***
Гостиница «Галвез» - главная и несомненно самая роскошная на всём побережье, стояла на самом берегу и действительно предлагала прекрасный вид из своих окон. Из их номера - так определенно: открыв глаза, Кастиэль увидел силуэт Дженсена, который стоял на балконе, завернутый в одну простыню и вглядывался в синее пространство моря, изредка провожая глазами полеты чаек. Легкие белые облачка неслись по небу и когда тень от них падала на пляж, касаясь неожиданной прохладой кожи, Дженсен ёжился. Кас посмотрел на часы – пол-девятого, еще рано для зноя. Очередной порыв свежего ветра прогнал его мальчика с балкона и он бесцеремонно запрыгнул в постель, расколыхав ее так сильно, что Кастиэль недовольно заворчал: - Полегче, Джей, эдак ты меня сбросишь… - Кажется, здесь классно, - не обращая внимания на недовольство опекуна, предположил осторожно Дженсен. «Еще бы!» - хмыкнул Кастиэль. Курорт понемногу приходил в запустение, заброшенный и позабытый от близкого соседства быстрорастущего Хьюстона, но всё же он был еще прекрасен. Отель, заполненный наполовину, хранил воспоминания о тех временах, когда его посещали президенты и звезды кинематографа. Многие мили песчаных пляжей тянулись вдоль моря, тая в дымке, и это было именно то, ради чего они и приехали сюда, вырвавшись с материковой ограниченности. Дух свободы, рождаемый дыханием моря, всегда будет жить в тех, кто видел его, кто знает – законы бесконечности пространства подтверждены безбрежьем океана и оспорить их трудно. Кас не собирался. Едва выйдя к завтраку, Кастиэль понял – здесь время остановилось и очарование буржуазности, домашней и милой, все еще витает в воздухе этого выпавшего из времени места. Дженсен с его порванными на коленках джинсами смотрелся гостем из будущего и Кастиэль, достав из чемодана припрятанный там именно для такого случая элегантный белый костюм, понял – его мальчишку тоже нужно приодеть. Улыбаясь и вспоминая посещение портного в Лоуренсе и не обращая внимания на угрюмое нытье Дженсена, лишенного на два часа пляжа, Кас снова потащил его в ближайший магазин мужской одежды. Они вышли оттуда двумя пронзительно белыми джентльменами, пломбирно сияющими на палящем солнце и несколько проходящих мимо дам обернулось им вслед, заинтересованно взглянув. Рассматривая Дженсена, всего в белом, а точнее – ivory* – нынче был моден именно этот оттенок, ворковала портниха, подгоняя пиджак, Кастиэль снова заметил, как удивительно быстро некоторые вещи гардероба способны превратить его маленького хиппи в молодого элегантного мужчину, только вступающего в пору взросления. Дженсен был великолепен, излучая своей улыбкой истинно южное очарование. В ресторане при отеле он небрежно скинул пиджак на стул и Кастиэль со смутным удовольствием проделал то же со своим предметом одежды, балдея от этой общности и синхронности. Весь их завтрак Дженс, покорённый стилем, который диктовал ему новый гардероб, держал позу и внимательно слушал Каса: его рассказы об острове, и первых его завоевателях-испанцах. Расслабившись только к десерту и заглотив очередную несчастную вишню, Дженсен привычно и хулиганисто взъерошил рукой свои рыжеватые волосы, наведя некоторый беспорядок на голове, чем ожидаемо взволновал своего визави. Провинциальные, почти деревенские замашки его мальчика, всегда отдавались в Кастиэле недавними воспоминаниями, в которых Дженсен, еще не знающий столичного лоска, был бос, стремителен, и неуловим. Был неприкосновенен. - Ты доел? - спросил он его, кивнув на сладкое. - Или хочешь что-нибудь ещё? Дженсен, вдруг уловив, на ходу почуяв плотную волну вожделения, исходящую от Каса, так знакомую ему, заиграл улыбкой: - Можно что-нибудь ещё, - по-взрослому двусмысленно изрёк он и пошло облизнулся. Посмотрел призывно, откровенно, чувственно. - Дженс, не здесь, - одними губами сказал ему профессор, вдруг покрывшись румянцем. - Я не… - Дженсен, смутившись, снова пленяя Каса резкой переменой в себе, робко улыбнулся, - я не хотел, Кас. И добил уже окончательно, считав нетерпение своего взрослого любовника только по яростному кипению аквамарина во его взгляде: - Но если ты хочешь… - Я хочу. Кем бы его Дженсен не виделся ему, сокрытый под слоем дорогой льняной ткани, под угловатыми формами модного пиджака – он всегда оставался тем Дженсеном, которого Кас увидал в зеленом саду дома Винчестеров. Стоило только улыбнуться мальчишке по-особенному, чтобы снова проглянуть солнечным демоном сквозь наносное и неправильное, являя глазам Кастиэля свой истинный свет. ... - Ты порвёшь, ты порвёшь, Кас, Кас, - Дженсен бормотал быстро-быстро, пытаясь помочь распалённому партнеру расстегнуть свои брюки. Кастиэль, стоя в гостиной их номера – ах, как далеко оказалась кровать! – прижимал Дженсена к стене и рвал с него белую ткань, сдирал её, сваливая в кучу к коленям. Схватившись за его член, уже твердый, он стал торопливо ласкать его, расправляясь и со своими брюками. И оба, со спущенными некрасиво штанами, они вжимались в стену, дыша жарко, пылко, неожиданно оказавшись возбуждёнными так сильно, что уже и не собирались добираться до более удобных мест. - Хочешь, чтобы я кончил тебе в руку? Так? – спросил толкающийся в ладонь Дженсен и увидев кивок, зажмурился. Задышал, представляя себе что-то, ускользая из рук Кастиэля так очевидно, что в какой-то момент профессору стало трудно сдержаться и не разбить его голову о стену, лишь бы вернуть себе вновь. Теплые капли выплеснулись прямо на рубашку Каса и он еще с минуту придерживал обмякающего в его руках Дженсена, который всхлипывал и еле стоял на дрожащих коленях. Маленький мужчина в ослепительно белом, перевернувший весь его мир. - Повернись к стене, - попросил Кастиэль. Дженсен сразу же понял, развернувшись, и прогнулся в пояснице, следуя воле своего опекуна. Кастиэль всё не мог скользнуть в него, тычась слепо и уткнув лицо в лопатки. Дженсен протянул руку и схватился за его член, направляя, сжимая его, привычно помогая вставить. - Кас, давай же, трахни… У Кастиэля что-то лопнуло в голове, не иначе, потому что силы вдруг оставили его и какая-то еще выдержка тоже улетучилась: низкий голос, сладкая баритональная вибрация нежных юношеских связок и грязная бесстыдная просьба подтолкнули его, срывая в бездну неожиданного оргазма так стремительно, что и бедра он увести не успел, запачкал все ягодицы Дженса, рубашку и даже край задранного к лопаткам пиджака.***
Вечный ветер, точащий стойкий Галвестон, разукрасил небо перьями, белоснежными и легкими, такими высокими, что они казались неподвижными, ничуть не сдвигаясь на небосводе. Дженсен исполнил все мечты Кастиэля, попав на белый пустынный пляж. Он распахнул глаза – зелёные, пронзенные янтарными лучами солнца, бог мой, совсем как море на закате – именно так, как и представлял Кастиэль, широко и восхищённо. Он что-то вскрикнул и даже всплеснул руками, и обернувшись на улыбающегося, истомленного своими предвкушениями профессора, кинулся к прибою, ни разу не виденному им. Его кеды мелькали быстро и легко, он даже подпрыгивал и потом, ворвавшись прямо в кипящую пену, долго пинал ее ногами, без сожаления промокнув. Вспомнив о брошенном профессоре, Дженсен глазами выискал его на пляже – точнее их нелепый, купленный в магазине тут же у полосы песка, белый зонтик, и побрёл обратно, в мокрых джинсах, которые он снова нацепил для похода на пляж, потому что новехонький белый костюм они только что замарали. Переодевшись в кабинке – Дженс восторженно пищал девчонкой – они наконец упали на шезлонги, прикрывшись тенью от зонтика и Кастиэль с полным правом, не боясь показаться вором, который крадет прикосновения и не опасаясь выглядеть растлителем детей, натёр спину Дженса пахучим лосьоном, вспомнив, как уворачивался от этого бесполезного мазания его мальчик в Оклахоме и как сейчас он расслабленно принимает легкие поглаживания, вдруг проникнувшись атмосферой респектабельного курорта и всеми сопутствующими этому моментами. Момент натирания кремом от загара как раз был вполне кинематографичным, сообщил Дженс Касу, который оценивал его немного по-другому, и с готовностью подставил и переднюю часть туловища, дразня взгляд острыми сосками. Кас поостерегся использовать безнаказанное лапанье этой его части тела и кинул в мальчишку тюбиком, строго сказав спереди мазаться самому. Долго позагорать ему не дали – Дженс потащил его в воду и пришлось бежать, задыхаясь от внезапного порыва, с которым мальчишка мгновенно вовлёк его в водную баталию, в волнах и брызгах неизбежно и предсказуемо превратившись в визжащего от восторга обыкновенного подростка. Потом Дженс медленно месил сильными ляжками морскую воду, забираясь глубже, таща Кастиэля следом всего лишь своим зазывным взглядом. Они оторвались ото дна и заплыли достаточно далеко. Кас даже воды успел нахлебаться, потому что совсем вымотался с непривычки от такой тренировки. Но зато, когда они уже добрались до берега, где волны удачно ещё скрывали их от всего пляжа, Дженсен подгреб к нему и вцепился в плечи, обнимая сзади; уткнулся во влажные черные волосы ртом и сильно сжал кольцо рук, молчаливо благодаря или выражая восторг – Кас не понял, так стало чудесно и легко на душе от этого, в общем-то, детского проявления счастья. Под вечер они всё еще оставались на пляже, облитым закатным солнцем и Кастиэль без какой-либо раздражительности смотрел, как его Дженсен чинно прогуливается по кромке прибоя вместе с какой-то девочкой. - Нина! Ни-на! – кричали с шезлонга рядом, и та, которая шла рука об руку с его любовью, оборачивалась и ладошкой махала в сторону крика. Женщина, сорокалетняя, и все еще очень красивая, поднялась, ёжась от ветра и потянула за собой своего мужа, вероятно. До Каса донеслась французская речь: - Посмотри, как этот американец занимает своего сына – они весь день плавали и играли, а Нино скучает… Мог бы и ты… Ветер смазал продолжение фразы и он проводил глазами рядом пробежавший с ним силуэт девчонки, которая догоняла своих уходящих к отелю родителей. Бледнокожая и темноглазая, прозрачная и тоненькая, она была того же возраста, что и его Дженс, и снова не вызвала в нем никакого чувства опасности – так смотришь на милого питомца, на временную забаву своего фаворита, не боясь, что она займет в его мыслях чересчур много места. И в постели, на вопрос о девочке, Дженсен без интереса, скучливо протянул – француженка, Нина, кажется – и требовательно запросил поцелуя, изогнувшись как кошка прямо с членом любовника в себе. Получил много, много поцелуев и молчаливое, чувственное признание в любви, оставленное на левом своём плече ярким следом впившейся в кожу ладони Кастиэля. Они снова столкнулись с французами на завтраке. Кастиэль, совершенно элегантный и сливающийся своим синим взглядом с морским небом, машинально пробормотал приличествующее случаю «пардон», когда чуть задел плечом главу семейства. Тот, уловив произношение - идеальное, к слову – тут же обратился к профессору уже с более замысловатой фразой на своем родном языке и получил ответ. Довольный, он подозвал свою жену, представившись и втянув Каса в долгую беседу. Мягкие переливы чуждого наречия привлекали заинтересованные взгляды персонала, привычных более к испанской речи, но мсье Атталь увлеченно продолжал беседу, а Кастиэль был не против, отметив, что жена его, та красивая женщина, вполне себе молчалива, взглядами его не одаривает и избегать общества семьи нет никакого резона, тем более, что упражняться во французском, будучи в чудесной близости от моря, казалось ему чем-то романтичным, чем-то, что волнительно колыхало завесу его воспоминаний, которые оставил он давным-давно. Завтрак прошел оживлённо, Дженсен ничуть его не опозорил и вполне себе сносно выдавил из себя многосложную фразу на чужом языке, чем вызвал умилительную улыбку мадам Атталь. Тут же перешел на английский и отвернулся к Нине, которая потешно закатывала глаза на все восторги своих предков, так явственно напоминая Касу его шестнадцатилетнего любовника, что ему стало смешно и даже немного жаль французов – таких же обладателей несносного чада. Они не были навязчивы. Кастиэль был уверен, что его унылое общество – а он не старался быть интересен, привлекало чужестранцев лишь сносным владением родного языка и наличием под боком ровесника их дочери. Его Дженсен, красивый мальчик, обученный французскому и не позволяющий себе большего, чем легкое прикосновение к локтю маленькой мадемуазель, был идеальным спутником и мадам Атталь, снова, как Элен тогда, интимно шептала ему на ухо: - Наши дети, кажется, влюблены… - вздыхала так откровенно печалясь о безвозвратно ушедшей юности и тому, с какой и вправду легкостью иной раз влюбляются шестнадцатилетние друг в друга. Кас уже было снова встревожился и начав приглядываться, вдруг понял – влюблена одна Нина, притянутая на орбиту его солнечного сорванца немыслимо сильным притяжением; повторяющая судьбу маленького Джеймса с покинутого ими ранчо. Бедная юная девочка просто встретила в пору своего взросления красивого мальчика и Кас не был даже уверен – разглядела ли она его, влюбившись просто потому, что пришло её время. Страстно отбросив нюансы и ненужные тонкости, так мешающие взрослым влюбляться безоглядно не смотря ни на что и презрев все условности; видя, ощущая лишь его терпкий тестостероновый мужской жар своей еще только просыпающейся женственностью, Нина потянулась за визуальным проявлением силы – широкими плечами и крепкими мышцами рук, даже не вглядываясь, не имея возможности, той, что была у Кастиэля, увидеть некоторую неприглядность в чертах характера Дженсена. Его переменчивость в настроении, его не слишком глубокий ум, его, в конце концов, абсолютную гомосексуальность. Это, впрочем, никак не отменяло природной солнечности и врожденного, переданного ему от матери сияния, когда он был весел и смешлив. И Нина видела лишь только это, запечатлев в памяти его ясные, лучащиеся смехом оливковые глаза и пушистые ресницы, выгоревшие, но так ярко темнеющие от невольных слез; его мягкие волосы, нагретые солнцем и скользящие меж пальцев медовой рыжиной; теплоту его юной, сбрызнутой еле проступавшими веснушками кожи. Она касалась его так невесомо, проводя пальчиками по предплечью, что Кастиэль не мог сердиться, ревновать, видя в этой тоненькой девочке всего лишь отражение себя. Видя тот же болезненный оттенок ярко вспыхивающих щек от смеха Дженсена и замирание в какой-нибудь некрасивой позе от завораживающе-низких нот его голоса, пусть говорил он глупости. Знакомый диагноз, та же лихорадка, которой Кастиэль был болен уже год, являла в Нине все свои симптомы, так откровенно рассказывая о ней и её чувствах Кастиэлю, что он не мог сердиться на неё и ее смешную влюблённость. Дженсен же её чувств просто не видел, и, не замечая их разнополости, игрался с Ниной, просто инстинктивно потянувшись к сверстнику. Благодаря ей, её преданному карему взгляду и постоянному неослабевающему вниманию, с которым расспрашивала она Дженсена об их путешествии, отрывая его от общества профессора, Кастиэлю перепадали редкие моменты одиночества, в котором он, подобно всем интровертам, иногда остро нуждался. И, чувствуя, что его мальчик где-то рядом, только позови, он понимал - временное одиночество его счастливое и не тягостное. Он знал, что Дженс в надёжных руках и лишь однажды что-то перевернулось в нем, оборвалось неясным предчувствием и он снова перестал расставаться с Дженсеном, лишая себя дневной сиесты в прохладе номера и вынуждая тело коптиться на полуденных лучах яркого галвестонского пляжа. … Он нёс Дженсену легкую ветровку, заметив усиление свежего ветра и застыл, когда увидел, как он играет с Ниной в мяч почти у самой кромки воды. Нина трогательно промахивалась и постоянно отбивала снаряд куда-то мимо Дженса. Попадала к шезлонгам родителей, и мсье Атталь грузно поднимался с лежанки и ногой пинал упругий шар обратно к детям. Дженсен ловко ловил его, пасовал Нине и та снова отправляла его на просторы пляжа, под разочарованное рычание мальчишки. Подростки кричали, бегали и мельтешили, и Кас еле успевал оглаживать взглядом тело своего любовника, замечая как красиво перекатываются мышцы под его загорелой кожей и подмышки мелькают, цепляя взгляд более яркой рыжиной чуть подбритого пушка и это банальная пляжная картина наполняет его радостью, гордостью, желанием заорать на всё побережье совершенно первобытное «Он мой!». Мяч, закинутый Ниной в очередной раз не туда, откатился очень далеко и Дженс, махнув отрицательно рукой в сторону поднимающегося француза, побежал сам вызволять его из гущи загорающих поодаль. Добежал до белой, трепещущей на ветру палатки, скрывающей обитателей и наклонился за мячом, оставив на виду лишь свою нижнюю изогнувшуюся половину тела. Кас отвёл глаза, прищурился на солнце и сладостно вздохнул всей грудью морской воздух. Было хорошо. Ночи были щедры и наполнены Дженсеном. Легкость внизу живота порхала бабочками и отзвуком последнего удовольствия. Сердце билось ровно. Будущего не существовало. - Дженси! – закричала Нина звонко, зовя и требуя вернуть ей мяч. Кастиэль опустил голову и сквозь красные пятна, заплясавшие под веками, не увидел мальчишку нигде. Ничего не изменилось на пляже – прибой шумел и Нина вертелась у кромки, крича имя, но Кастиэль ощутил утрату такую явную, что сердце заледенело, паника объяла его в секунду, но он догадался проследить глазами за взглядом девочки, которая смотрела на белую палатку, откуда вдруг снова появился Дженс. Он сделал шаг назад из ее тени, материализуясь. Стоял, по своему обыкновению дергая коленом, держал мяч в руке и губы его шевелились – он что-то рассказывал обитательнице шатра. Потом улыбнулся – заинтересованно, хитро стрельнув глазами. Кивнул. И побежал к Нине, упруго подрагивая крепкими ягодицами на бегу. Наверняка милая старушка отвешивала привычные комплименты его мальчишке и Кас, уже отворачиваясь, заметил, как из-под тени шатра на яркий солнечный свет показался мужской ботинок – того же модного оттенка ivory и зачерпнув носком песок, подбросил его вверх смешным мальчишеским жестом. Холодея, злясь на себя за воображаемую старушку, Кас было двинулся к обладателю модной обуви, еще не зная – что вообще-то скажет нахалу, который посмел вести светские беседы с его воспитанником, как был остановлен сильными мальчишескими руками, которые затем потянули его к морю. Дженсен торопливо бормотал чушь, звал купаться, бросив Нину так поспешно, что она, поникнув плечами и явно расстроившись от невнимания, лишь стеснительно теребила мяч и не решалась попроситься в прибой с ними. Кастиэль пытался обернуться, чтобы запомнить дислокацию ненавистного шатра, чтобы вновь вернуться туда уже после купания, но Дженсен тянул его требовательно за собой и весьма преуспел в своей миссии, когда опустив руку в воду, захлестывающую их бедра, ласково пробежался пальцами по мягкому бугорку в плавках Каса. Купание бы превратилось в опасные обжимания в воде, но к ним вторглась влюбленная девчонка, отобрав у Каса маленькие мгновения блаженства, за что и была награждена недовольным взглядом профессора. Когда он выбрался на сушу, истощенный активными играми двух бесящихся подростков, шатра таинственной шахерезады уже не было, точнее, он имелся, и, лишенный обитателя, некрасиво завалился на бок от сильного ветра и служащий пляжа наспех оттаскивал его за бархан. - Кто это был? - спросил он Дженсена позже, - там, в белом шатре на пляже? Но противный мальчишка лишь сделал круглые глаза и как-то гадко усмехнулся, дернув плечом: - Никто. - И сжалившись над Касом, выдавил, явно придуманное только что, - какой-то иностранец... Больше Кастиэль не оставлял Дженсена без присмотра, с маниакальной паранойей следя за всеми, кто хоть на мгновение дольше останавливал взгляд на его солнечном демоне. Дженсен сиял. Обласканный солнцем. Любовью взрослого мужчины и тихим обожанием юной ровесницы. Он источал медовые ноты сокрушительной чувственности, совсем не осознавая этого. Но исполняя все желания Каса, все его прихоти в постели, абсолютно лишившись стыда и стеснения с ним, он все равно не мог дать ему достаточно. Химера обладания недосягаемым была всего лишь шуткой богов, которые держали стражу в таинственный сад его мальчика, упорно не впуская туда несчастного Кастиэля.***
Погода непредсказуемо испортилась и в очередной пасмурный день решено было посетить музей-порт, где уже давно томилось старинное парусное судно «Элисса». Мсье Атталь почувствовал себя плохо аккурат к выходу их из отеля и Кастиэль заверил его, что и без них обойдется и прогуляется с детьми сам. Немного неестественная радость его жены ясно показывала, что лечиться они будут известным способом и весьма бурно, воспользовавшись отлучкой дочери из номера. Кас лишь посмеялся про себя и недурно провел день, гуляя с подростками и вызывая уважительные взгляды. Тревога оставила его так же быстро, сколь мучительно быстро она посещала его, случайно или же обоснованно, Кас уже не мог определить, зная только одно – его болезнь, его одержимость Дженсеном лишь крепнет, растет, не подпитанная со стороны мальчика никакими обещаниями, а лишь лелеемая им, Кастиэлем и заставляющая всегда быть наготове. Глядя на корабль, он, прочитав наспех о нем в брошюре, рассказывал Дженсену и Нине о былых сражениях и завоеваниях торговых путей, вдруг слыша с замиранием сердца, как впечатленная его рассказом девочка тихо проговаривает по-французски такие знакомые слова: «Смотри, здесь были пираты…». И тут же со злым удовлетворением ревниво отмечал – девчонка не трогает жестокого сердцееда – ни видом своим, ни декадансовой бледностью и поэтическим складом ума: сладкоежка его только ворчит, красиво изгибая пухлые губы: «Может, мороженого пойдем поедим, а?». В кафе они оба одинаково смотрели на испачканные в сливках губы Дженсена, каждый воображая себе черт знает что и Кастиэль, данной ему властью, в нетерпении тащил детей домой, в отель, в номер, поспешно передавая на руки родителям влюбленную Нину и закрывался часа на два с недовольным мальчишкой в спальне. Вторая неделя на курорте истощила его кошелек достаточно ощутимо и Кас урезал расходы на чревоугодие вдвое. Теперь они выходили в город только прогуляться, минуя призывы ресторанов и маленьких кафе, а потребность Дженсена в ежедневном выжёвывании пары пачек жвачки была Касом безжалостно пресечена вовсе. Кас еще раз поблагодарил бога за то, что Дженс не девчонка и по-мужски равнодушен к своему однообразному гардеробу: иногда всё, что нужно было ему для счастья - это пара новых глянцевых журналов и гора попкорна, вывалянного в солёной карамели. Кастиэль старался заинтересовать мальчишку активными видами отдыха. Несколько раз они пробовали ходить под парусом. Разумеется, не в одиночку. Катались на велосипедах по острову и играли в пинг-понг. Но Дженсен оставался одинаково равнодушен к спортивным игрищам, предпочитая зависать в иные дни с кипой журналов на балконе, часто невидяще всматриваясь в сине-зелёное, что застилало горизонт от края до края и Кастиэль предполагал, что в такие моменты его мальчик не видит ничего вокруг, мечтая о чем-то своём. Тем более он удивился, когда Дженс, тщательно разыгрывая совершенную незаинтересованность, согласился на несколько уроков игры на гитаре, которые Кас вдруг решил оплатить для него. Радуясь пробуждению в Дженсене хоть какого-то стремления, он на следующий же день договорился со старой сеньорой, известной гитаристкой, что заехала в любимый ею отель на импровизированные гастроли, удачно совместив их с отдыхом. Накануне она давала небольшой концерт на маленькой открытой террасе «Галвеза», радушно её приветствовавшего, как земляк земляка, и на неделю остановилась в лучшем номере. Кастиэль галантно при случае поблагодарил её за столь изысканный гитарный вечер, и тут же смутился от ее пристального взгляда, которым она цепко нащупала невидимую нить между ним и Дженсеном, стоящим поодаль. Её проницательность вряд ли была опасной, скорее уж, старуха просто развлекалась и, выбирая из двух мужчин, один из которых был явно влюблен в другого, она выбрала Дженсена. Указав на него сморщенным пальчиком, она предложила Кастиэлю дать для него несколько уроков гитары, сказав, что видела его, перебирающего струны дешевого инструмента, который Кас купил ему вместо оставленного в Лоуренсе. Пытаясь предложить Дженсену немного более полезное времяпровождение, чем бесцельные и бессмысленные передвижения по пляжу, саду или отельной территории, Кас был немало удивлен согласием и даже незнакомой ему ранее оживленностью мальчишки. Уже в постели, бурно умащиваясь и пышно взбивая подушку Дженсен сердито уточнил: - Только если ты не будешь таскаться со мной на уроки. Кас покивал головой, соглашаясь и думая, что меньше всего он опасается за честь своего малолетнего возлюбленного, отдавая его в сморщенные руки старой испанки. В какой из последующих трех дней он почуял странный налёт недосказанности в том, как рыжий его музыкант вещал о весьма неплохо проходящих уроках гитары? Дженсен резво убегал к старушенции и являлся довольным, облизывающимся и каким-то чужим, будто испанская резкая нота внезапно перебивала в нём всё его мягко звучащее очарование американской глубинки. Он терпко пах ядовитым табаком, который курила испанка и Кастиэль чутко принюхивался к его волосам, от которых несло сигарным духом, мужским и враждебным. - Попроси сеньору поменьше курить на ваших уроках, - вскользь заметил он за завтраком и Дженсен, даже не обернувшись к нему от болтающей Нины, пробурчал, что бабуля вообще-то не курит, когда занимается с ним. Большая мужская компания, которая шумно обсуждала что-то неподалеку от их стола, была плотно занавешена сигаретным дымом и отуда доносился веселый смех. Молодежь смеялась беззаботно, громко и казалось – над Кастиэлем, над его страхами и ужасающим чувством потери, которое сопровождало его незримо в последние дни, а сейчас, обострённое интуицией и каким-то смутным несоответствием в чём-то, совсем накрыло его с головой. - Пошли в номер, - Кас неожиданно требовательно потянул удивленного мальчишку за руку, - попрощайся с Ниной, мы подойдем к ним на пляж позже. - Ты чего? – Дженсен стал вырываться из пальцев опекуна, но подняв взгляд к его лицу вдруг перестал сопротивляться: у Кастиэля горели глаза и тряслись руки. Всю дорогу, идя по извилистым коридорам отеля, Дженсен ныл, вяло и не зло, просто машинально: - Кас, ну Кас, ты чего?.. Что случилось-то? Я десерт не доел… Профессор втолкнул его в номер, обрывая причитания: - Куплю тебе другой. Раздевайся. Дженсен замолчал. Послушался беспрекословно. Кастиэль толкнул его на постель, голого, и задрав ноги, проведя наспех ладонью, смоченной слюной, между упругих ягодиц, неаккуратно вошел, не заботясь о подготовке. Хотя, благодаря ежедневным тренировкам, этого и не требовалось – Дженсен лишь судорожно вздохнул, когда Кас соприкоснулся с ним своими бедрами, войдя полностью. Не зная, что доказывая – себе, ему – он сосредоточенно нашел нужный угол, скользнул вновь в распластанного и странно не возмущающегося на незапланированный дневной секс Дженсена, и не думая о себе, в два счета заставил мальчишку застонать и податься к себе бёдрами. Трахал его, вглядываясь в замутненную близким удовольствием оливковую радужку и пытаясь найти, усмотреть в хризолитовой глубине его глаз призрачную усмешку, будто доказательство лжи, и, возможно, измены. Дженсен был явно не в настроении заниматься постельными глупостями, но Кас, не обращая внимания на немного вялую отдачу, заставил его кончить и только услышав долгий задушенный стон, удовлетворился, едва ли получив удовольствие сам. Дженс так и ушел, не остановленный любовником; ушел, заляпанный его спермой под джинсами, к старой сеньоре на очередной урок и Кастиэль, первый раз за их историю не стал гнать его в душ – будто запятнанный невидимыми следами его прикосновений, его поцелуями, метками - доказательствами принадлежания, Дженсен не сможет стать добычей другого зверя. Наверно, самодеятельная магия Кастиэля была совершенно беспомощна и бесполезна, потому что спустя день в их номере раздался телефонный звонок и старая испанка, безбожно коверкая американский, прокуренным голосом поинтересовалась, будет ли прелестный мальчуган сеньора Коллинза продолжать ходить на занятия, потому что два из оплаченных он уже пропустил и опять не пришел сегодня... Вместо страшных предчувствий, вместо ревности и сожаления, Кастиэля затопила злость. Он, кипя внутри невидимым огнём, который сжигал его медленно и верно всё время ожидания, терпеливо дождался возвращения маленького лжеца. Смачно хлопнул у него за спиной дверью в номер и ледяным тоном приказал: - Сядь. Шляющийся неизвестно где все два часа мальчишка тут же почуял праведный гнев опекуна и надо же, дрянь такая, совсем не испугавшись разоблачения, даже не подумал сделать виноватый вид - плюхнулся на стул и вскинул с вызовом на Кастиэля свои глазищи. Обветренное лицо с курносым обгорелым носом, заляпанное ассиметрией ржавых крапинок вдруг показалось Кастиэлю - в первый раз со дня их встречи - некрасивым и чужим. Поза - расхлябанно-изломанной и показушно-наглой, а совсем не преисполненной животной грации. Футболка - неряшливо растянутой и джинсы - грязными. И весь вид Дженсена, покачивающегося перед ним на ножках стула сейчас был отвратительно далёк от образа, который вынашивал в себе влюблённый Кастиэль все месяцы своей одержимости. Он с робостью и затухающей надеждой вглядывался в глаза Дженсена, пытаясь узреть отблески солнечного света, то самое сияние, в котором видел смысл своей жизни, но из прищуренных щёлочек, обрамленных пшеничным кружевом выгоревших ресниц, из глаз мальчишки бил яростный демонический всполох, ничем не напоминающий своим цветом янтарно-оливковый, благородный, так любимый Кастиэлем оттенок, а став в одно мгновение пронзительно зелёным - колдовским. И абсолютно сатанинским.