Не оставляй отпечатки на этом теле

- Женька, ты меня не подбросишь? - Неа, у меня всегда двойки были по метанию, – улыбается он, и окончательно продавшийся за регулярную кормежку Кот что-то доверительно мурлычет в его испачканную краской ладонь. А рубашка все еще белая, без единого пятнышка. У Женьки звездное небо на полстены. На половину – потому что он все еще не бросил практику. А может и потому, что через месяц ему обещали выставку. Я жду этого неба, этих фиолетовых, лиловых, синих оттенков, специфического острого запаха красок и растворителя. И вместо голоса Курта из колонок слышится «Metallica». - Просто теперь транспорт не пойми как ходит… С этой чертовой погодой… Там снега уже по колено нападало… - Ну и как я машину, по-твоему, откопаю? - Я помогу. - Не представляю тебя с лопатой. Это кошмар какой-то. Ты же знаешь, я не люблю ужасы. Вот порно - да… Хочешь, посмотрим? - Жень, мне очень нужно. Между нами по-прежнему ничего и все сразу. Протягиваю бумажку с адресом, и Женька присвистывает. На буквах остается немного фиолетового. - Далеко. Две минуты, оденусь. Он резко подымается, Кот едва успевает отскочить. Я исправно пытаюсь бросить, но снова срываюсь, и рукам уже не так нервно с сигаретой и коробком раритетных спичек. - Ника, я… - парень застывает в дверях уже в куртке и замотанный шарфом. - Что? - Ничего. Поехали. Он молчит, пока я натягиваю куртку, накрывает мою голову капюшоном, и все в той же непонятной тишине мы спускаемся вниз. Кто-то уже прокопал выезд со стоянки, так что работать практически не приходится. Женька падает на водительское сидение с красными щеками и растрепавшимися волосами, до одури пахнущий мягким декабрьским снегом. Но выглядит он еще хуже, чем тогда, в интернет кафе. Хуже, чем в тот день, когда возле нашей школы дежурила неотложка. Это ведь его тогда откачивали. Он тоже смотрел в окно. И видел. Как оказалось. Он ничего не говорит даже когда перед нами вклинивается какая-то девица с типичной для такого уровня вождения «У» в верхнем левом углу заднего стекла. Дымлю в узкий просвет незакрытого окна, и одноклассник не срывается на замечания. - Жень… - начинаю, а продолжения нет. Как никогда не было и понимания на том инстинктивном уровне, что случалось с Игги. Не случалось. Уже около трех месяцев. Безумно долго. Женькина машина легко выискивает нужный дом, словно это и вправду зверь, и он идет по едва чувствуемому в таких сугробах следу. Слабо хлопаю дверью и уже собираюсь попрощаться, но парень тоже выходит, щелкает сигнализация и, не встречаясь со мной взглядом, присоединяется, вязнет в холодном снегу. Может быть, он знает. Меня это не слишком волнует. Во всяком случае, меньше, чем входящий в нужный подъезд дядька с тяжелыми пакетами. Бежать почти не получается – сапоги скользят, превращая меня в каракатицу, и тут Женька хватает за шиворот, рывком ставит на ноги, едва не падает сам, но все-таки успевает вклиниться до того, как дверь закроется. Лифт не работает – кнопки в подпалинах от затушенных сигарет, стены подъезда в таком кружеве надписей, что так и тянет остановиться и почитать – наверняка, жизнь целого подъезда… - «Летопись временных лет» местного разлива, - комментирует парень и, сопя, движется по лестнице. Его краски портят легкие едва ли не так же, как мои сигареты. - Восемьдесят четвертая, - замирает он и отбирает мою только что открытую пачку. – И что, теперь молиться будешь? Тебя наедине со святыней оставить или как? Я почти не слышу его голоса, в голове словно перегорели пробки, стоило нажать на кнопку звонка… И никто не открывает. Я повторяю. Снова и снова, пока пальцы не начинают болеть, и так уже болезненно красные от холода. Когда кожа с трудом отлипает металлической кнопки, я молочу в дверь кулаками, до синяков, ссадин и ноющих плеч. Мыслей нет. Совершенно. Есть только я и чертова закрытая дверь. Женька пытается оттащить, нашептать что-то успокаивающее и чуткое, но я не слышу, с размаху бью его в живот, и он падает вовнутрь квартиры, матерясь и скользя по двери. Подымается, пока я заглядываю в спальню и на кухню – на всем отпечаток легкой заброшенности, что позволяет тешить себя наивной мыслишкой, будто хозяин помещения уехал. Персональный хранитель ловит меня в коридоре, бледный и едва стоящий на ногах. В двух шагах от ванной. - Пусти! – и весь голос уходит на этот один-единственный крик. - Не надо. Не смотри! Ника! Он оттаскивает меня за шиворот, но я все-таки успеваю заметить камни и воду такого жуткого цвета, что меня выворачивает прямо на потрескавшийся кафель. Вот она, твоя гордость, дорогая изобретательница! «Не оставляй отпечатки на этом теле, девочка моя. Не мешай следствию».