***
- Так это вы называете себя великой нашей страной, Францией? – грузный незнакомец втиснулся в дверной проём и теперь, отдуваясь, яростно оглядывал Франциска, возлежавшего на оттоманке. - До вас никто в том не сомневался, - просто заметил Бонфуа и не подал виду, что разражён свалившимся на его голову грубияном. - До меня были короли. А они глупые, ограниченные и пустые люди! – прорычал незваный гость и гневно сжал кулаки. - А кто же вам, мсье Робеспьер, сказал, что вы выдающийся, умный и исключительный? - Я же не называл своего имени… - оторопел гость. - Мне не нужно ваше имя. Я Франция, - произнёс Франциск, гордо выпрямился и поднялся с ложа. – Умерьте пыл, апоплексический удар вам не грозит, а вот отвращение страны обеспечено. Думаете, упрятали Людовика и Марию-Антуанетту в тюрьму, так я сразу и весь ваш? Ошибаетесь. Я вас уже ненавижу. Всем сердцем и всей душой. Подойдя ближе, Франциск заметил капельки пота, катящиеся по красному лицу революционера. - Бойтесь гильотины, - издевательски улыбнулся Робеспьер, пытаясь скрыть потусторонний страх, который наводило голубоглазое воплощение родины. – Орудие мщение не оставит крамоле ни единого шанса. - Чего и вам советую, - не преминул ответить Франция. – Чтобы угрожать стране, большого ума не нужно. А вот чтобы великовозрастную страну не послушаться, нужно быть просто безумцем. Идите прочь! Робеспьер попятился, но поклялся, что Франциск ещё насладится всеми прелестями каталажки. «Даже не сомневаюсь», - подумал Бонфуа и впервые в жизни почувствовал, что свобода, равенство и братство порой просто красивые слова.***
Бастилия была разрушена, на её обломкам танцевали простолюдины, но для Франциска всё же нашли подходящую тюрьму. Просто заперли в Версале, милостиво разрешили смотреть на всё, что происходит, но всяческое действие запретили, связав по рукам и ногам ограничительными документами. Генеральные штаты, Учредительное собрание, якобинцы, террор… Исход был ясен заранее только самому Франции, настоятельно советовавшему Робесперьеру всё же почитать сборник катренов Нострадамуса. Революционер каждый раз в ярости выбегал из покоев и требовал немедленно гильотинировать, четвертовать и колесовать (желательно, всё вместе и сразу) того белобрысого ублюдка из бывших королевских прихвостней. Но подосланные убийцы лишь зачарованно смотрели, как сталь отскакивает от холёного тела. Людишки копошились, царапались, дрались за место под солнцем и не утруждались возможностью поинтересоваться у своей страны, что же он думает по поводу разразившейся кровавой грозы. Быстро и чётко падает лезвие, никому не сбежать от холодной стали гильотинного ножа. Внезапно Франциск вспомнил, как легко в своё время оплёл интригой своего злейшего врага, Англию. Юный воспитанник Кёркланда, начитавшись ранних воззваний самого почтенного просветителя Бонфуа, загорелся идеей свободы. Да так загорелся, что вознамерился начать войну против старшего товарища. Франция от души потешался, наблюдая развитие этого фарса. Англия, взволнованный и осунувшийся, предлагал Америке соблазнительные условия, при которых они останутся братьями, несмотря ни на что, а получив отказ, часами ревел белугой и требовал жестоко и беспощадно громить упрямца. В такой карточной партии как никогда полезно шулерство, пусть даже и со стороны третьего, но вполне заинтересованного лица. И Франциск предложил Альфреду свои козыри, которые заокеанский простачок схватил, счастливо улыбаясь и рассыпаясь в благодарностях. Дело было решено. Коварство приятно грело истерзанную душу. «Свобода, равенство и братство, Франция! – кричал юный Америка. – Я обязательно сделаю всё именно так, как ты учил!» Но Франциск бледнел, нервно смеялся и переводил разговор на экономические темы. «Уймись, заполошный, - думал он, ощущая нечто похожее на раскаяние. – Свобода ещё покажет тебе свои лица». Уж не воздаяние ли теперь пришло? И свобода явилась не сильной молодой девушкой, дающей миру надежду и любовь, а чёрной старухой, несущей смерть и голод?***
Людовик XVI и Мария-Антуанетта, Дантон и Робеспьер гильотинированы, Марат убит безумной Шарлоттой Корде, казнён даже химик Лавуазье. У Франциска кружилась голова. От обилия пролитой крови нестерпимо ныла каждая жилка, словно вены вскрыли ему самому и понемногу выпускают жизнь капля за каплей. Но Франция ждал спасения, поглядывая на книгу Нострадамуса, упрятанную на самую дальнюю полку, дабы не поддаться искушению. Во сне ему явился шестикрылый ангел и осенил благодатным крестом, возвещая выздоровление от революционной оспы. Франция долго стоял у распахнутого окна в одной рубашке и вдыхал холодный воздух зачем-то переименованного в брюмер ноября. На следующий день в звании консула на верность своей великой стране присягал корсиканец Наполеон Бонапарт.