Благие намерения

− Ваше Величество, очнитесь, у нас много дел, − кто-то затряс Екатерину за плечо, и она во второй раз начала возвращаться в реальность. На миг ей показалось, что это фрейлины будят ее утром, чтобы подготовить к новому дню и встрече с королем. Сердце неожиданно защемило, стоило вспомнить о нем. Отгоняя неприятное чувство, она с горечью подумала о том, как некстати приобрела непозволительно опасную слабость. Перед глазами все еще стоял сад, в ушах звенели обещания и слова любви, но под нывшей грудью был грязный и холодный пол. Франциск клялся сделать ее счастливой, а уже через несколько часов она лежала неизвестно где и зачем, похищенная и измученная окончательно. Одно она знала точно: ничем хорошим это не кончится. − Что вам от меня нужно? − еле ворочая языком, спросила Екатерина, безуспешно пытаясь принять сидячее положение. Она слишком ослабела от плети и дороги, да и отрава все еще горчила и перехватывала дыхание. − Расскажите нам о своей вере, − один из похитителей подхватил ее подмышки и усадил на простой колченогий стул. Екатерину едва не вывернуло от такого резкого движения. − О чем? − она пока не могла осознать до конца, что ее похитили прямо из королевского замка, рискнув всем, чтобы поговорить о вере. Не о преступной связи, не о деньгах, не о власти, а о вере. − Вы же знаете сферу нашей деятельности. Нас интересует, какой веры вы придерживаетесь, − один из кардиналов уселся напротив, улыбаясь почти приветливо и выставляя на стол чернильницу, перо и бумагу, но Екатерина отвлеклась на того человека, который склонился над камином и теперь раздувал огонь, из-за сквозняка отказывающийся гореть нормально. Екатерина не сомневалась, что именно этот мужчина напал на нее. Он был намного мощнее двух кардиналов и одет в простую одежду. − Советую вам отвечать на вопросы быстро и четко, − ее собеседник утомился ждать реакции на свои слова и хлопнул ладонью по столу. − Я не собираюсь отвечать на бессмысленные вопросы, − Екатерина гордо задрала подбородок, мгновенно ощутив, как потекло по венам природное упрямство. − Мой дядя был Папой Римским. Как вы думаете, какой веры я придерживаюсь, если росла рядом с его троном? − она фыркнула и оскорблено отвернулась. Происходящее казалось фарсом. Конечно, она знала, чем занимается инквизиция, но и предположить не могла, что королеву способны заподозрить хоть в чем-то, тем более лично она никогда не давала повода. − Я Медичи… − Именно так, − перебил ее инквизитор, придвигаясь ближе и почти касаясь коленями помятого платья Екатерины. − Вы Медичи. Поэтому ваша семья и прислала нас. Медичи всегда стремились к папскому престолу, и они не могут иметь в родственниках еретиков. Так всегда было. Однако вы стали вызывать опасные подозрения, − под недоумевающим взглядом королевы пояснил кардинал, и она неосознанно напряглась, чувствуя волнение и судорожно пытаясь придумать, как выбраться из нелепой ситуации. − Вы защищали еретиков и их имущество во время визита нашего большого друга, посланного Папой несколько месяцев назад. Вы отказывались убедить сына казнить восставших еретиков. Вы не раз высказывались против суровых мер в их отношении. А когда мы приехали, немедленно услышали о том, как вы собственной репутацией заплатили за попытку не допустить новых законов против них. Похоже, вы забыли, кто вы и кого должны защищать, − он замолчал, жадно следя за выражением лица растерявшейся Екатерины. − Я лишь стараюсь уберечь королевство сына от гражданской войны. К тому же, я добилась казни тех еретиков, а это было далеко не просто, − Екатерина сложила подрагивающие руки на коленях, ежась от холода. Дом насквозь пронизывало сквозняком, она же так и осталась с голыми плечами. Сейчас королева хорошо понимала, что чувствуют узники, оказавшись в ледяных застенках инквизиции, не понимая, чего от них добиваются, и не зная, как спастись. − Медичи не о чем волноваться. − Вы дали для этого немало поводов. Не хочется рассматривать ваши действия как предательство, но именно так они и выглядят, − по спине Екатерины побежали мурашки. Ее семья действительно всегда рвалась к папскому престолу, действительно не терпела опасностей и угроз своему статусу и положению и действительно не прощала предательства. Если они окрысились на нее, платить придется дорого и вовсе не деньгами. − Все мы понимаем − вы никогда не знали любви, ваш рассудок помутился, стоило мужчине проявить к вам внимание. В конце концов, вы прежде всего женщина и не можете противостоять голосу сердца. Вы решили, что он любит вас, и растеряли все свое хладнокровие и благоразумие. − Растеряла? Я сделала все, что от меня требовалось! − не вынеся притворно сочувствующих взглядов и намеков на обычную женскую слабость, вскричала она. − Вы ведь уже слышали! Он насиловал меня при всех! Как я могу потерять рассудок от любви? − кардинал заулыбался шире, быстро что-то записывая, и Екатерина вдруг испугалась еще больше − с ней играли, провоцировали, выбивали неведомое ей признание. − Вы утверждаете, что король Франции надругался над вами? − она отчаянно замотала головой, опасаясь сказать что-нибудь лишнее. − Только один раз, или это происходило все время вашей связи? − Екатерина похолодела от ужаса. Она не знала, зачем инквизиторам подобные показания, но они точно могли навредить Франциску, и поэтому она не должна была признаваться в таком, пусть сказанное и являлась правдой. − Вы не состоите с ним в браке и имеете кровное родство. Ваши отношения − тяжкое преступление, и если он… − Король никогда не делал чего-либо со мной без моего согласия, − выпалила Екатерина, не позволяя продолжиться столь странному разговору. У нее появилась возможность очистить свою совесть, облегчить душу, рассказать, как любимый сын, которому она доверяла, ворвался к ней и овладел против ее воли, навсегда опозорив и привязав к себе, но… она разговаривала едва ли не с самыми опасными людьми на свете, преследовавшими странные и неясные ей цели. Они точно не заботились о ней. Они чего-то добивались, и если Франциск пострадает из-за этого, она будет мучиться виной до конца дней. К тому же, она в любом случае пострадает вместе с ним. Привычный расчет заглушался мечущимся материнским сердцем, пылавшим теперь еще одним чувством. Екатерина гнала его, гнала снова и снова, ведь сейчас оно мешало еще сильнее. − Тогда выходит, все происходило по вашему согласию. Вы спите с сыном-королем без зазрения совести. Разве истинная католичка пошла бы на такое? − теперь королеве показалось, она ощутила, как это работает: что бы она ни сказала, ее слова толкуют совершенно немыслимым, выгодным только инквизиторам образом. − Медичи недовольны такой вольностью с моей стороны? Они сами желали, чтобы я стала королю незаменимой любовницей. Вы бы слышали, какие советы они прислали мне вместе с кузеном. Они расписали мою роль в постели до мельчайших подробностей. Ни за что не поверю, что Медичи покоробили нравы французского двора, − она уверенно распрямилась, глядя на инквизиторов с вызовом и замечая, как побагровело лицо их помощника при озвученных ею словах. Это показалось королеве интересным. − Нельзя сказать, чтобы Церковь одобряла ваши отношения с сыном, однако, откровенно говоря… никому нет дела до того, как вы раздвигаете перед ним ноги. Если бы не ваша политика в отношении еретиков, мы бы никогда с вами не увиделись. Чем больше ваше влияние на короля, тем лучше. Вот только вы не всегда направляете его в нужную сторону. Ваша семья дала точные инструкции: мы должны предостеречь вас от непростительной ошибки и убедиться, что вы будете поддерживать католическую партию. В нашем распоряжении любые методы, − кардинал хищно улыбнулся, разглядывая нервно сглотнувшую Екатерину. Та крепче сжала руки в кулаки: не только во Франции были недовольны навязываемой ею политикой компромисса − и семья, и Ватикан требовали суровой кары для еретиков и всяческих почестей для католиков. Она знала, что следовало пообещать, только как это сделать, чтобы ей поверили? Не зря ведь Медичи для надежности прислали именно инквизицию. − Я осознаю свою ошибку и клянусь впредь тщательнее продумывать свои действия. Мне написать покаянное письмо? − наконец выдавила Екатерина, не удержавшись от финальной усмешки. Конечно, придется что-нибудь подписать, в чем-нибудь признаться, как-нибудь доказать преданность вере и семье, но все же не так уж и сложно согласиться на это. После предпринятых королем мер протестанты на время притихнут, и она успеет выработать более тонкую политику в их отношениях, надежнее скрыться в тени трона и добиться парочки важных для семьи и Ватикана решений. − Достаточно подписать свое обещание, − кардинал протянул ей явно заранее написанную бумагу, позволяя быстро пройтись взглядом по аккуратным строчкам. Екатерина постаралась изучить документ максимально внимательно, не обнаружив в нем видимых подвохов: лишь извинения, немногословные объяснения допущенного невежества и заверения в преданности, а также всяческом содействии в будущем с указанием нескольких конкретных примеров. Немного денег, немного военной поддержки и − самое главное − обязательство повлиять на короля в отношении Англии. Неприятно, но не смертельно. В любом случае, особого выбора у нее не имелось. Екатерина приняла предложенное перо и легко поставила свою подпись. Кардинал победно усмехнулся. − Прекрасно. Первая задача выполнена. Перейдем к той, что потруднее. − О чем вы? − королева недоуменно выпрямилась на стуле, не успев даже облегченно вздохнуть. Она уже решила, что все позади и сейчас ее просто препроводят в замок, пожурив напоследок, но похитители явственно никуда не торопились. − Что вы делаете? − она изумленно ахнула, когда вместо ответа на первый вопрос кардинал бросил подписанную ею бумагу в камин и вернулся с еще более жутким, чем раньше, оскалом на лице. Остальные тоже встали рядом с ним, нависая над сжавшейся в комок Екатериной каменной глыбой. Ей стало не по себе. Что-то не сходилось − теперь это проявилось еще отчетливее. Зачем они тащили ее сюда, рискуя разгневать короля, если хотели обычной пятиминутной беседы и ожидаемо подписанного обещания? Желали запугать понадежнее? Но их рискованный поступок грозил Ватикану международным скандалом, а ее дело точно такого не стоило. − Чувствуете, каково это? Когда от вас ничего не зависит, когда вы уже готовы на многое, чтобы освободиться, просто вернуться домой, а с вами играют, обещают отпустить, если вы подпишите всего одну бумажку. А стоит вам согласиться, и я могу просто уничтожить этот документ и начать сначала, − сердце Екатерины бешено застучало в груди. С ней действительно играли, действовали на нервы, усиливали беспокойство, селили панику. Чтобы она растерялась, испугалась, не знала, как поступить. Путалась в показаниях и давала все новые и новые возможности давить. Только для чего? Зачем? Что им было нужно? Какого еще заявления или обещания от нее они ждали? − Вы должны признаться, что еретичка, − озвучил ответ молчавший прежде второй кардинал, и Екатерина открыла от удивления рот. На миг ей показалось, что они развлекались столь нелепым образом − шокировали ее идиотскими шутками. Или это еще одна игра? Еще один способ вывести из равновесия? Нелепое требование, другой цели которого она просто не могла представить. Кто всерьез нуждался в таких словах от нее? Желание инквизиторов походило на бред горячечного больного. − Мы же только что выяснили этот вопрос, − холодно отозвалась она, ощущая раздражение и тихо плещущуюся внутри ярость. − Я католичка и расписалась в этом. − Да, это подходящий ответ для вашей семьи. Но не для нас. Для нас он был лишь способом показать, как легко мы можем получить от вас желаемое и как мало стоит ваша ложь. Вы ведь уже просчитали возможности потом пойти на попятную? Не выйдет. Мы будем издеваться над вашим рассудком, сводить с ума, давать надежду и отнимать ее, позволять вздохнуть и снова затягивать петлю на вашей шее. Пока вы не признаетесь. Вы пришли к своему концу, но в ваших силах принять его достойно, − второй кардинал подошел к ней вплотную и вдруг погладил по щеке, вынудив брезгливо отвернуться от мягкой красной перчатки. − И в случае быстрого и покорного признания избавить свою семью от куда больших позора и страданий, чем те, которым вы подвергнете их, когда вернетесь, ничего не соображая и пуская слюни, − Екатерина скрипнула зубами, свирепея и вдавливая каблуки в пол с неприятным скрежетом. − Настоятельно советую: не заставляйте нас давить. Дорога и так измотала вас. Просто подпишите, и мы закончим, − вновь подал голос первый инквизитор, разъярив Екатерину окончательно. − Вы смеетесь надо мной? Это безумие! Такое признание станет мне смертным приговором! Да и зачем оно? Медичи нужна королева, а не бесполезный труп, еще и опорочивший их ересью, − она вскочила со стула с такой неожиданной силой, что все трое попятились от нее и опомнились лишь несколько мгновений спустя. − Вы узнаете позже. А пока не задавайте лишних вопросов. Просто подпишите, и вам не придется испытать на себе орудия пыток. Королевская привилегия, − первый кардинал кивнул мрачному помощнику, притащившему ее сюда, и тот швырнул на стол кожаную сумку, которая открылась от удара, являя клещи, щипцы, небольшой молоток и еще множество не менее пугающих предметов. − Вы не сделаете этого. Что бы вами ни двигало, вы этого не сделаете, − титаническим усилием вернув самообладание и поджав губы, процедила Екатерина. − Я не обычная простолюдинка. Вам придется явить меня миру позже, и вам не будут на руку мои раздробленные кости. Никто не поверит в такое признание. Вы разожжете настоящую войну − мой сын сотрет Ватикан в пыль, а Англия и немецкие княжества с радостью помогут ему. − Вы не понимаете, но я объясню. Мы рискнули всем, чтобы доставить вас сюда и получить ваше признание. И мы его получим. А когда мы его получим, все остальное станет не важным. Мы приехали для беседы с вами по просьбе вашей семьи, собирались предупредить, но вы… вдруг открыто признались, что еретичка. Нам ничего не оставалось, как объявить об этом миру, − слушая простой и эффективный план, Екатерина содрогалась все больше: сказанное выглядело логичным и правдоподобным. Если от нее добьются признания, гнев обрушится на нее, а не на обычных посланцев из Ватикана, оказавшихся слишком удачливыми в своей работе. Вот только зачем им это? Зачем это кому-то еще? Это точно не несло выгоды для Медичи. − Кто на самом деле прислал вас? − прямо спросила она, и по перекосившимся лицам поняла, что угадала верно. Их прислали не только Медичи, кто-то воспользовался поводом и наверняка пообещал что-то за противоположное затребованному изначально признанию. Однако инквизиторы не спешили выдавать своего хозяина, хмурясь и зло сверкая глазами. − Вы не причините мне вреда. Можете пугать сколько угодно, но вы не станете дробить мне кости и тянуть на дыбе. Тем более в средствах вы ограничены, − Екатерина с усмешкой кивнула на лежащую на столе сумку с жуткими инструментами. − Я не из пугливых, и ваши слова на меня не подействуют. Я ничего не скажу, а потом мой сын найдет нас, и с раздробленными костями окажетесь вы, − она самодовольно улыбнулась, позабыв про панику и страх. − Скажете, − пообещал помощник кардиналов, судя по всему, служивший палачом, подходя к ней и берясь за обнаженное плечо. Екатерина вздрогнула от холода его пальцев и опасности, исходившего от него. − Мы рискнули всем, и обратного пути у нас нет. Нам нужно ваше признание, − он настойчиво погладил плечо, заставляя ее нервничать еще больше. Он был прав − теперь только с признанием королевы они смогут избежать казни и возможной войны, а значит, они постараются выбить его любыми способами. − Существует много вариантов того, как сделать вас сговорчивее, но мы начнем по порядку. В подтверждение своих слов он сдернул ее со стула и тут же принялся стягивать с нее платье. Королева вдруг осознала, что допрашиваемых обычно в первую очередь избавляют от одежды. Позабыв про стыд, Екатерина ахнула от страха и неожиданности − как эти люди смели просто прикасаться к ней, а тем более раздевать? Однако еще сильнее ее волновали следы плети, пока прятавшиеся под платьем. Меньше всего на свете она желала, чтобы хоть одна живая душа, кроме оставившего их мужчины, увидела зарубцевавшиеся полосы на ее спине и груди. Поэтому Екатерина заворочалась, заизвивалась в чужих руках, словно склизкая змея, но достаточно мощный телосложением палач остервенело потянул ее за волосы, сначала вбивая корону в голову, а потом сдирая с нее, и просто разорвал верх дорогого платья, немедленно соскользнувшего на пол. Екатерина бездумно прикрыла неприлично обнажившуюся грудь ладонями, жалея, что такой наряд не предусматривал нательной сорочки − только нижнюю юбку и корсет, затянутый не слишком туго. Королева совершенно растерялась, не понимая, кто нанял этих мерзавцев, зачем и как им противостоять. Они уже внушили ей липкий, непроходящий страх, она не понимала их мотивов, и все, о чем могла думать сейчас: когда Франциск заметит пропажу. Но как ему найти ее? Она и сама не представляла, где находилась. − Господь милостивый, что это? − кардиналы перекрестились, шевеля губами слова молитвы, вращая широко распахнутыми глазами, стоило палачу отодрать руки Екатерины от ее груди. Он и сам шарахнулся в сторону, увидев багровые полосы, начинавшиеся ниже ключиц и стремившиеся куда-то под корсет. Палач крутанул Екатерину на месте, чтобы разглядеть похожие полосы и на ее лопатках, а затем заметил и розоватые запястья. Она зажмурилась, пылая от ярости и стыда. Это зрелище предназначалось только для короля, наслаждавшегося своей властью над ней. Она скрывала его даже от фрейлин. Излишне уверенные в себе похитители просто не имели права видеть их. − Я наказываю себя за грехи, − расплылась в улыбке королева, наконец подобрав подходящий по язвительности ответ. Казалось, кардиналы даже поверили, будто королева-мать Франции охаживает себя чем-то, мучаясь совестью. Они обменивались взглядами и кивали головами − уж больно жутко и странно выглядело ее тело. Болваны не сразу заметили, как повреждены руки Екатерины и не сообразили, что сама бы она никогда не смогла заниматься подобным самобичеванием. Даже палач, ухвативший ее за запястье, вместе с остальными снова шокировано разглядывал искалеченную грудь. Екатерина прищурилась, давя смех и размышляя, не продолжить ли неожиданно удачную тему. − Я знаю, что это, − вдруг прервал ее мысли палач, грубо хватая за талию. − Я пытал достаточно шлюх, чтобы знать. Богатые люди в поисках удовольствий часто поддаются искушению и пробуют столь позорный грех. Даже рассказывали мне о нем шепотом, настолько он омерзителен, − он взял из сумки на столе толстую веревку, и у Екатерины перехватило дыхание. − Эта женщина не просто состоит в связи с королем − она позволяет ему сечь ее, − уверенно объявил палач, заставив кардиналов взорваться возмущенными тирадами и взметнуть в воздух руки в красных перчатках. − Да, позволяю, − громко признала королева, и все присутствующие замерли от удивления, не ожидав, что она признается в позорном грехе так быстро, но Екатерина увидела возможность поселить в них куда больше сомнений в успехе. − Он сечет меня несколько раз в неделю. Ему доставляет это такое удовольствие, какого вы и представить не можете. Он овладевает мной всю ночь напролет после, − в ответ на такие слова палач толкнул ее к деревянному столбу, поддерживающему потолок, с такой силой, что Екатерина приложилась о него затылком до искр из глаз. − Вы хотите запугать меня болью. Думаете, если вы свяжете меня и пару раз примените грубость, я испугаюсь и признаюсь даже в самых страшных и нелепых грехах. Не выйдет. Я познала такую боль, какая не снилась ни одному из вас. По крайней мере, сечь вы можете меня сколько угодно. Я даже не почувствую этого. Но вы ведь не будете. На моем теле не должно остаться следов, − она ухмыльнулась, наблюдая за приближающимся к ней с веревкой палачом. − Они уже есть. И я выдам их за последствия ваших пыток. Вы покойники, − она рассмеялась, наслаждаясь побагровевшими от злости лицами и минутой собственной силы. На мгновение ей показалось, она победила. Вот так просто и без усилий. Никто не ожидал, что королева Франции вовсе не изнеженная любовница сына, а по своей воле регулярно баловавшаяся плетью распутница. − Гадкая шлюха! − палач, и раньше тревоживший ее реакцией на любые заявления, бросился к ней прежде, чем кто-либо успел опомниться. Вместо того, чтобы связать, он схватил Екатерину за волосы и опустил головой в ближайший чан с водой. − Я не буду тебя сечь, но ты имя свое забудешь, дрянь! − вновь оказавшись на воздухе, она закашлялась, брыкаясь и ошалело отталкиваясь от чана. − Подпиши сейчас, пока я еще контролирую себя, − он снова окунул ее в воду, едва не наваливаясь сверху на и без того слабое тело. Екатерина задыхалась, чувствуя, как вода забивается в нос, а потом и в рот, пробираясь в горло, как горят легкие. Она пыталась скинуть палача с себя, ухватить хоть глоток воздуха, молотила руками чан и стучала ногами по полу, но ее держали слишком крепко. Внутри все раздирало, глаза щипало невыносимо, и она уже не надеялась на спасение, бездумно дергаясь и обессиливая все больше. − Простите нашего друга, Ваше Величество, − Екатерина не сразу осознала, что лежит на спине и тяжело хватает губами воздух. Похоже, она отключилась под водой, раз не заметила, как от нее оттащили яростно пыхтевшего теперь рядом палача и извлекли из чана. − У него свои счеты с женщинами вашего сорта. Он буквально теряет рассудок, когда они попадают ему в руки. Но теряет так мастерски, что еще ни одна не выдержала его пыток. − Екатерина закашлялась и тут же схватилась за вспыхнувшую жуткой болью грудь − болело и снаружи от потревоженных следов плети, и изнутри от долгой нехватки воздуха. Она поморщилась и закусила губу, стараясь не смотреть на тревожно разглядывающих ее похитителей. − Именно поэтому мы и взяли его с собой. Он не будет дробить вам кости, как вы говорили, но он найдет способ довести вас до настоящего умопомешательства. Лучше подпишите сейчас, и мы лично попробуем убедить нашего господина воспользоваться вашим признанием как можно более… гуманно. − Идите к черту вместе со своим господином! Я даже имени его не знаю! − выплюнула королева, приподнимаясь и ежась от холода. Мокрые волосы постепенно высыхали, но от сквозняка у нее заледенели и плечи, и пальцы. − Мой господин − король Франции, и я подчиняюсь лишь его воле, − она упрямо мотнула головой, наблюдая, как палач, успокоившись, снова берется за веревку. − Прекрасно. Для меня будет честью работать с вами, Ваше Величество, − он ухмыльнулся и поднял Екатерину с пола, прижимая к столбу. − Для начала я свяжу вас, и ближайшие несколько часов вы простоите неподвижно, не имея никакой возможности пошевелиться. Уверяю, уже через полчаса вы задумаетесь, не согласиться ли на наши условия, через час взвоете, а еще через два станете размышлять о смерти. Пытка на выносливость и терпение самая сложная, − он ухватил ее не успевшие зажить окончательно запястья и задрал у нее над головой, чтобы, глядя в глаза, привязать к столбу. Екатерина промолчала, посчитав это лучшим вариантом. Пусть видят, как она упряма и как не собирается сдаваться, ведь с каждой угрозой, с каждой грубостью желание сопротивляться только усиливалось. Врожденное свойство натуры − под давлением поступать ровно противоположно тому, чего от нее требовали. Свойство, унаследованное от нее сыном. − Раз уж вы стоите, а мои друзья заняты, − палач кивнул на устроившихся за столом и что-то писавших кардиналов, − давайте поговорим, − предложил он, а потом вдруг притворно замер, словно вспомнил что-то. − Как я мог забыть? Вам наверняка будет неудобно стоять в туфлях! Екатерина вздернула подбородок, пошевелив скрученными руками и стараясь не смотреть, как палач стягивает с нее туфли − совершенно не подходящие ни для чего, кроме неспешного прохаживания по замку. Собираясь утром, она выбрала свою любимую пару на внушительных каблуках и сейчас жалела об этом. Она привыкла к такой обуви с юности, когда-то давно шокировав ей не видевших ничего подобного французов, но в данный момент шелковые с бисером изящные туфли смотрелись нелепо и лишь добавляли распутства образу королевы-матери. − Красивые ноги. Наверняка нравятся королю. Или он все же предпочитает то, что между ними? − палач загоготал, разув ее, и когда королева вновь стала на ноги, ощутила резкую колющую боль − в этом месте пол был покрыт не до конца вбитыми в пол гвоздями со срезанными кое-где шляпками. Без каблуков ей не хватало роста, и приходилось либо стоять на носочках, либо выворачивать себе руки, стремясь вниз, чтобы переместить вес на ноги, но тогда в них впивалось острое железо. Холодно, больно и почему-то стыдно. Почему Франциск не защитил ее от этого? Как он мог говорить о счастье, когда она теперь здесь и от ее выносливости зависела не только ее собственная жизнь, но и благополучие Франции? Если королеву-мать признают еретичкой, может случиться что угодно. − Я видел много шлюх, но такая, как вы, у меня впервые, − палач налил себе что-то из кувшина и выудил из небольшого свертка кусок хлеба, а Екатерина поняла, как давно не ела и не пила. Пока особенно не хотелось, но ведь впереди еще много часов мук… хотя вряд ли ее будет волновать еда во время них. − Впрочем, внешне вы мало от них отличаетесь. Симпатичная на лицо, разряженная, надушенная и самоуверенная. Разве что на голове корона, − он принялся жевать, развалившись на стуле и лениво посматривая на королеву. Исхитрившись, она переступила с носков на пятки и сразу обратно − иначе суставы в руках наверняка выскочили бы, а гвозди впились еще сильнее. − Он правда изнасиловал вас? На что это было похоже? Что вы чувствовали? То же, что и много лет назад в монастыре? Кто бы мог подумать. Вы ведь наверняка считали все эти годы, что теперь в безопасности, что вас просто некому больше трогать. Особенно учитывая, что даже муж использовал ваше тело лишь для зачатия наследников, − Екатерина пыталась не слушать, не поддаваться. Она лучше всех знала, как эффективно такого рода давление − даже больше физического. Он будет бить по самым уязвимым местам. Она была идиоткой, раз ненарочно подарила ему правду о том, что сделал с ней король. − И ваш главный наследник поступил с вами так. Обесчестил, растоптал, опозорил. Может быть, благодаря ему вы сейчас здесь, − палач усмехнулся, заметив резкое движение Екатерины − она насторожилась, рассчитывая угадать, кто пожелал ее похищения. − Король, возжелавший вас. Редкая удача и редкий позор. Думаю, даже если бы вы не хотели этого, защитить вас было некому. Он и другие дети − единственная ваша семья. Вы ведь не признаете Медичи. Знали бы вы, в каком они бешенстве от этого. Несчастная, уродливая, порченая сирота, не оценившая их усилий. Что поделать, вы потаскуха с самой ранней юности. Маленькая, грязная потаскуха, − выкрикнул он, заставив кардиналов приподнять головы над бумагами и опасливо посмотреть на него. Рядом с головой Екатерины пролетел кувшин и разбился о стену в нескольких метрах от нее, разлетевшись на куски. − Можете говорить что угодно, − фыркнула Екатерина, бросая ему вызов и провисая на своих веревках, не обращая внимания на впивающиеся в ступни гвозди. − Я слышала и не такое. Я люблю своего сына, он любит меня. Когда он покромсает вас на куски, вы убедитесь в том, как сильно. Вы не представляете, как греет меня эта мысль. Я уже вижу ваши заливающие пол куриные мозги, − она плюнула в палача со всей возможной силой и отвернулась, не собираясь реагировать на его слова, но, к ее удивлению, он предпочел окончить разговор. Уже через полчаса Екатерина осознала, что лучше бы он говорил. Болтовня отвлекала от боли, усталости, отекающих рук и зудевших ног. Даже держать голову прямо не получалось. Минута текла за минутой, растягиваясь в вечность. Королева старалась переключиться хоть на что-то, чтобы не сойти с ума так быстро. Паук на стене, разлившееся из разбитого кувшина вино, слабый огонь в камине, неспешный разговор инквизиторов − она цеплялась за каждую мелочь, за каждую деталь, сдерживая слезы и пытаясь разгадать, кому все это понадобилось. Никому не было выгодно ее признание в ереси. Может быть, тем, кто стремился к власти. Бурбоны, Гизы и прочие богатые и могущественные семейства. Но все же, чтобы добраться до слуг Медичи, следовало очень постараться, да и риск пострадать самим в случае неудачи мог оказаться смертельным для любого, даже самого знатного и влиятельного заговорщика, если только король обратит на него свой гнев. Обстановка в стране и так накалилась до предела, столь трудный и многоходовый план похищения королевы-матери просто не имел смысла и вряд ли окупался в достаточной мере. Какое-то решение медленно вырисовывалось в ее голове, но дурман боли и усталости мешал ему созреть окончательно. Екатерина поежилась, прижимаясь наполовину обнаженной спиной к холодному столбу. Несмотря на то, что она была привязана к нему много часов подряд, казалось, обитое металлом дерево так и не согрелось. Стоять настолько долго было очень тяжело, королева уже почти не чувствовала ног, но не сдавалась. Они придумали для нее эту пытку, чтобы сломать, и не рассчитывали на долгое сопротивление, но она сопротивлялась. Сопротивлялась который час подряд, все больше теряя чувствительность и дурея от неподвижности. Она слышала их встревоженный шепот: «ведьма упряма». Инквизиторы пока не придумали, как заставить ее говорить, если угрозы и испытание на выносливость не помогали. − Вам удобно, Ваше Величество? − затянутый в черное, словно сама смерть, палач, снова обратил внимание на Екатерину. − Может быть, нужно помочь вам? − он взял новую веревку, и, пошевелив и без того связанными руками, она поняла, что он решил добраться до ее ног, уже не ощущавших гвоздей под ними. − Не стоит, − с трудом съязвила королева в ответ на точно такую же издевку, и палач, усмехнувшись, перетянул ее колени толстой веревкой. − Вам кажется, стало легче? − поинтересовался он с улыбкой. − Это ненадолго. Вы ведь разбираетесь в анатомии. Я пережал вам кровообращение в ногах, и скоро вы чисто физически не сможете стоять. Это реакция тела, − он подергал ее связанные над головой запястья, кинув неприязненный взгляд на исполосованную плетью грудь. − Вы не причините мне непоправимого физического вреда, − подавив страх, в который раз повторила Екатерина. Ей нужно было потянуть время. Франциск уже ищет ее. Только вытерпеть, дождаться. − Остальное я вынесу. − Вы действительно выносливы, − согласился палач, поглаживая щеку королевы. − Вы смелы и бесстрашны. В вашем возрасте это удивительно. Но, с другой стороны, это объясняет, почему ваш сын так любит вас, − он достал нож, и она зажмурилась, когда лезвие оказалось близко к лицу, − почему он полосует ваше тело. Ему нравится чувствовать себя господином такого... упрямого и своенравного существа. Я чувствую то же самое, пытая своих высокопоставленных и знатных жертв. Когда они проявляют благородство и выдержку, конечно, − он обвел ножом ее висок, затем подбородок и вдруг срезал прядь светлых волос. − Хотите оставить сувенир на память? − пошутила Екатерина, испугавшись странного поступка палача, прячущего ее волосы в карман. − Конечно. И не только это, − невозмутимо отозвался мужчина, снова приставляя к ней острое лезвие и заставляя внутренне содрогаться от ужаса. − Боль значит многое, но есть еще и унижение. Вы ведь знаете о нем все, верно? Мы ведь не договорили, − нож надавил на рубец, особенно ярко украшавший грудь, и Екатерина замычала, стиснув зубы и сдерживая слезы. Грудь оставалась самым слабым и уязвимым местом в ее теле. − Сколько вам было тогда, в монастыре? Сколько было их? Тех, кто силой отнял у бедной беззащитной девочки невинность, − палач не оставлял надежды использовать страшное прошлое королевы, вызвать воспоминания, терзавшее долго и невыносимо. Однако сын заставил прошлое отступить, и оно перестало мучить столь же сильно, как все те годы. Поэтому она лишь закрыла глаза и задышала чаще, не доставляя удовольствия палачу. − Хотите повторить? − вдруг предложил тот, и она уставилась на него, ничего не понимая. Что он имел в виду? Не станут же они, слуги бога, насиловать ее. − Я об унижении, − слова и успокоили, и встревожили одновременно. Возможно, она получит передышку от своей пытки, вот только как они собрались унижать ее? Было ли еще что-то, способное задеть ее за живое? − Представьте, мы снимем с вас даже эти тряпки и коротко острижем волосы. Оставим вас полностью голой и связанной у этого столба, а потом позовем жителей местной деревни, и они будут смотреть на вас, разглядывать, тыкать пальцем на каждый ваш недостаток. Мужчины станут осуждающе цокать языками, при этом пожирая глазами ваши прелести, а женщины открыто оскорблять и плевать вам в лицо. В прямом смысле, − он потянул ее волосы, запрокидывая голову. − Хотите почувствовать то же, что и все ведьмы и распутницы? Сможете вынести это? Как вы думаете, сколько слюны стечет по вашему миловидному лицу? Сколько раз вы услышите слово «шлюха»? − Пугаете меня словом «шлюха»? − рассмеялась королева, еще яснее осознавая слабость своего мучителя. Он гордился тем, как разбирался в людях, но она тоже разбиралась в них. − Думаете, я соглашусь на все, лишь бы не услышать его? Не предстать голой перед кучкой деревенщин? Но ведь я и есть шлюха, − выплюнула она, наблюдая за мгновенно налившимися кровью глазами палача. − Я сплю с собственным сыном. Я раздеваюсь для него каждую ночь. Я получаю удовольствие, когда он сечет меня, уродуя мое и без того неидеальное тело. Я шлюха, и я привыкла к этому. Крики и плевки глупой черни не шокируют и не напугают меня. Вся Франция знает, кто я. Этим вы меня не возьмете, − Екатерина выдохнула, закончив импровизированную речь. От озвученной пахабщины тошнило, но эффект был достигнут − палач вновь растерял самообладание, отбросил нож и смотрел на нее с яростью. Эту битву она выиграла. − Потаскуха! − в который раз заорал он и схватил королеву за волосы, дергая вперед и едва не выворачивая плечевые суставы. − Дрянь! Дешевая шлюха! Ты сдохнешь, как и все остальные! Я запытаю тебя до смерти! Я заставлю тебя жрать собственные кишки! − он дергал снова и снова, и Екатерине казалось, что шея не выдержит и просто порвется от такого натяжения. Палач убьет ее в припадке ярости, наплевав на неполученное признание. − Уймись! − кардиналы на удивление легко скрутили разбушевавшегося помощника, оттянув от задыхающейся и теряющей сознание от боли королевы. − Она еще ничего не сказала и нужна нам живой. Тебя взяли, потому что ты умеешь добывать информацию без тупой жестокости вроде вспарывания животов или отпиливания пальцев, не так ли? Ты чуть было не прикончил ее, − один из них хлопнул его по щеке, приводя в чувство. − Твои демоны оставили тебя, поэтому ты здесь, с нами. Да? − угрожающе поинтересовался второй, еще немного приоткрывая тайну прошлого палача. Не зря Екатерина заметила его ненормальный гнев, стоило только упомянуть о непорядочном для женщины поведении. − Да, − уже спокойно отозвался он, промокая рукавом пот на лбу. − Я видел много таких ведьм, как вы Ваше Величество, и ни одна из них не выдержала орудий Господа, − взяв сумку с пыточными инструментами, объявил палач. − Хотя, должен признать, ни одна из них не лишала меня контроля настолько. Как бы это не вышло вам боком, ведь мои руки не должны дрожать, − он подошел к ней, почти прижавшись к покрасневшей груди и многообещающе ухмыляясь. − Ваши друзья говорят, что вы славитесь тем, как раскалываете своих жертв без пил и молотков. Похоже, они лгут, − собрав волю в кулак, усмехнулась Екатерина, кивком указывая на извлеченные палачом из сумки иголки. Она многое отдала бы, чтобы оторваться от столба хоть на минуту, отдохнуть хоть мгновение, пошевелить связанными руками, вытянуть исколотые ноги, вздохнуть глубже, но вряд ли иголки под ногтями это предусматривали. Поэтому она снова бросила вызов палачу, вслух усомнившись в его способностях. Тот вспыхнул, дернулся, а потом искренне рассмеялся, отбросил сумку в сторону, отчего та громко шмякнулась об пол, и отошел, принимаясь за свои дела вместе с кардиналами. Екатерина вновь осталась наедине с собой. Уставшее тело молило сдаться, но она жмурилась, вертела шеей, крутила связанными запястьями, выпрямляла согнутые пальцы и считала. От одного до бесконечности. Вспоминала все известные ей стихи. Перебирала родословную до пятнадцатого колена. Представляла каждый куст в саду. Что угодно, лишь бы не выть от ощущения онемевших рук и ног, от холода и боли в груди. Сколько еще терпеть? Сколько ждать? Она слабо мотнула головой, отгоняя пелену дурмана. У нее совсем не осталось сил, а перетянутые ноги давно уже не держали. Королева всем своим весом висела на связанных руках, отчетливо чувствуя, как отекли запястья и пережатые колени. Надежда Екатерины таяла, несмотря на ее отчаянные попытки не поддаваться унынию − ей было очень тяжело и очень больно. Раньше она бы и не задумалась, как долго способна выносить физические страдания. Конечно, инквизиторы не пытали ее по-настоящему, но и она являлась королевой, а не привычной к любой нагрузке крестьянкой. − Беру свои слова назад, − вдруг раздался голос у самого уха, и она поняла, что опять ненадолго отключилась. − Вы не выносливы. Вы невероятно выносливы, − признался палач, наматывая на палец влажный от пота локон Екатерины. − Особенно для королевы. Немногие простолюдины справились бы с таким испытанием, − он погладил багровые полосы на ее груди, явно занимавшие его больше других особенностей тела. − Они воспалились, − она опустила голову, отмечая правоту мучителя − следы плети покраснели гораздо сильнее и отчетливо набухли по краям. − Вам нужна помощь, если не хотите умереть в этой халупе. Просто скажите то, чего мы жаждем услышать. − Идите к черту! − чуть не воя от безысходности, она плюнула ему в лицо, наблюдая, как он следом зло вытирает рукавом блестящие нити слюны. − Я правоверная католичка. Я племянница Папы. Я выросла у подножия его трона. Вы никогда не заставите меня самолично подписать себе приговор столь гнусным враньем, − она пошевелила пальцами, стараясь перебороть онемение. − Правоверная католичка, которая спит с собственным сыном. Да, это мы уже выяснили, − он усмехнулся и задрал ее подбородок повыше. − Вы очень упрямы. Вылитая Медичи. Если бы даже мне не сказали вашего имени, я бы все равно понял его, как только раздел и связал вас, − и тогда палач с силой сжал ее воспалившуюся грудь, отчего у Екатерины в буквальном смысле глаза полезли на лоб. Больное место заныло, запульсировало, засвербело, почти так же, как сразу после плети. Она не ожидала, что неведомая зараза настолько глубоко проникла в ее тело и могла вызвать такую боль от не самого жестокого прикосновения. − Я знал Медичи. Вы действительно из них. А еще я видел вашего сына, издалека и совсем недолго, − прошептал он ей в ухо, и у королевы замерло все внутри. Они ведь не смогут причинить вред Франциску, он ведь король Франции... Только не ему. Она терпела все это, надеясь спасти не только себя, но и его. Если с ним что-нибудь случится… Лучше ей умереть сейчас, − но этого мне хватило, чтобы понять, что он тоже из них. В нём очень много от вас, Ваше Величество, и вашей итальянской мстительной крови Медичи, − его рука вдруг обхватила ее шею, остро и внезапно лишая кислорода, и Екатерина забилась в путах, усиливая свои страдания − теперь и горло, и руки, и ноги горели огнем. − Тем прекраснее будет сломать вас, а вместе с вами и его. Вы ведь его самая главная любовь. Что станет с ним, когда вы вернетесь к нему поломанной куклой? − слова долетали издалека, и она с трудом осознавала их, задыхаясь все больше и не в состоянии подавить панику от недостатка кислорода в легких. − Вы уверены, что мы не причиним вам непоправимого вреда. Это не так. Мы не причиним вам особо видимого вреда. Я знаю много способов причинить жуткую боль, не оставив при этом следов, − рука на горле исчезла так же внезапно, как и появилась. Державшие много часов подряд веревки ослабли, и не удержавшаяся на ватных и отекших ногах, придушенная Екатерина рухнула на грязный, заляпанный неизвестными нечистотами пол, успев подумать, что нужно было уберечь от него воспаленную грудь, и тут же отключившись. Несколько минут она провела в спасительной темной тишине, упираясь носом во что-то жутко вонючее, но облегчение оказалось слишком велико, и она предпочла не обращать внимания на невыносимый запах. Все тело ныло от долгого бездействия и от нахлынувшей в затекшие места крови, словно кипевшей под кожей. Екатерина даже будучи без сознания боялась пошевелиться и сделать хуже, но кто-то уже ухватил ее подмышки и принялся ворочать. Она не отреагировала, и мучитель бросил королеву обратно, заставив заходиться в судорожной и болезненной агонии. − Очнитесь! − гаркнул хорошо знакомый голос, и в ту же секунду Екатерину обдало ледяной водой, заставив в ужасе распахнуть глаза и заклацать зубами от холода. − Ублюдок! − разъяренно выкрикнула она, переворачиваясь на спину и подтягивая колени к груди. Тело по-прежнему горело внутри, но снаружи кожу, по которой струйками стекала вода, обдавало сквозняком. Екатерина смотрела на свои ладони и колени и не знала, отчего они синие − от холода или веревок, так долго мешавших нормальному кровообращению. Растертые запястья и щиколотки саднило, зуд на груди сменился болезненным подергиванием, и это пугало королеву больше всего. Подобные ощущения были плохим признаком − зараза, подцепленная во время поездки в грязной повозке или здесь, в импровизированной пыточной, развивалась, и с полным основанием стоило ожидать нагноения. Нагноения, которое, если и не убьет ее без надлежащего лечения, изуродует ей грудь. Часть тела, столь важную для фаворитки короля. Конечно, по сравнению с остальным, это казалось ерундой, но ей не хотелось платить еще и так, когда даже без пыток и заразы ее тело было исполосовано вдоль и поперек. Сильнее сжимая трясущимися пальцами опухшие колени, Екатерина с трудом сдерживала слезы. Она позволила сыну высечь себя подобным образом, получив ни с чем несравнимое удовольствие, как он и обещал, но именно эти запретные развлечения сейчас отзывались в ней хуже пытки. − Вы дрожите, Ваше Величество. Вам холодно? − издевательски поинтересовался палач, глядя на покрывшуюся мурашками и трясущуюся королеву. − Нет, − она тряхнула головой, стараясь плотнее натянуть юбку на ноющие ноги. Грудь и плечи прикрыть было нечем, а корсет, казалось, делался только ледянее. Пальцы рук и ног заиндевели, и она даже почти обрадовалась, когда палач рывком поднял ее и прижал к своему горячему от жаровен за его спиной телу. − Отлично. Будем считать, вы одержали небольшую победу, выдержав испытание на выносливость, и уговорили нас причинить вам немного боли. Не волнуйтесь, ее следов и правда никто не увидит, − он швырнул королеву на стул, придержав, чтобы она не рухнула сразу же. − Знаете, что это? − палач помахал перед ее носом темным пузырьком, и она отрицательно мотнула головой. − Тогда понюхайте, − он откупорил крышку и поднес поближе к лицу Екатерины. − Аконит? − отшатнувшись, прошептала она, едва не вскочив следом со стула, но, конечно, ей не позволили этого сделать. − Вы убьете меня! Такой яд очень силен. Вы не посмеете применить его ко мне, − Екатерина забрыкалась, позабыв и о холоде, и о подергивающей груди, и о скрюченных болью пальцах. − Это не совсем он. Это всего лишь настойка на его основе. Знакомый аптекарь разработал ее по моей просьбе. Не смертельна, но очень действенна. И главное − остаются симптомы обычного отравления испорченной едой, − снисходительно пояснил палач, берясь свободной рукой за волосы Екатерины и запрокидывая ее голову. − Не делайте этого! − то ли приказала, то ли попросила королева, заглядывая ему в глаза и пытаясь выбить у него пузырек. − Признайтесь, что еретичка, и не сделаю, − парировал палач, пока сопротивляющуюся Екатерину скручивали на стуле подоспевшие и до того дремавшие где-то в углу кардиналы. − И подпишите свое признание, − добавил один из них, заработав недовольный взгляд предпочитавшего не торопить события палача. − Нет, − упрямо отказалась Екатерина, чувствуя даже больше решимости выстоять и не сдаться этим животным. Палач ухмыльнулся и неистово дернул королеву за волосы, заставляя вскрикнуть от неожиданной боли, залил содержимое пузырька в ее приоткрывшийся рот и зажал его ладонью, чтобы она не смогла выплюнуть отраву.