Полёт Белого Ястреба

      Шел февраль 1798 года. Прошло почти полтора года с момента уезда мастера Тамуры, и за это время очень многое изменилось в балансе сил между тамплиерами и ассасинами. Со смертью императрицы Екатерины Великой, ассасины утратили былое влияние, а тамплиеры, прежде загнанные по убежищам, снова активизировались и взяли инициативу в свои руки.       Но общемировой раскол в ордене тамплиеров вскоре добрался и до России. Началось всё с возрождения московской ячейки ордена, уничтоженной ассасинами в 1792 году, которая в новом виде приняла идеологию французского великого магистра Франсуа-Тома Жермена, убитого в 1794 году ассасином Арно Дорианом. Начались противоречия ячеек ордена с различной идеологической позицией, доходившие до прямых столкновений и убийств; последний подобный случай произошел 26 декабря 1797 года, когда московскими тамплиерами был отравлен Пётр Иванович Мелиссино, сторонник умеренного крыла ордена. Часть российских тамплиеров, желающих преодолеть раскол, наладили связи с Британским орденом, мощнейшей организацией тамплиеров в мире.       Раздор в рядах тамплиеров дал передышку ушедшим в подполье ассасинам, больше не имевшим тех возможностей и вольностей, которые они себе позволяли в правление покойной императрицы, негласно покровительствовавшей ордену. Теперь, в правление императора Павла, ассасины подверглись репрессиям и немилостям. Граф Алексей Орлов, после позорного для него перезахоронения останков Петра III-го, вместе с дочерью уехал из России, фактически выйдя из состава ордена. Николаю Зубову было велено покинуть двор и уехать в деревню, а его брат, светлейший князь Платон Зубов, последний фаворит императрицы, был отправлен за границу и лишен всех имений. Сохранить более-менее своё влияние удалось троим великим магистрам: Осипу Дерибасу, сначала попавшему под опалу, а затем назначенному генерал-кригскомиссаром; Петру Александровичу Талызину, произведённому в прошлом году в генерал-майоры; и гвардии полковнику Мирославу Егорову.       Вечером 12-го февраля к особняку Егоровых подъехал экипаж, из которого бодрой походкой вышел генерал-майор Пётр Талызин, одетый в генеральский мундир старорусского образца, напудренный парик с буклями и длинной косой. Гостя сразу встретил дворецкий и молча провёл его в кабинет к хозяину дома.       Мирослав сидел за письменным столом, хмуро перебирая полученные за последнюю неделю письма и донесения от агентов. Он около получаса назад вернулся из Семенцов, района расположения Семёновского полка, и был тоже одет в мундир и напудренный парик, не успев переодеться с дороги.       — Здравствуй, Миро! — поприветствовал Талызин, зайдя в кабинет.       — Здравствуй, Пётр, — ответил Мирослав, встав с места и пожав другу руку, пытаясь выдавить из себя улыбку. — Прошу, присаживайся.       — Что-то ты мрачен, — произнёс Талызин, усаживаясь в кресло. — Плохие новости?       — Удручающие, — ответил Егоров и глубоко вздохнул. — Тамплиеры проявляют необыкновенную активность по всему миру, несмотря на разгорающийся внутренний конфликт. Сегодня пришло письмо, в котором говорится о том, что орден возродился из пепла в Японии.       — Японии? — переспросил Пётр и неодобрительно покачал головой. — Полагаю, письмо от Тамуры. Ты до сих пор ведешь переписку с этим человеком?       — Да, он ведь был учителем моего сына и жил в моём доме, и он мой друг. А в чём дело?       — Не пойми меня неправильно, но ты на несколько лет приютил у себя человека, которого во всём мире считают охотником на ассасинов и изгоем, с которым не желают общаться большинство членов нашего ордена. Ходят слухи о том, что он якшается с тамплиерами и отрицает традиционные правила Кредо.       — Я не верю слухам, хоть и признаю, что у мастера Тамуры несколько иной взгляд на Кредо.       — Извращённый взгляд на Кредо, нарушающий устои ордена. И как ты мог допустить, чтобы такой человек обучал твоего сына?       — Тебе этого не понять, Пётр. У нас с ним свои дела и посторонним о них не следует знать.       — Я тебя просто предупредил, что такие связи до добра не доводят. Ладно, тема закрыта.       — Полагаю, ты приехал сюда не для обсуждения моих переписок с зарубежными ассасинами?       — Да, Миро, я совершенно по другому делу.       — И какому же?       — Мой информатор сообщил мне сегодня, что в столицу прибыл один из великих магистров британских тамплиеров.       — Кто именно?       — Этого мы не знаем, как и цель его приезда.       — Всё ясно, англичане хотят найти себе союзников в борьбе с французскими тамплиерами последователями Жермена.       — Что предпримем?       — Для начала разошлём своих агентов. Нужно узнать, кто этот великий магистр, и с кем он собирается контактировать.       — Я лично займусь этим. А ты напиши письмо нашему новому другу, он может что-нибудь знать.       — Это мысль, — произнёс Мирослав, взяв в руки перо. — Он тамплиер в прошлом, и у него остались связи в ордене. Мой сын отнесёт письмо.       — Пусть возьмёт мой экипаж.       Написав на листе бумаги несколько строк, Мирослав сложил его в конверт и, разогрев над свечой сургуч, запечатал письмо кольцом-печаткой с личной монограммой в виде буквы «Е», сложенной из кривой сабли и трёх кинжалов. Завершив приготовление письма, он дёрнул за один из шнурков, висящих по правую руку, и в комнате Кирилла зазвенел колокольчик — сигнал явиться в кабинет в отцу.       Младший Егоров не заставил себя долго ждать и вскоре вошел со стуком в дверь кабинета. Юноше было уже шестнадцать лет, и он был весьма хорош собой: строен и складен, хоть и не обладая внешностью атлета; со смазливым лицом, сочетающем в себе черты отца и матери, с горящими живыми глазами, обычно придающими определенной привлекательности, а в некоторые моменты, пугающие взором хищника; волосы у него были, как многие говорили, под цвет глаз — золотистого цвета, подстриженные, без косичек и хвостиков, под модную в мире причёску «a la Titus», которая была запрещена императором Павлом в России; одет он был в мундир подпоручика Семёновского полка.       — Вы звали меня, отец? — вежливо спросил младший Егоров. — Есть для меня поручение?       — Да, сын, — ответил Мирослав, подавая два письма, — мне нужно, чтобы ты доставил их: одно лично в руки королю польскому Станиславу Августу Понятовскому; другое — Николаю Зубову, он сегодня тайно вернулся в город. Отправляйся в экипаже Петра Александровича.       Кирилл молча взял оба письма и, почтительно поклонившись, отправился исполнять поручение.       — А мальчишка твой — бунтарь, — заулыбался Талызин. — Честно, я бы сам бы сейчас скинул с себя эти букли и косы, а затем постригся бы под французский манер и оделся во фрак. Правда, за такой поступок государь меня лишит своей высочайшей милости и отправит в ссылку, как несчастного старика Суворова, высмеивающего прусские порядки. Кстати, о чём, если не секрет, ты написал его зятю?       — О том, — ответил Мирослав, — что император сегодня велел князю Андрею Горчакову ехать в Кончанское к Суворову и сообщить от его имени, что фельдмаршал может вернуться в Петербург.       — Вот так неожиданность! Если государь снимает опалу с нашего лучшего военачальника, то нужно ждать военного похода. Прошлогодние победы генерала Бонапарта в Италии сильно тревожат нашего государя и не только его. Как по мне, то мы должны дружить с нынешней Францией, а не воевать против неё. Ты ведь знаешь, что в глубине моей душе живёт ярый сторонник республиканских идей.       — Который, при всём этом, с удовольствием пользуется милостью царствующего монарха.       — Верно подмечено.       Друзья расхохотались и поднялись со своих мест.       — Идём ужинать, Пётр, — сказал Мирослав, приглашая гостя пройти в столовую. — Анна, наверняка, уже там.       — Конечно, я ужасно голоден после вахтпарада.       Тем временем Кирилл, накинув на себя зелёную епанчу и надев треуголку, сел в экипаж Талызина и приказал кучеру отвести его к Мраморному дворцу. Карета, запряженная тройкой резвых коней, быстро помчалась по заснеженным улицам столицы и вскоре добралась до места назначения. Юноша потребовал остановиться на Дворцовой набережной, немного не доезжая до дворца.       — Дальше я пойду пешком, — сказал Кирилл, выпрыгивая из экипажа.       — Вам не будет холодно, барин? Где ваша шляпа? — спросил кучер, желая проявить заботу и получить за это награду. — Вон какой снегопад идёт и мороз давит. Оденьтесь теплее. Там в сундуке есть шинель Петра Александровича, которую он оставил у себя после отмены шинелей в прошлом месяце, а ведь почти два года военные ходили в них и холода не знали. Непростые нынче времена для служивых.       Молодому человеку было некогда слушать болтовню кучера, и он решил дать ему желаемый рубль.       — Благодарю за предложение, — ответил он, подавая серебряную монету, — но холод мне не страшен. Возвращайтесь обратно к особняку, а то уже близится час появления на улицах ночных патрулей.       — Храни вас Бог, барин! — воскликнул обрадованный кучер и погнал вперёд лошадей.       Когда экипаж скрылся в пелене падающего снега, Кирилл надел на голову капюшон епанчи и ровным шагом прошел остаток пути по набережной, а затем остановился напротив Мраморного дворца.       Это, безусловно, величественное здание с красивейшим фасадом, облицованным тридцати двумя сортами гранита, было построено в 1768—1785 годах по проекту архитектора Антонио Ринальди и предназначалось в качестве подарка императрицы Екатерины II-ой её фавориту Григорию Орлову, который так и не дожил до окончания строительства. После смерти Орлова, императрица выкупила дворец у его наследников и пожаловала своему внуку великому князю Константину Павловичу. В 1795—1796 годах в Мраморном дворце жил пленный лидер польских конфедератов Тадеуш Костюшко, освобождённый императором Павлом после смерти Екатерины. Теперь же этот дворец служил пристанищем для бывшего короля Польши — Станислава Августа Понятовского, в прошлом тамплиера, который недавно стал союзником ассасинов; после приезда короля жизнь в Мраморном дворце стала очень оживлённой, поскольку, помимо самого монарха, здесь обитали 167 человек придворных и 83 представителя свиты.       Оглядев дворец и убедившись в том, что никакой опасности нет, Кирилл перешел набережную, прошел быстрым шагом вдоль северного фасада дворца и свернул на Мраморный переулок, где внезапно столкнулся с человеком, который шел в обратном направлении; обычно всегда ловкий, юноша потерял равновесие и упал в снег.       Подняв глаза, Кирилл увидел крупную фигуру незнакомого молодого человека лет двадцати пяти со светлыми волосами, связанными в хвост красным шнурком; выправка выдавала в нём военного, хотя об этом можно было догадаться, взглянув на его синий иностранный мундир, длинный морской плащ и двууголку.       Незнакомец, который был выше Кирилла на полголовы, подал ему руку и помог подняться на ноги.       — Юноша, — обратился широкоплечий незнакомец, говоря с небольшим английским акцентом, — нужно смотреть вперёд, когда идёте по улице.       — Прошу меня извинить, — поспешил оправдаться виновник. — Я очень спешу и не заметил вас.       — Извинения приняты. Пожалуйста, я вас больше не задерживаю.       Кирилл и иностранец обменялись почтительными кивками, и оба быстрым шагом пошли своей дорогой. На середине переулка, молодой ассасин остановился и обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на незнакомца, но тот уже вышел на набережную и запрыгнул в карету, которая сразу умчалась в сторону Зимнего дворца.       После этой встречи, шестое чувство, которое подвело Кирилла перед столкновением, теперь внезапно ожило и показывало на снегу следы незнакомца: они как раз начинались в том месте, где была потайная дверь во дворец, сделанная по приказу императрицы Екатерины для тайных посещений своего фаворита.       «Хм, этот британец, очевидно, был у короля и посещал его инкогнито», — подумал Кирилл, надавив на одну из мраморных плит в фасаде дворца.       Раздался щелчок, и механизм поднял мраморную плиту, открыв потайной проход во дворец.       Войдя внутрь здания, юноша потянул за рычаг на стене, и плита снова опустилась; он оказался в кромешной тьме и стал использовать ястребиный взор, чтобы продвигаться дальше; шестое чувство продолжало высвечивать следы незнакомца, уходящие дальше по коридору и винтовой лестнице.       Добравшись до второго этажа, Кирилл дёрнул за другой рычаг и открылась потайная дверь, ведущая в зимний сад, хотя правильнее было бы назвать его садиком, поскольку там росли только пять яблонь и столько же вишнёвых деревьев. В середине этого помещения, между двумя колоннами находился небольшой фонтан, в котором успокаивающе журчала вода. Между фонтаном и тремя арочными окнами, возвышающимися до потолка, под сенью вишнёвых деревьев были поставлены два кресла, обитые красным бархатом, разделяемые небольшим чайным столиком, на котором стояли два хрустальных бокала наполовину заполненные вином.       На одном из этих кресел, повернувшись лицом к окнам, молча сидел король Станислав Август Понятовский. Могло показаться, что он пристально следит за тем, как по освещённому фонарями двору уныло шагают караульные, но это было совсем не так.       — Ваше величество, я к вам… — обратился Кирилл, подойдя ближе к королю, но внезапно остановился, увидев потускнувшие глаза монарха и бледное лицо, покрытое желтыми пятнами.       Король был мёртв.       Юноша простоял в раздумье несколько секунд, а затем подошел ближе к мертвецу.       — Покойтесь с миром, ваше величество, — произнёс он, закрывая монарху глаза.       Тут он бросил взгляд на бокалы с недопитым вином и использовал ястребиный взор: шестое чувство показало, что в обоих бокалах находился яд; следы британца, которые продолжали высвечиваться, подходили как раз к другому креслу.       «Станислава Августа отравили», — размышлял Кирилл. — «Англичанин распивал с королём отравленное вино. Или он не пил?»       Подойдя к столику, он осторожно взял бокал, стоящий напротив пустующего кресла и тщательно осмотрел его. На бокале были отпечатки пальцев и губ, которые светились аналогично следам. Не было сомнений в том, что недавний гость короля тоже пил отправленное вино. Тогда почему он вышел из дворца живой и здоровый?       Раздумывая над этим неожиданным обстоятельством, Кирилл вернул бокал на место и уже собирался уходить, но внезапно почувствовал головокружение и едва не свалился с ног, успев ухватиться за спинку кресла. Шестое чувство словно взбесилось, высвечивая ярким светом всё помещение и когда этот свет, видимый только юному Егорову, погас, то перед его глазами появилось видение из совсем недавнего прошлого.       В видении король сидел в кресле ещё живой, улыбаясь слегка натянутой улыбкой своему гостю, и держа в руках полный бокал вина. Сам гость, тот самый британец, встреченный позже Кириллом в переулке, заискивающе одаривал монарха улыбкой на излучающем харизму и властность лице, украшенном пронзительным взором серых глаз. Он сидел без плаща и двууголки, поэтому в видении юноше удалось лучше разглядеть этого человека, а также заметить, что при посещении на столике стояла бутылка с отравленным вином, выпитым уже на треть.       — Право, Уильям, — обратился монарх к гостю, отпив из бокала немного вина, — вы принесли мне очень ценный подарок. Какое прекрасное вино! В последнее время стало практически невозможно найти хоть одну бутылку хорошего тосканского вина и всё из-за этого генерала… как его там…       — Бонапарта, ваше величество, — ответил британец, тоже сделав глоток вина. — На данный момент я считаю его самым опасным человеком в Европе. Он пытался заполучить одну вещь, которую не следует иметь при себе подобным ему тщеславным людям.       — Вы о Яблоке Эдема? — выпучил глаза от удивления король. — Но ведь орден не может допустить подобное?       — Орден считал, что артефакт находится у ныне покойного короля Людовика, а революция во Франции была задумана и профинансирована британскими тамплиерами только для того, чтобы заполучить Яблоко, но мои предшественники потеряли контроль над ситуацией, и теперь нам предстоит исправлять ошибки прошлого. Потом оказалось, что Яблоко было скрыто в храме Предтеч в Сен-Дени, а у короля был лишь ключ от храма. Наполеон почти заполучил Яблоко, но его опередили ассасины, хоть какая-то польза от них.       — Вы так открыто говорите мне о таких тайнах, Уильям, — после небольшой паузы произнёс Станислав-Август, — о каких даже нельзя вспоминать.       — Я вам доверяю, ваше величество, — коварно заулыбался гость и осушил бокал вина наполовину. — Ведь вы, хоть и отошли от дел, всё равно остаётесь ревностным сторонником идей и целей истинного ордена тамплиеров.       — Безусловно, друг мой, — ответил король и вновь натянуто заулыбался, но в его глазах виднелось некоторое замешательство, вызванное пугающим выражением лица собеседника.       Чтобы скрыть своё смятение и страх, король тоже приложился к бокалу, отведя взгляд от британца, и выпил половину, затем поставив его на столик.       — Да-да, — продолжал говорить Уильям и тон его становился всё более наигранным и язвительным, — вы преданный человек. Вы ни за что на свете не предадите наш орден, помня о тех людях, которые возложили корону на вашу голову и тех, кто низверг вас с трона.       Король внезапно задрожал и побледнел, то ли от страха, то ли от действия яда.       — Ой, простите, ваше величество, — извинился гость, словно вспомнив о чём-то, что забыл сделать.       Он достал из внутреннего кармана небольшой чёрный флакон, из которого он демонстративно выпил глоток неизвестного напитка и причмокнул от удовольствия.       — Что это? — спросил изумлённый Станислав Август, наблюдая за действиями британца.       — Противоядие, ваше величество, — спокойно ответил Уильям и снова заулыбался.       — Противоядие? — переспросил ошарашенный король, выпучив наполненные ужасом глаза.       — Да, ваше величество, это противоядие от смертоносного яда, который есть в этом прекрасном вине.       — Господи! — воскликнул монарх, ощущая на себе действие яда. — Смилуйтесь, Кенуэй!       — Скажите мне имя, — произнёс Уильям, теперь уже самым серьёзным тоном. — Скажите имя, и я дам вам противоядие — вам сразу станет легче. Один глоток и яд будет нейтрализован.       — Какое имя? — прохрипел король, начиная задыхаться.       — Имя того ассасина, с которым вы вели переписку.       — Я ничего… не знаю.       — Вы нас предали, ваше величество. Я бы понял, если бы вы переметнулись к нашим врагам внутри ордена, но вы шпионили для ассасинов — такое не прощается. Предательство карается смертью, но у вас есть шанс всё исправить. Скажите мне имя, и я пощажу вас.       — Нет… — монарх говорил из последних сил, а тело его уже сводила предсмертная агония.       — Неужели вы так преданы ассасинам, что даже в объятьях смерти не желаете выдать их? За что вы умираете, ваше величество? За Кредо? За ассасинов?       — За свободу от вас… — прошептал король и сделал последний вздох.       Когда монарх затих, Уильям встал и подошел к нему, дабы удостовериться в том, что он мёртв.       — Сохранение убеждений и настойчивость, — произнёс он, не нащупав пульса у короля, — даже перед лицом смерти. Да, именно за это я иногда испытываю уважение к ассасинам.       Взяв со стола недопитую бутылку и положив её во внутренний карман мундира, британец накинул на себя плащ и двууголку, а затем выскользнул в секретный проход.       Видение Кирилла окончилось, и он снова оказался в этом же саду, наедине с мёртвым королём.       «Что это было? Как я смог?» — спрашивал сам себя юноша. — «Мастер Тамура о таком не рассказывал. Видеть секунды будущего, а теперь и недалёкое прошлое… Так, пора уходить».       Шестое чувство снова помогло Кириллу, он успел забежать в проход и закрыть потайную дверь, буквально за секунду до появления в саду прислуги и придворных, обеспокоенных долгим отсутствием короля.