***
Благодаря той же шапке, вернуться во дворец удалось так же незаметно, как и уйти — взявшись за руки, давясь смешками, прошмыгнули мимо стражников невидимым ветерком. Кириамэ не хотел, чтобы об их совместной ночной прогулке кто-то узнал, тем более кое-кто конкретный. По крайней мере, раньше нужного времени, пока он сам не решит всё рассказать. Однако нырнуть под одеяло и примоститься на своей половине кровати, оставшись незамеченным, у принца не получилось. Не вышло сделать вид, будто проспал всю ночь рядышком, как положено примерному мужу. Царевич сонно заворочался, заставив Ёширо замереть и даже затаить дыхание. Либо Пересвет накануне выпил слишком много вина и сейчас (очень не вовремя!) проснется по зову надобности. Либо выпил слишком мало — и ему просто надоело посапывать в одиночестве. Верным оказалось второе. Царевич, толком не просыпаясь, сграбастал мужа в охапку привычным движением и утащил его на свою половину кровати, прижав к теплому боку. Вот этого принц и хотел избежать. — Ледышка, — пробормотал царевич, медленно, но верно сбрасывая липкую паутину сна. Притиснул к себе супруга еще сильнее, уткнулся носом в макушку, (хорошо хоть после сажи только челку пришлось отстирывать, а не целиком всю гриву мочить.) — Ты чего такой холодный? Где прохлаждался полночи, мм? Кириамэ сделал попытку увильнуть от ответа — промычал что-то невразумительное, хотел юркнуть под мышку… Въедливый царевич не позволил отмолчаться и зарыться в одеяло с головой. — В саду я был, — буркнул принц, ласково вытащенный за шкирку наружу. — С кем? — не отступал вполне успевший выспаться Пересвет. Не отставал, наоборот приставать начал — гладить, тискать, целовать невесомо в лицо и шею. — С Ай-тян, — отворачиваясь от поцелуев, как будто нехотя признался принц. — Ей не спалось, мы заболтались. Вот так время и пролетело незаметно. Пересвет насупился, чуть отстранился: — Нет, я понимаю — не спалось. Ну, ладно заболтались. Но ведь холодно же! Разве нельзя было где-нибудь в другом месте болтать, где потеплее? Кириамэ тяжко вздохнул. Спать хотелось очень, а приходилось объяснять, выдумывать причины, терпеть любопытного ластящегося муженька, от горячих прикосновений которого замерзшее тело отзывалось покалыванием тысяч иголочек по коже. — Мы просто подышать вышли. А потом заметили всполохи. Оказалось, в сад залетел огненный змей. Змееныш то есть. Вот мы его и ловили. Столько времени. — Змееныш? Чего это он? Я думал, они в спячку впали? — изумился Пересвет. Изумиться-то изумился чуду природы, а сам под прикрытием одеял рукой целенаправленно под полы ночного кимоно скользнул, по коленкам возлюбленного оглаживать принялся, да всё выше и выше ладонью водил, да с внутренней стороны, самой чувствительной. Невзирая на слабое сопротивление, на то, что коленки заелозили, сомкнулись, зажав его руку. — И как, поймали? — Угу, — отозвался Кириамэ. Предательское тело о сне забыло мигом. Принц задышал чаще, глубже. Под одеялами было жарко, под прижимающимся царевичем было томно. — И куда подевали? — не унимался Пересвет. — С Ай-тян его оставил. Они друг от друга в диком восторге, — без стыда и совести сочинял принц. Вот как можно трезво мыслить при таких допросах с пытками? А врать пока что необходимо. Даже, казалось бы, в мелочах. Чтобы скандал не устроил, чтобы не орал на него до самого утра, ведь хоть сколько-то выспаться всё-таки надо перед завтрашним днем. На самом деле, когда Ёширо отправился отмываться от маскировки, змееныша пришлось передать Хродланду. Впрочем, ни тот, ни другой возражать не стали — мелкий змей спокойно переполз к Рорику на плечи, несомненно более удобные, чем у принца, обвил могучую шею огненным ожерельем в три кольца. Так и ушли, зевая в две пасти. С другой стороны, на счет Ай-тян Ёж был спокоен: если царевич решит проверить его слова, та с готовностью подтвердит любое утверждение принца, даже не ведая, в чем клянется. — А почему, если замерз, в мыльню не пошел? — продолжал докапываться муженек. Раскопал в скомканных одеялах уползающего из-под него принца, снова взялся терзать ласками заметно потеплевший плоский живот и то, что пониже, сделавшееся очень даже горячим. Кириамэ огрызнулся нечленораздельным ворчанием. Ходил он в мыльню, оттирал в холодной воде черные щеки. Отчего и замерз, между прочим. А кликнуть прислугу, чтобы вскипятили парочку ведер для ванны — оно бы, конечно, хорошо. Но Дарью он отпустил еще с вечера, чтобы не дожидалась его полночи, а более никому показаться не мог в ряженом виде. — Сходил бы вместе с Лианкой, — продолжал издеваться Пересвет, выцеловывая грудь, немилосердный к негромким стонам сквозь стиснутые зубы. — Вы же с ней так близки, просто не разлей вода. Вот и потерли бы друг дружке спинки, поплескались бы, согрелись бы. — Я никогда не прикасался к ней, — прошипел Кириамэ, кривя раскрасневшиеся, покусанные губы. — Никогда не прикасался к ней, как к женщине! Слышишь? — А я чего? — невинно вскинул брови Пересвет. — Я ж не спрашиваю ни о чем. Я ж так просто. Вдруг передумаешь. Вдруг назад ее захочешь. Обменяешь непутевого мужа на такую раскрасавицу невесту. Благо у нее нет столь нелюбимой тобой пышной груди. Подобных ехидностей Кириамэ молча спустить уже не мог. Сколько раз нужно повторить, что он не собирается отказываться от своих решений? Сколько раз царевич хочет это услышать, чтобы прекратил уже донимать? Третьего дня Пересвет разрыдался, как девчонка. С тех пор, уверившись, что бросать его никто не собирается — дает выход ревности, то и дело допекая принца! Ёж осадил муженька просто: взял в захват, с коротким рыком перекатился вместе с ним по кровати, оказавшись сверху, подмял под себя. Принялся яростно ставить засосы — как обычно начал от шеи, неудержимо спускался вниз… Когда занырнул с головой под одеяло и на пупке не остановился, Пересвет решительно вытащил его обратно наверх, взяв за плечи: — Нельзя! — напомнил царевич строго. Принц хмыкнул. Едва отпущенный, начал снова, с груди. Попутно бормоча ехидные пакости: — Через слово Ай-тян поминаешь. Просто не можешь о ней не думать. Ее черные косы покоя не дают? Повторное заползание под одеяло не увенчалось успехом — Пересвет опять вытянул его к себе на грудь, занудно помахал пальцем перед носом: — Нет, я сказал! — Так, может, возьмешь ее себе в жены? — предложил Кириамэ, сверкнув глазами. — Возражать не стану! Пока царевич пытался уразуметь, шутит он или злится, Ёж снова юркнул под одеяло. Размениваться на целование пупка не стал, времени не было — шустро сдернул с царевича штаны. И… — Да хватит уже! — разозлился Пересвет. Буквально за шкирку выдернул извращенца-муженька обратно, кинул его на подушки, прижал к перинам, навалившись всем весом. Да еще, чтобы совсем уж не оставалось соблазна вырваться, заломил руки выше головы, оба хрупких запястья стиснул в один свой кулак. Однако рано праздновать победу: ершиться Ёжик умел и будучи беззащитно распластанным: — Ты же никому не обещанный, завидный жених, свободный, как ветер в поле. А партия выгодная во всех отношениях! Пересвет поддакнул, промычал: — Угу-у! А сам полностью сосредоточился на более важном занятии, чем обмен колючками: щекотно вылизывал мочку уха и углаживал ребра свободной рукой, сминая сосок подушечкой большого пальца. — Тебе же как раз такие и нравятся? — продолжал принц, пользуясь ответным молчанием. Ну, как молчанием? Причмокиванием, сопением. — Не толстая, белокожая, сообразительная, любит покомандовать. Про обожаемые тобой черные волосы я молчу. Кстати, некрашеные волосы! — Синих очей не хватает для полного счастья, — пробормотал царевич, с одного уха переключившись на второе. Как будто левое от правого по вкусу отличается! — Зато с ней по-людски семью заведешь. — Ёж как бы в шутку, но на деле с замиранием сердца продолжал осторожно гнуть разговор в запретную сторону. — А ты куда денешься? — оторвался от разврата царевич, сердито поглядел в глаза возлюбленному, мелющему всякую ерунду от недосыпа. — Никуда, — натянуто улыбнулся принц. — Пока не прогонишь, с тобой останусь. — А мне между вами разорваться прикажешь? — насупился Пересвет. — Опоздал ты! Она сама мне это уже предлагала. — И… что ты ей ответил? — Ёж спросил ровно, но севший голос его всё-таки выдал. Пересвет брови нахмурил, взгляд отвел. Сам отодвинулся и принца с простыней вздернул — собственнически перевернул, лицом в подушки, поставил на колени. Нет, вот в глаза честно ответить ему зазорно! А с попой общаться — в самый раз? Кириамэ не бунтовал, послушно выгнулся в спине, расставил колени, подушку под грудь подгрёб, облокотился удобнее. Ждал. Царевич же медлил, тянул нервы. Оглаживал горячими ладонями поясницу, ноги, упругие гладкие ягодицы. — Неужели решился взять меня, как полагается мужу? — невесело, без веры, съехидничал Кириамэ. Изогнулся, чтобы через плечо, сквозь взлохмаченную длинную челку, взглянуть на не к месту задумчивого царевича. — Не дождешься, — фыркнул Пересвет. Ёж пожал плечами, пряча за кривой улыбкой уязвленную гордость: — Нет так нет. Предлагать себя, как дешевая шлюха, больше не стану. Действительно, лучше тебе жениться на Ай-тян. С девушкой в постели у тебя не останется причин для отговорок. Брачные узы — это не срамное рукоблудие… Высказавшись, предпринял поползновение в сторону скомканных одеял, чтобы окопаться на своей половине кровати, замотаться в обиженный кокон на всю оставшуюся часть ночи. Пересвет, злыдень эдакий, удержал. Обхватил за пояс, притянул, обратно вздернул, кверху попой. Мимоходом приласкав бедра, властно заставил свести колени вместе. Кириамэ со вздохом позволял насильничать над собой, уткнулся лбом в скрещенные запястья, проворчал: — Научил же на свою голову… Царевичу пришлась по душе эта постельная забава — брать супруга как бы понарошку, не боясь причинить вреда. Быстро сообразив, что к чему и как надо, он полностью перехватил инициативу в свои руки. Принц уж и забыл, когда в последний раз сам бывал ведущим в таких играх. То, что на самом деле хотелось ему, царевич пресекал без обсуждения. Не ожидал Кириамэ, что его муж окажется деспотом в постели… И всё-таки, ощутив скользнувший под ягодицами ствол любимого, задевший «орешки», принц не смог удержаться от длинного томного вздоха. — Я не султан Шемора! И не император Нихонии. Мне гаремов не нужно! — сообщил, как отрезал, Пересвет. Обнял за худые бока крепче, другой рукой нашел ствол застонавшего супруга, сжал в кулаке. — И я не собираюсь тебя ни с кем делить! Понял? …После, изможденные, но примирившиеся, они устроились в обнимку в уютном гнездышке разворошенной постели. — Никому тебя не отдам, понял? — сомкнув руки замком, шепнул Пересвет, полный мрачной решимости. — Никому не позволю тебя отобрать у меня! — Я тоже тебя очень люблю, — фыркнул куда-то ему в подмышку Ёжик, настроение которого наконец-то выправилось. — Спи, утро скоро. Но Пересвету опять было не до сна. Теперь не страсть, но страхи принялись терзать его сердце. — Стража прочесала весь город, но колдуна так и не нашли, — сказал царевич, хотя Кириамэ эту новость и без него знал. Светополк уже третью неделю гоняет отряды верных богатырей в поисках ибирца, шороха по столице навели — да без толку, только народ переполошили. — Ничего мне он не сделает, спи. — Да, ничего? — вскинулся Пересвет, бессовестно не позволяя расслабиться в своих объятиях и задремать. — В прошлый раз тебя чуть на клочки не разорвало от его ловушки! Угол гридницы пришлось заново по бревнышку перебирать! Чудом Дарёну не пришибло! А ты говоришь — ничего! — Впредь будем осторожнее и не полетим, как дурные зайцы, прямиком в расставленный капкан, — с ноткой раздражения отозвался принц. — Больше у него не получится подобраться настолько близко незамеченным. Дай поспать, а? Я устал. Ну, пожалуйста? — Угу, устал. С Лианкой целый день болтал. А с венчанным мужем поговорить — устал он! — обиженно засопел царевич. Принц тоже посопел, но нашелся: — За змеенышем гоняться устал. Он шустрый, как веретено. И маленький еще, глупый. Вдруг в городе в дымоход к кому-нибудь залез бы? Разве мало найдется охотников поймать такую диковинку? Жалко же. — А меня тебе не жалко? — проворчал царевич. — Чумкумовский полюбовник тебя в любой момент убить может! Заклятье какое-нибудь придумает — и наколдует из своего подпола, где он там прячется. А мне потом с тобой маяться, с заколдованным. Или с убитым. — До сих пор же не убил, — резонно возразил Кириамэ. Успокаивающе погладил по кудрям разволновавшегося не ко времени муженька. — Но это не значит, что он не пытается! Да хоть прямо сейчас — наверняка тоже какую-то гадость на уме держит, лазейку выискивает! — Не бойся, у него сил не хватит мне навредить. Терем защищен. — Так ему на дворец начхать — ему именно ты нужен! — Меня защищает мой волк. Против оборотня он ничего не сможет сделать, умения и ума не хватит. Успокойся уже и спи! Чмокнув в губы, Ёширо снова прилег головой на грудь тяжко вздыхающего любимого. Дворец оградили от вредоносных заклятий, чем только можно было. После совещания с Ягой по тарелочке, Василиса Никитична призвала на помощь отца Фёдора, и вдвоем они в ту же ночь обошли все жилые покои дворца. Патриарх сам прочел молитвы, защищающие от злых чар, накадил так, что не продохнуть. По всем углам кусочки ладана попрятали, перед иконами в молельной комнате дополнительные лампады затеплили. Воодушевленные примером государыни, свитские дамы напихали под пороги пучки сломанных швейных иголок, для чего совершили почти что разбойничий набег на мастерскую очумевших от любопытства белошвеек. Над притолоками и над окнами прибили по венику чертополоха. А Пересвету всё казалось мало, пусть даже сама Яга пообещала, что такой защиты вполне достаточно. — Оборотнем прикрываешься! — не мог уняться Пересвет, продолжал ворчать, но всё-таки потише. — Будто на твоего волка этот хмырь управы не найдет. Я и говорю, что выловить надо его как можно скорее, пока не додумался, как тебе нагадить! — Да кто ж против, — согласился с очевидным Ёж. — Светополк обещал продолжать поиски. Наконец-то сойдясь во мнении, они замолчали. Однако недолго в спальне царила тишина. — Спишь? — шепнул принц через пару минут обоюдных вздохов и невеселых размышлений. — У? — Я… Даже не знаю, как сказать, — замялся Ёж. — У вас в семье как принято дни рождения отмечать? Пересвет почувствовал, что рот сам собой, словно бы помимо царевичевой воли, растягивается в широченной улыбке, от уха до уха. Верно, нихонец ведь еще ни разу не видел именинных пиров! Просто потому, что все домашние праздники выпадают на первую половину года, зиму и весну, а он вошел в семью лишь в начале лета. — Ну… Вообще-то дни рождения мы не отмечаем. Царевич отчетливо услышал вздох облегчения. — За завтраком расцелуемся троекратно, Василиса Никитична всплакнет, как же без этого, — продолжил Пересвет расписывать семейные традиции. Принц же в его объятиях замер, настороженно вслушиваясь. — Ну, подарки приготовленные вручим. А пировать — это уж потом, в день Ангела. Вот тогда именинника всем миром чествуем. В трактирах за государев счет желающим заздравные стопки наливают целый день. Матушка после благовеста раздает щедрую милостыню, обязательно. На батины именины-то столица три дня гудит, скоморохи на площадях разыгрывают представления всякие веселые, забавляют народ. А у вас в Нихонии разве по-другому празднуют? Принц отозвался без воодушевления: — Примерно так же. Только без именин. Если большое гуляние для всего города не устраивают, с цирком, с парадом, с конными выездами, то во дворце всё равно все суетятся, как ошпаренные. Тогда фрейлины всем распоряжаются сами, и пиром, и развлечениями. Вечером от скуки дамы разыгрывают представление, с песнями, танцами, с декламацией стихов. Пожалуй, лучше настоящих актеров, краше во всяком случае — пользуясь поводом, шьют себе новые наряды, ты не представляешь, какие! — Надо будет Забаве подсказать, пускай тоже матушкиных боярынь организует в домашний театр, — хмыкнул Пересвет. — Ежели нынче начнут готовиться, к масленице глядишь и выучат пару частушек. А ты это к чему вообще спросил-то? — царевич сделал вид, будто ни о чем не подозревает. Ответом был виноватый вздох. И неловкое пыхтение. И еще вздох. — У меня завтра день рождения, — признался наконец-то принц. — Как думаешь, мне нужно было предупредить заранее? Я не подумал. А теперь получается как-то неудобно перед всеми… Чего ржешь? Ёжик нахмурился, а царевич не мог больше держаться — захохотал в голос, крепко его к себе прижимая, оглушая и без того растерянного супруга. Почуяв, что принц готов обидеться не на шутку, Пересвет сумел-таки унять молодецкий ржач до умеренных всхлипов. А то еще, чего доброго, уползет-таки на свою половину кровати, окопается в подушках и будет дуться, как сыч — потом выманивай его оттуда оставшиеся полночи! — Твой брат это предвидел, — объяснил царевич, утерев смешливые слезинки. — Поэтому он загодя, еще пару месяцев назад, предупредил матушку в личном письме. Так и написал, что ты якобы забудешь нам сказать. Постесняешься, не захочешь, чтобы казну в твою честь на ветер пускали. И от пира увиливать будешь всеми силами. Уличенный Кириамэ промолчал. — А потом еще Лианка — сразу как приехала, тоже нам по секрету о твоем грядущем двадцатилетии все уши прожужжала, — сдал бывшую невесту Пересвет. — И что? Ну, двадцать, что с того? — буркнул принц раздраженно. — Казна всё равно пустая, я не имею права… не могу допустить, чтобы из-за меня тратились последние деньги. Берендей Иванович даже Войславе на свадьбу денег не дал. А тут — день рождения, подумаешь! Я понятия не имею, хватит ли моих личных средств на достойный царского статуса праздник, как ты говоришь, с бесплатным угощением народа. И как это всё организовывать, что именно требуется по вашим традициям — не знаю. И не время сейчас праздновать, война на носу. В следующем году отметим, не беда. Да и было бы что праздновать! Юность ушла, впереди лишь годы увядания, дряхления, морщин… Пересвета снова пробило на ржач. Сгреб расстроенного супруга в охапку: — Брюзжать по-стариковски и жадничать ты уже научился, молодец! — Тебе хорошо, тебе всё еще шестнадцать, — проворчал Ёж, уворачиваясь от шутливых поцелуев. — А ты с малых лет седой! Чего ж тебе бояться? — парировал царевич. — А если морщины раньше времени появятся — так сам виноват будешь! Хмуриться и кукситься меньше надо! Принц фыркнул. Пересвет же, не обращая внимания на его недовольные отпихивания, уложил его к себе под бочок, укрыл хорошенько, тщательно подоткнув одеяло со всех сторон. Чмокнул в губы: — Всё, спокойной ночи! Если к завтраку выйдешь с мешками под глазами, матушка меня запилит. — Пир всё-таки будет? — уныло спросил Кириамэ, доверчиво прижимаясь всем телом. — А как же без пира! Иначе кухарки с поварихами обидятся, ты же у них любимчик. Самый привередливый! Мы-то все молча едим: что на стол подадут, то и трескаем. А ты всегда разборчив, обращаешь внимание, что и как именно они наготовят — вот им и приятно. — Я не из вредности! — тут же принялся оправдываться Ёж. — Это просто привычка. Если в пище отрава, то посторонний привкус следует распознать с первой ложки, а еще лучше по запаху! — Поэтому ты выпытываешь у поварих все их кулинарные секреты? — А как еще я могу узнать, какие приправы они используют в разных блюдах? Какой вкус должен присутствовать, а какой лишний? — А они-то, наивные, радуются, что ты так высоко ценишь их ремесло! — притворно вздохнул царевич, продолжая наслаждаться замешательством супруга. — Так часто приходишь проведать и сказать спасибо. — Мне спокойнее, когда я сам вижу, какую воду используют для готовки и мытья посуды, как начищены котлы и сковороды, — запирался принц, — и что никто посторонний не сможет проникнуть на кухню незамеченным. Только и всего! — Из тебя вышла хозяйка еще строже матушки! — прицокнул языком Пересвет. — Извини, — буркнул Ёж. — Моя подозрительность неуместна. Прости, я не думал об этом с такой стороны. Впредь постараюсь удерживаться от посещений кухни. — Не советую, — хихикнул царевич. — Иначе кухарки подумают, что ты почему-то на них рассердился. — Но ведь получается, что своим недоверием я оскорбляю матушку как хозяйку!.. — покаялся Ёж сокрушенно. — Полно тебе, — отмахнулся Пересвет. — Ты волен совать свой любопытный нос, куда захочется, и почаще — тебе везде будут только рады. Особенно в швейной мастерской. — Нет, только не туда, — поёжился принц. Пересвет растянул губы в ехидной улыбочке: — Что ты, туда непременно! Белошвейки уже ропщут в обиде на Дарёну! Боюсь, как бы в отместку рукава к штанинам в следующий раз не пришили!.. — Так вот почему Василиса Никитична так торопится с шитьем кафтана! — перебил Ёжик. Была бы голова не столь занята кадайцами, догадался бы о сюрпризе раньше. — Угу, чтобы вечером ты был краше всех. При упоминании о пире Ёж тоскливо вздохнул. — Не переживай, званый ужин не только в твою честь устраивается. Матушка для Любавушки со всех княжеств и воеводств женихов выписала. Будут смотрины среди лучших парней государства! — весело рассуждал Пересвет. И вдруг понял ужасную вещь: — Только если ты будешь краше всех, Лианку-то женихи не заметят? Спрятать тебя, что ли? Ёжик вздохнул согласно, мечтательно. Он был бы только рад провести весь день рождения под одним одеялом с любимым. И не помнить ни о каких кадайцах, ни о думских боярах, ни о чем. Вот это был бы для него действительно праздник. — Ох, боюсь предположить, что нам приготовят нынче на завтрак! — продолжал рассуждать царевич. — Кухарки какого-нибудь моченого осьминога раздобыли, не иначе, тебе в подарок. — А ты? — застенчиво спросил Ёжик. Зевнул сладко. — Тоже что-нибудь мне подаришь? — Нет, конечно! — заявил Пересвет, но смущение выдало его с головой. — В общем, готовься к троекратным поцелуям в обе щеки… Черт! — М-м? — Ведь Хродланд тоже не преминет воспользоваться случаем! Обслюнявит тебя всего! Гад!! — Угомонись уже, — усмехнувшись, ласково попросил принц. Для наглядности, чтобы в муженьке проснулась совесть, Ёж перевернулся на другой бок, к нему спиной, и накрыл ухо подушкой. — Угу, как же тут успокоиться! — кипел потихоньку царевич. — К тебе завтра все, кому не лень, с поцелуями лезть будут, а мне и возразить нельзя?! Ладно. Переоденусь сестрицей Пересветланой, нагрянувшей из монастыря, и буду виснуть на тебе весь день. Кириамэ представил «внебрачную дочь Берендея» такой, какая она получилась бы теперь: подросшая со дня свадьбы на добрых три вершка, раздавшаяся в молодецких плечах, мускулистая. Сердитая, подозрительно зыркающая на гостей подведенными глазами — и очень ревнивая! — И нечего тут хрюкать под подушками! — повысил голос нахохлившийся царевич. — Откормили тебя кухарки, расцвел тут, понимаешь ли, красавец писаный! Глаз да глаз за тобой нужен! Получив под одеялом пинок пяткой, Пересвет одумался и притих. Но спать он уже не собирался. Так и продолжал сидеть в постели, откинувшись на подушки, скрестив руки на груди. Молчал, прислушиваясь к постепенно выравнивающемуся дыханию мужа. И думал. Глядел в темноту, едва прореженную слабым лунным светом. А перед глазами чего только не мельтешило! В голове роились мысли, одна другой важнее, страшнее, непонятнее… И, разумеется, сознание уцепилось за самую дурацкую! Впрочем, почему дурацкую? От этого зависела его жизнь! Его с Ёжиком обоюдное счастье. С самым серьезным видом, сосредоточенно нахмурив брови, Пересвет решился на опыт, исход которого возымеет судьбоносное значение. Так сказать, отважился попробовать на собственной… мда. Осторожно улегся удобнее, стараясь не колыхать перину, чтобы принца не потревожить. Растопырил под одеялом коленки, просунул руку, дотянулся. Пошарил, отрешенно глядя в потолок. Пощупал, нащупал, прислушался к ощущениям. Ощущения были странные. Царевич прикусил губу, решился — и… И крепко зажмурился от ну очень странных ощущений. Это было… это… словами не выразить, насколько он был на самом деле не готов это испытать Но отступать было рано! Сдаваться, не прочувствовав в полной мере, было бы трусостью с его стороны. Пока Ёжик спит и ни о чем не подозревает, нужно досконально изучить вопрос. Однако сперва следовало произвести точный расчет. Благо, пока шарил под одеялом, успел в достаточной мере мимоходом притеснить «инструмент», из-за смущающих размеров которого и проводились данные вычисления. Пересвет объем вопроса тщательно измерил, кусая губы, с трудом удерживая рвущиеся вздохи — и вытащил наконец-то руку из-под одеяла. Воззрился на получившийся результат: сложенные кольцом большой и указательный пальцы. Колечко получалось довольно внушительной окружности. Царевич поднял перед лицом вторую руку и нахмурился. Сравнение окружности кольца — и объема среднего пальца до первой костяшки не внушало оптимизма. Одно с другим никак не вязалось. В задумчивости царевич даже совершил несколько простых движений, наглядно продемонстрировавших разницу — средний палец входил и выходил из кольца совершенно свободно. Чтобы уравновесить, тут надобно было не один, а четыре пальца, а то и больше… С тяжким затаенным вздохом Пересвет сам с собою согласился довести опыт до логического завершения. Но здесь возникала другая проблема: четыре пальца правой руки никак не влезали в кольцо из указательного и большого пальца левой руки. Попросту в ширину не вписывались, если ладонь выпрямить. Но даже если сложить щепотью… Нет, и щепотью получалось несподручно: с кончиков слишком узко, да и ногти всё-таки. А если мерить дальше, за второй костяшкой — там уже руке было совершенно неудобно! В кисти сводило мышцы, о существовании которых у себя царевич прежде и не подозревал. Но он всё равно попытался использовать четыре пальца на деле. Еле-еле протиснул средний, жмурясь, хмурясь… С трудом втиснул безымянный… Указательный не лез никоим образом. Что ж, два пальца тоже результат. Еще один отрицательный довод на чашу умозрительных весов сомнения. Царевич попробовал двинуть пальцами вперед-назад… И второй ладонью зажал сам себе рот, чтобы болезненным шипением не разбудить супруга. Если тот его сейчас узрит, за эдаким-то занятием!.. В общем, ржать будет до утра. А дальше вообще непонятно, чем эксперимент закончится, если не дай боже захочет присоединиться... Пук. Негромко, коротко, но отчетливо. От натуги или чрезмерного старания, от волнения ли. У Пересвета сердце упало и в полете перекувырнулось. Позорище-то! Обмер, запылав щеками в темноте, что костер в ночи. Не то чтобы пальцы скорее выдернуть — дышать побоялся. Ёж, кажется, пошевелился. С испугу Пересвет захлопнул раздвинутые коленки, как будто ничем таким и не занимался. Между ног стиснул запястье, рука прижала орешки… Царевич прикусил язык, лишь бы не вскрикнуть. Язык прикусил больно, сам же дёрнулся. От дёрганья пальцами неловко ткнулся сильнее, чем рассчитывал… Охнул. …И длинно выдохнул. А принц меж тем и не думал просыпаться. Повозился тихонько, щекочущие пряди челки от носа смахнул — и снова засопел. Полежав минутку-другую, отдышавшись, царевич выполз из постели. На цыпочках отправился в смежную комнату, где в уголке за ширмами стоял умывальный прибор: тазик и серебряный кувшин. Хорошо, что Дарёна на ночь не забывала наливать в кувшин крутого кипятка — водичка оказалась даже сейчас еще чуть тепленькой… И хорошо всё-таки, что ей нравилось добавлять в воду капельку ароматных масел для запаха. Пусть Пересвет раньше на эту ее привычку ворчал, сейчас вот помянул служанку добрым словом… Вздыхая за умыванием, царевич понял, что произведенный опыт его нисколько не обнадежил. Супругу и впредь придется отказывать в извращенных прихотях — слишком велик риск вместо удовольствия получить острую боль в… ну да, в оном месте. От одних-то пальцев ничего хорошего не испытал, думать даже не хочется о попытке впихнуть!.. Ну да, невпихуемое. Нет, это совершенно невозможно. Вон, даже ходить как-то… неприятно. А что больно — то для здоровья вредно, это несомненная истина. А уж опозориться при таких-то ласках — пара пустяков! Пересвет доковылял до порога между комнатами. Постоял, потерев ладонью поясницу, прикидывая, как бы мышкой нырнуть под бочок к муженьку, успевшему в его отсутствии раскинуться руками-ногами поперек всей кровати… И тут легонько задребезжало золотое яблочко по переговорному блюдечку. Матюгнувшись на выдохе, Пересвет быстрей ринулся на звон. В один прыжок подскочил к комоду, схватил блюдце, едва не уронил кружащееся яблочко, прихлопнул ладонью, как комара — и ужом выскользнул в коридор. Лишь прислонившись спиной к тихонько затворенной двери, царевич сиплым шепотом ответил на вызов: — Кто? Что? Зачем?.. — Прости, мил светик, я это! — отозвалось блюдечко голосом Яги. Но картинка на донце не засветилась, яблочко продолжало накручивать круги по голубой каемочке, выдавая лишь слабое мерцание и неяркие всполохи. — Рогнеда Ильгизаровна? — перевел дыхание царевич. Растерянно провел рукой по лицу, откинул растрепанные кудри со лба назад. — Что случилось? Почему в столь поздний час?.. Чем обязан? — Извини, что картинку приказала не показывать, — повинилась лесная ведьма. — В столь поздний час я в неглиже, только что из постели. Непричесанная, не одетая… — Что случилось? — не на шутку встревожился Пересвет. Очень ему не понравился тон ведьмы, так и мерещилось: говорит, а у самой глаза бегают, костлявые пальцы по столешнице перестукивают в замешательстве. — Что-то серьезное, да? Важное? Раз вы среди ночи!.. — Нет-нет! — поспешила успокоить его Яга. — Пока еще ничего не произошло. И в ближайшие дни не случится. Но большего обещать не могу. — Значит, что-то будет, да? — взвился не на шутку всполошившийся царевич. — Что? Не томите! Говорите прямо! Пожалуйста! Всем святым заклинаю! Что? Когда? С кем? — Нехороший мне сон приснился, — поведала ведьма. — Сбудется иль нет — не ведаю. Но предупредить решила. — Да, спасибо, — сбавил голос царевич. Сон? Вещие сны у всех женщин случаются, и чем старше дама, тем чаще сны — и не суть, что промахиваются в предсказаниях, хоть матушку взять… Впрочем, Яга же ведьма! Пусть и с памятью у нее беда… — Не знаю, когда, — продолжала ведьма. — Но чую, что недалеко то время. Не знаю, где. Но не в столичном граде точно… — С кем? Не томите! — взмолился царевич. — С касатиком твоим синеглазым, — призналась Яга словно бы нехотя. Пересвет будто воочию увидел, как старушенция жует дряблыми губами в сомнении. А у самого — сердце оборвалось. Спросить много надо, а язык не слушается. Вот как чуял!! Не зря в последнее время места себе не находил, не зря думалось о всяком гадостном!.. — Видела, что рану получит, — продолжала ведьма, не ожидая расспросов. — Плохую такую, глубокую, кровавую. Может, и не смертельную, но чего не бывает… Эй, ты меня слышишь, Берендеевич? — Слышу, — бесцветно отозвался Пересвет. — Хорошо, мне уж показалось, что ты в обморок сполз. Слушай внимательно! Не знаю, когда беда стрясется, так что я заранее средство нашла от этой раны. Мазь целебная, от любой хворобы помогает. От смерти не вылечит, но если душа теплится и за жизнь цепляется — за полчаса на ноги поставит! — С-спасибо, — прошелестел царевич. — Возьмешь в своем сундуке, я уж положила. Как куда-нибудь соберетесь из города, ты баночку под рукой держи, — напутствовала Яга. — Ему не сообщай о нашем разговоре, ни к чему. Лишнего думать только начнет, а это ему вредно, может нарочно под клинок полезть. Пересвет кивнул, забыв о неработающей картинке. Его Ёжик может такое с дури учудить! Побоится после раны калекой остаться или даже со шрамом, так недолго думая голову подставит. Или для того, чтобы его, царевича, от брачных уз освободить — тоже вполне может… — Только стыдно мне, старой, — повинилась ведьма, — не могу вспомнить средство помягче. Уж больно эта мазь деручая! Царапинку помажешь — потом полчаса прыгать по потолку будешь, до того щиплется, зараза. Но уж лучше потерпеть немножко, чем с распоротым животом помереть, правильно я рассуждаю? Она еще минуту-другую посокрушалась. Вылила на царевича всё впечатление от кошмарного своего сна. И с исправившимся, благодушным настроением откланялась — мол, полезла на печку досыпать. А Пересвет с выпученными в темноту глазами, с колотящимся сердцем, на негнущихся ногах выпал обратно в спальню. И чуть не подпрыгнул на месте кузнечиком — от сонного оклика: — Доуста? — на фоне синеющего окна маячила над постелью лохматая голова. Разбудил всё-таки! У Пересвета душа в пятки ушла. Что врать? Как выкручиваться? Что он мог услышать из-за двери? — Ты с кем там бубнил? — спросил принц, сладко зевнув. И рухнул обратно, растянулся вольготно. Царевичу почудилось, на него из мягкого логова чуть ли не огоньками бездонные глаза посверкивают, мерцают по-кошачьи. Или по-волчьи? Что вероятнее. — А… не… — замямлил Пересвет, ответил натужным зевком. Поплелся нарочито разболтанной походкой до кровати, плюхнулся на свое место, забросился под одеяла, не успевшие остыть без него. — Нет, тебе показалось. Ну, может, ругнулся малость. По нужде сбегал, а в коридоре холодно! Брр!.. — Давай согрею, — хихикнул Ёжик. Подластился, горячий. Нежный. Родной. Свой до боли. У Пересвета в горле комок застрял. И ни дыхнуть, ни всхлипнуть. Глаза защипало, жгучие слезы закипели, обжигая. Его Ёжика? Скоро? Неизвестно кто и где? Прирежут… Нет!! Яга предупредила — значит всё поправимо! Значит, можно охраниться. Можно вылечиться деручей мазью. Можно убежать от смерти. Можно остаться вместе. — Я люблю тебя, — шепнул Ёжик, шутливо потерся носом о его подбородок. — Угу, — выдавил царевич, невидяще уставившись во тьму. — Побрейся завтра, не забудь, — капризно-сонно велел муженек. — Угу… — У Пересвета слезы дорожками к вискам покатились, в уши горячим капнули. Хорошо, Ёжик мгновенно уснул, не заметил подозрительной сырости. Не в городе? Так за крепостную стену стоит шагнуть — и уже, считай, не в столице окажешься. Эдак ведь в любой слободе напороться можно…***