Не оставляй отпечатки на этом теле

У Женьки оказалась машина. Пухлый железный зверь, способный проглотить в один присест типичную семью. Которой у одноклассника так и не появилось. За долгие пять лет после школы. И в кошельке – ни фотографий, ни аккуратных записок с телефонными номерами приглянувшихся девиц. Пару визиток и наличные, - я подсмотрела, пока мы в кондитерской выбирали торт. Мама всегда любила моих одноклассников. Пила с ними чай, говорила об учителях и кино и помогала с английским. Пока я, закрывшись у себя, грызла печенье над очередным романом. - Мило. Парень сидит на болезненно чистом кофейного цвета диване и видно, что ему так же неуютно в этой препарированной, стерильной квартире, как и мне. Он не знает, как двигаться и что говорить. Смешной, и как будто не изменившийся, с этими своими синими глазами, дежурной улыбкой и укачиваемыми на коленях руками. - Рисуешь? А ответ читается даже раньше, чем я озвучиваю вопрос. Нет. Конечно же, нет. Зачем давить на больное да почти зажившее? Кем он там становится? Врачом? А в живописи мог стать богом. Великое начало на стабильный солидный заработок. Не равный обмен. - Не продавай себя, Женька, - моя рука движется от его виска к подбородку, и парень трется об нее бродячим котом, выкормышем всего подъезда. Не разбалованный ни вниманием, ни лаской. – Не выкупишь после. У жизни ломбард никудышный… - Не продам, - клятвенно обещает парень. И на полминуты я даже верю ему. Пока не свистит чайник – приходится уйти на кухню, готовить чай и банальные расспросы. - Где твои книги? Я же помню, ты их собирала. Я и сам дарил несколько…. Чай мягким запахом обволакивает комнату. На упаковке торта срезаны веревки и не хватает нескольких кремовых приторно-сладких розочек. Я вытираю салфеткой его лицо, за подбородок поворачиваю к соседнему шкафу. - Вот, - и позволяю себе по-детски ткнуть пальцем в трехлитровую темную банку. - Это… - начинает он и в голосе слышно искреннее сочувствие. Он знает, что такое настоящая утрата. - …пепел. Я сама сожгла их. Всех. Фармера, Набокова, Цвейга, Маннов, Мопассана, Паланика… Еще когда мы в частном секторе жили. Знаешь, я так и не смогла объяснить маме, почему сжечь книги было лучше, чем оставить в мусорке, куда она с отцом их запихнула. У Женьки есть такой наивный и слишком сахарный кулон-сердечко. Он не носит его – хранит в каком-то из карманов. А внутри, вместо локона первой любви или дозы какой-нибудь дури, - ворс последней кисточки. Так и не вымытой от красной краски – от его лучшего заката. Моего самого ценного подарка. Вечно кровоточащая рана убитого себя. И серебряный на тонкой цепочке памятник.