Не такой, как все

Признание оказалось неожиданным. Не то, чтобы Дженсен не видел, как зачарованно смотрит на него этот почти незнакомый альфа - а просто не ожидал, что вот так прямо и вот так сразу. Потом Джаред сразу убежал, и Дженсен был даже ему благодарен - нужно было подумать. Собрать себя по кусочкам, посмотреть, как теперь жить, как вообще жить. Джефф все время бубнил успокаивающе, мол, ты жив, и это уже чудо, и я придумаю что-нибудь, чтобы облегчить твое состояние, посмотри, тебе уже лучше. Лучше. По сравнению с подвалом, конечно, лучше - то время вспоминалось какими-то кусками, обрывками, полными выворачивающей боли и невыносимого ужаса - что творится с телом, и главное - с головой, он так боялся сойти с ума, больше всего боялся именно этого. С телом, даже искалеченным, еще можно жить - ты есть, а когда взрывается мозг - тебя просто нет. Нет ничего, какие-то вялые обрывки плавают в киселе, который булькает вместо мозга, обрывки воспоминаний, обрывки желаний, слов. Одно время он не мог вспомнить свое имя. Лежал там прикованный к трубе в своей блевотине, в испражнениях, и трясся от ужаса, потому что не мог вспомнить свое имя. По сравнению с этим состоянием он сейчас просто отлично себя чувствовал. Но - Джаред не понимал, даже, наверное, и Джефф не понимал, каково это - быть все время подвешенным в воздухе - когда колбасит постоянно, он научился прятать всплески ужаса, растерянности, дезориентированности, ему казалось - если затаиться - все пройдет, все как-то уляжется, все потихоньку придет в норму - само собой. В какой-то мере - срабатывало, а еще Джефф говорил - твой организм перестраивается, он сам себя лечит, не будем ему мешать, получается что-то новое, Дженсен это... необыкновенно! Я никогда такого не видел, но ты так быстро восстанавливаешься. Особенно когда Джаред... Заикнувшись про Джареда - Джефф затыкался, а Дженсен при упоминании альфы моментально начинал сучить, делал каменное лицо, называл Джеффа Морганом, и требовал отдать ему вещи и отпустить, после долгой перепалки называл Джеффа садистом, экспериментатором над живыми людьми, обещался подать на него в суд, требовал не упоминать при нем какого-то Джареда, и через минуту спрашивал - не пришел ли он? Поорав и успокоившись, Дженсен с ужасом вспоминал, что наговорил, неловко пытался извиниться, а Джефф, сволочь, говорил, что он и раньше был не подарок, так что ему не привыкать. Но Дженсена пугали эти перепады настроения, ярость, сменяющаяся унынием, и ладно бы только настроение, это было внешнее - его пугали появившиеся новые желания, которые теперь, после слов Джареда - «ты такой и есть - альфа и омега и всегда таким был!» - навевали не слишком обнадеживающие в плане самоуспокоения воспоминания. Он вспоминал всех своих бывших, силился вспомнить, и не мог, омеги сливались в один длинный ряд клонов, более менее похожих - тонкие, рыжие, смешливые или молчаливые, стервозные или покладистые - они приходили и уходили, некоторые сразу, некоторые держались дольше, один продержался даже полгода, и Дженсен начал подумывать о женитьбе, но внезапно его озарило, как усовершенствовать прибор Гернии, и он забыл на неделю обо всем, ночевал в офисе, а когда пришел домой, увидел пустой шкаф омеги и записку: «Ты не супер-альфа. Ты мудак!» Может быть, и мудак, а может, ему просто скучно было с омегами. Теперь, когда при воспоминании об одном конкретном альфе - спасибо, Джефф, чтоб ты сдох - он чувствовал странное томление, он гораздо больше сочувствовал омегам, еще бы - теперь он на своей шкуре знал, как действует чертов альфа, если не противен омеге. Запахи стали восприниматься по-другому. Джефф, например, пах хорошо, но не возбуждающе, возможно, дело было в его восьмидесяти единицах уровня А, крепких, но недостаточных для Дженсена, а вот Джаред ... черт бы взял этого Джареда! Джаред пах восхитительно. И что-то происходило с Дженсеном в его присутствии - какое-то, мать его, «внутреннее трепетание». Тело реагировало. И это было пугающе, Дженсен злился, и одновременно томился, и знал, что злость - это от его собственного уровня А, который подталкивал его или сразиться с этим альфой или прогнать, а омега - требовал немедленно и с восторгом подчиниться ему. Так что большую часть времени в его присутствии Дженсен боролся с собой, чтобы не выкинуть что-нибудь, и теперь, когда Джаред ушел - у него была передышка. Но как же он заскучал. Одно было хорошо - одурманивающее влияние Джареда оказалось нейтрализовано, мозги немного встали на место, ну как - насколько возможно было после всего, что случилось - и Дженсен начал думать о будущем. Джефф сперва недоверчиво поглядывал на него, разом вдруг угомонившегося, даже обеспокоенно спрашивал, все ли с ним хорошо, но Дженсен отмахивался беззлобно - тебе нужны истерики? А потом осторожно обрадовался, и даже намекнул, что Дженсену, в общем, можно уже готовиться выходить в мир. Хотелось увидеть Джареда - не в больнице. Посмотреть на него. Будет так же рвать от него и так слабую крышу? Или это не от Джареда было, а потому что он еще не перестроился тогда? Вспомнить - сверить воспоминания - такой ли он на самом деле, как казался ему в полубредовом состоянии, и что делать, если так и есть. Нужен ли Джареду неуравновешенный парень, застрявший между альфой и омегой? Джаред ведь не понимает до конца, как ему тяжело, как трудно удерживать себя не только от эмоций - удерживать себя от сумасшествия. Это стало идеей фикс, личной страшилкой, такой страшной, что он побоялся ею поделиться даже с Джеффом, потому что если озвучишь - оно может случиться? Или наоборот - нужно рассказать, но... только одному. Это было самое важное. и Дженсен не решил пока, как будет действовать, нужно было сперва посмотреть на Джареда. Еще немножко болело сердце, почему-то Дженсен видел во сне Джареда рядом с каким-то белобрысым парнем, они ржали, пили вместе пиво, и что-то весело обсуждали, и во сне непонятно было - омега этот симпатяга или нет. Дженсен выяснил, что Джареда в городе нет, но искать его не стал - пока нет. Может быть, так даже лучше - уговаривал он себя. На самом деле - он просто боялся - разочароваться? Ему захотелось проверить себя, посмотреть, как теперь будет реагировать его тело на других, запахи, влечения, мысли, желания - все казалось новым, пугающим, жутковатым, и с каким-то даже отчаянием он бросился в загул. Все оказалось не совсем так, как он предполагал. Он думал, влечение омег ослабнет, но нет, омеги проявляли к нему повышенный интерес. Альфы перестали реагировать на него враждебно, но выглядели слегка озадаченно. Они чувствовали еще что-то в нем - не только омежье - и не могли понять, в чем дело. В итоге получалось, что он стал каким-то чертовым гамельнским крысоловом поневоле, какой-то ходячий унисекс с зомбирующим эффектом, и снять кого-то не представляло никакой сложности. Стоило только посмотреть и улыбнуться, и выбранный объект шел к нему с глупой улыбкой и невнятным восторженным бормотанием - словно намагниченный. Нет, Дженсен не пользовался слишком уж нагло появившейся новой неотразимостью, он подбирал с виду искушенных партнеров, и уединившись с ними, иногда с парой, иногда с одним, однажды их было пятеро - исследовал со страстью экспериментатора свои возможности. Он перепробовал все, до чего дотянулся - познакомился со шлюхами обоих полов, проник в закрытый клуб, поучаствовал в сессии сабом, подчиняясь омеге, а потом ее трахнул, потом омега выебала его, скованного, голого, предварительно растянув перед толпой на сцене здоровым хуем из фиолетового пластика, потом он в куче тел трахал кого-то, и в него всовывался чей-то член, он побывал и домом, и продержался дольше, и саб-альфа ему нравился, особенно как он стонал жалобно, и просил - трахни меня, мой господин - но ничего не могло утолить его отчаянную жажду, никуда не девалось ужасное, невыносимое одиночество. Это было странно - получать все, но в итоге чувствовать, что наелся дерьма, и это «все» - не то, и хотелось сдохнуть от тоски. Джаред вернулся в город, когда Дженсен был уже на грани отчаяния. Потребовалось определенное мужество назначить Джареду свидание. В ресторан он заходил, ног под собой не чуя, уже издали чувствуя - там, сидит и ждет, и ждет уже давно, и его волнение мягкой лапкой гладило сердце, Дженсен - вот странность - успокаивался. Не было никакого дурманящего эффекта от Джареда, наоборот, тот словно обнимал его и утешал. Пока шел, выглядывая своего альфу - ощущал, что с каждым шагом становилось легче - будто окутывало со всех сторон мягким одеялом, и хотелось быстрее - бежать к нему - но Дженсен нес себя, как король, и когда сел за столик, даже не посмотрел на бесстыдно сияющего Джареда. Страшно смотреть. Посмотришь - и он все поймет, увидит душу до донышка, мятущуюся, злую, несчастную, увидит - захочет ли принять? Расскажешь ему - примет ли его боль, его опыты дурацкие над собой, над другими - как далеко он может пойти в желании найти нужное, еще бы знать, как оно зовется, без чего так пусто. Все равно пришлось посмотреть - неудержимо тянуло, и как же легко оказалось - утонуть в любви, в тепле, в радостном ожидании Джареда - и в заранее выписанной ему индульгенции за все грехи. Дженсен неприлично напился в этот вечер - целеустремленно нажрался, ему казалось, он обязательно должен рассказать все, а без выпивки никак, но Джаред - не стал корчить из себя ревнивца, и вообще, обидно не слушал, или так казалось? Когда Дженсен чуть не упал со стула, Джаред просто схватил его, и утащил к себе, увел сперва в машину, пока Дженсен исповедовался, потом извинительно улыбался и говорил - чувак, я бы понес тебя на руках, но колено - потом пытался вежливо заткнуть поцелуем - Дженсен оттолкнул его с трудом, на самом деле, ему потребовалось титаническое усилие приложить, чтобы оторваться от джаредовых губ, но зато он вспомнил в процессе поцелуя главное, самый главный свой страх, даже больший, чем страх одиночества. С снова попытался рассказать, не сознавая, что лежит раздетый на кровати Джареда, в его огромной как футбольное поле кровати, и Джаред почему-то слушает внимательно - совсем не так, как про его любовные похождения. –... страшно, так страшно. Меня будто через мясорубку, и в голове каша. И Джефф, ну, Морган - говорит, течка... у меня. Течка будет! Господи. И можно съехать, я не знаю, можно вообще конкретно съехать просто от одной мысли, что мне... Я боюсь, не хочу. И тебе - оно тебе надо? Я же сумасшедший. Проговорил - высказал вслух, и судорожно втянул воздух, мгновенно трезвея, и приходя в ужас - что наговорил, и что делать теперь, как все исправить, но Джаред - он вдруг навис над ним, закрывая собой - просто обнял со всех сторон, прижимался тихонько, ласково, осторожно, не задавливая своим немалым весом, и уговаривал тихо: – Нет-нет, нет, не пугайся, ты же... ты ни в чем не виноват, сколько раз тебе говорить - я не уйду, люблю тебя, и ты не сумасшедший, и - слышишь меня? - с тобой все будет хорошо. Поцеловал тихонечко, осторожно, и на этот раз Дженсен не оттолкнул, вцепился в Джареда как утопающий, руками-ногами, притянул к себе, напряжение, страх, ужас - все смыло как волной, и вовсе не хотелось трахаться - хотелось просто врасти, влезть под кожу Джареду. Никуда-никуда не уходить, никогда. Потом он как-то заснул незаметно, нежась в окружающей его заботе, а проснувшись, уже трезвый, и с совершенно ясной головой - деловито осмотрел из под тяжелой руки Джареда огромную спальню и решил, что вполне сможет здесь жить.