Час за часом

      Кирихара налила две чашки чая и поставила чайник обратно на плиту.       — Тебе что-нибудь положить в чай? — крикнула она. Из гостиной не донеслось ни слова, так что она вынесла обе чашки в комнату. Одну из них она поставила на журнальный столик перед Инь. Сама же устроилась рядом на диване и взяла свою собственную чашку. Боже, как она устала. Час назад рассвело, а она до сих пор не так и не прилегла ни на минутку — если не считать часа или двух, которые продремала за рабочим столом, и неприятного сна, отравившего ей даже этот скудный отдых.       Они с Инь приехали в больницу сразу вслед за скорой. Там Кирихара оставила Инь в холле, а сама поспешила на встречу с доктором Куросаки. За его спиной диагносты и больничные реаниматологи роились вокруг Ли. Они были в восторге от того, что им предоставили для изучения такой интересный случай, да еще на ранних стадиях развития болезни, однако насчет его шансов высказывались пессимистично. В конце концов, остальных жертв KV-464 ничто не спасло. Но они делали все, что в человеческих силах, чтобы стабилизировать его состояние, а тем временем специалисты из ПАНДОРы могли взять достаточно образцов крови для изучения.       Как бы ни хотелось Кирихаре оставаться рядом с Ли, в палате интенсивной терапии для нее дела не было — она бы только мешала докторам, так что она вернулась в холл. Она расспросила Инь о том, что делал Ли перед тем, как заболел, но Инь ничего не могла добавить к тому, что уже сказала: она зашла к нему в квартиру глубокой ночью, обнаружила, что он не может ни сесть, ни открыть глаза, и позвонила Кирихаре из телефона-автомата, потому что не знала, что еще сделать. Влажное полотенце она так и не выпустила из рук — сейчас она сжимала его настолько крепко, что вода капала на пол. Очевидно, она не хотела его отпускать потому, что Кирихара сказала ей, что оно поможет Ли, — как раз перед тем, как вызвать скорую. Кирихара грустно улыбнулась, когда заметила это.       После часа ожидания Инь начала клевать носом — она едва не падала с жесткого пластикового стула, несмотря на все старания не заснуть, да и Кирихара чувствовала себя не лучше. Она опять заглянула к Куросаки, который сказал, что, к его большому изумлению, состояние Ли стабилизировалось и, вероятно, он дотянет до утра. Доктор обещал позвонить, если произойдут какие-нибудь изменения. Инь сначала наотрез отказалась уезжать из больницы, пока в ней находится Ли, но в конце концов согласилась, когда Кирихара предложила ей поспать у нее дома и обещала отвезти обратно в больницу утром, как только она откроется для посещений.       Так что сейчас они обе пили чай на диване в гостиной Кирихары. Мисаки уже переоделась в пижаму, а Инь она отдала старую футболку. Та была велика даже ей, а уж худенькая Инь и вовсе в ней утонула. Но лечь спать Кирихара не могла — она боялась, что, если заснет, то пропустит звонок из больницы. Будто она могла как-то помочь делу...       — Моя мама клала мед в чай, — неожиданно сказала Инь.       — У меня нет меда... хочешь сахару?       Инь покачала головой и взяла чашку обеими руками. Она пока не отпила ни глоточка.       — Твоя мать живет с тобой в Токио? — спросила Кирихара. Она обнаружила, что Инь совсем не против отвечать на вопросы, но сама слишком застенчива, чтобы завести разговор.       Инь уставилась в чашку невидящим взглядом.       — Она умерла.       — Ох, мне жаль это слышать. Давно?       Инь какое-то время раздумывала над ответом, а потом сказала:       — Я не знаю. Я помню, мне было десять. До Врат.       «То есть, ей по крайней мере двадцать, — подумала Мисаки, отхлебывая чай. — Должно быть, она выглядит младше потому, что такая худенькая, а еще из-за своих странных нарядов — будто маленькая девочка, вырядившаяся в старую одежду матери. И как она может не знать, сколько лет назад это было?»       Инь точно была самой странной девушкой, которую Кирихара когда-либо встречала, но чем больше они беседовали, тем больше Инь ей нравилась. В ней была какая-то замечательная простота, которой Мисаки даже завидовала.       — Я потеряла свою мать, когда мне было примерно столько же. Инь слегка повернула голову к Кирихаре. Ее бледные глаза не изменили выражения.       — Вам от этого было грустно?       Подобный вопрос прозвучал бы возмутительно грубо, исходи он от кого угодно, кроме Инь, но Кирихара почувствовала, что Инь искренне хочет знать ответ, что она ищет человеческого контакта.       — Да, мне было грустно. Мне и сейчас от этого грустно, но не так сильно, потому что я привыкла.       — Вы по ней больше не скучаете?       — Скучаю. Даже больше, чем вначале, пожалуй. По крайней мере, иногда. Но я стараюсь концентрироваться на счастливых воспоминаниях о ней, на том, что мы делали, пока она была жива, а не думать о том, что я потеряла. Это помогает. Ты, должно быть, тоже тоскуешь о матери.       — Мне было так грустно, когда мама умерла, — сказала Инь, глядя в чашку. — Так грустно, и я плакала, и плакала, пока я не забыла, как плакать, и я забыла, как быть грустной. Но я теперь помню, — в уголке глаза Инь блеснула слезинка. Однако не упала.       «Она говорит, как контрактор, об утраченных чувствах... или как кукла... но ведь такого не может быть? Я, правда, ни разу не видела, чтобы она улыбалась».       — Ты помнишь, как быть счастливой?       — Может быть. Я не знаю, — она замолчала. — Я думаю... рядом с Ли я вспомню...       Кирихара улыбнулась:       — Ли точно счастливый человек. Я всегда чувствую себя лучше после встречи с ним.       Инь покачала головой:       — Нет, он тоже грустный. Он не такой, как другие.       — О чем ты?       — Он приносит мне еду иногда. Он увидел, что я ем только яичную лапшу. Он говорит, он готовит слишком много и не хочет выкидывать. Это ложь.       — Зачем бы ему лгать?       Инь подняла чашку к губам, словно хотела сделать глоток, но остановилась и поставила чашку обратно на стол. Можно представить, что она хмурится, подумала Кирихара.       — Он не хочет, чтобы люди знали, что ему не все равно.       — Что? Это совсем не похоже на Ли.       — Да.       Кирихара устало потерла виски. Инь опять говорила какую-то бессмыслицу. Ли не похож на «других»? Он не хочет, чтобы люди знали, что он о них заботится? Они вообще об одном человеке говорят?       — Он сказал, я красивая, — неожиданно проговорила Инь.       — Ли так сказал?       Девушка кивнула:       — Вчера мальчики ушли... я спросила его: они говорят правду? Я красивая? Он сказал: да. Мне никто не говорил так после мамы.       — Ну конечно, ты красивая — как могло случиться, что тебе этого никто не говорил? — Кирихара была искренне возмущена и обижена за Инь — что за жизнь эта девушка вела последние десять лет? Она хотела расспросить Инь подробнее, но глаза у той уже слипались, и было ясно, что через пару минут она заснет на месте.       Кирихара забрала у нее чашку, поставила ту на стол и протянула руку за пледом.       — Ты можешь лечь на диване, — сказала она, расправив одеяло. — Я разбужу тебя, когда настанет пора ехать в больницу.       — Спасибо. Что помогаете Ли. Я сказала, вы его друг, но он не верил, — Инь протянула вперед полотенце, которое привезла с собой из квартиры Ли. — Можно мне воды?       — Что? Почему?.. Воды? Принести тебе стакан?       — А, да. Так лучше.       Кирихара улыбнулась, несмотря на смущение. Ли не верил, что она его друг? Набрав стакан воды на кухне, она принесла его Инь. Девушка, однако, не стала из него пить, а вместо этого аккуратно поставила на пол рядом с диваном и свернулась калачиком под одеялом.       — Спокойной ночи, Инь. Я в соседней комнате, если тебе что-то понадобится.       Глаза Инь уже были закрыты. Кирихара увидела, как ее рука выскользнула из-под одеяла и коснулась стакана. В этот момент она приоткрыла глаза и немного переставила стакан, так что ее пальцы теперь касались воды.       «Странно...» — но Кирихара уже слишком устала, чтобы обдумывать чудное поведение Инь.       — Кирихара? — тихо сказала Инь.       — Можешь называть меня Мисаки, Инь. Что такое?       — Мисаки... ты мой друг?       Кирихара улыбнулась:       — Конечно.       — Ты думаешь... Ли поправится?       — Я не знаю, Инь. Я надеюсь. Все что мы сейчас можем сделать — ждать, час за часом.       «Я надеюсь. Но, похоже, все, что ему осталось, — это несколько часов».       Она прошла в свою спальню, радуясь, что никто не видит слез у нее на глазах.