***
Часть 10
23 октября 2014 г. в 13:23
Светополк проснулся не дома. Это стало очевидно, когда перед медленно проясняющимся взором предстали не расписные потолки царских хором, а скошенная крыша с поперечными толстыми балками. Чердак. Излюбленный чердак излюбленного трактира, где хозяин — бывший командир дворцовой стражи, закадычный приятель и участник веселых игр далекой юности.
На чердаке не конура — первоклассная опочивальня, которая никогда посторонним не сдается, ибо придерживается исключительно для одного именитого постояльца. Светополк сюда каких только любовниц не водил! И любопытных княжон, и смелых боярышень, и гулящих купчих, и красоток без родословной.
Комната имела удобный отдельный выход на задний двор. А оттуда, через огород мимо бани, через заросли прибрежного ивняка — проторенная тайная тропка, прямиком до черного хода гридницы. Это если по улицам идти, от царского терема до трактира четверть часа ходьбы. А если по тропке, напрямки — всего ничего получается!
Светополк заворочался. Перина лучшего пуха казалась с перепою комковатой и жесткой. Кости ломило. Язык опух и присох к ребристому нёбу. Во рту крыса сдохла. В голове колокола гудели. Не сильно, не громко, но противно. И покачивало цесаревича, стоило только глаза скосить. А Забава верно ныла — не надо всё подряд пробовать! Не надо со всеми подряд уездными князьями за знакомство пить. Клюковка, перцовка, смородиновка, медовуха, хрустальная, потом зачем-то на виноградное потянуло… кой черт, спрашивается? Права Забавушка, дурной он, когда пьяный…
И кой леший ему женины бусы приглянулись? Кой черт она перед ним, хмельным, зазывно крутилась, юбками покачивала? Допокачивалась на свою задницу. А ну и черт с нею.
— Ашик! Квасу подай, — пихнул цесаревич локтем сладко посапывавшего под боком паренька.
Тот мигом проснулся, скатился с кровати.
— И не греми! — прикрикнул Светополк, морщась. На осторожный стук кувшина и кружки голова отозвалась низким, противным гулом.
Чернокосый, кареглазый, пухлогубый… обнаженный, только в золотых своих побрякушках на голое тело… Полюбовник с поклоном и без слов подал кружку с пенным, шипящим квасом. Из поклона не разогнулся, косы до полу дотянулись.
Светополк усмехнулся — чтобы дикого зверёныша научить покорности, пришлось первое время кулаками и плеткой поработать хорошенько. Цесаревич милостиво похлопал ладонью по теплой еще перине, велев лечь обратно на место. Паренёк молча забрался, но не свернулся клубочком под боком своего нового господина, как делал обыкновенно, а по черепашьи скрючился, подобрав под себя локти и острые коленки, голову низко склонил, лбом в простынь ткнувшись. Тяжелые косы змеиными кольцами упали вокруг головы, открылась тоненькая белая шейка, от худых плеч до затылка. Вот так бы взять одной рукой да свернуть шейку-то… На выгнувшейся узкой спине проступили позвонки. Сколько ему лет? Не старше ведь Пересвета. И тощее нихонца. А гонору — сколько в них обоих вместе взятых!
Светополк, усмехнувшись, провел жесткой ладонью по белой коже спины — красные полосы поперек наискось. Следы ремня, что цесаревич с собственных штанов сдернул и которым в сердцах оходил не пискнувшего парня. Не узкая плеть, кожу не рассекла. Но «приласкал» Светополк его вчера спьяну от сердца! Может, хотя бы теперь запомнит, что нельзя колдовские ловушки-хлопушки по царскому терему расставлять.
Колдунишка от его гладящей ладони вздрогнул всем телом, но ни вздохом более не выказал боль. Привычен. Приучен еще прежним хозяином, ибирским мурзой. И за что дурак своего первого любовника всё забыть не может? Бил хуже и больнее, кормил — не сравнить! Здесь Светополк ему и покои роскошные устроил, и книг колдовских и по алхимии по всему городу накупил, притащил — изучай целыми днями от скуки! И трактирная прислуга вся в его распоряжении. Постель теплая, мягкая — каких в ибирской тундре не найти. Еда лучшая, сладости заморские — великий князь приказал не скупиться на своем пленнике.
И всё равно Ашик на запертые двери волком смотрит, сбежать мечтает. Первую неделю, как его стражники обнаружили, слоняющимся вокруг дворца, и сюда притащили — так каждый день умудрялся сбегать! Благо искать по всему городу не нужно было — возле дворца шнырял, как крыса привязанная. После очередных колотушек опомнился, присмирел малость. И всё равно, только свою месть на уме держит. Свет клином на обожаемом покойнике для него сошелся!
В последний побег устроил взрыв в казарме придворной стражи. Вот же додумался! Сам был готов в ад пешком отправиться, лишь бы нихонца порешить. Вовремя Светополк его нашел. Заставил амулет, дающий невидимость, пустить в дело. Схватил дурня в охапку, взвалил на плечо. Еле-еле разминулись в узком коридоре с бегущими прямиком в ловушку нихонцем и Пересветом. И дрогнуло сердце цесаревича — жалко всё-таки сделалось, родная кровь взыграла. Пользуясь невидимостью, поставил братишке подножку, чтобы растянулся на ровном месте. Нихонец со служанкой вперед пробежали, аккурат ко взрыву поспели. А царевич из-за подножки замешкался, под завал посыпавшихся бревен не попал. Светополк, правда, узнал обо всём случившемся с ними позже, из пересказа Забавы. Сам-то он смотреть не остался — поволок своего колдунишку обратно на чердак трактира, по короткой тропинке через заросли ив. Ох, потом и дал же цесаревич ибирцу жару! От наказания Ашик два дня сидеть не мог, жрать не мог, на ночную вазу с ужасом косился.
Светополк от лопаток, через узкую поясницу ладонь вниз повел. Парень, не поднимая головы, спину под властной рукой выгнул, зад приподнял, послушно половинки развел, расставив колени пошире. Открыл жадно дрогнувшую дырку, равно ожидая боли или наслаждения. Светополк отказываться от приглашения не стал — скользнул пальцами по ложбинке, прямиком в глубину, в гладкое колечко, обхватившее ласкающие пальцы плотно, сильно, жарко. Если следы ремня свести без разрешения колдунишка не посмел, то порванный в порыве цесаревичем зад залечил быстро. Предусмотрительный. Удобно с ним, ей-богу! Не то что с бабами. И тискай, сколько душе угодно, будет кукситься, но при этом ластиться котёнком. И жарко отлюбишь, до искр в глазах, до порванной в кровь дырки — через пару часов следа не останется, готов будет опять ноги раскинуть по первому приказу. Даже с Забавой цесаревич себя так вольно не чувствовал — жена нежности требовала вечно, просто так зад не подставляла по первому слову. Вернее — зад никогда не подставляла, ныла, приходилось любиться по старинке, как со всеми бабами. И губами пользоваться не умела, ртом под страхом плети ублажить отказывалась. Да и сболтнуть при ней лишнего нельзя — сразу бы царю-батюшке родного мужа заложила, дура. А этот — кому нажалуется? Понимает, зверёныш, что самая его жизнь в руках нового господина. И месть — цель этой жалкой жизни. Разрешит Светополк — отдаст колдунишке убийц мурзы в полное владение, на потеху и пытки. Не разрешит — тоже в обиде не оставит. Быть любовником государя Тридевятого царства вовсе не хуже, чем мальчиком для битья при лишенном титула и наследства ибирском мурзе, что оголодавшим разбойником таскался по чащобам, как медведь без зимней берлоги.
Ашик присмирел еще и от того, что великий князь говорить с ним взял привычку. О планах своих рассказывать. Да и привыкли друг к другу, что ли, за целый месяц? Колотил его цесаревич теперь не слишком больно, не часто и только за дело — как вчера вот. Забаве, кажется, достается чаще — за нытье и ревность.
Колдунишка в долгу не желал оставаться — отрабатывал еду и кров, и ласку, как умел. А умений ему было не занимать! Отдавался так, что Светополк насытиться не мог. Почти каждую ночь теперь постель делили. Засыпал цесаревич, пьяный ли, трезвый ли — уже без опасений, что полюбовник ножом в сердце пырнет. И тот тоже пригрелся, что ли?..
Светополк с удовольствием почуял, как через ласкаемую дырку колдунишка умудряется незаметно и его самого подлечить — похмельное нездоровье отступало по волшебству! Через пальцы по руке вверх пробегали искорки молний, заиграли в голове веселыми пивными пузырьками. Даже похмеляться не надо! Не любовник, а сокровище. Корыстно пытается нового господина к себе привязать всеми способами? Да и пускай! Пускай старается. Пусть из кожи вон лезет, ублажает, зубы заговаривает — цесаревич был не против. Чарами всё равно заморочить силенок не хватит, а приятно сделает.
Светополк с азартным рычанием подмял под себя покладистого парнишку. Поставил на четвереньки, притиснул мягонький узкий зад к своим волосатым бедрам. Перевитые пестрыми шнурками с продырявленными червонцами смоляные косы накрутил на кулак — заставил голову запрокинуть. С удовлетворением цесаревич отметил, как сладострастно приоткрылись раскрасневшиеся пухлые губы. Ох, как умеет мальчишка этими мягкими губами и проворным языком порхать по истекающему желанием члену!.. От одного воспоминания о прошедшей ночи у Светополка по телу мурашки пробежали. Хотелось еще. Ох, как хотелось! До зубовного скрежета.
В голове крутилась назойливая мыслишка: если дикий зверёныш умеет так сладко отдаваться, то каков же в постели должен быть нихонский принц, прошедший учебу при дворе, в императорском гареме? То-то младший братишка умом сдвинулся и не отводит зачарованных глаз от муженька. Тут без всяких приворотных зелий себя позабудешь.
— Аш-ш… — зашипел Светополк, проталкиваясь в жаркую глубину, вернувшую себе (в который уж раз?) девственную узость. Цесаревич отрывисто приказал: — Стони! И погромче, чтобы я слышал!
Колдунишка дрогнул ресницами, не соизволил приоткрыть свои оленьи очи с поволокой. Губы упрямо закусил, не желая подчиняться.
— Стони! — требовал цесаревич. Не щадя, всаживался с размаха на всю длину. Вколачиваясь часто и резко, забавлялся звуком шлепков — своих яиц о промежность мальчишки, своих бедер о порозовевшие ягодицы. — Ты у меня будешь стонать!..
Однако от боли во вновь закровянившей заднице, от грубых дерганий за косы — парень молчал. Дышал отрывисто, вздрагивал, выгибался. Но молчал.
Поняв, что болью не пронять, Светополк сменил позу: повалил покорное тщедущное тельце на спину. Забросил ноги к себе на плечи, поднял охнувшего от неожиданности парня так, что зад оказался на весу, а плечи и голова на подушках. И стал всаживаться в хлюпающую дырку, но уже медленно, протяжно и под иным углом, одновременно сжимая в кулаке мелкие яйца полюбовника.
Оленьи карие глаза сперва неверяще распахнулись. Потом закатились под веки. И наконец-то губы приоткрылись, выпустив долгожданный стон. Стон не боли, а наслаждения. И показался этот звук Светополку слаще всего, что доводилось слышать…
Цесаревич выплеснулся, не заботясь дать первому кончить мальчишке. Так и рухнул, довольный, на ойкнувшего ибирца, подмял под себя, не обращая внимания на болезненно закушенную губу и разочарованно сдвинувшиеся соболиные брови. Мускулистая туша наследника царского престола была тяжела. Особенно, если под жестким животом, щекочущим зарослями кучерявых волос, остался стиснут доведенный до крайности собственный член колдуна. А ведь не хватило всего-то пары толчков — выплеснулись бы вместе…
Отдышавшись на безмолвно терпящем любовнике, Светополк поднялся. Хохотнул, заметив неудовлетворенно торчащий член парнишки. Однако не подумал довести дело до конца — пошел одеваться-обуваться.
Кстати цесаревич нащупал в кармане своего кафтана забытый подарок — завернутый в шелковый платок убор, снятый давеча с жены.
— Держи, заслужил! — Светополк бросил узелок на постель, по смятым простыням рассыпались скомканные золотистые ленты, сканевые бусы тонкой работы…
Ашик покосился на золото, поднялся. Поклонился низко-низко, без выражения произнес:
— Благодарю покорно, мой господин.
Хмыкнув, Светополк напялил кафтан.
В дверь постучали, тут же сунулся хозяин трактира:
— Великий князь! Прости, что мешаю!
— Ничего, говори, — разрешил благодушно цесаревич.
— Тебя, твоё царское высочество, в Боярской Думе ждут. Говорят, из ибири гонец прискакал, — хозяин приглушил голос, шепнул новость на ухо своему покровителю, косясь в сторону не шелохнувшегося колдуна. — Говорят, на пастбища и южные селения напал страшный Змей Горыныч. Скот жрет, жжет деревни. Говорят, Тыгыдым-бей у нашего царя помощь просит, чтобы Горыныча одолеть.
Поблагодарив осведомителя кивком, цесаревич громко велел:
— Накорми этого задохлика сегодня получше! И сладостей принеси разных. Ублажил он меня отменно.
— Как прикажешь, великий князь! — с понимающей ответной ухмылкой склонил голову трактирщик.
Скрип лестничных ступеней под сапогами цесаревича стих. Трактирщик, с ласкающей ухмылкой разглядывал молчащего пленника и вовсе не помышлял вернуться к своим прямым обязанностям хозяина заведения.
— Снова не позволил тебе кончить? — поинтересовался бывший командир дворцовой стражи. — За всю ночь — опять ни разу?
Ибирец промолчал. Покосился сквозь ресницы, но продолжал вести себя так, словно в комнате больше никого не было. Бесстыже раскинул ноги, раскрыв кровоточащую дырку. Шипя ругательства вперемежку с заговорами, пальцами осторожно коснулся, потрогал ранки, заживающие под прикосновениями прямо на глазах.
Глаза у трактирщика мерцали голодными огоньками. Смирно подождал, когда парень закончит с лечением. Дождавшись вздоха облегчения, бывший богатырь, нисколько за время отставки не потерявший статности, придвинулся к пленнику, которого берег уже столько времени. Наступил коленом на край перины, положил ладони по обе стороны от головы ибирца, навис коршуном:
— Хочешь, теперь я тебя ублажу? — предложил вкрадчиво. — Твой стручок еще не скрутило до немочи? Сможешь поиграть и со мной?
Колдун молчал. Но не делал попыток отодвинуться, избежать прикосновений горячих рук…
Бывший богатырь разделся. Догола. Не отрывая глаз от бездвижно вытянувшегося на перинах белого тела.
Верный приятель цесаревича, разделивший игры шальной юности, вместо своего друга множество раз получавший порки на конюшне от имени разгневанной царицы за особо беспутные проказы… Только сейчас он понял, почему на самом деле предан до печёнок своему царевичу. Только теперь осознал, почему терпеть не мог всех этих корыстных девиц, побывавших в тайной комнате на чердаке трактира. Только встреча с чернокосым ибирцем заставила его взглянуть на собственную жизнь незашоренным взором. Глаза открылись! Бывший богатырь воистину прозрел.
И понял, что всё равно юность не стала бы счастливей, узнай он свою собственную тайну годами раньше. Наоборот, мучился бы сильнее. Ведь Светополк Берендеевич поднял бы его на смех — и ни за что не променял бы мягкие женские телеса на жесткие мускулы приятеля. Вот даже теперь — цесаревич соблазнился парнишкой, похожим на девку. И то наверняка это всё из-за нихонского принца! Иначе бывший командир стражи объяснить такой перемены не мог. Он сам видел несколько раз нихонца — от эдакой куклы, маячащей перед глазами изо дня в день, действительно умом тронешься.
Колдун распахнул глазищи в изумлении, когда трактирщик, вместо того, чтобы вторгнуться в его зад, сам сел на него верхом. И не просто сел, не придавил тяжестью могучего тела — а мягко опустился, вобрав в себя невеликий член ибирца, распределяя вес на собственные колени. Это было не просто бережно. Это было нежно?
Ашик поднял руки, точно не верил своим глазам и хотел дотронуться, убедиться — положил ладони на выступающие безупречным рельефом мускулы торса. Погладил. Провел вверх, огладив налитые «щитки» грудных мышц… Уголки пухлогубого рта почти незаметно приподнялись.
Хозяин трактира, тяжело дышавший с непривычки, замер. Это была улыбка? Ему не примерещилось? Это действительно была первая улыбка, которая появилась на смазливом личике пленника с тех пор, как он здесь оказался. И она не была притворной. Пусть и не была невинной или доброй. Однако бывшему командиру стражи она понравилась. Скрючившись в три погибели, он сумел, не разрывая связи, дотянуться до мягких губ. Не обращая внимания на удивление, мелькнувшее в оленьих глазах, мужчина поцеловал своего пленника. И тот ответил ему, колеблясь лишь мгновение.