Цепи судьбы

       Стоять и приветствовать народ в такой компании было, по меньшей мере, неожиданно. Англия скалился так, будто вообще не умел улыбаться, Россия представлял собой торжество безмятежности, словно мыслями был очень далеко, а он, Франция, дёргано крутился то в одну, то в другую сторону, ожидая хоть какой-то поддержки. Увы, приходилось просто махать толпе, изображая торжество, и милостиво улыбаться. Франциск печёнкой чувствовал, что ввязался во что-то страшное, грозящее серьёзнейшими последствиями. Но с недавних пор он решился напрочь отказаться от всякого следования инстинкту самосохранения и тяжёлым предчувствиям. Он должен жить, и жить своей жизнью, а не резко вилять, ощутив укол подсознательного понимания. Поэтому продолжал обольстительно улыбаться толпе, ощущая себя на краю разверзающейся пропасти. Союзники не собирались делиться своими планами относительно дальнейшего совместного будущего, а Франция решил даже не спрашивать об этом.        Грянула война, предугаданная всеми; только ленивый, а таких среди стран маловато, не считал нужным бросить встревоженный взгляд на соседа и быстрым, незаметным движением ткнуть в сторону объединенной Германии. Франциск только пожал плечами: всё к тому шло, рост мощи не мог быть бесконечным, в конце концов, Людвиг, подзуживаемый своим неугомонным братцем, должен быть проявить агрессию. Словно овчарка, которой по тысяче раз на дню показывают кусок свежего мяса и человека, который это мясо выдирает прямо из пасти. И вот когда мучитель в очередной раз входит в клетку без приманки, собака делает решительный прыжок. Окровавленного куска плоти нет, а обнажённое горло мучителя так призывно манит, что челюсти сами ищут бьющуюся под натянутой кожей артерию. Резкий крик, рык овчарки – и дело кончено. Возможно, никто даже не страдал, всё закономерно. На боль любое существо привыкло отвечать болью, будь то животное, человек или страна.        «Встречай Германию на границе», - приказал Англия и исчез в водяном вихре.        Но Франция, отбросив всякие сомнения и глупые, как ему казалось, советы, выдвинулся к Бельгии. Такого напора Тройственного союза он не ожидал… Пришлось отступать, да так, что за спиной уже мелькнули окрестности Парижа. Англия грязно ругал француза, а Россия, ни слова ни говоря, отправился на помощь. Брагинский разжал железные тиски у горла Франции, дал ему спокойно вздохнуть и собраться с силами. Но ядовитое жёлто-зелёное облако, накрывшее позиции французов, вновь приблизившихся к Германии, вытрясло из Бонфуа остатки разума.        Отравленное сознание освободилось от оков воли, и Франциск, как и раньше, увидел яркие картинки. Вот Россия, охваченный красным пламенем, пытается разорвать свою грудь, вот Англия, замерший над шахматной доской, одной рукой рисует план разделения территорий бывшего союзника, вот Германия, поверженный и униженный, сверкая мрачными глазами, обрастает новой гладкой бронёй и становится неуязвим. А вон несчастный Польша, мечущийся между изрыгающим пламя стальным драконом с выбитыми на чешуе чёрными крестами и яростным ярко-красным лесным зверем, скалящим длинные клыки и обнажающим острые загнутые когти. И почему-то Америка, корпящий на чертежами неведомого механизма и хитро взирающий на карту Японии. И сам Япония, с тела которого, покрытого язвами, клочьями сходит кожа; Хонда не может даже плакать, он тихо стонет, ожидая конца страданий.        Справившись с болью тела и души, Франциск не находил себе места. Россия устраивал на фронте бессмысленные, но поистине геройские прорывы, а затем провалился в пучину революции. «Вот он, красный зверь…» - подумал Франция, глядя, как мечется и тяжело разрывается между прошлым и будущим Брагинский, то поднимая, то отбрасывая подальше кумачовое знамя. Англия тихо шептал на ухо:        - Россия слаб, мы можем добить его…        - Или он добьёт нас, - заметил Франция. – Ранен он в сердце, но далеко не убит…        - Не думаю, - прошипел Кёркланд. – Такая территория ему совершенно не нужна. Более того, не подвластна. Возьмём по кусочку, он даже не заметит.        - Бред!        - Подпиши, - чеканя слова, потребовал Англия и протянул заранее подготовленные документы. – Если боишься, так и скажи. Но, напоминаю, ты всё ещё связан со мной обязательствами, поэтому должен будешь поддержать интервенцию. Иначе я сначала заберу твои земли, а Брагинским займусь уже на десерт.        Франциск поставил свою подпись на бумаге. Ничем хорошим это не закончится, впрочем, как всегда. Англия ринулся на север российских территорий, а заодно завёл отношения с Японией, в надежде, что тот тоже не откажется от кусочка лакомого пирога, но интервенция проваливается. Поблуждав в районе Мурманска, попытавшись взять Владивосток и потерпев обескураживающее поражение на ровном месте, Англия отказался от своих начинаний и возвратился домой. Чёрт его знает, что хранит этого Россию…        Из дыма и пепла появилась коммунистическая страна. Водружала она всюду свои кровавые флаги и вид имела устрашающий.        Но всё так же открыто подошёл новый Брагинский к Франциску и тихо сказал:        - Ты меня не бойся. Не желаю я тебе зла.        - Верю, - признал Франция, разглядывая спокойное лицо недавнего союзника.        - Я изменился, но память моя всё та же. Надеюсь, и ты вспомнишь, о чём тебя просил Российская империя, - шепнул Иван и отошёл от Бонфуа, понукаемый властным взглядом Ленина.        Франциск помнил. Он принимал бегущих к нему русских и каждый раз удивлялся, что эти люди любили и ненавидели свою страну в один и тот же момент. Они улыбались Франции, просили у него убежища, но часто на предложение принять гражданство отвечали резко: «Мы люди Российской империи и больше никем быть не хотим». Как, например, Иван Бунин…

***

       Сухой человек с живым, нервным лицом шёл по улицам Парижа. Франциск, сидя за столиком в одном из кафе, с интересом наблюдал за этим господином. Было в нём что-то необычное, совсем не французское, и точно, незнакомец обратился к своей даме по-русски:        - Вера, давай остановимся. Уж больно вид хорош.        - Конечно, дорогой, - согласилась дама, и пара присела за столик.        Официант обратился к гостям, как к старым знакомым.        Франциск поманил молодого человека пальцем и осведомился:        - Кто сей господин?        - Мсье Бонфуа, это русский поэт Бунин. Он путешествует вместе со своей женой.        - Очень интересно… Передайте им от меня бутылку вина.        Вера испуганно обернулась, когда услыхала о подарке от неизвестного человека, Иван же только прищурился. Франциск подошёл и учтиво представился. Бунин поглядел на щеголеватого француза и прямо спросил:        - Вы ведь Франция? Только не юлите, я этого очень не люблю.        - Да, мой друг, вы очень догадливы.        - Да что там… С Ванькой много общался, а он любитель о друзьях своих рассказывать. Узнал вас, значит… Да только Ванька мой не тот, ой, не тот… Плешивая псина мозги ему забил, о светлом будущем рассказывает, - Бунин в сердцах сплюнул.        - Знаете, даже у меня некоторые считают, что Ленин – гений, - Франциску стало интересно, что скажет по этому поводу поэт.        - Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей, а среди бела дня спорят: благодетель он человечества или нет?* Позвольте, я не готов принять его злодейство.        - Справедливо, - заметил Бонфуа и поглядел на часы. – К сожалению, я не могу побыть с вами столько, сколько бы хотел, посему возьмите мою карточку и приходите в любое время. С удовольствие продолжу знакомство.        Но Бунин не воспользовался любезным приглашением. Не пришёл Иван Алексеевич ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Тогда Бонфуа решил сам навестить строптивого русского.        Открыла дверь всё та же Вера. Она молча впустила Францию в дом и лишь кивком указала на комнату, где, сидя в кресле, курил Бунин.        - Что же вы манкируете приглашением? – осведомился Франциск, снисходительно улыбнувшись. – Привычные для поэтов провалы в памяти?        - Отнюдь, - пыхнул Иван Алексеевич. – Не хотел. Не хочу. И не пойду куда-то, где меня будут считать лишь забавным экспонатом коллекции доставшихся от развала великой страны вещей, способным подбавить в беседу нужную долю ехидства.        - Вы слишком критичны, - заметил Бонфуа. – Я не собираюсь выставлять вас дураком.        - И тем не менее, выставили. У Франции достаточно поэтов, Бунин пресмыкаться не станет.        - Жан, а знаете ли вы, что вас выдвинули на Нобелевскую премию?        - И что с того? – пожал плечами Бунин.        - Я предлагаю вам перестать влачить плачевное существование и стать полноправным членом моей семьи. Я не собираюсь лишать вас возможности быть и чувствовать себя русским, но если вы примете моё гражданство, то ни в чём не будете знать отказа.        - Я не куплюсь. Нет, цена не мала. Просто я не француз. И никогда им не буду.        Бунин замолчал и вновь закурил. Молчал и Франциск, ожидая чего-то, хоть прекрасно знал, что своего решения поэт уже не изменит.        Нобелевскую премию в 1933 году русский поэт Иван Бунин получил как человек без гражданства. "За строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы", - значилось в официальном заключении.        Что ж, у Франции ведь действительно много поэтов. Просто этот мог быть жемчужиной в короне.