязливый и робкий Джеймс уже сидел в седле, удивляя своих родственников. - Мистер Коллинз, ваш воспитанник просто чудо! – восторгалась миссис Фарго, - мы уговариваем Джеймса сесть на лошадь уже давно, но все без толку! А у Дженсена получилось это запросто! И что он там ему сказал… Кастиэль тоже бы хотел узнать, причем дословно, что там сказал малявке Дженс, но приглядевшись, понял – проблема вовсе не у него, а у маленького Джеймса, по-дружески влюбившегося в кажущуюся смелость и отвагу старшего друга. Дженсен показывал ему, как сесть в седло, как застегнуть и проверить сбрую, и в этом не было ничего интимного – он всего лишь почувствовал робкое предложение дружбы и снисходительно его принял. Кастиэль силился припомнить – вспоминал ли хоть словом его мальчик прошлых друзей и не мог. Говорить с ним об этом даже не приходило ему в голову, оттого, что всё, что они отставляли за собой в прошлом, бесследно сгорало, не отпечатываясь и не задерживаясь в памяти надолго, запятнанное следами его преступной похоти. Они были четко видимыми, эти следы, склизлыми, и дурно пахли. Сам он пару раз звонил Анне, чтобы отметиться, и единожды – Бобби, чтобы доказать, что не убил и не съел несчастного шестнадцатилетнего сироту. В один из солнечных дней он присоединился к компании Дженсена и сам неплохо смотрелся в седле на белом жеребце, которого ему выделили в конюшне. Правда, ни в какое сравнение не шел со своим юным наездником, который носился на гнедой, беспощадно топча её стройными ногами унылые высохшие цветочки и по обыкновению что-то горланя. Здесь, в прериях, это смотрелось гармонично и ладно. В какой-то момент парочка зажиточных буржуа, фотографирующих виды, навела объектив и на его ковбойского мальчика, который несся вдоль ограды на Валькирии, благодаря изъяну своих ног, срощенный с ней идеально. И Кастиэль, вдруг спохватившись и проклиная себя за недогадливость - давно же нужно было купить камеру! - с большими трудами и тратами достал в этом захолустье подержанный "Кодак". Ему удалось сделать снимков десять, прежде чем старенький аппарат приказал долго жить. Конечно, ожидаемо не получились снимки в движении, но пара фотографий Дженсена с гнедой, где стояли они, обнимающиеся и счастливые, были прекрасны, хоть привереда и ворчал, требуя, что б Кастиэль уничтожил их немедленно. «У меня какой-то блядски довольный вид», сказал он любующемуся на снимки профессору. Кас прикрикнул на него за скверное слово, но напрасно. Он сам в последнее время провоцировал мальчишку и добился вскоре, что их разговоры, особенно в постели, перестали звучать намёками, а превратились в прямую речь. Они быстро привыкли использовать грубые откровенные слова и Кас видел, как возбуждается еще сильней, произнося их, его мальчик. Секс перестал быть чем-то запретным, сладким, будто вуаль стеснительности сорвала требовательная рука и стало видно всё; все физиологические подробности и их тел, и их слияния. К чему было прятать желания за недомолвками – Дженс научился просить прямо и грубо, уверясь за эти месяцы, что половой акт – это просто смешение двух потных тел и гонка за своим оргазмом. И всё же, это было хорошее время, хоть безоблачное существование продлилось недолго и под конец их пребывания скандал все-таки разразился. Кастиэль застал мальчишку, мастурбирующим в ванной, и даже не знал, что сказать, когда снова увидел, как опустошенный торопливыми ёрзанием, его Дженсен спрятал перепачканную руку за спину и невинно похлопал круглыми глазищами на ворвавшегося в уборную профессора. - Это… как называется? – сипло и недоумённо спросил его Кас. Дженс приготовился было сказать – как, но тут же был выволочен сильной рукой в комнату: - Где? Где журнал? Где эта гадкая порнография, которую ты неизвестно откуда достал? Дай мне! Немедленно! – орал Кастиэль, ища взглядом знакомые глянцевые страницы. Дженсен зло вырывал руку. Вырвал, оскалился. Сказал, что никакого журнала у него нет и он просто так. - Мне захотелось сделать это, чего такого-то? – испуганно и враждебно спрашивал он. Кас раздувал ноздри: какой же ненасытный - просто так! Стало обидно, стало горько, что мед сладких содроганий, терпкая патока из чресел его дивного мальчика изливается без какого-либо его участия. Он жаждал быть с ним ежесекундно, понимая, как невозможно это и ревновал, оказывается, даже к его собственной руке. Куда, в какие голубые дали уносилась мысль его демонёнка? Что он видел, что представлял, и чья рука в действительности направляла его руку? - Если тебе так охота…дрочить, - сейчас слово далось трудно, это смелое подростковое обозначение мастурбации, - можешь делать это не скрываясь, при мне… Дженсен выкатил глаза: - Что-о? - Я сказал – при мне, - отрезал Кас, понимая, что звучит уже, приказывая, а в их ситуации это был самый плохой метод добиться чего-либо от мальчишки. - Вот ешё! – ожидаемо с вызовом прозвучало из дальнего угла кровати, где сидел насупленный подросток, - и не подумаю. И через паузу брезгливо добавил, посмотрев исподлобья: - Извращенец. Он яростно отстаивал своё личное пространство и Кастиэль поначалу не понимал, как, будучи иногда таким разнузданным в постели, его прелестный ребёнок с непритворным стеснением на лице машет головой, упрямо отказываясь впускать любовника в область своих юношеских фантазий. - Чего я там не видел? – непонимающе спрашивал его Кастиэль, пытаясь прятать иронию, чтобы не разозлить еще больше надутого и неприступного. Имел в виду, конечно же, материальное, физическое, понимая, что прячет от него Дженсен совсем другое... Но немного разобравшись в тонкостях подростковой психологии, Кас надежды не терял и уже через дня три добился желаемого, всего лишь сделав вид, что устал, притомился и «давай-ка ты сам, вот так, видишь, как хорошо…». …Дженсен сидел у него между ног, а Кастиэль расслабленно прислонялся к спинке кровати, чувствуя грудью горячую спину. Весь наглаженный им, томящийся, Дженсен пытался прижаться ягодицами в члену Кастиэля, но тот с ленью, действительно немного устав от жары, отстранялся и дразнил мальчишку рукой. Пробегал пальцами по животу, ерошил золотистую дорожку в паху и ласкал шелковую кожу изнанки бедер, совсем не приближая его к развязке. - У тебя красивый член, Дженси, - мягко шептал возбуждающую их обоих ерунду на ухо, - смотри, как он наливается еще больше под моими пальцами, а если я сожму сильнее… Дженсен смотрел, слушал внимательно и толкался в руку, пребывая в одном из тех своих состояний, которые Кас называл «нестерпимым хочу». В таком настроении Дженсен был послушен, гибок, открыт и откровенно грязен, особенно когда приближался к финишу и не стыдился своей жажды - шептал в ладонь Кастиэля, которой тот зажимал его рот: «Ещё, ещё...». - Трахнешь меня? – вопрос застал профессора врасплох, прозвучав почти невинно и член начал вставать, наплевав на невыносимое пекло в их номере, на духоту – дышать нечем, на риск развития одышки и даже наступления инфаркта от игрищ на жаре в таком возрасте. - Трахнешь? – Дженсен соблазнительно изогнулся и подгоняя, упрашивая любовника, положил свою руку на его, которая была на члене. Он мастурбировал почти сам и в какой-то момент профессор высвободил свои пальцы, убирая их вовсе. «Давай-ка ты сам…». Обхватил мальчика поперёк груди, задел соски и второй рукой раздвинул ему ляжки еще шире, заводя ноги за свои. Раскрыл его так, чтобы все видеть – и напряженный член, с мелькающей в кулаке влажной головкой, и поджавшиеся яйца, и две круглые ягодицы, на которых Дженсен пружинил, помогая себе. - Давай, хороший мой, не останавливайся, Дженни, давай… - бормотал Кастиэль, не замечая своей эрекции. Дерганый от рваных движений руки стон Дженсена оборвался резким выдохом, он стал кончать, запрокинув голову на плечо Кастиэля, брызгаясь белыми каплями и вдруг стыдливо и весьма запоздало заметил своё отражения в краешке зеркала. Покраснел так мило и неожиданно, встретившись с пристальным синим взглядом, что Кас еще сильнее сжал его руками и засмеялся: - Господи, Дженс, ну когда же ты перестанешь… - Ты что, смотрел всё это время? Да? – процедил тот устало, и повторил позавчерашнее, - извращенец. Делать злой недовольный вид после любовного сеанса было тяжело и еще - невежливо, и Дженсен, не слыша никаких обиженных реакций за своей спиной, не удержавшись, прыснул. Засмеялся интимно и доверительно, и ласково прижался к Касовой груди. С тех пор в лексикон профессора прочно вошли некоторые слова, произносить которые он не планировал никогда. Фраза, которой Кас просил Дженсена поласкать себя для него, была невыносимо грязна, но полезна. В дни особенной жары, когда Дженсен притаскивался с прогулки, сопровождаемый своим темноволосым пажом, Кастиэлю совсем не хотелось трудиться над его разгоряченным телом. Но мальчишка требовательно – без слов, простецким языком жестов заявлял – «хочу», и Кас не мог отказать темпераментному отпрыску Джона, который взял от матери всю её эльфийскую призрачную красоту, забрызганную точками веснушек, а от своего отца – весьма горячий нрав в постели. Пока Дженсен смывал с себя свой пот, пот Валькирии, весь ее густой животный запах, даже после душа остающийся на его коже первобытным амбре, Кас решал – что он хочет на сей раз. Если раскаленный воздух полудня утомлял его к обеду – он предпочитал лишь наблюдать, смотреть не отрываясь, как маленький солнечноволосый божок его медленно облизывает свою ладонь и опускает ее на свой член. Пока он сосредоточенно начинает ласкать себя, Кас заставляет его повторить своё имя несколько раз и мальчик слушается, благодарно произнося всего лишь один слог торжественного прозвища. Кас больше ничего не требует и только смотрит, как Дженс, уже зная – что его приблизит к нирване, а что – отдалит, играет с собой. Он убыстряется, оттягивая кожу с головки так сильно, что она становится видна отчетливо и блестит атласно, розово, просится на язык. Кас ленится. Дженс останавливается и другой рукой сжимает яички, поглаживает их, мнёт легко и от этих ласк выдыхает его имя уже с дрожью в голосе. Сейчас он сидит в кресле, перекинув одну ногу через подлокотник. Голый и снова потный. Слышны лишь его ритмичные выдохи и характерный влажный, хлюпающий звук, с которым Дженсен мастурбирует всё быстрее и быстрее. Кас успевает поволноваться за горничную, которая очень удивится, если обнаружит заляпанную обивку: Дженсен обычно очень неаккуратен. Он уже близко, рука мелькает быстро-быстро и взгляд становится стеклянным и бессмысленным. Живот Дженсена поджимается, он замирает на мгновение и зажмуривает глаза – напряженная поза его прекрасна и завершающий выдох, озвученный негромким стоном Кас слышит со сладким удовлетворением. Еще минуту Дженсен поглаживает себя и размазывает сперму по члену и животу, вяло и лениво смотря на восхищенного профессора сквозь ресницы. Если жара не особо докучает – Кас идет к нему через комнату и встаёт на колени. Слизывает солоноватый нектар с разгоряченной кожи и потом долго целует в губы.***
- Здесь у нас тренировочный загон, а чуть дальше - конюшни, и позже вы сможете осмотреть лошадей и выбрать подходящую для прогулок, - голос Иешуа монотонно продолжал перечислять всё, что предлагал богатый гостевой дом для приезжающих и Кастиэль слушал лишь краем уха – экскурсии для новичков проводились регулярно, отель имел успех и отдыхающие сменяли друг друга постоянно. Он стоял у загона, как обычно по утрам, наблюдая аллюр Валькирии, или, скорее, идеальное слияние лошади и мальчика. Его мальчика. Дженсен, легко подбрасывая зад в такт толчкам кобылы, расслабленно сидел в седле и иногда жмурился от солнца, которое палило по-июльски; небрежно смахивал челку со лба. Это был их последний день на ранчо. Накануне они обсудили последующий маршрут и Кастиэль, перемежая нежными поцелуями свой рассказ, уговорил Дженсена двигаться на юг, к побережью. Минуя Хьюстон, прибыть в Галвестон и погостить на острове подольше. У Дженсена были какие-то нелепые возражения насчет выбранного пункта назначения, так что Кастиэлю пришлось доказывать в истинно подростковой манере, что пиратский Галвестон – это клёво и ничем не хуже какого-то там курорта во Флориде, куда как-то раз ездил отдыхать с семьей Сэм. "Остров гибели", дрожащий от ветров и вечно опасающийся ураганов, был выбран Кастиэлем немного инстинктивно – как маленький оплот Испании и чего-то европейского. Как что-то, что не было таким истинно американским, цветным, кричащим. Он вновь по телефону забронировал им место в главной гостинице города и даже не поморщился, узнав, как сильно придётся потратиться на номер – прямехонько из него, по словам портье, будет видна ярко-синяя полоска Мексиканского залива и можно будет кормить многочисленных чаек с балкона… … - Я могу заполучить эту кобылу? – раздался смутно знакомый голос за спиной Каса. - Эту? В загоне? – старый негр улыбнулся, безошибочно определив знатока и ценителя лошадей по этому вопросу. Кас усмехнулся, все так же следя глазами за галопом гнедой - Иешуа любил хороших наездников. - Да, эту, - подтвердил мужчина. - Можете. Её зовут Валькирия. Видите, как она ведет ушами, когда слушает команду? – Иешуа прищурился, - она чертовски умна, и этот молодой наездник ей нравится. - Да, мальчик превосходно сидит в седле, - голос изменил тональность и Кастиэль немного напряг спину, отчего-то не поворачиваясь, а лишь слушая. - Точно. Вам придется постараться, чтобы договориться с Валькирией после Дженсена. - Дженсен? Вот как? Очень милый мальчик. Весьма… - Да, он прирожденный ковбой, - грум покивал и спросил, уточняя, - так вы выбрали? Валькирия? Она освободится как раз завтра – маленький жокей с опекуном уезжают… Гнедая проносилась мимо ограды и Дженсен что-то закричал Кастиэлю, заставив напряженно вглядываться в их несущийся, размазанный от быстрого движения силуэт – он и прекрасная лошадь. Кас помахал ему, так и не расслышав веселого крика и медленно обернулся. Небольшая группа вновь прибывших туристов уже удалялась от загона и профессор не разглядел человека, который разговаривал с грумом. Но от его самоуверенного тона и знакомых интонаций голоса, вдруг стало не по себе, будто речь шла не о лошади, а о чем-то совсем другом – гадком и непристойном. И Кас передернул плечами, увидев, как Иешуа заводит новичков в конюшни и через мгновение, следом, туда же медленно гарцуя на гнедой, въезжает Дженс. Отъезд их был назначен на раннее утро. Дженсен, сосредоточенно накануне собрав свою сумку, спросил еще раз Кастиэля, куда они направляются и повторил пару раз название, вглядываясь в карту и будто запоминая маршрут. Потом, после душа, отстранённо и как-то вяло поёрзал под Кастиэлем, не стараясь совсем, а будто блуждая где-то мыслями и опекун его не стал ворчать и браниться. Нужно было выспаться, и так и не дообнимавшись до чего-нибудь, они заснули. Утро было туманным, что предвещало солнце и жару. Они уже выехали за ворота на влажно блестящей капельками росы Импале, как Дженс вдруг шмыгнул носом и сердито попросил остановиться. - Я хочу попрощаться с Валькирией. Шеви мягко притормозила, съехав на обочину. Кастиэль долго и тревожно смотрел вслед своему мальчику, который решительно шагал обратно, в сторону конюшен ранчо и постепенно силуэт его исчезал в молоке тумана. Сердце пропустило удар. Ещё один. И ещё. Плотная сырая теплынь обнимала со всех сторон и зеленовато-желтая трава под ногами была единственным цветным пятном в неожиданной серости июльского утра. Кастиэль сделал шаг в пустоту, туда, куда ушел его маленький наездник. И вдруг, расцветив серое, из марева показалась клетчатая рубашка, серо-голубая; и лицо, родное, милое, ярко полыхнуло румянцем щек и зеленью глаз. Губы испуганно шевельнулись и потерявшийся профессор услышал тревожное: - Кас, эй, Кас, ты в порядке? Что с тобой? Еще не одиночество, а всего лишь его предчувствие зарождалось где-то внутри неровно бьющегося сердца профессора, когда он остался один в этой бесцветной пустоте, и, чтобы не пугать мальчишку внезапным приступом паники, случившимся с ним, Кастиэль не стал ничего отвечать, а лишь протянул руку и дернул Дженсена на себя. Обнял, не чувствуя обычного для его капризули сопротивления. А даже наоборот – мальчик обвил его всего руками, прижался, и пользуясь тем, что сейчас они невидимки, запрокинул лицо, подставляя губы.