Flashback
Кто бы мог подумать, что чужие вопли могут быть приятны для чужих ушей? Моё лицо утыкается о глухую железную опору, а тело, скорее теперь оболочка, вжимается в стену. Множество ударов приходится в живот. Я попросту истекаю кровью, корчась от накатившей боли. Тяжёлая рука задевает алую мягкую щёку, и та, точно вспыхивает. Нога обидчика резко покрывает собой всё туловище, нажимая под дых и сдавливая кровеносные сосуды, жизненно важные артерии. Веки тяжелеют, становится труднее дышать - искаженное сознание даёт понять, что я за гранью реальности, но не исчезаю, как вы бы подумали, нет, просто я отключаюсь, и виной тому - вопли с примесями крови и дикая всепоглощающая боль.End Flashback
Девушка безмолвно опустила голову вниз, до крови закусывая губу. Что предпринять в такой щекотливой ситуации она, к сожалению, понятия не имела, а лгать - безбожно лгать, заверяя Пашу в "сладкой" правде, которая на самом деле больше походила на дешёвый спектакль, ей никак не хотелось. Минуты как назло тянулись неумолимо долго, заставляя блондинку паниковать: глаза малахитового оттенка медленно, но уверенно наполнялись солёной жидкостью — эдаким проявлением женской слабости, метаясь из стороны в сторону, губы слегка подрагивали, слаживаясь тонкой линией. Антонова ясно понимала, что за всё сказанное, что так стремительно заполоняло все клетки организма, ей придётся дорого заплатить, выслушивая тираду о самоуверенности и непостижимой вредности; но самым страшным кошмаром, пожалуй, был тот вариант, что Вершинин до конца дней своих станет винить себя за произошедшее. Ощутив, казалось бы невесомые прикосновения, Аня готова была закричать от ужасающей боли, накрывающей её хрупкое тельце, но она держалась, всем своим видом показывая свою нерушимость перед временным, но шквальным недугом.***
— Аня, а теперь рассказывай! — настойчиво говорил Вершинин. — Нет! — сказала, будто отрезала девушка. По правде говоря, её и саму порядком истерзали все недоговорки и прочие бессмысленные тайны, ведь в этом, как убедилась сама Антонова — Паша не подведёт, но Аня попросту страшилась правды, ценой в трудно добивающееся доверие. — Ну, я жду! — грубо заявил блондин, плотнее прижимая Аню ближе. "Меня застали врасплох, но надо действовать, желательно безошибочно!" — ураганом пронеслось в голове. Не найдя иного, более разумного способа выкрутиться из неловкой ситуации, Антонова прильнула к его губам. Павел не отталкивал настойчивые ласки с её стороны, не пресекал и нежностей, исходящих от ловких движений её крохотных пальчиков, но не торопился отвечать, равнодушно сжимая кулаки. Столь романтический момент был замечен местным милиционером, который яро сражался с развратом на улицах оживленной Припяти. POV Аня. Чувство моральной униженности, некой подавленности кровожадно разъедает моё нутро, взамен отдаваясь лишь нестерпимым потоком боли и необъяснимости. Уверенно примыкаю к губам Паши, сладостно растягивая нелепый поцелуй. В ответ — равнодушие. Изо всех сил стараюсь обратить внимание на себя, вырисовывая незатейливые узоры на гладкой спине парня и, словно умалишённая, прижимаясь ближе. Внезапно ощутимая боль, где-то в пределах живота напоминает о своём существовании. Признаюсь честно, страсть, точно наркотик — опьяняет, не предоставив возможности насытиться ею сполна, и ты, будто находишься на краю пропасти: шаг вправо — бесповоротная смерть, шаг влево — аналогично... Шорох за спиной, вынуждает оторваться от робкого, перестающего в нечто большее поцелуя. — Прошу прощения, уважаемые! — обращается подошедший. — Мы что-то нарушили? — недоумеваю я, вжимаясь всем нутром в Пашу. — Вообще... — он замолкает, пытаясь подобрать слова, — да, закон под номером 369 УССР: "Проявление интимных отношений в общественном месте" — Приносим извинения! — встревает Вершинин, с укором посматривая на меня. Милиционер, отдав честь, скрывается из поля зрения, а мы загадочно молчим, крепко взявшись за руки. Мы, мягко говоря, ошеломлены обустройством сего государства, однако лишь изредка переглядываемся, открывая новые границы неизведанного нам мира. — Так, ты скажешь, всё-таки? — Не сейчас, Паш, не время! Далее, погуляв ещё немного под открытым небом, мы утомились, вальяжно развалившись на одной из близстоящих скамеек. — Аня, Паша? — спросил пожилой мужчина, окидывая нас взглядом. Потёртые брюки, отлично отглаженная рубаха, без единого изъяна, уложенные на бок кудри и голос... пронзительно знакомый голос — нежный баритон, доставшийся мне от отца... — Не может быть! — шепчу я, чуть ли не падая на ошарашенного Пашу.***
— И какой исход возможен? — сосредоточено интересуется Вершинин. — Меня не существует в вашем мире, так, Сергей? — Так...дочка! — отделяя каждое слово, пробормотал отец. — И, что станет с нами? Последнее, что мне удалось расслышать перед накатившей слабостью изнеможенной плоти было: — Либо вы переноситесь на точку отсчёта, либо — смерть Ани, не иначе...