Благие намерения

Франциск поудобнее устроился на подушках и прикрыл глаза. Сейчас ему совсем не хотелось находиться здесь и уж тем более не хотелось того, чем предстояло заниматься. Прошло уже две недели с того момента, как он отнес мать в купальню, и королева быстро поправлялась − только кашель все еще периодически сотрясал замок, но Франциску тяжело было оставить ее даже на минуту. Куда больше государственных дел ему нравилось держать мать за руку, гладить по лицу, перебирать волосы, заглядывать в блестящие и светящиеся любовью глаза. Но от королевского долга никуда не деться, и политика постоянно врывалась в его жизнь. Как и жена с долгом супружеским. Он любил Марию, желал и заботился, но она задалась целью как можно чаще разжигать огонь в их спальне, а мысли Франциска неизменно были далеко. Он не хотел обижать жену, не отталкивал, и все же ее настойчивость именно сейчас почти раздражала и временами едва ли не убивала желание окончательно. Конечно, она права, и тревоги остались позади, как и необходимость забыть об утехах в брачной постели, просто… Просто не этого жаждал рассудок короля. Он посмотрел на сидящую перед зеркалом в одной сорочке и расчесывающую волосы Марию. Черные пряди спускались ниже лопаток, и Франциск вдруг вспомнил о таких же длинных, но золотистых локонах матери. Они всегда хорошо смотрелись на подушках, когда она лежала, выжидательно глядя на него, а он медленно склонялся к ее лицу, чтобы впиться поцелуем в изогнутые в улыбке губы. Потом, слушая тихие стоны и углубляя поцелуй, можно было скользнуть ладонью под одеяло, провести ей пышущему жаром телу и скользнуть между покорно разведенных ног… − О чем ты думаешь? − приятные воспоминания оборвались, и Франциск распахнул успевшие закрыться ради них глаза, чтобы рассмотреть забравшуюся на кровать жену. Она выглядела счастливой, а он вдруг испытал яркое чувство стыда за то, что думал о больной матери… так. За две недели он не раз водил ее в купальню, раздевал догола, вытирал, прижимал к себе во время необходимого ожидания, но никогда ему в голову не приходило испытывать к ней желание, прикасаться иначе, чем в лечебных целях. − Надеюсь, о нас и о нашем будущем? − Мария придвинулась ближе и взялась за его рубашку. Теперь Франциску стало стыдно и перед ней тоже. − Я люблю тебя, − тихо прошептала жена, когда он уже собирался сказать, что сегодня ничего не получится. Франциск лишь кивнул, провел с нежностью пальцами по ее щеке, позволил раздеться и забраться на него сверху. Он осторожно погладил покатые плечи, поцеловал в выступающую ключицу, легко провел пальцами по изящному изгибу спины. Он всегда был нежен с женой, старался обращаться бережнее, чем с искусной фарфоровой вазой. Мария − редкий диковинный цветок, и когда она склонилась к нему для поцелуя, Франциск приподнялся и ответил на него так, словно это случалось у них впервые. Она улыбнулась, погладила его по волосам, провела ладонями по лопаткам, и в ее темных глазах он вдруг увидел золотистый отблеск глаз матери. Может быть, просто так ничего и не получилось бы, но… неожиданное желание, вспыхнувшее от воспоминаний, все же горело глубоко внутри, и, увидев высокую обнаженную грудь жены, он мгновенно вспомнил о другой − не такой молодой и упругой, но мягкой и невероятно чувствительной. Мария привычно и умело впустила его в себя, и вместо стройных девичьих бедер он будто ощутил те, которые были круглее, плотнее. Все решилось просто − она двигалась над ним, хватаясь то за его руки, то за спинку кровати, и Франциск искренне стремился жене навстречу, цепляясь за ее тонкую талию, лаская затвердевшие соски и поглаживая белоснежную шею. Мария прекрасна, но она, та, кого он так легко увидел в ней сегодня… Его мать… Какой она станет в постели, когда поправится? Она ведь признала свою любовь, и ее тело… Оно будет худее, чем обычно, но все таким же соблазнительным, податливым, готовым… Мария задвигалась быстрее, подрагивая в подступающем удовольствии, и он придержал ее за поясницу, помогая сохранить равновесие и одновременно вбиваясь в нее куда грубее, чем она привыкла. Кажется, она не возражала, но сейчас Франциску было почти все равно − он ухватил жену за волосы, остервенело дергая на себя, слушая низкие стоны и представляя, как совсем другая женщина скулит, дрожит, пульсирует от наслаждения, сжимая его внутри своего тела так жадно, сладко и сильно… «Мама» − почти сорвалось с его губ с последним мощным толчком, но, разобрав вопившее где-то на краю сознания предупреждение, Франциск сдержался, натянув волосы жены до треска, мощно дернув вниз, рыкнув, запрокинув голову от удовольствия и разом расслабившись следом. Мария обессилено и довольно рухнула на его грудь, громко дыша и не догадываясь, кому обязана неожиданной вспышкой почти грубой страсти мужа. − Куда ты? − поинтересовалась она, когда, совсем не отдохнув и едва придя в себя поутру, он соскочил с кровати и едва ли не бегом бросился собираться. Нелепое чувство стыда вернулось, заставляя нестись из спальни прочь как можно быстрее. − У меня аудиенция с родственниками матери, − нехотя признался он под пристальным взглядом жены. Да, Медичи прибывали сегодня утром и заранее запросили встречу с королем. Он согласился вопреки желанию повесить их всех прямо во дворе замка. В последнее время занятый всевозможными делами и проводящий все свободное время с матерью Франциск мало спал, так же мало ел и раздражался удивительно легко. Они с Нарциссом составляли послание Ватикану и Европе, подбирая необходимые аргументы и свидетелей случившегося преступления, и политическая кутерьма наряду с постоянными аудиенциями, где перед оскорбленным королем расшаркивались, просили, обещали поддержать, намекали на возможность различных сомнительных сделок, высасывала из него все соки. Только одно радовало Франциска − на этот раз в выгодном положении оказался он, а не те, кто каждое утро с замиранием сердца входил в тронный зал. Медичи оказались такими, какими он и ожидал их увидеть: наглыми, расчетливыми, посматривающими с презрением и извиняющимися так лживо, что даже пятилетний ребенок распознал бы в их словах лесть и неправду. И конечно, они рвались к его матери. Глупо было рассчитывать с их стороны, что он простит обиду и согласится на предложенные Папой условия примирения легко и быстро, поэтому больше, чем уверений в недоразумении и просьб простить, Франциск слышал пожелания посетить несчастную кузину как можно скорее. Несмотря на то, что она заметно поправилась, он игнорировал мольбы Медичи снова и снова, пока не наткнулся на осуждающий взгляд Нарцисса. Да, они обсуждали это, да, он должен был позволить визит вежливости, но он кожей ощущал, что ни одного доброго слова от родственников его мать не услышит. Разумеется, он был прав. Прибывшие в покои Екатерины едва получив разрешение, они не удостоили ее даже нормальным приветствием и с порога кинулись к ней, виня во всех смертных грехах, глупости и позоре, на который она обрекла собственную семью. Королева недовольно поморщилась, не скрывая отвращения от визита: Папа послал тех самых кузена и кузину − Франческу и Пьетро, которые уже приезжали сюда, когда ей грозила смертная казнь. Он словно посмеялся над ней, ведь именно эти люди бросили ее умирать, оставив на прощание яд в качестве лучшего подарка. − Твой сын ставит нас всех под удар, − кузина уселась рядом с прислонившейся к спинке кровати королеве, − он грозится порвать с Ватиканом, а это плохо для всех нас. Ты должна переубедить его. − Неужели? − Екатерина усмехнулась, погладив перстень фаворитки, украшавший безымянный палец правой руки. − Папа пытается сделать вид, будто не имеет никакого отношения к моему похищению, а Франциск просто избалованный мальчишка. Но на самом деле он боится его. И вы боитесь. Потому что мой сын прав и при желании может выйти из-под опеки католической церкви так же, как Генрих Тюдор. Только оснований у него на это куда больше, − она расплылась в довольной улыбке, наслаждаясь выражением безотчетного ужаса на лицах дорогих родственничков. − Ты, кажется, позабыла, кто твоя настоящая семья, − Франческа резко хлопнула ее по руке, прикрывая перстень. − Ты будешь спать с ним, не отходить ни на шаг, заглядывать в рот, и где бы вы ни были − в кровати, за обеденным столом или в библиотеке, ты будешь убеждать его, что все произошедшее − лишь недоразумение. Ты не держишь зла на Папу и категорически против разрыва с ним, − она схватила Екатерину за подбородок, царапая острыми, отполированными ногтями. − Ты должна сделать все, чтобы он остудил свой пыл, ты поняла, Катерина? − дергая ее, словно куклу, то в одну сторону, то в другую, не унималась кузина. − Черта с два, − прошипела королева, пытаясь отодрать ненавистную руку от своего лица, − вы мне не семья. Вы бросили меня умирать, оставив яд, лишь бы сохранить ваше проклятое имя, вы ничего не сделали, чтобы найти меня, хотя знали, кого отправили для разговора со мной и могли помочь с поисками. Папа хотя бы делал вид, что ищет меня, − она посмотрела на кузена, подошедшего к кровати следом за Франческой. Екатерина отбросила пробежавший по телу страх − они в любом случае не придушат ее за отказ сотрудничать. − Мой сын спас меня, и мы еще воспользуемся этим похищением, будьте уверены. − Не играй с огнем, Катерина, − наконец подал голос Пьетро, доставая из кармана пухлый конверт. Екатерина сглотнула, нервничая от того, как неуклонно родственники с двух сторон прижимали ее к спинке кровати. − Здесь все уступки, на которые готов пойти Папа. Тебе дозволено быть любовницей сына. В Ватикане подберут все необходимые отсылки к Библии, чтобы никто никогда не смог использовать вашу связь в качестве повода к очистительной войне, − кузен усмехнулся, откровенно забавляясь над тем, как легко можно было трактовать Священное Писание в необходимых целях. Они все прекрасно знали это, но такую милость со стороны Ватикана еще нужно было заслужить. − Кроме того, Папа согласен подождать с уничтожением еретиков, чтобы ты восстановила во Франции уважение к католической церкви после случившегося. − И все? Он позволит мне связь с сыном и работу во благо Церкви после всего, что мне пришлось пережить? − возмутилась Екатерина, подаваясь вперед и встряхивая неубранными волосами. Похоже, Папа считал ее пустым местом, если даже сейчас не воспринимал всерьез и видел лишь своей покорной слугой. − Это он обязан мне, а не я ему. Мой сын… − Ты уже спала с ним после возращения? − перебила Франческа, ухватив за длинную прядь и ничуть не обеспокоившись болезненным стоном, вырвавшимся у Екатерины. − Ты выглядишь здоровой. Пора возвращаться к обязанностям. Когда он приходит к тебе? Ты должна ублажить его как можно быстрее, − королева, высвободившись из унизительной хватки, стараясь не думать о том, как равнодушно и оценивающе родственники рассматривали ее лицо и тело, похоже, намереваясь даже содрать сорочку и разглядеть все в подробностях. Она не услышала от них дежурных слов сочувствия, не то что поддержки. К ней пришли, чтобы использовать как шлюху, имеющую влияние на короля и зарабатывающую это влияние исключительно собственным телом. − Нет. Я не спала с ним и никогда не стану делать это, чтобы спасти вас, − выплюнула Екатерина, сцепляя руки в замок и глядя на родственников с вызовом. Они сверкали глазами, гневно раздували ноздри и сжимали кулаки. На мгновение ей показалось, они просто изобьют ее ради исполнения цели. Наверняка, если бы не опасность появления ненужных следов на теле фаворитки короля Франции, они бы не погнушились и таким способом давления. Учитывая, чему уже подверг ее другой кузен. − Ты вздумала сопротивляться, маленькая шлюха? Полагаешь, нам нечего рассказать о тебе королю? − прошипела кузина, снова хватая Екатерину за волосы и прижимая к подушкам, словно и впрямь собиралась задушить. Стража стояла за дверью − врачи опасались лишней заразы в ее покоях, да и семейные встречи у большинства людей не сопровождались драками и попытками убийства, но Екатерина всерьез задумалась, не позвать ли на помощь. Медичи, казалось, даже не рассматривали такой возможности, продолжая шикать ей в лицо и обещая неведомые кары. Королева принялась судорожно соображать, чем ей угрожали сейчас, но змеиное шипение прервалось коротким стуком в дверь и объявлением стражи о прибытии короля. − Вы оставите нас наедине? − в словах Франциска не было ни малейшей вопросительной интонации, что легко позволяло уловить в них приказ. Она испытала чувство невероятной благодарности к сыну, вновь вытащившему из опасной и неприятной западни. Кто знал, что пришло бы в голову ее разъяренным и не привыкшим к отказу родственникам. − Конечно, Ваше Величество, − первой опомнилась Франческа, подавая знак брату убраться поскорее и выразительно глядя на королеву. Та подавила желание выругаться. Она еще не поправилась после тяжелейшей болезни, но родственники уже с маниакальным упорством укладывали ее в постель сына. Конечно, поведение Франциска грозило Ватикану полным разрывом с Францией, и теперь Папа готов был на что угодно, лишь бы король сменил гнев на милость, даже если для этого придется использовать едва ли не полумертвую Екатерину. Особенно если придется − ведь она всегда оставалась обычной заложницей отношений между Папой и французскими монархами, и о ее чувствах никто никогда не думал. «Ты должна сделать все, чтобы он остудил свой пыл, ты поняла, Катерина?» − в голове до сих пор стучали приказы, отданные вместо полагавшихся вопросов о здоровье. Как будто она не выбралась из лап смерти, а чихнула пару раз. Екатерину неизменно вынуждали выступать на стороне Ватикана во всех конфликтах, но сейчас она собиралась ослушаться и Папу, и Медичи. Впервые с момента рождения. Но это был единственный шанс стать независимой от Ватикана − и ей, и Франции. Они с сыном заставят его служить их собственным интересам. − Как ты, мама? − Франциск присел рядом с ней на кровать, и в его голубых глазах привычно мелькнули искренняя тревога и нежная забота. Все те дни после того, как она очнулась, он приходил постоянно, боясь навредить даже простым прикосновением. Сначала у нее не было сил открыть рот, чтобы успокоить сына и сказать: ей лучше, переживать не о чем, и она просто слабо сжимала его руку. Потом, как только окрепла достаточно, она первым делом уверила Франциска в своем нормальном самочувствии, но он все равно переживал, навещал чуть ли не каждый час и лично следил за ее лечением. − Со мной все хорошо, − по-прежнему немного хриплым голосом объявила Екатерина, титаническим усилием победив приступ кашля. Такие приступы пугали Франциска до безумия, и когда королева тихо поинтересовалась у фрейлин, почему, те сообщили ей, что, сутками мучаясь характерными хрипением и бульканьем, она несколько раз едва не задохнулась на глазах у сына. Поэтому теперь она старалась никогда не кашлять при нем, пусть кашель стал не опаснее, чем обычная простуда. − Тебе нужно отдохнуть, Франциск, − рассматривая его посеревшее лицо и черные круги под глазами, констатировала Екатерина. − Мне не до отдыха, мама, ты же знаешь, − устало погладив ее щеку, возразил он. − Ты должен. Ради себя. Ради королевства. Ради меня, − она все больше пугалась его замедленных движений и ярко выраженной апатии. Словно сын отдал свое здоровье ей, спасая от смерти, и такую жертву Екатерина не могла принять. − Иди ко мне, сынок, − она откинула край одеяла, приглашая его в кровать. Не как любовница, не как фаворитка. Как мать. Будто он снова был ребенком, которого точили болезни и кошмары. Никакой страсти, только материнская забота. − Но до ночи еще далеко. Я не могу, − сомневаясь, пробормотал Франциск. Она видела: ему хотелось отдохнуть, прилечь рядом с ней, и все же чувство долга перед Францией перевешивало это желание. − Я должен поговорить с посланником Папы, членами Совета, Нарциссом, Марией. У меня весь день расписан. − Ты король. И сейчас тот самый случай, когда стоит этим воспользоваться. Когда ты нормально спал в последний раз? − он попробовал быстро подобрать ответ и не смог, еще больше убеждая в своей усталости. − Ложись, Франциск. Они подождут, а ты должен думать не только о моем здоровье. Он замер на мгновение, посмотрел на откинутое одеяло, затем на ободрительно улыбающуюся мать и принялся раздеваться. − Слава богу, ты жива, мама. Ты так напугала меня. Это я виноват. Как я мог допустить, чтобы тебя похитили? Они пытали тебя, − впервые за эти дни отпустив не по годам умелый самоконтроль, затараторил Франциск, уложив голову ей на грудь и с болью рассматривая розовевшие рубцы на ней. − Ты не виноват, Франциск. Они сделали это, потому что я Медичи. Я королева-Медичи. Только в этом причина, − она погладила его напряженный лоб, разглаживая несвойственные столь юному возрасту морщины на нем, запуская следом пальцы в спутанные кудри сына. − Я никогда не оставлю тебя. Тебе нечего бояться, − вновь вспоминая времена, когда он был совсем маленьким мальчиком − излишне добрым и впечатлительным, пообещала Екатерина. − Не знаю, как бы я жил без тебя, мама, − нехотя признался король, поглаживая ее живот и почти засыпая. − Как тебе это удалось? Как ты спас меня? Мне сказали, ты откуда-то привез для меня лекарства. Ничто не помогало, но они спасли меня. Всего за сутки. Кто дал их тебе? − Екатерина задала давно интересовавшие ее вопросы. Ей в один голос твердили, что сын спас ей жизнь, но где он взял чудодейственные снадобья, никто не знал. Так же, как и их состав. Она нюхала их, пила, смакуя вкус, отмечая свойства и побочные эффекты, но, несмотря на все свои знания, так и не смогла определить способ приготовления и составляющие полностью. Франциск промолчал, сделав вид, что уснул. Глаза действительно слипались, и на груди матери было так спокойно, но последний вопрос он все-таки услышал. Конечно, его мать интересовало, кому на самом деле она обязана жизнью, но он собирался пока держать это в тайне. Главное, что мать жива и ей наконец-то стало лучше. Спать в ее объятиях было сладко и приятно. Ни один кошмар, ни одна мысль не потревожили короля. Он лишь крепко сжимал заметно постройневшую талию матери и улыбался в душистую теплую шею. Если бы только они могли делать это чаще − часами лежать рядом, забыв обо всем. Возможно, у них получится. Когда-нибудь. Когда покой во Франции восстановится и появится больше времени на себя. Он желал столь нелепой и тихой радости как никогда и, проснувшись, довольно посмотрел на счастливо улыбающуюся мать. Ее рука легко погладила его по волосам, а он, вспомнив недавние фантазии, потянулся к материнским губам. Он скучал по их страстным и долгим поцелуям и сейчас с готовностью наверстывал упущенное. Но стоило ей забраться ладонью под его рубашку, Франциск отодвинулся, немедленно освежив в голове, как совсем недавно испытывал стыд от одного лишь желания. − Но почему? − нахмурилась мать, словно испугавшись, что он позабыл о ее статусе фаворитки. Она боялась. Он хорошо научился распознавать материнские эмоции и сейчас отчетливо видел страх. − Ты еще не поправилась, − Франциск ласково погладил ее плечо, стараясь передать свою любовь как можно лучше. − Ты не должна бояться. Я никогда не оставлю тебя и подарю все, что могу, − она облегченно выдохнула, улыбнулась и откинулась на подушки, наблюдая за ним, пока он одевался и собирал не слишком аккуратно разбросанные вещи − нагрудная цепь, меч и корона недостойно лежали на полу. Подобрав их и водрузив на себя, он наградил мать прощальной улыбкой и вышел, оставив Екатерину наедине с размышлениями. Она устала думать, день за днем лежа в кровати, но мысли были вовсе не праздными − она разрабатывала условия сделки с Папой, которые собиралась предложить сыну, и искала, как бы ограничить частое пребывание хамоватых родственников в своей спальне. Все это надоело ей до смерти и в то же время захватывало, заставляло чувствовать собственное могущество. Наконец-то сын не ограничивается лишь любовью, страстью и заботой − он доверяет ей. Ей пришлось едва не распрощаться с жизнью для этого, однако теперь она не жалела. Доверие короля сулило очень много, расчетливая натура Екатерины вопила о потенциальной выгоде, а любящее сердце в благодарном трепете стучало еще быстрее. Погладив нахмуренный лоб, она вылезла из-под одеяла и опустила ноги в мягкие бархатные туфли. Франциск считал, она еще не поправилась, но она чувствовала себя достаточно хорошо и хотела совершить легкую прогулку до детской, где в это время обычно играли ее малыши, попутно собрав некоторые сведения, способные помочь в бесконечных разговорах с родственниками. Те запугивали Екатерину желавшим ей скорейшей мучительной кончины замком, и стоило убедиться, что застарелая вражда меркла перед новообретенной властью королевы-матери. Конечно, Франциск не одобрит предпринятую ею вылазку, но она найдет, как его убедить. Пусть он отказал ей сейчас, перед чуть большим напором не устоит наверняка. Хотя, возможно, теперь ей даже не придется прибегать к любовным утехам ради выгоды или прощения. Если он действительно любит ее, любит так же, как любит его она, он поймет. Закутавшись в плотный халат, Екатерина вышла в коридор. Она собиралась отпустить стражу, однако потом посчитала это слишком опасным, ведь совсем недавно даже стража не смогла защитить ее от похищения. Не стоило бродить по замку одной, едва оправившись от мучительных и безжалостно заказанных пыток. Поэтому в сопровождении двух крепких телосложением мужчин, которым было приказано стать незаметными, королева засеменила к детской. Ослабевший от болезни организм давал о себе знать, вынуждая иногда останавливаться и отдыхать пару секунд, прежде чем двинуться дальше. На втором пройденном коридоре одному из стражников даже пришлось подхватить Екатерину под руку. Когда до заветных дверей оставалось совсем немного, до королевы вдруг донесся громкий недовольный шепот Конде, разговаривающего с кем-то из своих людей. Она не имела желания встречаться с ним лишний раз и дала знак страже притаиться в одной из ниш вместе с ней, пока неожиданная процессия пройдет дальше. Она никогда особенно не любила принца крови, видя в нем и его брате угрозу собственным детям, однако разговор ее заинтересовал. − Ваша Светлость чем-то встревожена, − в ответ на сдавленные ругательства заметил собеседник Конде, и тот завозмущался еще громче. − Разумеется. Я уже долгое время пытаюсь понять, что творится в голове у Франциска, и у меня никак не выходит, − скорее обиженно, чем гневно ответил принц, заставив Екатерину навострить уши. − Вы о его частых визитах к матери, когда политика требует его постоянного присутствия в совсем других местах? − словно бы наивно поинтересовался собеседник, но за наивностью отчетливо крылась осторожность, словно он боялся первым начать опасную тему − Да здесь как раз все ясно. Он любит ее и заботится. Говорят, пытки сильно изуродовали ее, и он нашел для нее лучших врачей. Объяснимо, что после случившегося он переживает за нее, − Екатерина удивилась такой снисходительности одного из Бурбонов к преступной связи короля с матерью, но вдруг вспомнила слухи, будто бы он и сам скрывал опасный грешок − влюбленность в Марию, королеву и супругу Франциска. Екатерина не очень-то в такое верила, но следовало как следует над этим поразмыслить в свободное время. − Тогда в чем причина вашего беспокойства? Вроде бы для нас все налаживается, − делая акцент на слове «нас», прошептал собеседник Конде, и королева заинтересовалась еще больше, чуя нечто потенциально полезное. − В том-то и дело. Когда я только прибыл сюда, Франциск объявлял о своей терпимости по отношению к протестантам, соглашался с Марией, что стоит их защитить, а потом вдруг подписал столь странный и жестокий Эдикт, перечеркнувший все. После того, как мы с Марией разыграли целое представление, чтобы ему не пришлось этого делать, − королева застыла, осторожно выглядывая из своего укрытия и посматривая на встревоженное лицо принца крови. Она уже и забыла о том, с какой поспешностью Франциск подписал документ, официально узаконивший гонения на протестантов. Она размышляла над поведением сына раньше, но подходящего ответа не нашлось. Король не был жесток или бездумно религиозен, он не выносил несправедливости − и все же отказал в милосердии сотням невинных людей. И для такого поступка не существовало видимой причины. − А теперь, когда у него появилась возможность закончить начатое и истребить протестантов полностью, он вдруг решил затребовать у Папы милосердия к ним. Почему? Я не нахожу этому объяснения, − Конде задумчиво потер переносицу, а королева задумалась еще основательнее. Он прав. Нечто заставило Франциска изменить уже принятое решение много месяцев назад, и сейчас он словно пытался не только избавиться от давления, но и исправить ошибку. Что или кто так повлиял на него тогда? Несмотря на всю их любовь и взаимоподдержку, он никогда не делился с ней чем-то связанным с трудностями подписания Эдикта. Она помнила, как неизменно раздражала его эта тема, как он легко разъярился в тронном зале, стоило только поднять ее, а ведь тогда ему предстояло бесчестить собственную мать у всех на глазах. Он легко впадал в почти неконтролируемый гнев, заслышав о новых требованиях католиков, считавших Эдикт недостаточным. Здесь явно крылось нечто темное и опасное. Она должна была выяснить, что именно. Конде с собеседником прошествовал мимо, в пылу спора даже не обратив внимания на движение в полутемной нише, и Екатерина продолжила путь, занятая теперь размышлениями о поведении сына. Даже усталость отступила на второй план. Неужели он утаил от нее угрозу? Она ведь могла бы ему помочь, поддержать. Она занималась этим с самого его рождения… Тяжелые резные двери напомнили о других детях, чьи жизни и здоровье она ревностно охраняла. Екатерина не видела их довольно давно и решила ненадолго отложить переживания, чтобы насладиться общением с малышами. Ей неожиданно вспомнилось, как Франциск обещал устроить для них всех семейный праздник. Возможно, когда она поправится полностью, они вернутся к этой идее. Ее маленькие Генрих, Эркюль и Марго. Она обожала их − в маленьких детях всегда таилась особая нежность, особое счастье. − Я хочу видеть своих детей, − холодно объявила королева, когда двери распахнулись и на пороге возникла взволнованная служанка. − Сообщите им, что их мать пришла к ним, − служанка, казалось, побледнела и не моргая уставилась на все больше раздражающуюся ее нерасторопностью Екатерину. − Простите, Ваше Величество, − залепетала девушка, и королева занервничала. Так сильно, что, не дослушав, ворвалась внутрь и озадаченно замерла. Вместо детского смеха ее встретила тишина, вместо счастливых мордашек малышей на нее смотрели перекошенные лица нянь, вместо игрушек на полу валялись обрывки веревок. − Где мои дети? − закричала Екатерина, ощущая, как бешено колотится в груди сердце, скрученное предчувствием беды. Нет, только не это. Только не дети. Она не выдержит. Она не заслужила такого удара. − Мы не знаем, Ваше Величество. Их должны были привести полчаса назад, но никто не пришел. Мы сходили в покои принцев и принцессы, но там тоже никого нет, − заикаясь пробормотала служанка постарше, глядя на королеву с откровенным ужасом и явственно подавляя желание поскорее убежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от убитой новостью матери. − Что значит «никого нет»? − одними губами переспросила она и потрясла головой, стряхивая морок и отгоняя страх. Быстрее, быстрее. Пока не поздно. У нее уже похищали детей, и она знала, чем это могло закончиться. Она должна действовать немедленно. − Мне нужно… нужно к королю… − бросившись обратно к двери, сообщила Екатерина страже и вдруг резко замерла, сраженная внезапной слабостью. Ее только восстановившийся организм не выдержал нагрузки, и, лихорадочно втягивая носом воздух, она сползла по стене на пол, пока стража медленно осмысливала ее слова и кидалась на помощь, подхватывая под руки.