Mise en Place

Первые выходные с новым меню и без Шерлока прошли успешно. Хоть зал и не был битком набит посетителями, как в первый день, с камерами и съемочной группой, людей было вполне достаточно. Под конец Джон чувствовал себя настолько истощенным, что едва мог соображать. Ему не хватило сил вернуться на Бейкер Стрит, и он заснул у Гарри на диване, даже не потрудившись снять одежду. В середине второй половины воскресного обслуживания Мэри поймала его на кухне. — Такими темпами нам понадобится другой официант, — ликующе сообщила она. — Официант? Мэри рассмеялась и потянула его за руку. — Ты просто душка, любимый, но ты здесь не для того, чтобы таскать людям воду и хлебные палочки. — У нас больше нет хлебных палочек. — Ты упустил суть. — Нет времени думать об этом прямо сейчас, — отрезал Джон и снова погрузился в роль счастливого хозяина. Мэри была права, подумал Джон, шныряя от столика к столику, доливая воду посетителям и протирая тарелки. Она двигалась в два раза быстрее, чем Джон, но дело было не в возрасте или способностях: люди горели желанием поговорить с ним. Они хотели, чтобы Джон взял стул, уселся и как следует потрепал языком. Они предлагали ему выпить напиток, который он сам и принес, и подсаживались поближе в надежде услышать интимные подробности о проведенной здесь Шерлоком неделе. — Скажите, — просили они, возбужденно сверкая глазами, — он и правда ужасный человек? Или это просто для шоу? — И то, и другое, — отвечал Джон, думая о Шерлоке, заявившемся к нему в спальню через окно. Или пристально уставившемся в экран телевизора у него в гостиной. И потом Джон уходил. Не потому, что надо было протереть другие столики, а потому, что, останься он там чуть дольше, точно разболтал бы такие личные подробности, которых никто и слышать не желал. На кухне царил жаркий, шумный и хаотичный беспорядок —, но беспорядок в какой-то степени организованный. Молли, с прилипшими к мокрому от пота и пара лицу прядями волос, успевала справляться с многочисленными заказами. Каждый раз, когда Джон приходил за готовыми блюдами или сваливал кучу грязной посуды в раковину, возле которой деловито трудилась Гарри, атмосфера вокруг была оживленной, а разговоры велись либо о температуре и времени, либо о запасах яиц, оставшихся в холодильнике. — …в Блэкпуле, — говорила Молли, и Джон против воли навострил уши. — Вот те на, хреновое времечко для визитов в Блэкпул, — категорически заявил Арти. — Сейчас идут съемки, они не могут ждать конца лета. Так или иначе, Грег рассказывал, что дела у них плохи, а съемки больше двух месяцев не продлятся. Джон быстрее шел через кухню с тарелками в руках. В голове внезапно вспыхнули мысли о теплых пляжах и криках чаек; о Шерлоке в облегающих плавках, с блестящей на солнце мокрой кожей… О, да ради… — Мне надо бы помочь тебе, — вздохнула Гарри, когда Джон бухнул в раковину очередную груду посуды. — Наоборот, — упрямо возразил он. Гарри покачала головой. — Джон, ты один там за всех отдуваешься, а я лишь посуду мою. — Тоже важная работенка. — Мы должны… — Гарри замолкла, упорно продолжая драить кастрюлю. — Нанять кого-нибудь? — продолжил за нее Джон. — Просто Мэри так говорила. — И что ты ей ответил? — Ничего. Гарри кивнула, сжав губы в тонкую полоску. — Что ж. Думаю, рано или поздно нам придется это обсудить. — Завтра, — с уверенностью проговорил Джон. — Мы сядем и как следует все обсудим. Я не собираюсь трепать языком посреди воскресного обслуживания. — Как скажешь, — согласилась Гарри, и он пошел обратно на кухню. — Что, даже хуже, чем у нас? — с сомнением поинтересовался Арти. — Намного, — со знанием дела ответила Молли. — Грег сказал, что они даже не пытались вычистить свои холодильники. Шерлок обнаружил там… — Молли, суп? — мягко напомнил Джон, и та со стоном всплеснула руками. — Прости-прости, — суетливо извинилась она, потянувшись за одной из кастрюль. — Немного торможу сегодня. Я подгоню, как только курица будет готова. Джон склонился над плитой. — Ты в порядке? — Абсолютно измотана. Жду не дождусь завтрашнего дня. Джон нахмурился.  — Завтрашнего? — Понедельник, босс! — крикнул Арти. — Если ты, конечно, не собираешься заставить нас прийти и вкалывать как проклятых. — Нет, — успокоил их Джон, стараясь не думать о том, как неделю назад он был похищен в Суссекс, встретился с братом Шерлока, увидел дом Шерлока. Спал в его кровати. — Отлично, у меня планы, — довольно провозгласил Арти. — Кто устраивает вечеринку на этот раз? — уточнила Молли, ставя суп возле Джона. — Я, — ответил Арти. — И как у тебя остаются силы на вечеринку? — Я молод. Молли встряхнула головой; от этого движения ложка в ее руке дрогнула, и сливки с хлюпом приземлись на суп. Сверху она посыпала петрушку, и Джон уловил странную смесь неистового спокойствия у нее в глазах. — С тобой точно все в порядке, Молли? — еще раз спросил он. — Точно, — кивнула она, широко раскрыв глаза. — Я же говорила, что свихнусь, когда дело дойдет до курицы. — Я имею в виду… — Джон снова попробовал собрать мысли воедино. — Прости. Я и сам понять не могу, что хотел сказать. Молли одарила его спокойной дружелюбной улыбкой. — Я могу заменить Гарри, если тебе нужен перерыв. — Да ладно, осталось каких-то три часика, — с иронией отмахнулся Джон и поспешил доставить суп посетителям. Лучше продолжить работать, решил Джон. Конечно, ему хотелось бы сесть, прислонившись головой к стене, и хоть на минуту прикрыть глаза. Но сделать так — значит, позволить себе думать о Шерлоке, спасающем другой ресторан в Блэкпуле от неминуемой гибели, придирающемся к решениям менеджеров и способностям поваров. Это означало бы думать о найме нескольких официантов или даже посудомойщика с портье; о необходимости обсудить финансовые вопросы с Гарри в понедельник, когда им придется решить, что же делать с займом. А Джон не хотел думать о займе. Он не хотел думать о найме дополнительного персонала, когда они уже подошли к краю. И, прежде всего, он не хотел думать о Шерлоке в Блэкпуле, ведущем себя так, будто та неделя в Брикли ничем не отличалась от любой другой… — Джон? Джон моргнул; потребовалось время, чтобы узнать голос Сары, и он вынырнул из раздумий. Сара сидела за столиком и наблюдала за ним с тревогой на лице. — Прошу прощения, — с неловкой улыбкой сказал Джон, ставя перед ней суп. — Полагаю, это для тебя? — Как ты догадался, — усмехнулась Сара. — Ты в порядке? — Да, просто… долгий рабочий день, вот и все. — Джон оглядел остальные столики: казалось, на данный момент все было под контролем, поэтому он присел рядом с Сарой. — Боже, надеюсь, я не принял у тебя заказ и даже не узнал тебя? Сара рассмеялась.  — Уверяю, я бы не призналась, даже будь это правдой. — Тоже так думаю. — Я так рада! Хотя, полагаю, теперь у меня совсем нет шансов нанять тебя обратно. — Не знаю, — признался Джон. — Гарри могла бы… — Джон, — осторожно сказала Сара, а затем покачала головой. Тот нахмурился. — Что? — Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке, — с мягкостью в голосе проговорила она, положив руку Джону на плечо. — Как ты относишься к… ну, к уходу Шерлока. Сара запнулась, произнося его имя, но даже эта маленькая заминка напомнила Джону об их разговоре недельной давности, который произошел в офисе Сары. Это серьезно? Боже, а он даже не знал, что ответить на этот вопрос, и теперь он был куда более продвинутым, чем тот идиот, который бродил по улицам и скупал овощи. Как будто прошла тысяча лет с того момента, как он сидел с Сарой и разговаривал о Шерлоке. — Без понятия, — наконец ответил Джон. — Я был слишком занят, чтобы все как следует обдумать. Сара кивнула и с нежностью сжала его руку. — Если захочешь поговорить, я всегда рядом. — Немного шумновато для разговоров, — поделился Джон. — Наверное, декораторы не учли этот момент, когда создавали новый интерьер. Сара вновь рассмеялась, но все еще смотрела с сочувствием. — Что ж, ты знаешь, где меня найти. Скажем кому-нибудь, что у тебя инфекция массового поражения, и я часик-другой буду тебя осматривать. — Сара Сойер, — протянул Джон, вскидывая брови, — а я-то думал, что ты не одобряешь эти игры в доктора. — Ой, заткнись ты, — отмахнулась она, нежно похлопав Джона по руке. — А то я скажу, что это остроконечная кондилома. (Прим. переводчика: маленькие выросты телесного цвета, которые могут появляться на половых органах, вокруг заднего прохода, иногда во рту.) — Да, так намного лучше, — хмыкнул он и поднялся, чтобы поцеловать Сару в щеку. Джон думал, что она смотрела ему вслед, пока он возвращался к повседневным тяготам ресторанного менеджера, но взглянуть в ответ так и не решился. Не хотелось наткнуться на взгляд Сары, изучающий и полный жалости. Нет. Определенно, жалости тут не было. Джон подумал, что и сам в двух шагах от жалости к себе. *** — Рано или поздно тебе придется пойти домой. Голос Гарри эхом раздался на опустевшей кухне. Мэри, Арти и Молли давно уже ушли — вымотанные, но счастливее, чем Джон их когда-либо видел. В последние полчаса обслуживания все было довольно спокойно, так что Мэри смогла в одиночку справиться с залом и выписать всем чеки с зарплатой. Возможно, улыбки на их лицах, когда они уходили, были связаны с зарплатой, но Джон так не думал — улыбались они еще до получки. — Надо бы пополнить запасы выпечки, — пробормотал Джон, не отрываясь от прейскуранта. — Джон, — мягко произнесла Гарри. — Я знаю, что ты просматривал счета. Тот вздохнул и отложил в сторону бумаги. Гарри скользнула на стул, садясь напротив него. — Итак? Начинай. Я готова к худшему. — Все не совсем плохо. Просто… не думаю, что мы уже в безопасности. — Скажи, что хоть вечерние обслуживания оправдали себя. Джон покачал головой.  — Гарри, потребуется месяц или два таких вот вечерних смен, чтобы окупить месяцы, в которые прибыли не было вообще. Мне жаль, но это правда. Гарри кивнула, не выглядя оскорбленной; а обидеться она могла — в конце концов, Империя в худшие свои времена была под её руководством.  — Хотя, вот вопрос. Думаешь, мы сможем выдержать все это? Этот уровень обслуживания и уровень дохода? Думаешь, у нас все было бы хорошо, не продайся мы уже банку? — Это спорный вопрос… — Нет, не спорный. Думаешь, у нас получится? — Да, — безоговорочно ответил Джон. — Тогда вот что сделаем, — решительно заявила Гарри. — Пойдем в другой банк, получим кредит и расплатимся с «Ллойдс». — Гарри, мы никогда не получим кредит, когда на нас уже висит один. К тому же, нам нечего дать под залог. — У нас есть ресторан. — Нет, у «Ллойдс» уже есть ресторан. — Только не после того, как мы им заплатим, Джон. — Гарри наклонилась и яростно хлопнула рукой по столу. — Да что с тобой не так? Три недели назад ты не задумываясь пошел на абсолютно нелепый шаг и выставил нас на всеобщее посмешище на национальном телевидении, пригласив Шерлока Холмса — человека, который разорвал бы нас на части только для хорошего зрелища. А теперь ты сдался, даже не рассмотрев варианты? — Нет у нас вариантов. Гарри буравила его взглядом, все еще соприкасаясь пальцами с поверхностью стола. Джон было взглянул на нее, уловил гнев в ее глазах и торопливо вернулся к счетам. — Да пошло все нахрен! — заявила она, с трудом подавляя злость в голосе. — Ты чертов трус! Джон раздраженно фыркнул.  — Прости, что? — Ты прекрасно слышал! Может, ты и вторгся в Афганистан, но все равно трус. — Только потому, что я пытаюсь проявлять благоразумие и трезво оценивать ситуацию? — Благоразумие! Хоть раз за всю свою жизнь ты проявлял благоразумие, Джонни? И когда же ты был разумным в прошлом месяце? Потому что разумный человек сказал бы: «Нет, постойте-ка, я не доверю свою судьбу Шерлоку Холмсу, потому что, стоит делу дойти до спасения ресторанов, у него чертовски ужасная репутация». Разумный человек сказал бы: «Нет, спасибо за приглашение на ужин, Шерлок, но мне правда нужно остаться здесь и еще немного поработать со своей командой». Разумный человек не свалил бы неизвестно куда в последний день съемок, чтобы потрахаться с человеком, который, по сути, мог бы спасти наш ресторан. Видимо, попытка вышла неудачная, раз он, состоя в отношениях, уехал без каких-либо на то причин. Благоразумие — уж точно не та черта, которая присутствовала в тебе эти последние три недели, так что сейчас даже не пытайся строить из себя разумного, потому что я не уверена, что ты знаешь, как это делается. Телефон ударился об стену еще до того, как Джон осознал, что это он его швырнул. Он образовал тревожащий слух шум и неприятное «дзынь», прежде чем развалиться и грохнуться на пол. Джон уставился на останки телефона; стук сердца гулом отдавался в ушах, стоящая у двери Гарри тяжело дышала. После этого кухня опять погрузилась в тишину. Джон так и пялился на обломки телефона, думая о Джеймсе, который звонил по нему, разговаривал с другими шеф-поварами, заказывал продукты; о Хэмише, который делал то же самое. Благодаря этому телефону Джон мог звонить из школы и пару минут поболтать с отцом, у которого был перерыв между дневным и вечерним обслуживанием. Будучи маленьким, Джон мечтал сидеть за столом и звонить с этого телефона. И пару раз ему выпадала такая возможность: не то чтобы часто, потом появился Интернет. — Я трус, говоришь? — тихо переспросил Джон, не отводя взгляд от телефона. — Ты забыла сказать, Гарри, что тебе никогда не хотелось этого. Думала, что я не догадывался, но это не так. Думаешь, самые ранние мои воспоминания были о дедушке, готовящем на кухне? А вот и нет. Они о тебе, изо всех сил пытающейся сбежать отсюда. Ты занималась всем, чем только можно, лишь бы найти повод не появляться здесь. Что ж, и у тебя это получалось. Или же ты просто делала вид. Но потом… Что, Гарри? Почему ты прекратила? Что заставило тебя перестать фотографировать? Нечто настолько ужасное, что ты вернулась сюда и пряталась за барной стойкой, пропивая всю свою жизнь? Думаешь, что я трус? Только потому, что ты такая же. — Да пошел ты, — буркнула Гарри без злости в голосе. Она выглядела усталой и опустошенной. — Вот и приехали, — вздохнул Джон, снова усаживаясь на стул. — Два труса в обанкротившемся ресторане. Скажи, Гарри, хоть кто-то из нас сделал что-то действительно выдающееся за всю свою жизнь? О чем можно было б сказать: да, это моих рук дело, и я этим горжусь. Гарри оттолкнулась от стола, качнув головой. — Как-то раз я рассмешила Клару. Шутка была чертовски отстойной, но она рассмеялась так, будто это была самая смешная вещь, которую она когда-либо слышала. А потом она меня поцеловала. Джон медленно кивнул. Сказанного было недостаточно —, но хоть что-то. Он думал о медицинской школе, правильно поставленных диагнозах, о дне, когда подписал контракт с армией, об огне и пустынях Афганистана. — Я приготовил Шерлоку ужин. Гарри подняла взгляд.  — И он это съел? — Все до крошки. — Черт возьми, просто чудо какое-то, — фыркнула Гарри и тоже присела. — Повезло тебе. Джон посмотрел в ее сторону, но она не взглянула в ответ. Она усердно делала вид, что сосредоточена на угле стола: пальцы очерчивали деревянную поверхность, обхватывали края, как две жутковатые биты. — Один их тех громадных грузовиков и несколько легковых автомобилей. Прямо в центре Лондона. И еще парочка автобусов в придачу. У меня с собой были камера и журналистское удостоверение, так что я просто скользнула вперед и принялась за дело. Взяла камеру, увидела всё через это сквозь объектив и, кажется, целую вечность снимала: скорые, полиция, пожарные — всё. Делала снимки и даже не осознавала, что снимаю. Ее голос был безжизненным, даже скучающим. Джон протянул ей руку, но она ее не взяла, слишком погрузившись в мир воспоминаний. — А потом я обрабатывала снимки. Автобусы были не двухэтажные. Даже не туристические. Школьные автобусы, полные детей. Маленьких, на однодневной экскурсии по Лондону. Голос Гарри прервался. Джон перегнулся через стол и с силой сжал ее руку. — Половина из них была мертва, а я даже не знала их. Но эмоции все-таки прорвались наружу, и Гарри рухнула на колени. Джон бросился к ней и сгреб рыдающую сестру в охапку. Он целовал ее волосы, щеки, плечи… всё без разбора, куда только мог дотянуться губами. И обнимал — крепко-крепко, укачивал, как ребенка. Он молчал, потому что прекрасно понимал, что сказать ему попросту нечего. Всхлипы стали стихать, и Джон еще раз прижался губами к ее волосам. — Со временем привыкаешь, — медленно проговорил он. — Перестаешь думать о них как о людях. Они становятся для тебя просто фигурками, манекенами. Чем-то вроде: та, что в шальварах и тунике с искусной вышивкой; кто-то в парандже, заштопанной справа. А у этого короткая борода с проседью;, а у того под одеждой вполне может быть пояс шахида. Ты забываешь, что они так же, как и ты, просыпаются по утрам, одеваются, идут за покупками, молятся, боясь именно сегодня оказаться в неудачном месте в неудачное время, а потом, все-таки вернувшись домой уже на закате, благодарят Бога, Аллаха или еще кого-то за то, что пережили еще один день. Ужас превращается в рутину. Вот что хуже всего. Гарри сглотнула и уткнулась лицом в грудь брата. И, прежде чем отстраниться, она глубоко рвано вздохнула и покрепче прижалась к Джону. — Прости, — сказала она, утирая слезы. — Не стоило мне… — Сколько тебе было? Двадцать? Гарри кивнула. — Я подумала… Если я посвящу этому свою жизнь, я пропаду. Помнишь эти знаменитые военные фотографии — те, что с детьми? Маленькая обнаженная вьетнамская девочка бежит по дороге и кричит. Я подумала, что не хочу быть тем человеком, который фотографирует вместо того, чтобы попытаться помочь. Как я потом смогу на себя в зеркало смотреть? Как делать фото, глядя на которые хочется рыдать, и при этом оставаться человеком? Гарри шмыгнула носом и снова утерла слезы. — Может, я просто трусиха, если так думаю. Но лучше быть трусом и при этом оставаться человеком. — А разве этого мало? — проговорил Джон и взял сестру за руку. — Знаешь, я никогда не считал тебя трусихой. Я просто… просто злился. Гарри толкнула его в плечо. — А я вот до сих пор злюсь. — На меня? — Тебе нужен этот ресторан? — серьезно спросила Гарри. Ее глаза все еще были красными, но губы больше не дрожали. Необъяснимо, но она больше не казалась перепуганной горюющей женщиной. Джон узнал в ней ту самую девятилетнюю девочку, полную непоколебимой решимости пойти на что угодно, лишь бы сбежать с кухни. — Я имею в виду, ты и правда хочешь спасти «Империю»? — Гарри, не думаю, что… — Не думает он! Просто ответь: да или нет? Тебе нужна «Империя»? Потому что если нет, то нам придется пустить ее нахер с молотка по кусочкам. И чужие люди раскупят с аукциона плетеные коврики, и маски, и карты, и портреты Джеймса и папы… — Нет! — отрезал Джон. — Ты что, Гарри, рехнулась? Мы ни за что не продадим «Империю». — Так она все-таки нужна тебе? Вот тогда Джон заметил улыбку на лице сестры и все понял. — Господи, Гарри! У меня чуть инфаркт не случился, когда ты сказала про папин портрет. — Зато сразу думать перестал, да? Джон в изнеможении опустился на пол. — Ненавижу тебя. — Взаимно, — отозвалась Гарри. — Итак, завтра утром приведем документы в порядок, пойдем в банк NatWest (прим. пер.: National Westminster Bank) и подадим заявку на кредит. Семисот тысяч должно хватить. — Нам ни за что столько не дадут, Гарри. — Дадут, если предоставим отчет о прибыли за последние несколько дней да еще примерный прогноз прибыли на следующей неделе. — Гарри… — Кроме того, по счастливой случайности я близко знакома с кредитным экспертом. Джон нахмурился и уставился на сестру. — Ой, прекрати. Мы очень даже мирно расстались, задолго до Клары, если что. — Гарри… Гарри отмахнулась. И пусть на миг в ее глазах блеснули слезы, Джон знал, что ей уже не так больно. — Нахер подробности. Ты слишком на них зациклен. Уже поздно, ты устал, я вообще с ног валюсь и с удовольствием продрыхла бы хоть тыщу лет. Банк открывается в десять. Думаешь, нам хватит трех часов, чтобы собрать все документы? — Должно хватить. — Ну и отлично. Иди домой. Увидимся завтра в семь. Поднимайся наверх, я тебя покормлю завтраком. Гарри встала, но Джон так и остался сидеть на полу. — Джон… — Мне нужно перепроверить заказ на четверг… — Джон, — в голосе Гарри послышались стальные нотки. — Иди домой. Джон представил пустой дом на Бейкер Стрит — холодный и темный, и внутри у него все похолодело: он не возвращался туда со вторника и не помнил, заправил ли кровать в то утро или нет. Растаял ли запах Шерлока или подушки до сих пор хранят его аромат. — Трусиха, — поколебавшись, проговорил Джон. — Болван, — нежно отозвалась Гарри, протянула ему руку и помогла подняться. — Когда-нибудь все равно придется вернуться домой. — Уж молчала бы, — проворчал Джон, и они вышли из офиса. — Когда я вернулся из Афганистана, ты жила на Бейкер Стрит именно потому, что не хотела возвращаться в эту квартиру. — Но я все-таки вернулась, так ведь? И даже без твоих мудацких советов обошлась. — Гарри… — Ты поброди сначала возле дома, пока не вымотаешься до такой степени, что уже ни о чем думать не сможешь, а потом иди в дом и спи на диване в гостиной. Там куда меньше воспоминаний, а значит, легче заснуть, уж поверь мне. — Тогда с диваном тоже ничего не выйдет. — Отвали! — простонала Гарри. — Я туда в жизни больше не присяду. Джон расхохотался. — Ты и правда веришь, что нам дадут еще один кредит? — Джон, — Гарри посмотрела на брата. — Я стольким, стольким тебе обязана. — Неправда. — Так и есть. Знаешь, ты прав. Мне «Империя» никогда особенно не была нужна. Я всеми способами пыталась оттуда вырваться. Но когда я нуждалась в ней больше всего, она по-прежнему ждала меня. И нуждалась во мне. Может, в последние годы я отвратно справлялась, но я изо всех сил старалась удержать ее на плаву. Ради тебя. Потому что я знала, как ты в ней нуждаешься. А ради чего еще стараться? .. — Гарри пожала плечами. — Я всегда пряталась за барной стойкой. Пряталась за папой, потом за Кларой. Но хоть не сбежала. Джон не знал, что ответить. Гарри улыбнулась, и на секунду ему показалось, что она сейчас развернется и уйдет, а он так ничего и не скажет. Джон не хотел отпускать сестру вот так. В последние несколько дней и без этого было слишком много недосказанного — и им самим, и другими. Джону не хотелось жалеть еще об одних несказанных словах. — Гарри, — сказал он, так и не придумав, что же дальше. — Джон, — отозвалась сестра, легонько толкнула Джона в плечо и направилась к лестнице на второй этаж. *** Джон возвращался домой — так, как возвращался практически каждый вечер с тех пор, как приехал из Афганистана. Темная зимняя ночь, холод, пробирающий до костей, и ждет его только пустой мрачный дом. Разница лишь в том, что ему больше не нужна трость и на сердце теперь тяжким грузом лежит признание Гарри. Джон вспоминал слова сестры об управлении рестораном, и одна горькая мысль не давала ему покоя: он сбежал тогда, а она — нет. Возможно, Гарри просто иногда нужно было убежище, и она находила его именно в «Империи», когда мир вокруг казался слишком огромным и когда она верила, что только там сможет ускользнуть от себя самой. Джону доводилось встречать военных фотографов на поле боя: он видел, как они становятся все мрачнее, все отчаяннее, как они готовы пожертвовать собой ради одной-единственной фотографии — той самой, которая выразит все то, что не могут выразить они сами, потому что разучились говорить, напиваясь до беспамятства на военных базах. Разумеется, не все фотографы были такими. Некоторые старались быть выше всего этого и оставались глухи к беспощадному голосу совести. Некоторые искали еще какие-то отдушины. Джон слышал и такую мотивировку: Я сделаю это фото для того, чтобы благодаря ему в будущем не было подобных поводов для фотографии. Уотсону она всегда казалась уж слишком вычурной. Но были и те, кто верил подобным объяснениям, и Джон не собирался их разубеждать, раз эта фраза хоть кому-то помогала. Уотсона затошнило от одной мысли о том, что Гарри могла стать одной из этих несчастных, ежевечерне пытающихся утопить свою истерзанную совесть в бокале чего покрепче. Он и сам не заметил, как оказался на Бейкер Стрит, а осознав, замер на секунду и продолжил путь. Было очень сложно ни о чем не думать, и Джон позволил себе немного помечтать. В первую очередь — о меню. Сейчас февраль, а значит, еще немного, и появятся первые весенние овощи и зелень. В первую очередь — лук-порей. Может, попробовать заменить морковный суп с имбирем луковым? Правда, тогда у Арти работы прибавится. А еще через пару недель появится брюссельская капуста. Надо бы придумать с ней что-нибудь интересное (а то к концу года останется одна белокочанная капуста). Например, припустить в сливочном масле с чесноком, или с лимоном и травами, а может, и с тем и с другим — может получиться весьма заманчиво. Чем больше у гостей возможностей в плане выбора гарниров, тем вероятнее, что они доедят блюдо до конца, а значит, будет меньше отходов. А потом наступит май: ревень и спаржа. Джон размышлял, нет ли способа сочетать эти два овоща, что бы такое придумать с ревенем, чтобы он прозвучал в блюде по-новому (не считая десертов). Ревень, запеченный с перцем чили и лаймом на подушечке из лапши, присыпанный кунжутом. Было в этом что-то азиатское: сочетание кислого и сладкого. Может получиться очень даже вкусно. Нужно записать, пока не забыл, и потом обязательно попробовать. Июнь: в это время появляется все самое вкусное — горошек, клубника, кабачки… Джон вывернул из-за угла и снова увидел дом — такой темный, унылый и маленький. И снова погрузился в собственные мысли. Июнь. Неделю назад он не был уверен, что они продержатся до конца месяца, а сейчас продумывает меню на лето. Вдруг Джон заметил возле дома какое-то движение (из-за забора было сложно четко рассмотреть) и чуть не рассмеялся. А потом сердце ухнуло куда-то вниз: темные волосы, стройное тело, длинное шерстяное пальто. Шерлок. Джон ускорил шаг и постарался унять бешено колотящееся сердце. Этот сраный говнюк бросил тебя, не сказав ни слова, и ты ни за что, ни при каких обстоятельствах не вздумай целовать эти поганые улыбающиеся губы. Щеколду на калитке заело, и Джону пришлось повозиться. От нетерпения он даже пнул дверь. Когда калитка, наконец, открылась, он вошел и уже даже знал, что сейчас скажет, но на него смотрел Джим Мориарти, как ни в чем не бывало облокотившись о парадную дверь. — О, — выдохнул Джон, и по всему его телу поползло разочарование, заполняя его изнутри, как газ заполняет воздушный шарик. — Привет, Джон, — непринужденно проговорил Джим и изящно спрыгнул со ступенек. — Думал, перехвачу тебя возле дома. Впрочем, не так. Всю неделю думал, что удастся перехватить тебя возле дома. Но ты избегаешь этого места. Забавно, правда? — Поздновато для светского визита, — ответил Джон. — Я тут подумал: старина Джон Уотсон… Ему, вероятно, будет одиноко этой ночью. Учитывая, что сегодня он не будет ночевать у сестры на диванчике. — Джим стоял на расстоянии вытянутой руки и пристально рассматривал Джона. — Разочаровался в диване, да? И правильно, от него мало пользы. Джон машинально попытался сжать трость, но вспомнил, что больше ей не пользуется. — Уже поздно, и мне еще нужно кое-что сделать, так что сделай одолжение: скажи, чем я могу тебе помочь, и съебись отсюда по-быстрому. — О, Джон! — Джим театрально прижал руку к сердцу. — Ты меня обижаешь. А я-то думал, мы станем… ну не знаю… друзьями. — Нет. — Неужели не пригласишь меня пропустить по стаканчику перед сном? — Едва ли. — А ведь ты вокруг дома не один круг нарезал, — задумчиво проговорил Джим. — Так что очень сомневаюсь, что у тебя дел невпроворот. Задумался о чем-то хорошем? Мечтал? Ну, о нем не грех помечтать, правда ведь? Где он сейчас — в Бристоле? — В Блэкпуле. — А. Мертвый сезон — самое лучшее время. Можно уютно кутаться в одеяла и согревать друг друга дыханием, — во взгляде Джима читалось откровенное вожделение, и Джон поежился. — Я обдумывал меню. — Ммм… Кеджери? Я бы тоже его исключил. — Джим слегка пританцовывал на покрытой инеем траве — так легко, так изящно, так пиздец как самодовольно, что Джону ужасно хотелось ему врезать. — Мы заменили его пловом. Джим замер, его нога зависла над травой, так и не закончив па. Он медленно восстановил равновесие, прищурился и холодно посмотрел на Джона. — Плов? Плов Джеймса Уотсона? — Он самый, — ответил Джон. — Но его нет в меню уже двадцать пять лет. — Ну… мы подумали, самое время его вернуть. — Вы подумали? — хохотнул Джим. В его смехе отчетливо слышались ледяные нотки. Джон не мог скрыть замешательства и уже готов был спросить, какая Джиму разница, есть плов в меню или нет, если он все равно собирается закрыть ресторан. Но Мориарти резко поднял воротник пальто и сказал: — Что ж, приятно было встретиться, Джон. Заходи как-нибудь, попьем чаю. До истечения срока оплаты осталась неделя, да? Я буду душкой. Ненавижу закрывать преуспевающие рестораны. — Как-нибудь заглянем, — ответил Джон, провожая Джима взглядом. *** В доме было тихо, темно и холодно. Джон разделся в темном холле, повесил одежду на крючок и аккуратно поставил ботинки. Он стоял в дверном проеме и рассматривал узор на полу, сплетенный из отблесков уличных фонарей. Нож, которым Шерлок прикрепил рецепты, так и лежал на столе — там, где Гарри его и оставила. Через холл просматривалась гостиная: разбросанные подушки, скомканное покрывало на полу, пульт на столе. Что ж, придется идти на второй этаж. Джон шел мимо фотографий на стене: школьные годы, отпуск на море всей семьей (всегда такой короткий, с непременными долгими обсуждениями меню в тех ресторанах, где они обедали), фотографии профессиональные и любительские, в старинных рамках с незапамятных времен. Второй этаж. Джон глубоко вздохнул и, не раздумывая, зашел в спальню. Кровать не заправлена. Скомканное одеяло, простыни, еще хранящие след его тела, и подушки, помнящие их обоих. Все ровно так, как в то утро. Ровно так, как отпечаталось в памяти Джона. Он проснулся. В одиночестве. Сел в кровати. Прислушался. Но Шерлока так и не услышал. Отбросил одеяло. Встал. Надел халат, спустился, надеясь увидеть Шерлока на кухне, но обнаружил только рецепты, пришпиленные к столу ножом. Он фыркнул, и утро покатилось дальше своим чередом. А он насвистывал, ровным счетом ничего не понимая. Джон набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и сел на кровать. Он коснулся рукой подушки — там, где еще ощущалось эхо Шерлока. Джон закрыл глаза, воображая, что под пальцами у него мягкие кудри. Нет. До чего же он стал сентиментален, дурачина этакий. — Хватит, — сказал себе Джон. Он поднялся на ноги и открыл глаза. Прошла целая неделя. Он хандрил, он горевал и довел сестру до такого отчаяния, что она даже рассказала ему о самом сокровенном, самом страшном своем кошмаре. Довольно. Джон развернулся спиной к кровати. — С меня хватит, — произнес он вслух, словно это заставит его поверить в свои собственные слова. Он заснул на своей подушке, крепко обняв подушку Шерлока. Джон ждал, что ему будут сниться кошмары: пот, песок, дети и машины. Но ему в ту ночь вообще ничего не снилось.