Принц Х Царевич - 5 (Первый том)

В тот день они вернулись во дворец поздним вечером. Даже на ужин опоздали. Лиан-Ай, потерявшая от усталости и без того птичий аппетит, про ужин и слышать не захотела, сразу от порога поплелась в свои покои, бормоча о горячей ванне. (У них с Ёжиком и привычки оказались одинаковые!) Светополк, учинивший в Думе настоящую бурю с метанием молний и ураганами, домой вместе с ними не поехал — остался в городе, заливать бушующую праведную ярость в любимом трактире. Пересвет же, выдохшийся чуть меньше прочих, потому что не утруждался объяснениями и разговорами, а только грубой силой оттаскивал обозленных бояр от старшего брата — побрел искать мужа. Страшно хотелось объятий. Он ведь заслужил сегодня? Поцелуев тоже очень было нужно, для поднятия сил. Побольше. Послаще… Нет, Любавка девка хорошая. Умная, понятливая. Но в жены такую занозу он определенно себе не пожелал бы! Хорошо-то как, что Ёжик первее нее к ним в Тридевятое приехал с матримониальными намереньями. А то ведь соблазнился бы Пересвет по юной дурости черными косами принцессы, карими очами — и женился бы. Ну да, заключили бы какой-никакой мир с Кадаем. Но разве ж с нею такой — был бы он счастлив? Ну да, по твердости характера она Ёжику почти не уступает. И рука так же уверено катану держит. И в ухо ногой с разворота при надобности так же лихо съездит, если что ей не по нраву придется. Да только… Да как их вообще сравнивать можно? И хорошо, пожалуй, что Лианка от Ёжика без ума. А то ведь это она сама выставила условие для мирного договора — чтобы за него, за Пересвета замуж! Специально придумала, чтобы бывшему жениху насолить прямо с порога. Мол, законных препятствий для свадьбы нет. Младший Берендеевич под венец ни с кем доселе не бегал (не переодетый!). А что он сестру изображал, Пересветлану — так это ерунда, это к делу не относится и узаконенных обязательств на него не накладывает. Пока из Думы домой ехали, эта охальница вытворила фокус! Пересвет от нее как всегда колючек ожидал, ехидных шуточек, на которые не каждый раз придумывался достойный ответ. А тут она к царевичу в подмышку прильнула, якобы замерзла. И давай мурлыкать робко, заикаясь от стеснения: мол, если она ему не совсем противна, то она согласная пожениться! И не важно, что в таком разе Пересвету придется между двух спален бегать — от жены к мужу. Она не ревнивая, им обоим по ребеночку родит. А если бегать царевичу лениво будет — так можно же кровать пошире сделать! Делов-то? А треугольник — он фигура геометрическая самая устойчивая, ее никаким законам механики не сломать!.. И смотрела ведь при этом так мечтательно! Ресничками взмахивала, ладошку к груди искренне прижимала. Как будто душу перед царевичем приоткрыла. Нет, понятное дело — издевалась, паршивка! Где ж такое безобразие видано? И жена чтобы была, и муж! А у нее самой в таком разе — двое мужей получится? Один — для вида, второй — для сердца? Пересвет как вспомнил — так вздрогнул. От таких размышлений едва на ходу лбом в дверной косяк не впечатался. Чудом лоб уцелел, ей-богу! Но искать, где слуги попрятались, требовать себе свечку или лампу — лень было. Никого не хотел видеть. Даже света не надо — будет в темноте по терему блуждать. Только Ёжик ему нужен, больше ничегошеньки!.. …Нет, Любавка добровольно за Пересвета ни за что не пойдет. Дразниться сколько угодно будет. Липнуть прилюдно к царевичу, а к нихонцу со спорами цепляться — милое дело. Глазки Пересвету строить — чтобы разжечь ревность в отвергнувшем принце. Однако вправду под венец с царевичем — нет, ее никаким колдовством насильно не затащить! Другое дело, если бы она действительно хотела замуж за царевича. Если бы он ей приглянулся, если бы оценила как перспективного для супружества. Вот тогда Пересвету пришлось бы держать оборону с двух фронтов! Даже с трех, пожалуй, ведь матушку тоже со счетов списывать нельзя. А Ёжику обязательно бы в голову ударило – устроил бы счастье любимому, пусть и против воли оного. Конечно! Принцесса же красавица и умница! Она полностью в его вкусе — и косы черные, и тоненькая вся, худенькая. И, что не маловажно, женщина. Да еще мир с соседями обеспечит. А сам Ёжик перетерпит. Полюбуется на то, какая чудесная пара вышла — и… того. Убьется. Бррр… Думать о таком повороте не хочется. Нет, хорошо, что она, когда остаются наедине, преображается совершенно: нежно липнет к Ёжику, не спорит, соглашается с каждым его вздохом, тем более словом, просьбу же расценивает как божественный приказ. А на Пересвета шипит сердитой кошкой. …Пересвет передернул плечами. В нежилых залах и галереях было уже по-зимнему холодно. Странно, что Ёжик в спальне не нашелся. В такой час он обычно свои книжки с картинками читает. Куда делся? Даже Дарёна не знает, сидит в одиночестве, их дожидается… Терем уже спал. А что еще в плохую погоду делать? Лечь пораньше, разумеется. Зря лучины да лампы жечь ни к чему, да и глаза портить свечным светом вредное занятие. Только на кухне деятельность по-прежнему вовсю кипит, как и котлы с горшками. Пересвет под шутки поварят стащил тарелку с пирожными. Нет, ну надо же ему отпробовать, какое угощение готовится к празднику? Большому празднику, о котором кое-кто не должен узнать раньше времени! И подарок Пересвет приготовил загодя. Задолго до того, как вообще услышал о важной круглой дате! Красивый подарок, из заграницы привез. Главное — каждый день можно будет им пользоваться, глаз радовать! В первую очередь свой же собственный взор. Пересвет вспомнил, как переливались крупные топазы и мелкие алмазики в свете огарка, когда он вчера, не утерпев, полез под кровать якобы за укатившимся золотым яблочком — и там открыл шкатулочку полюбоваться. Как же хорошо будут эти драгоценные искры играть на черном шелке волос!.. …Как же глупо, наверное, царевич сейчас выглядит со стороны: шатается по сумрачным галереям терема в одиночку, мычит что-то под нос. Губы, измазанные кремом, растягиваются в идиотской счастливой улыбке. Сам подумал, представил себя такого — и хохотнул. Нет, ну идиот и есть, право слово. Даже как-то про ревность свою забыл, весь этот месяц заживо гложущую. Мать говорила, даже похудел! А как от черных мыслей не похудеть? Мысли-то одна другой черней. Да не о черных волосах, если бы… Хотя всё про них думалось, про этих двоих. И немного про третьего… Черррт, никакого покоя! В голове сумбур. Вот вспомнил — и сразу пирожные невкусные стали. Ёжик ведь еще какую пакость может учудить? С него станется! Уговорит его эта кадайская краса-девица расторгнутую помолвку возобновить — тогда кто ж его сможет удержать? Сбегут они оба от Пересвета, наплюют в душу. Ну, скажем, удерут в Кадай? Родня Лианки укроет на первое время. Но Хунь-Юань старик злобный, быстро их поймает. И наверняка казнит. Обоих. Внучку — за побег без дозволения и самовольное посредничество. За то, чтобы в политику не лезла. А Кириамэ убьет за всё остальное. За то, что его мать, как Лианка, в свое время в Нихонию удрала. За то, что императором Нихонии сделаться не желает. За подозрение, что на кадайский престол зарится. Да найдет, за что, долго думать не станет! Ну, понятное дело, о своей жизни Ёжик жалеть не будет. С Небес, сидя на облачке, радостно станет наблюдать, как за его смерть старший брат отомстит. Нихония выступит против Кадая, и Хунь-Юань о вшивеньком Тридевятом, разумеется, думать забудет. Ну, тут Светополк не устоит — тоже в войну ввяжется. Он давно о большом походе мечтает. Вроде как Нихонии поможем — и сами при этом в накладе не останемся: Ибирь к рукам приберем, кусок Улус-орды под шумок оттяпаем из-под носа у старикашки… Пересвет помотал головой. Нет, вот это уж совершенная глупость получается. Что за ерунда в голову лезет — самому стыдно делается! Ради столь сомнительного блага для Тридевятого Кириамэ на подобное не пойдет. Хотя Лианка бы согласилась — короткое, но всё-таки счастье с любимым ее бы приманило, пусть и ценою в их две жизни. С другой стороны, если Ёжик рехнётся и заставит его на Любавке жениться? Сперва — как она мурлыкала, втроем будут играть в семейную жизнь. Но Ёж не такой человек, чтобы в позоре век коротать. Всё равно самоубьется, рано или поздно… Эх, всё не сладко выходило, как ни крути. А еще есть Хродланд!! Принцесса-то, может, и уедет когда-нибудь, если всё обойдется. Замуж ее всё-таки возьмет кто-нибудь. А этот — он останется! Он тут поселился и никуда исчезать с глаз не собирается. Вот ведь бельмо здоровущее. Наглое такое бельмо. Самодовольное! Всё масляных глаз с Ёжика не сводит. Мало ему сестры царевича — так и мужа Пересветова в свою кровать затащить мечтает!! Вот так бы и засветил ему иной раз между похотливых зенок! Да силы неравны, куда царевичу… На одно остается надежда — уважать Рорик Ёжика как-то стал, что ли? Без разрешения не лезет. Правда, разрешение клянчит постоянно!! Да расписывает, гад, на что ему разрешение-то надо! То одно ему охота сделать, то другое вытворить! У Пересвета от таких речей уши краснеют, как ошпаренные. А Кириамэ ничего — привык быстро. Смеется только. Хотя, с тех пор как Пересвет упираться перестал, на ласки мужа научился отвечать — так Ёжику, кажется, на всё остальное стало наплевать с высокой колокольни. И к Хродланду дружелюбен, и с Лианкой душа в душу. Даже дядьку Изю смущает ехидными улыбочками. …Вздыхая, Пересвет не заметил, как обошел чуть не весь терем. Сейчас, судя по синеющим впереди аркам окон, забранным частыми ромбиками переплета, он остановился возле выхода на большую веранду с видом на заречную часть города. Тут хорошо смотреть на закат — в ясные дни. Сегодня любоваться точно было нечем, одна серая хмарь… А впрочем, в Думе, пока Лианка разошедшегося Светополка увещевала и доводы разумные ему перечисляла, Пересвет в тоске в окно косился, на силуэт родного терема на фоне заката — тогда на горизонте, сквозь кудрявую серо-сизую пену туч, как раз блеснули золотистые лучи. Было это часа два назад… Или больше… Царевич собирался развернуться и идти назад — сердце грела надежда, что его принц уж давно вернулся в спальню, ждет его, скучает, пока он тут бродит… Но слуха коснулись тихие голоса. Кто-то разговаривал? Кому тут надо сидеть, в темноте, на синюю темень любоваться, на далекие городские огоньки? На закат любовались да засиделись? Пересвет перестал громко думать. Прислушался… Черт, если б не был таким тугодумом, сразу бы понял, кто и с кем тут секретничает столь душевно! — …Неужели так и не получилось, котик? Не сдался? — Нет. — Огорчение какое! Я б не артачился на его месте, вот еще глупость. Давай тогда я сам тебя утешу? Обласкаю? Я умею, поверь! Много упражнялся. — Ты? Много? Не брезговал? — с ленивым холодноватым любопытством подкололо мурлыканье. Нежное, с ехидцей, ежели не прислушиваться. А на самом деле — унылое, усталое, уж Пересвет-то различал оттенок! — Тут главное привычка и умение! — самодовольные нотки, послышавшиеся в ответе, заставили царевича стиснуть кулаки и ощериться по-волчьи. — Сперва странно. Но потом! Когда держишь во рту самый кончик, а всё тело любовника под твоими руками трясется, как в конвульсиях!.. Нет, это определенно того стоит. — Предлагаешь мне протрястись в конвульсиях? — Нет, думаю, ты трястись не станешь. Готов поспорить, ты будешь громко и красиво стонать. Томно выкрикивать мое имя. Царапать мне плечи. И просить еще. — Сомневаюсь. — А ты позволь? Заодно научишься! — Если ты умеешь хотя бы половину того, что показывали мне наложницы императорского гарема, — вздох был искренне огорченный, — боюсь, я и в этот раз буду не в силах ничего толком запомнить. — Боишься опьянеть от страсти? — Вернее назвать это животной похотью, — последовал честный ответ. — Лучше просто расскажи секреты своего дивного умения, а я послушаю. — Я могу объяснять с наглядным примером! — нашелся наглец. — У тебя будет рот занят, — указал на нелогичность проникновенный полушепот. — Вряд ли тогда твой бубнеж можно будет вообще разобрать. — Понятно. Сдается мне, ты сильно провинился перед своим муженьком! Хочешь поразить его особыми ласками, а потом попросить прощения? Что ж, после такого он как шелковый станет! Всё тебе простит, даже измену. Понимаешь, к чему клоню? — Не надейся. Дальше разговоров я твой длинный язык терпеть не намерен. И ты ошибся, я не провинился ни в чем. Пока что нет. Тяжкий вздох несколько охладил пылающий от мук дикой ревности разум Пересвета. О чем это он сокрушается? Царевич буквально прильнул к стене, как будто это могло помочь лучше расслышать. — Почему к Ясминке не пошел? Она ведь большая мастерица! Умеет ублажать мужиков. Хвасталась, что в два счета доведет любого до состояния охочего пса, что на спине будет валяться и лапками дрыгать. — Сам испробовал ее искусство? Дрыгал лапками? — Бог с тобой! Нет, конечно. Я влюбленный был… И есть. И буду. Размениваться на чародеек, когда всем сердцем предан царевне — нелепо. — Неужели? Даже не верится, что это произносят твои уста! Какие рассудительные речи! — А вот поверь, — хмыкнул. — Так что не пошел? Твоя ж телохранительница — обязана позаботиться о твоем драгоценном теле! — Она меня на смех поднимет. Если заикнусь, что до сих пор между нами ничего толком еще не было — будет ржать, как кобылица. За полгода не смог соблазнить! Какой позор. — Стесняешься, значит? «Ничего не было»?! Пересвет подавился воздухом. Как это? Весь этот сумасшедший месяц царевич ради мужниного удовольствия вытворял в постели что угодно и меньше всего спал — и это для Ёжика «ничего»?! Он же с ним!.. Да он ради мужа!.. А тот?!.. Да как же это так!! — Это ты к нам в спальню без приглашения то и дело заваливаешься, — с укоризной продолжил принц. — Тебе объяснять ничего не надо, сам всё видишь. А ей знать не обязательно. Узнает — Войславке сболтнет. Та невзначай ляпнет при матушке… Нет уж. Лучше я тебя послушаю! Давай, расписывай. С подробностями. Вдруг что-то новое узнаю. Пересвет едва не заорал. Чудом не дернулся подпрыгнуть — то-то грохота было бы! Просто сердце зашлось в бешеном стуке. Но он нашел в себе силы не вопить и не прыгать. Просто перетерпел. Подумаешь, легла рука на плечо — это всего лишь подкралась сзади Лианка. — Что там? — шепотом поинтересовалась принцесса. Как кошка она, что ли, его в темноте высмотрела? Даже луны ведь нет. — Ничего! — буркнул Пересвет. — Как это ничего? Что-то интересное обсуждают! — Лиан-Ай с силой надавила ему на плечо, чтобы стоял на месте и не выдал их обоих нервным шебуршанием. Ей тоже стало жутко любопытно подслушать, о чем может секретничать жених-изменник со своим нелюбимым приставучим поклонником. — Ой, это у тебя что? Пироженки? Угостишь? Я такая голодная!.. — мимоходом отобрала принцесса тарелку. А царевичу и не жалко — совсем аппетит отбили! Пересвет краснел от каждого слова. Хорошо, что тут темно. Иначе бы Лианка не удержалась точно, расхохоталась бы от его резко меняющейся расцветки. А он ощущал кожей, как переливается: от испуга зеленый в серых пятнах. Затем, по мере объяснений, розовый. Потом малиновый с красными ушами. Сейчас, наверное, бордовый в фиолетовость… — Боже, о чем они говорят! Как стыдно! Не ожидала от Ёши-тяна подобной распущенности, как же он изменился! Вытворять подобное под одеялом, наедине с наложницей — это одно. Но обсуждать с мужчиной, так доверительно!.. Он и мне-то рассказывать о таких вещах стеснялся в глаза — исключительно в письмах, в стихи перекладывая. Боже-боже!.. — с воодушевлением шептала у царевича над ухом Лиан-Ай, смачно хрустя тонким пропеченным тестом, слизывая с пальцев убегающие капли крема. — О! А вот это действительно любопытно. Западная техника? О подобных ласках нам не рассказывали. Так, значит?.. А? Что он сказал? Ты расслышал? — Хрумкай потише! Он сказал: дразнить языком уздечку, — мрачно отозвался Пересвет, сползая спиной по стене. Хотелось биться головой об эту стену, но за колокольный стук (голова-то гулкая, пустая!) принцесса его точно убьет. Она же учится вон, запоминает! С жадностью каждое слово ловит. — Нет-нет, про уздечку я знаю. Я про орешки не поняла. Что он сказал с ними сделать? А? Хм… Эх, Ёши-тян, как не стыдно! Выспрашивает, дурачком прикидывается! Хотя сам может не меньше рассказать. Издевается над беднягой Кроликом, дразнит! — покачала головой Лианка. Хотя Пересвет ладонями уши зажимал, ибо не мог подобного безобразия больше слушать, казалось, что череп того гляди лопнет — но это ее замечание царевич расслышал прекрасно: — Что ты сказала? — недобро зашипел Пересвет, схватив тихонько охнувшую принцессу за запястье. — Сам всё знает? Сам всё умеет? Откуда это он научился? Он же мне клялся, что до меня у него не было мужчин! Принцесса похлопала глазами, даже в темноте, в сверкании глаз светилось ее искреннее недоумение: — Тише ты, ревнивец! — шикнула она, хихикнула. — Не было у него мужиков, успокойся. Если б были, он бы мне первой по секрету нашептал! Она снова хихикнула, прикрывшись ладошкой. Снова навострила ушки, не хотела упустить нить разговора. А Пересвет ее уверенности поверил. Опять сдулся, съёжился, закрыл голову руками. Ну да, Лиан-Ай была Ёжику невестой и лучшей подругой. Невестой быть перестала, но наперсницей во всех секретах, больших и малых, осталась. Сколько же она знает того, о чем неведомо царевичу? — Ёши-тян ведь с принцессами воспитывался, — сжалилась Любава, решила всё-таки объяснить. — А я как раз в то лето опять к ним в гости приехала, так что вместе в сезон дождей на уроках сидели. Тот урок я как сейчас помню! Так стыдно было! Потом всю ночь глаз сомкнуть не могла — всё снились змеи и огурцы. Понимаешь, мы сначала учились составлять икебану. Пальцы сосновыми иголками искололи. А после к нам гейшу привели, самую лучшую куртизанку империи. Некоторые девчонки ее поучения записывали, а я хотела бы записать, да не могла — каплей сосновой смолы на рукав капнула, не заметила, а кисточка ворсом прилипла, я ее отдирала, еле отодрала, а кисточку сломала. Надо мной кузины смеялись потом неделю. А гейша очень красивая была! Очень. Слышишь меня? Она мило пихнула царевича в бок ногой, чтобы не прикидывался глухим трупом. — Угу, — убито откликнулся тот. — Так вот та гейша нам про ласки ртом и объясняла. На соленом огурце показывала, — Лианка хихикнула в кулачок. Зашептала дальше, хотя Пересвет не хотел ничего слышать. — Нам ведь, благородным принцессам, все эти излишества постельные не положено знать. Нам предписано лежать под мужем покорными бревнами, а потом еще девять месяцев оплакивать свою невинность горючими слезами. Но сам понимаешь, жизнь разной может оказаться! Мало ли муж казнить решит — а тут всяко подумает сперва, посомневается, верно? А! Вспомнила! Ёши-тян весь урок краснел и на гейшу пялился, на ее вываливающийся из кимоно бюст. Вот, наверное, поэтому ни черта и не запомнил. Такой обормот, ты представляешь? Эй, разлучник? — она снова тихонько попинала Пересвета туфелькой. Царевич не представлял. Он зажимал себе рот рукой. Но из-за этого одно ухо оказалось не заткнутым — и он был вынужден продолжать слушать. — Мда, до чего же велика разница между Востоком и Западом! — подытожила принцесса с задумчивостью ученого мужа, озадаченного сопоставлением двух теорем. — Эй, разлучник? А у вас в Тридевятом какая техника больше распространена? Восточная или западная? Ох, о чем это я! — захихикала колюче. — Нашла, у кого спрашивать! Ты же девственник пугливый, ни одной девицы в жизни не испортил, то-то Ёши-тян с тобой мучается уж сколько времени, уломать не может, дубинушку упрямую! Ох, ками-сама!.. Посчитав, что любопытство и ехидство удовлетворены в достаточной мере, она побежала делиться впечатлениями: — Пойду с Ясминкой обсужу! Ой, а может, она еще что-то добавит от себя? Она же с Юга, а там совсем иные культурные традиции! Ох, как интересно!.. Принцесса бесшумно растворилась в темноте. Пересвет думал уж отползти, пока живой… Не тут-то было. Место принцессы заняла царевна. Со свечкой в руке. Правда, заслышав негромкую беседу, на огонек сообразительно плюнула. Велела братцу подвинуться, сама заняла выгодное для подслушивания место у стены. (Зря всё-таки Хродланд из своих неисчерпаемых запасов волшебный амулет женушке выдал, благодаря которому царевна получила способность любой иноземный язык понимать, как родной. А всё потому, что лентяйка за весь прошедший месяц ни единого иностранного слова не выучила! И нисколько своей лени не стыдилась: мол, пусть лучше муженек нашу речь осваивает, коли в Тридевятом жить собрался. Тот же, со своей стороны, тоже далеко не продвинулся. Отмахивался, будто стар для учебы, мол, гибкость губ и языка уж не та, что в юности. Если, мол, Ёжику и то пару месяцев понадобилось, чтобы освоиться, то ему пару лет мало будет. Еще бы нет! Коли царское семейство с Хродландом спокойно объясняется — зачем ему вообще учиться-то? Охота ли зубрить? Вот и выкрутился, навесив на царевну самоцветный медальон на цепочке. И ей счастье, что красивый подарочек от мужа получила, и никому напрягаться не пришлось. Один только Пересвет злился: сестрица теперь понимала даже то, о чем Кириамэ с Лиан-Ай болтают меж собой на нихонском или кадайском, а он-то — нет!) Через пару минут глаза Войславы стали видны в темноте — загорелись, большие и круглые: — У вас этого еще не было? — засвистела она, схватив шатающегося от дурноты братишку за ворот. Потрясла, не боясь, что его стошнит прямо на нее. — Ты дурак или как? Ушами свое счастье прохлопаешь! — Больно… — просипел Пересвет: не сумел договорить, что она вместе с воротником за волосы прихватила. — Подумаешь, больно! — поняла по-своему царевна. — В первый раз всем больно, в любую дырку! Зато в следующие ночи знаешь как сладко? Не знаешь ты ничего! Дурак ты! Отпихнув едва устоявшего на ногах царевича от себя, раздраженно пыхтящая сестрица пошагала прочь. — Ты куда? — прошелестел царевич. — К Любаве! — соизволила ответить Войслава, быстро освоившая замашки умудренной замужней жизнью молодухи. — Спросить кое-что надо. Она хоть по девичьей наивности до сих пор полагает, будто у вас, мужиков, в штанах соленый огурец, зато в теории подкована куда лучше твоего Ёжика! А вы — дураки! Оба! Не слушаете моего Рорика, а он дело говорит, за вас переживает, олухов! Видать, вправду в штанах огурцы таскаете, а в голове капуста киснет! — Лианка у Ясмин, — нашел в себе силы сказать Пересвет. Чего уж свою казнь откладывать? Чем быстрее его девчонки повесят, тем меньше придется мучиться… …Царевич не помнил, как дополз до своих покоев. Как рухнул на кровать, позволив перепугавшейся Дарёне себя раздеть и перекатить под одеяло. Он ничего не хотел. Ни видеть. Ни знать. Ни помнить. Дарёна приставала с холодной тряпочкой на лоб. Горчицу порывалась в чулки напихать… Видимо, права сестрица. У него вместо головы бочка квашеной капусты… Пересвет вынырнул из круговорота мозговой лихорадки, когда в спальню на цыпочках прокрался принц. Распутник. Словоблудец. Кириамэ отпустил Дарёну, успокоив, что сам позаботится о муже и, если нужно будет, то позовет ее обязательно. Позаботится он, как же! Пересвет вздрогнул всем телом, вспомнив разговорчики в темноте. Когда Ёж прилег рядом и хотел обнять, как делал обычно, царевич промычал в подушку: — Предатель… Ненавижу… И отодвинулся на самый край кровати, как можно дальше. Что именно понял по его поведению Кириамэ, царевич понятия не имел. Но за эту ночь супруг к нему не прикоснулся. Не спал точно. Слушал дыхание — вернее, сопение также не спящего царевича. Но не сказал ни слова. И утром не поцеловал. После непривычно молчаливого завтрака пропал на целый день в Думе с Лианкой… Пересвет извелся в одиночестве. Страсть хотелось узнать, проболтались ли Ёжику девчонки? Хотел уж бежать каяться к Хродланду. В самом деле, чего он взъелся? С кем еще дружить его принцу прикажете? Два иноземца, оказавшиеся в тереме почти в равных условиях. Два озабоченных, распутных, блудливых… От позорных объяснений с Рориком, непременно поднявшим бы его на смех… а то и оплеухой наградил бы, поделом бы вышло… …от сумасшествия царевича спасло только возвращение Кириамэ. Встретив виноватый взгляд воспаленных бессонницей глаз, принц робко улыбнулся: — Не переживай ты так! Мы с Ай-тян всё уладим, — пообещал таким голосом, что хотелось верить. — Не вечно же кадайские чиновники будут предъявлять нелепые требования. Не думай ни о чем. Доверь всё нам. Пересвет, внимательно слушавший его, сидя на кровати, посреди избитых и едва ли не погрызенных подушек, не имел сил больше сдерживаться. Понимая, как глупо и позорно сейчас выглядит, неловко прикрыл наморщившийся нос запястьем, рукавом. Всхлипнул: — Ты с Лианкой?.. Вправду?.. А я… Как же… Прости меня!.. И тихо заплакал. Плечи заходили вверх-вниз от беззвучных рыданий. Из глаз полились слезы, царевич принялся стирать их рукавом же, в момент промочил аж до локтя. — Ты что? — изумился Кириамэ, перепугался. Подбежал, забрался на кровать, сбивая коленями покрывала, отпихивая с пути подушки — к ревущему в три ручья мужу, обнял. Тот покраснел от натужных вздохов и от стыда: еще и сопли третьим ручьем, а любимый целует соленую физиономию, не дает спрятаться даже за ладонями. — Я тебя… А ты… А я… — невразумительно признавался царевич. Но вздохнув судорожно полной грудью, смог-таки выдать полуправду: — Я думал, ты с Лианкой уедешь! Она тебя всё еще лю-ю-би-и-ит!.. — Глупый! — рассмеялся принц. Ладонями обхватил мокрые щеки, заставил поглядеть на себя. Пригладил русые кудри. Улыбнулся светло, чмокнул в губы: — Бака! Как ты мог подумать? Как тебе только в голову такое могло придти, а? Я же люблю тебя! И она это знает. Она желает мне счастья. А мое счастье — только с тобой. Разве нет? Пересвет вымученно скривил некрасиво растягивающиеся губы в подобии улыбки. Значит, это Лианка уговорила девчонок ничего Ёжику не говорить? Значит, он не знает, что Пересвет подслушал то, что слышать ему не полагалось? От этого открытия на сердце стало одновременно и легче, и тяжелее — стыдно за собственную низость. Он снова заревел взаходя! Прямо как маленький. Обхватил ничего не понимающего мужа, повалил на подушки. Взялся целовать, рыдая, не обращая внимания на ласковые попытки освободиться. Промочив слезами Ёжику всю рубашку на животе, Пересвет кое-как успокоился. — И что это с тобой было? — поинтересовался Кириамэ, продолжая гладить уже не вздрагивающую спину возлюбленного. Пересвет сильнее стиснул руками его колени. Горячим дурным лбом было так хорошо прижиматься к прохладному животу. Блаженство. — Я просто представил, — вздохнул царевич. Пришлось врать, чтобы не признаваться в ужасной правде. — Представил, что будет, если она… если ты… Если она уговорит тебя… вернуться к ней. — Поэтому обозвал меня предателем? — фыркнул Ёж. — Угу. Чтобы скрыть пылающие щеки и уши, пришлось зарыться головой под влажную рубашку. А там… Там открывался простор для поцелуев. Живот. Ребра. Грудь. Соски… Вот только принц был на удивление несговорчив. Вытащил разохотившегося муженька из укрытия. Сказал строго, хоть в глубине синевы плясали смешливые огоньки: — Нет. Это я сам виноват. Месяц не даю тебе толком высыпаться. Поэтому тебе этот бред в голову и пришел. Всё, никаких поцелуев! Спать. Только спать! — А… — опешил Пересвет. Вот прямо сейчас спать ему совершенно не хотелось! Нисколечко! — И как долго мы будем «просто спать»? Час хватит? Ёж заставил его улечься. Сам прильнул сбоку: — Неделю. Пока не отоспишься. Не могу видеть тебя в слезах, сердце колет. Пересвет тяжко вздохнул. Что ж, придется смириться. Значит, таково наказание за неуёмное любопытство. …Кириамэ, прислушиваясь к успокаивающемуся биению сердца любимого, думал, что это — его наказание за предательство. Кара за тайну, которую он так и не осмелился открыть супругу ни вчера, ни сегодня. Не найдет в себе храбрости рассказать и завтра.

***