Благие намерения

Следующим утром, не догадываясь, чем обернется обещавший стать одним из самых счастливых день, Мария вальяжно вошла в тронный зал и оглядела присутствующих. Франциск собирался сделать какое-то важное заявление и приказал собрать всех. Она догадывалась, что он скажет. Сегодня с всесильной соперницей будет покончено. Стараниями Марии король узнал правду о своей матери. Его любимая фаворитка − просто шлюха. Самая настоящая шлюха, которую пускали по рукам не один раз. Мария ненавидела ее. Ненавидела так сильно, что всю ночь в красках представляла, как свекровь корчится от боли наказания, молит сына о пощаде и пытается ублажить его. На коленях. Как трактирная девка. Впрочем, ей это, без сомнения, было не в новинку. Самые омерзительные развлечения уже давно входили в послужной список Екатерины. Мария довольно улыбнулась, заметив, что в зале наконец появился король. Екатерина шла за ним следом − бледная и уставшая, на фоне чего еще ярче выделялась ее почти болезненная худоба. Наверняка спать зарвавшейся потаскухе не приходилось уже двое суток. Они с Франциском оба встали рядом с Марией, и она заметила, как судорожно подергиваются пальцы свекрови. Видимо, прощение вымолить все-таки не удалось. Мария снова улыбнулась, но почти сразу нахмурилась, бросив взгляд на корону, по-прежнему украшавшую голову Екатерины, и странно довольное лицо мужа. Возможно, он рад тому, что увидел истинную сущность женщины, которая не гнушалась делить с ним постель самыми изощренными способами, не отказывая при этом другим мужчинам. Не имело значения, что королева не знала точно, хранила ли Екатерина верность сыну − еще немного, и он избавится от нее. Мария вновь получит своего мужа. − Я попросил вас собраться здесь, чтобы сделать важное объявление, − начал Франциск, и королева сделала несколько шагов, подходя ближе, не желая упустить ни минуты предстоящего зрелища. − Я чуть было не совершил ошибку, усомнившись в очевидном, − на этих словах она снова впилась глазами в явно напряженную до предела свекровь, − но, слава Богу, все обошлось, и теперь я могу объявить о том, что изменит жизнь нашего королевства. − Мария удивленно моргнула, не понимая, как наказание недальновидной шлюхи, пусть она и была королевой-матерью, изменит жизнь королевства. − С великой радостью сообщаю вам... − притянув мать к себе, Франциск уложил руку на ее живот, и еще до того, как муж продолжил, Мария поняла, что он скажет, застыв от ужаса на месте, мечтая помешать и не в состоянии для этого пошевелиться, − женщина, в чьей верности я не сомневаюсь ни на секунду, преданная мне с момента моего рождения, ждет ребенка. Совсем скоро Франция получит наследного принца, и Ватикан уже выразил согласие признать его, − на миг воцарилась гробовая тишина, нарушенная следом громкими аплодисментами, заставляя Марию вырваться из оцепенения. Франциск без стеснения обнимал мать за талию и целовал в висок, а Екатерина сменила мрачное выражение лица на улыбку, слишком похожую на по-настоящему счастливую. Мария до крови закусила губу, не в силах отвести от нее взгляд. Словно почувствовав это, свекровь посмотрела на нее, и в ее глазах читалась ненависть, приправленная яростью, издевкой и желанием отомстить. Не собираясь и дальше наблюдать отвратительное представление, Мария направилась к дверям, слыша, как стучат следом каблуки ее фрейлин. − Мария, − окликнула ее Лола, и молодая королева остановилась прямо посреди коридора, собираясь дать выход клокочущей в груди ярости. − Успокойся… − Успокоиться? Как я могу успокоиться? Совсем скоро мне придется нянчить второго бастарда мужа! От нее! От этой подлой шлюхи! − закричала Мария, не заботясь, слышит ли ее кто-нибудь, кто мог бы использовать это. − Я не верю. Не верю. Она не может… Она едва на ногах держится! − Мария, она беременна. В ее возрасте… Ничего удивительного, − осторожно напомнила Лола, пока Грир и Кенна мялись за ее спиной, боясь рассердить взбешенную королеву еще больше. − Это ложь. Она подстроила все это. Хитрая дрянь снова переиграла меня, − Мария устало протерла влажный лоб, размышляя, что делать дальше. Ребенок Екатерины не мог появиться на свет, даже если существовал… Нет, не было никакого ребенка. Екатерина оставалась серьезно больной еще вчера, и Франциск наверняка получил то послание, получил доказательства… Екатерина просто спасала свою шкуру, ведь только ребенок служил ей защитой. − Я покончу с этим отвратительным обманом. − Будь осторожна, Мария. Теперь речь идет не только о фаворитке короля, не только о его матери, речь идет о ребенке королевской крови, − присоединилась к увещеваниям Грир, когда Мария решительно двинулась вперед, уже продумывая, как уличить свекровь во лжи. В молодой королеве бурлили эмоции, и слова разумной подруги просто не доходили до ее сознания. − Если Екатерина и впрямь нездорова, в ее возрасте ребенка ей в любом случае не сохранить, − едко заметила Кенна, ничуть не смутившись сердитого шиканья подруг, последовавшего следом. Она всегда говорила, что думала, и сейчас это казалось Марии бальзамом для изорванного в клочья сердца. − Нет никакого ребенка. Нет, − упрямо повторила Мария, направляясь в свои покои. Она должна была немного остыть и кое-что обдумать. Нужно начать с малого, но сидеть на месте она не будет. Теперь к грехам Екатерины прибавилась еще и такая гадкая ложь, значит, и наказание окажется куда более суровым. Намного более суровым. Мария бросилась к себе, чтобы все подготовить. Она не могла терять ни минуты, и ей потребуются доказательства. Прошло еще несколько часов, прежде чем Екатерина вернулась в свои покои. Череда поздравлений затянулась, беседы утомили и только письмо, словно по велению судьбы пришедшее ровно сегодня утром из Ватикана помогло выдержать эти, пусть и почти приятные, испытания. Она положила руку на живот и подошла к столу: множество писем ждало ответа, десятки докладов лежали непрочитанными, но в данный момент у нее просто не было сил ими заниматься. Всего за один день произошло столько, что даже сейчас она подрагивала от напряжения. Спина под новым роскошным платьем зудела, а живот неприятно саднило при каждом движении. Но все это не важно, ведь она беременна, и этот ребенок защитит ее от многих бед. Франциск никогда не сможет просто отказаться от нее, как уже сделал однажды. Ребенок свяжет их навсегда, даже если король окончательно забудет, что она его мать, а не просто любовница. И, конечно, малыш позволит оставаться у власти даже дольше, чем она рассчитывала. Если окажется сыном... Грохот и громкие голоса заставили королеву оторвать руку от живота и посмотреть на открывшуюся дверь. − Что тебе надо, Мария? Я не хочу тебя видеть, − невестка гневно засопела, но Екатерина чувствовала себя настолько ослабшей после плети, стекла, дыбы и утех с сыном, что не ощутила ожидаемой злобы. Мысль о том, кто оклеветал её и подверг таким мукам, полыхала где-то глубоко внутри, таясь и ожидая своего часа. − Я пришла убедиться, что вы по-прежнему не знаете себе равных в обмане. Ловко вы все провернули. Теперь Франциск простит вам все... − каждое слово невестки сочилось ядом, но Екатерина отмахнулась от нее, как от назойливой мухи, предпочитая поберечь силы. − Я скажу только один раз: я беременна, и Франциск уже убедился в этом. Я жду его ребенка, − она снова коснулась ладонью живота и счастливо улыбнулась, не замечая, как стекленеют от ненависти глаза Марии. − Этого не может быть. Вы лжете. Я лично поднимала вас с пола, где вы оказались далеко не в первый раз. И ваши последние роды… − по буквам выплюнула та, и Екатерина одернула руку, заведя за спину. − Вы больны и стары. Вы неспособны рожать детей. − Замолчи, − обманчиво спокойно приказала королева, багровея от обиды. Мощь собственных эмоций удивила Екатерину и заставила вспомнить, что в период беременности ей становилось в тысячу раз сложнее казаться холодно-сдержанной. А ведь это только начало, следующие восемь месяцев она не будет слышать от невестки ничего, кроме оскорблений... − Хотите сказать, это не так? − скривила губы в усмешке Мария. − И я знаю, где вы развлекались с Франциском вчера. Как и чем выторговывали его прощение. Скажите спасибо, что я пресекла слухи. Не хочу, чтобы мое имя трепали еще и так, − бросила она, словно не сама была виновата в том, куда прошлой ночью отправил мать король. Екатерина смотрела на невестку и размышляла, как ответить на подобные оскорбления. Эта женщина оговорила ее, подвергла опасности жизнь нерожденного ребенка, пусть и не знала о нем. Она причинила ей настоящую боль. Из-за нее коронованная королева Франции лишилась чести на пыточном столе, не имея другого выбора. Екатерине пришлось, пришлось позволить сыну... И пусть её израненная спина терлась о грубое дерево, пусть от резких движений сорочка пропиталась кровью еще и на животе, пусть Екатерина уже не умела не получать удовольствие даже от самых жестоких утех с сыном и стонала ему в ухо с настоящей, не притворной страстью, тогда она думала лишь об одном − её ребенок, их ребенок будет жить... она будет жить, и Мария заплатит ей за всю боль и унижение. − Ты виновата в этом. И ты за это ответишь, − Екатерина вытянулась, стараясь смотреть на нее сверху вниз, но Мария неожиданно усмехнулась жуткой, неестественной улыбкой. Екатерине стало страшно. Она бросила взгляд на дверь, пытаясь понять, сможет ли кто-то защитить королеву-мать, если её невестка вдруг совсем потеряет рассудок. − Вы ничего мне не сделаете. Вы наверняка обвиняли меня вчера, но ведь Франциск не поверил вам, − Мария сделала шаг вперед, и королева нервно сглотнула. − Ложитесь, − вдруг приказала она, окатив волной ледяного презрения. − Что? − Екатерина все больше убеждалась в безумии невестки и не зная, как оградить себя от него. − Я выведу вас на чистую воду. Посмотрим, что скажет Франциск, когда узнает об обмане, − Мария крепко ухватила её за плечо, подталкивая к кровати. − Он поверил вашим врачам. Врачам, которые служат вам, − от грубого толчка Екатерина еле удержалась на ногах, вцепившись в руку невестки. − Мой врач осмотрит вас, − Мария брезгливо сбросила пальцы королевы. − Как ты смеешь? Я не позволю тебе! − она дернулась вперед, но невестка снова толкнула её так, что Екатерина задохнулась воздухом. − Или вы ляжете сами и раздвинете ноги, или я позову свою стражу, и она будет держать вас, пока незнакомый мужчина трогает вас под юбкой, − Мария посмотрела на нее взглядом, который лучше слов подтверждал её угрозу. − Или мне приказать привязать вас к кровати, чтобы вы не сопротивлялись? Такое вам явно понравится больше, − она нервно рассмеялась, и Екатерина попятилась, решив, что не хочет испытывать терпение невестки сейчас. Она подождет. Подождет подходящей возможности. Самое главное − выносить и родить здорового ребенка, мальчика. Лучше мести не придумать. − Входите! − позвала Мария, и на пороге возник опасливо оглядывающийся по сторонам врач. Она понимала его чувства: ее свекровь ловко сделала себя самой главной женщиной королевства. Жалкая купчиха, дешевая шлюха заплатит за это. Сначала молодая королева пришла в ужас, узнав о ее беременности, затем едва не умерла от ярости и презрения, услышав о произошедшем в пыточной, а потом вернулась к зародившемуся после тронного зала плану − Екатерина просто обманула сына, стараясь вымолить его прощение, и Мария разрушит эту наглую ложь. Немолодая, пережившая тяжелейшие роды королева-мать просто не может быть беременна. Мария кивнула врачу, словно коршун, наблюдая, как свекровь с подчеркнуто оскорбленным видом ложится на кровать. Лекарь присел рядом, доставая из своего свертка несколько похожих на орудие пыток инструментов. Екатерина поджала побелевшие губы и закрыла глаза. Мария видела, что ведьма боится, и наслаждалась этим страхом. − Согните ноги, Ваше Величество, − попросил мужчина, и Екатерина выполнила его просьбу, заливаясь казавшейся совершенно нелепой краской стыда. Врач задрал ее юбку до колен, и его рука сразу же скрылась под ней. Екатерина не сдержала короткий болезненный стон, и он посмотрел на нее обеспокоенным, но внимательным взглядом. − Вам не должно быть больно, − лекарь продолжал двигать рукой, не отрывая взгляда от лица королевы. − Вас беспокоят рези в животе, тошнота, головокружения? У вас не случалось обмороков? − Екатерина неуверенно кивнула, не открывая глаз и оставаясь все такой же красной. Этот стыд и забота собственного врача о ненавистной свекрови раздражали Марию, и она старалась утешать себя тем, какой униженной должна была себя чувствовать Екатерина. На стыд эта ведьма не имела права, но вот унижение заслужила. Лекарь вытянул руку из-под ее юбки и взял один из своих жутких инструментов. На этот раз Екатерина застонала еще громче и протяжнее, жмурясь и сжимая пальцы от боли. Ее ноги напряглись и попытались сомкнуться. Лицо мужчины исказилось новым беспокойством. − Королева беременна. Это совершенно очевидно, − закончив, наконец, осмотр объявил он Марии, и она зажала рот рукой, не желая верить, что проиграла, и этот проигрыш может стоить ей всего − короны, места в сердце Франциска и даже жизни. − Поздравляю, Ваше Величество, − на этот раз лекарь обратился к Екатерине, опустившей юбку и положившей руку на живот. Блаженная улыбка снова появилась на ее лице. − Какой срок? − поинтересовалась Мария, желая разрушить эту непозволительную радость свекрови. − Совсем небольшой, − Екатерина испуганно огляделась вокруг, явно не ожидая такого разговора, и врач успокаивающе дотронулся до ее лба, будто проверяя температуру. − Я бы посоветовал вам хоть несколько дней провести в постели. Ваши ощущения не должны были быть такими. Ребенок в вашем возрасте... − Она может его потерять? − перебила Мария, видя, как расширились от ужаса глаза королевы, и наслаждаясь этим страхом. Хоть что-то скрашивало шок и боль от мерзкого известия. − Не вижу для этого причин, − взглянув на Екатерину с опаской, ответил он, и Мария почти решилась приказать ему сделать аборт её свекрови прямо сейчас. Он сам сказал, что срок маленький, и что-то явно шло неправильно... Она могла бы лично держать Екатерину, пока он мгновенно выдирает из нее эту мерзость, заливая горячей кровью светлое покрывало. Королю бы доложили, что у его матери случился выкидыш, и, потеряв сознание, она не смогла позвать на помощь... Она умерла бы. Наконец-то. Но слишком много людей знало о визите Марии, слишком много людей видело, как она отпускала стражу свекрови, оставляя рядом с дверью своего личного врача... Нет. Она не могла. Еще не время. Мария моргнула и отпустила лекаря, снова оставаясь наедине со свекровью. − Довольна? − усмехнулась та, поняв, что сейчас ей ничего не грозит. − У короля скоро будет наследник, которого он так долго ждал, − Екатерина погладила живот, и Мария с трудом подавила желание выдрать ей волосы. − Это только доказывает, как низко вы пали, − брезгливо бросила она, вспоминая весь послужной список свекрови. Даже того, что видела она сама, было достаточно, чтобы выделить Екатерине место в самом дешевом борделе. − Это доказывает, как сильно он меня любит. И как часто, − Екатерина засмеялась победным смехом, и Мария кинулась к кровати, нависая сверху. − Вы не родите его. Вы слышите? Не родите, − прошипела она мгновенно сжавшейся в комок свекрови. − Можете радоваться сейчас, можете наслаждаться ожиданием своего ублюдка, но каждую ночь вы будете проводить в страхе, опасаясь яда в стакане или неловкого падения с лестницы. Вы не родите его. Никогда. Удержавшись от пощечины, Мария бросила последний ненавидящий взгляд на свекровь и кинулась к дверям, не зная, решится ли претворить свои угрозы в жизнь, но уже понимая, что не смирится. Глядя на буквально выпрыгивающую за дверь невестку, Екатерина устало растянулась на кровати. После унизительного осмотра ее тошнило. Хотелось спать и больше никогда не видеть перекошенных злобой, завистью и нелепым восторгом лиц. Радовало лишь то, что ребенок до сих пор оставался в ней и даже кровотечения не открылось. Недаром ей было больно от элементарных действий врача − их с сыном страсть в последний раз вышла не слишком приятной. Возможно, стоило воспользоваться советом и отдохнуть. Сегодня она проведет время в своих покоях − завтрак и обед все равно уже были пропущены, а завтра наберется с силами и встретится лицом к лицу с семьей, со старшими детьми, у которых скоро появится брат… рожденный от другого брата. Голова Екатерины пошла кругом, и она снова ощутила приступ тошноты. Франциск был занят делами, да и она не горела желанием видеть его после вчерашнего. Она знала, он любил ее, но этот случай, эту жестокость она не сможет забыть быстро. Королева опустила ноги на пол, попыталась встать − и тут же рухнула обратно. Колени болели, выдавливая нелепые слезы. Она вспомнила слова Нарцисса о ее повышенной плаксивости. В чем-то он оказался прав, хотя обычно она никогда не мучилась от подобного симптома. Однако в таком возрасте… Екатерина покрутила головой и погладила живот, отгоняя неприятные мысли. Сейчас она ляжет, хорошенько выспится, а завтра все станет на свои места. Ей просто нужно отдохнуть. Королева позвала своих фрейлин и уже через час спала сладким сном младенца. Следующим утром она неуверенно остановилась перед дверью в обеденный зал. Оно было первым после того, как они с Франциском объявили о ребенке, и Екатерина не знала, как отреагирует королевская семья на такое известие. Радости и поздравлений ждать вряд ли стоило. Во рту загорчило, и она неосознанно положила руку на живот. На рассвете королеву немного тошнило, но ей подобное недомогание казалось более чем терпимым. Пока беременность не причиняла ей особых неудобств, хотя Франциск все равно приказал уже приставленным врачам следить за ней еще тщательнее. Такая забота и радовала, и раздражала одновременно. За кого он волновался больше − немолодую мать, носившую под сердцем его наследника, или ребенка, которому суждено стать королем, если он родится мальчиком? В любом случае, ей предстояло еще несколько месяцев тревожного ожидания, и вряд ли они принесут лишь счастье. − Переживаешь? − раздался рядом спокойный голос короля. − Не нужно. Это вредно и для тебя, и для ребенка, − он обхватил ее за талию, прижимая ближе к себе. − Как ты? Тебя не тошнило? Голова не кружилась? Врачи предупреждали меня... − Франциск, со мной все в порядке, − отрезала Екатерина, совсем не имея желания обсуждать подробности своего состояния. − Раны быстро заживают, связки уже почти не болят. Но врач Марии посоветовал мне побольше лежать несколько дней, − поддавшись не прошедшей до конца обиде, она не смогла не упрекнуть сына в том, что он с ней сделал без единого на то повода. И это была хорошая возможность рассказать о вчерашнем оскорбительном визите невестки. − Врач Марии? − Франциск все понял правильно, и королева мстительно улыбнулась, уткнувшись в его плечо. Еще вчера она бы ни за что даже не намекнула на ненависть Марии, но клокотавшая внутри буря от перенесенной боли, унижения, животного страха за себя и малыша требовала выхода. Она имела право, и отец ее ребенка обещал верить ей. Королева жаждала если не отомстить, то хотя бы посеять в нем легкое сомнение, которое потом при желании и необходимости можно будет развить до куда больших размеров. − Да, − Екатерина приняла подчеркнуто безразличный вид. − Она не поверила мне. Как и ты. Она считала, что я слишком больна, что мои обмороки вызваны болезнью. Но ее врач подтвердил мою беременность. Он сказал, мы оба здоровы, − она положила руку Франциска себе на живот, снова привлекая внимание к самому главному. − Совсем скоро я рожу тебе сына. Наследника, которого ты так ждал. Не вини Марию. Ты не представляешь, как больно видеть беременную любовницу мужа, когда у тебя самой нет детей, − отголосок жалости мелькнул в душе королевы и тут же угас. Она чувствовала, как ожесточилось ее сердце, как очерствело и заледенело то, что благодаря Франциску загорелось после долгих лет вынужденного равнодушия. Она любила его, знала − эту любовь не убить ничем, но жалость и сочувствие к другим, только-только начавшие пробуждаться в ней, умерли позавчера на дыбе и стекле. Теперь у нее был король и его ребенок, путь к власти, сверкающая пуще прежнего золотая корона. Все остальное не имело значения. − Она не должна была так поступать, − недовольно пробормотал Франциск, и королева снова скрыла мстительную улыбку. − Она заставила тебя нервничать. Ты и так перенесла слишком много. По моей вине. Не думай, что я этого не понимаю. Я всегда буду помнить, как поступил с тобой, − он неуверенно поцеловал ее в висок, чувствуя обиду и притаившуюся злобу матери. − Я поговорю с Марией. − Не стоит, − миролюбиво возразила Екатерина. Цели она уже достигла − слабое зерно сомнения в жене поселилось в сердце короля. Что бы он ни говорил, что бы ни думал, слишком очевидным было то, кто стоял за ее изуродованным лицом и обвинением в измене. − Давай лучше наконец позавтракаем, − неуверенно предложила она, снова чувствуя тревогу. Франциск кивнул и толкнул тяжелую дверь, пропуская мать вперед. Когда Екатерина зашла в зал, все отвернулись. Как по команде затихли разговоры, глаза присутствующих уставились в тарелки, а температура в комнате словно упала на несколько градусов. Горло мгновенно перехватило слезами − чуда не случилось. Королеву ждало лишь осуждение и презрение. В полной тишине под руку с Франциском она прошла к своему месту и бездумно посмотрела на стоящие на столе блюда. И без того слабый аппетит пропал окончательно. Взяв себя в руки, Екатерина все же кивнула слуге, приказав налить стакан воды и положить в равных долях мясо и салат. Король тоже собирался приступить к завтраку. − Приятного аппетита, мама, − нежно пожелал он, когда Екатерина поднесла вилку ко рту, и она поняла, что никто, кроме него, этого не сделал. Словно услышав ее мысли, остальные тоже нарушили тишину, но все их слова были обращены к Франциску. Даже родная дочь проигнорировала ее. Даже не осознающий до конца ситуации совсем юный сын Карл. Перед глазами возникла пелена, губы задрожали, и Екатерина вспомнила еще один неизменный симптом − повышенная чувствительность. Она была совсем не к месту и не вовремя. − Тебе не нравится еда? − с беспокойством поинтересовался Франциск, видя, как она кладет приборы обратно на тарелку и берется за наполненный водой стакан. − Горько, − выдохнула она, чувствуя знакомый привкус на языке и понимая, что еда к нему вряд ли имела отношение. Больше Екатерина ничего не помнила. Только как, с трудом поковыряв свой завтрак, встала и направилась к себе. Остальные члены королевской семьи давно разошлись, не пожелав просидеть с ней дольше, чем необходимо, поэтому заканчивали малоприятное принятие пищи они вдвоем с Франциском. Стоило Екатерине встать, усталость вновь накрыла ее, колени подогнулись, перед глазами поплыло. Не задавая лишних вопросов, Франциск подхватил королеву на руки и понес в спальню, по пути послав за врачом. Его предупреждали, что мать слишком ослаблена: слишком бледна, слишком худа, слишком измученна. А ведь они даже не видели следов его ревности на теле королевы. Франциску было стыдно как никогда. Так обойтись с матерью и любимой женщиной, да еще беременной от него… Призрак отца стоял над ним всю ночь, хищно улыбаясь, и впервые за долгое время Франциск не смог выдавить из себя ни слова. Безумная ревность, слепая любовь, безграничная жажда обладать лишила его рассудка, превратила в того самого короля, от которого он пытался защитить мать много месяцев назад. Превратила в сошедшего с ума отца. Франциску не верилось, что он лично поднял на нее руку, что ударил, что изрезал вдоль и поперек. Раньше он мучился виной за шантаж, запугивание и внушение, а теперь к этому прибавилось физическое насилие. Помимо того, которому он подверг мать, надругавшись в их первый раз. Колотить любовницу, как жалкий пьянчуга-простолюдин… Это было низко. Мерзко. Франциска воротило от самого себя. − Ты проведешь несколько дней в своих покоях. Тебе нужно отдохнуть, − сообщил он, усаживаясь рядом с матерью на кровать. Она вытянулась на подушках, не став возражать. Он знал, ей не нравился его приказ, но ради ребенка она решила просто подчиниться. − Врачи говорят, ты должна набрать вес, − король плохо понимал, зачем это требовалось, учитывая совсем небольшой срок беременности, но мать и правда отощала до выступающих ребер. Наверное, они были правы. − Не беспокойся. С нашим ребенком все будет хорошо, − заметив совсем несчастное выражение его лица, мать приподнялась на локтях и коснулась мягкими губами щеки. Франциск схватил ее за руку, неосторожно опрокинув обратно, и принялся целовать тонкие пальцы. − Я знаю. Ты сделаешь все, чтобы сохранить и родить его, − зашептал он, ощущая странный холод, исходивший от ее обручального кольца. − Но я хочу, чтобы и с тобой все было хорошо. Я не могу потерять тебя. Прости меня, − во второй раз за эти дни попросил он, рассматривая золотящиеся на солнце волосы матери. Король не представлял, как загладить свою вину. − Главное, чтобы ты любил меня, Франциск. Любил и доверял. Большего мне не нужно, − отозвалась Екатерина, совсем не покривив душой. С любовью и доверием короля к ней придет настоящая власть. Она уже пришла к ней, но сейчас Екатерина чувствовала, что на этот раз завладела сердцем сына полностью. Теперь их ничто не разлучит. − Можешь в этом не сомневаться, − пообещал Франциск, взбивая под матерью подушку. Она перевернулась на бок, и чувство вины вновь захватило короля. Он видел обиду в глазах матери, то, как она отдалилась от него всего за пару дней. Он понимал, что сделанное им глубоко задело ее, испугало, ожесточило − и все же принять это было тяжело. Франциск покинул материнские покои и решил сосредоточиться на делах. Впервые за время брака ему не хотелось воспользоваться свободной минутой и навестить жену. Он не мог поверить в ее причастность к навету на мать, но уже во второй раз все указывало на ее жестокость по отношению к сопернице. Это он тоже понимал − Марии приходилось нелегко, а теперь еще и ребенок накалил обстановку до предела. В глубине души зародилось неприятное сомнение и колющий страх: защитить наследника нужно любой ценой, иначе мать никогда его не простит, да и королевство ждало своего принца слишком долго. Слава богу, Ватикан прислал буллу вовремя. Желание сохранить отношения с Францией оказалось сильнее опасения разбудить ненависть признанием незаконнорожденного ребенка, тем более, законными наследниками пока являлись другие дети матери Франциска. Большого изменения в линии престолонаследия не произойдет. Для мира. Для них, для их семьи изменится все. Да, булла была получена. Как и еще кое-что, о чем он собирался рассказать матери, как только она окрепнет. Следя за ее состоянием, Франциск приходил в материнские покои каждый день. Он ожидал увидеть недовольство, скуку, подготовку к следующему выходу в свет − что угодно. Но мать почти постоянно спала, лежа на боку, обхватив рукой живот и утопая в непривычно теплом для погоды за окном одеяле. Сначала Франциск удивлялся, потом испугался, а затем врачи все же пояснили ему причину странного поведения матери. − Королева принимает специальные отвары, пробуждающие у нее аппетит и вызывающие сонливость, − сообщил врач и кивнул в сторону различных емкостей на столе. Франциск снова посмотрел на мирно посапывающую мать − врачи делали все, чтобы поскорее восстановить ее после нервного и физического истощения, и он опять испытал стыд за свое поведение в прошлом. Теперь, когда он вновь собирался стать отцом, ему следовало контролировать себя как никогда, не поддаваться эмоциям и чужим провокациям. В один из солнечных дней Франциск сидел рядом с бодрствующей, но непривычно тихой матерью и рассказывал ей новости о происходящем при дворе. Она снисходительно улыбалась, выдавая не утихшую обиду, и он, не удержавшись, нежно поцеловал ее в щеку, а потом нырнул рукой под одеяло и нащупал теплый живот. Почему-то казалось, он обязательно должен был увеличиться, однако он по-прежнему оставался совершенно плоским. Заметив растерянность на его лице, мать впервые за долгое время искренне рассмеялась, заставив почувствовать себя ничего не знающим о жизни мальчишкой. Франциск собирался поцеловать неожиданно яркие губы, когда в покои ворвалась взбудораженная Мария. Он не мог не отметить, как вздрогнула при ее появлении мать. Гадкое подозрение вновь разлилось по сердцу холодной волной. − Резиденцию моей матери в Эдинбурге осадили протестанты. Мы должны помочь ей, − без предисловий выдала Мария причину своего беспокойства, и Франциск поморщился. Он не единожды отправлял в Шотландию солдат, но каждый раз этого оказывалось недостаточно. Шотландия вытягивала из Франции все соки, но не помочь ей было нельзя. − Боюсь, все не так просто, − теперь на пороге возник Нарцисс, и Франциску захотелось выругаться − неужели они не могли найти другое место для разговора? Сидевшая в кровати мать издала нечто среднее между смешком и фырканьем, и он подумал, не ради ли ее влияния на него и жена, и граф заявились сюда. Впрочем, вряд ли Мария настолько отбросила свою неприязнь. − Я слышал о случившемся и хотел предупредить: на данный момент вы можете использовать только армию наемников генерала Ренода, поскольку остальная слишком нужна нам здесь. Беспорядки усиливаются, − граф выразительно посмотрел на королеву, словно намекая, что именно ее живот мог вызвать очередную вспышку гражданской войны. − Но в казне нет денег, чтобы оплатить ее. − Значит, нужно перенаправить средства из каких-нибудь других расходов, − упрямо возразила Мария, как всегда готовая на все, чтобы подавить мятежи в стране, где не была уже больше десяти лет. Иногда Франциск размышлял, действительно ли она считает ее родной или это просто вбитая ей с детства в голову привычка. Как король он понимал жену, но порой она вела себя слишком слепо и недальновидно. − Откуда? Из того, что мы платим основной армии? Из тех жалких крох, что мы выделяем нищим, заполнившим улицы по всей стране? − поинтересовался Нарцисс, и никто не заметил его заговорщицкого обмена взглядами с сидящей в постели королевой. − Мария, − собирался было успокоить жену Франциск, пообещав разобраться позже, хотя оба они осознавали правоту графа. − Я могу оплатить эту армию, − рука матери легла на плечо короля почти невесомо, и он обернулся, чтобы взглянуть в ее спокойное и отдохнувшее лицо. − Моих личных средств достаточно, − добавила она и снова прижала ладонь к животу. − Франция всегда будет обязана тебе, мама. Как и Шотландия, − радостно отозвался король, ощущая приступ безграничной любви и благодарности. Мать всегда приходила ему на помощь, всегда была готова ради него на все, всегда защищала Францию любой ценой. Прекрасная королева. Прекрасная королева, которая скоро подарит ему наследника. − Спасибо, Екатерина, − выдавила Мария − и довольно, и недовольно одновременно. Она вздохнула с облегчением, она считала деньги свекрови заслуженной компенсацией за свои страдания, но видеть, как Франциск, не стесняясь чужого присутствия, благодарно целует ее прямо в губы, накрывает ладонью ее живот, не могла. Однажды Мария уже выбила из свекрови средства, приказав похитить и запугать, и тогда она некоторое время мучилась виной. Сейчас она с удовольствием не только лично отрезала бы ей ухо, но и придумала бы нечто пострашнее. Вот только боль вызывала у Екатерины совсем не те эмоции, что испытывают обычные люди. В смешанных чувствах Мария выскочила из покоев королевы-матери, а следом за ней исчез и Нарцисс. Поцеловав мать в последний раз, Франциск решил поговорить с женой без отлагательств. Слишком уж перекошенным выглядело ее лицо. Теперь он должен избегать любых конфликтов, чтобы защитить еще нерожденного сына. Франциск направился к дверям, однако за ними столкнулся нос к носу с поджидавшим его Нарциссом. − Я слышал, кое-кто всем знакомый прибудет в замок в ближайшие дни. Думаете, это хорошая идея? − граф сложил руки на груди и насмешливо улыбнулся, поднимая во Франциске привычную волну ярости. − Вы прекрасно осведомлены, − согласился он, обходя Нарцисса и не желая развивать тему дальше, − но это не ваше дело. − Хотите сделать матери приятное. Загладить свою вину. Отблагодарить за ребенка в ее животе, − снова продемонстрировав поразительные знания, протянул граф, и Франциск нехотя остановился. − Будьте осторожнее. Есть нечто страшнее ненависти Екатерины Медичи. Это ее любовь, − доверительным тоном сообщил он, и на мгновение королю стало не по себе. Он вспомнил темные глаза матери, вспомнил обиды, которые больше полугода она сносила с удивительной для нее кротостью, вспомнил, с каким упорством она пыталась забеременеть, даже падая в обмороки от истощения, и сколько мрачного торжества было в ее движениях, когда она поглаживала живот, усаживаясь в кровати и словно выставляя его вперед, хотя он еще не успел превратиться в просто выпуклость. Она по-прежнему была Медичи, по-прежнему любила власть, и он сам пообещал возвысить ее до всех возможных высот. Чем сильнее он разжигал в ней любовь, тем больше уверенности в его расположении она получала. С трудом верилось, что она не попытается им воспользоваться. Особенно если Мария и дальше будет разжигать в ней злобу и обиду. Мать любила отца годами, несмотря на его отвратительное поведение… Какой станет ее любовь сейчас, когда она не жена, не законная супруга и мать наследников, а беременная от короля фаворитка? И все же он не мог отказаться от нее, не мог обидеть снова, не мог не исполнить ее желаний. Чего бы ни добивался Нарцисс, на что бы ни намекал, он не изменит положения своей матери. И она получит подготовленный для нее подарок. Подарок, за который ему пришлось дорого заплатить. На следующее утро король повел мать прогуляться, пообещав показать нечто важное. Она только покинула постель, набравшись сил и приобретя здоровый румянец. Франциск поддерживал ее под локоть, зная, как непросто пройдет эта встреча. Он бы вообще не говорил бы о ней матери заранее, но слишком шокировать ее было опасно, поэтому он намекнул, что исполнил то, о чем она так долго мечтала. Теперь король с тревогой смотрел на мать, периодически возвращаясь взглядом к ее животу, в котором день за днем рос их ребенок. Оставалось молиться, чтобы она испытала лишь радость, не способную навредить наследнику. − Нам долго идти, Франциск? Кажется, я немного устала, − пробормотала Екатерина, борясь с неожиданным головокружением. Резкие приступы усталости, головные боли и смены настроения иногда случались с ней на ранних сроках беременности. Даже чаще, чем привычные многим женщинам тошнота или желание заесть суп сладостями. Обычно она не слишком переживала из-за неприятных симптомов, но в эту беременность ее пугало решительно все, что могло бы свидетельствовать об угрозе выкидыша. К тому же, за пару недель, большую часть из которых она провела в постели, Екатерина не привыкла к своему состоянию. Слишком давно и слишком по-другому все было в прошлый раз. Франциск обещал показать ей нечто, чему она должна была обрадоваться, и королева терялась в догадках. Ее шпионы не докладывали ни о чем подозрительном, значит, речь шла об очередном подарке − каких-нибудь драгоценностях, лошадях, картинах... Однако серьезность, застывшая на лице сына, настораживала Екатерину. Похоже, для него грядущий подарок имел большое значение. Она уже обдумывала, как выразить свой восторг и в очередной раз потешить самолюбие короля, когда вдруг увидела ее. Екатерина резко замерла на месте, чуть не заставив сына, не ослабившего хватки вовремя, пересчитать носом каменные плиты. Улыбка медленно сползла с лица королевы, придав ему странно нелепое выражение. − Здравствуй, Екатерина. Как я ждала нашей встречи, − оскалилась предупреждающе окруженная кольцом королевской стражи Диана де Пуатье, разглядывая бывшую соперницу, пока не вернувшую себе дар речи. Несмотря на взаимную ненависть, она не могла не признать, что Екатерина заметно похорошела. Частые роды и постоянная необходимость бороться за положение и корону отняли у нее стройность, свежесть, природную женскую привлекательность, заменив их полнотой и внешней холодностью. Но сейчас она выглядела... как минимум моложе. И стройнее. Диана следила за жизнью французского двора и прекрасно знала, как истощили Екатерину пытки, на которые она в свое время обрекла ее. А еще у герцогини оставалась верная фрейлина в штате королевы-матери, доложившая больше полугода назад о внезапной перемене в поведении и облике госпожи. Екатерина стала бледной тенью, страдающей от несвойственных ей истерик и пугающейся лишнего шороха. Сначала Диана решила, что она натворила очередных дел и теперь боялась возмездия, ведь после смерти мужа ее положение зависело только от сына, а Франциск всегда проявлял к ней до смешного мало внимания и куда больше жестокости. Диана терпеть не могла их обоих, но у нее самой имелся сын, и, видя, как юный дофин упорно отталкивает мать, с младенчества трясущуюся над ним, словно наседка, заходилась вопросом − почему? И когда Европу облетела весть, что новый король Франции взял мать в любовницы, все стало на свои места. Озлобленный невниманием отца и обидчивый от природы Франциск уже давно питал к его жене отнюдь не сыновние чувства и, получив возможность, немедленно взял желаемое. Он всегда походил на Екатерину не только внешне, но и внутренне − упрямством и полным отсутствием мук совести за свои чудовищные поступки. Иначе невозможно было объяснить, как он додумался настолько унизить собственную мать. Диана хохотала и рыдала от смеха, наблюдая из Флоренции, как Екатерина повторяет ее собственную судьбу. Лучше мести за совершенные королевой преступления было не придумать. И все же Диана придумала. − Я тоже рада. Наконец-то ты в моих руках, старая ведьма, − пробормотала Екатерина, разом позабыв обо всех планах, о короле, стоящем рядом, и даже о беременности. Теперь она отомстит. Это самый лучший подарок из всех, что ей когда-либо делали. Глаза королевы скользили по извечной сопернице, отыскивая недостатки: Диана выглядела не так уж плохо, но ее достаточно дорогое платье помялось, лицо осунулось, выбившиеся из прически во время дороги волосы растрепались, а сама она, казалось, окончательно истончилась. Старая тощая ведьма. Эту мысль Екатерина поспешила отогнать, вспомнив, какой стала в последнее время. Она не жаловалась на стройную талию и изящные ноги, но все равно ждала, когда беременность снова сделает ее грудь полной, а изгибы тела более плавными. Несколько месяцев она будет почти такой же соблазнительной, как в далекой молодости... Впрочем, в молодости ее внешность не имела никакого значения, потому что с самого начала для Генриха существовала в первую очередь Диана. − Ты отняла у меня сына, отлучила от двора, лишила всего, − прошипела Диана, отбросив маску доброжелательности и вежливости. − Я всего лишь отомстила тебе. − Ты отняла у меня не меньше еще до того дня, − сочась ядом, парировала Екатерина. В голове мгновенно возникли пытки инквизиции, злобно гогочущий кузен и, самое главное, жуткие розы, шантаж и болезненные воспоминания о мертвых близняшках, которые пробуждали в ней снова и снова, издеваясь и глумясь. − Я дала тебе шанс жить так, как ты хочешь, только вдали от меня и моих детей, но тебе, чертова ведьма, этого оказалось мало. За все годы ты ни разу не оставила меня в покое, − ярость заглушила прочие чувства, и в сознании билась лишь одна мысль − убить, искромсать на куски, когда внизу живота вдруг взорвалась боль. Екатерина немедленно прижала к нему ладонь, морщась и стараясь дышать глубже. Это был плохой знак, и прежде всего стоило успокоиться. Франциск рядом обеспокоенно обхватил ее за талию и прижал ближе. − Ты… беременна, − удивленно пробормотала Диана, хорошо зная подобный жест королевы. − Ты беременна! − зашлась злобным хохотом герцогиня, хищно разглядывая резко побледневшую Екатерину. Та снова поморщилась − она не подумала, что пока Диану неделями тащили по морю и по суше, она просто не могла узнать новости, уже облетевшие двор и половину Франции. − Беременная бастардом фаворитка короля. Как тебе на моем месте? − Диана снова рассмеялась, становясь совсем безумной, но у королевы просто не осталось сил ответить. Боль в животе усилилась, а вместе с ней вырос и страх. − Стража, проводите герцогиню в башню, − приказал Франциск, привычно подхватывая мать на руки и посылая следом за врачом. Диана скрылась за поворотом – стража грубовато подхватила ее за локти и почти поволокла по коридору, но герцогиня почему-то не зашлась криками, хохотом или оскорблениями. Возможно, так на нее повлияла долгая изнурительная дорога, во время которой с ней обращались не как со знатной особой, а как с обычной пленницей и государственной преступницей. Или весть о беременности королевы оказалась слишком шокирующей. Он посмотрел на побледневшее лицо матери и ускорил шаг. Врачи предупреждали, что такое может случиться, и все же беспокойство внутри настойчиво мешало думать. После осмотра и выпитой настойки королева уселась в кровати, молча глядя перед собой. Франциску казалось, он слышит мысли, неистово крутящиеся в ее голове. Его мать пыталась победить ненависть, мыслить здраво и извлечь из подарка максимальную выгоду. − Как тебе это удалось? − наконец спросила она, выпрямляясь и встречаясь с ним взглядом. − Как тебе ее выдали? − никто из них не забыл, что Диана нашла убежище во Флоренции, где правил кузен королевы, стремившийся получить герцогскую корону. Екатерина мечтала отомстить за издевательства и пытки, но достать бывшую соперницу оказалось невозможно. По крайней мере, так королева думала до сегодняшнего дня. − Я пообещал поддержать притязания твоего кузена. Он станет Великим герцогом Тосканы, − беря мать за руку, ответил Франциск, и она улыбнулась Благодарно, но за радостью отчетливо горела мстительность, и король снова вспомнил предостерегающие слова Нарцисса. − Спасибо за этот подарок, − она придвинулась ближе, и Франциск ощутил ее горячее дыхание на своей щеке. − Я счастлива. И наш сын счастлив не меньше меня, − прошептала мать и уложила его ладонь себе на живот. Король подумал было, что она неспроста упомянула ребенка, подняв в груди волну нежности и любви, но в следующий миг, она прильнула к нему губами, и все сомнения мгновенно растворились, рассыпались в приступе заботы и радости. − Я хочу увидеть ее. Завтра, − уже более деловито сообщила мать, и он не смог ей отказать. Утром Екатерина собиралась очень долго и даже выпила успокаивающую настойку. Она волновалась. Не потому что боялась или страдала, а потому что опасалась наделать глупостей, получив в свое распоряжение ненавистную соперницу и повод наказать ее как вздумается. Напряженно повздыхав перед зеркалом, королева все же взяла себя в руки и отправилась в башню. Это место будило в ней не слишком хорошие воспоминания, подкрепленные недавней пыткой на дыбе, но сейчас они были неважны. Екатерина думала всю ночь, и принять единственно верное решение оказалось непросто. И все же она сумела призвать на помощь выдержку и самообладание. Она должна перехитрить врагов, каждого по отдельности и всех вместе. − Я размышляла, как мне поступить с тобой, − вместо приветствия обратилась она к Диане, примостившейся на тюремной кровати. В глазах герцогини плясало все то же безумие. − Я с удовольствием сожгла бы тебя на костре, но я должна заботиться о своем ребенке. Я не хочу, чтобы его появление омрачилось сплетнями о моих капризах и жестокости. В конце концов, лучше я подольше наслажусь зрелищем твоих страданий и заодно оставлю тебя в качестве свидетеля совершенного против меня преступления, − Екатерина выпрямилась и по привычке уложила руку на живот. Она действительно просчитала все варианты. Удовольствие от убийства будет слишком кратким и лишь обеспечит очередную порцию проблем. Лучше воспользоваться случаем и продемонстрировать милосердие. Пока. Казнить она всегда успеет, а сейчас у нее есть не менее приятные развлечения. − Мечтаешь, что твой ребенок станет королем? Я тоже мечтала, и что из этого вышло? − оскалилась Диана, заставив вспомнить, как Генрих разбил ей сердце, лишив их детей права наследовать трон, лишь бы усадить на него Баша. − Бастард есть бастард. Плод похоти и власти короля. Ничего больше. Я прошла через все это и могу рассказать, что будет дальше. − Не сравнивай меня с собой. Я коронованная королева Франции. Мой сын уже король. И мои дети в любом случае являются наследниками трона, − напомнила Екатерина, плавно сдвигаясь обратно к двери. Каждая минута, проведенная рядом с ненавистной герцогиней, медленно, но верно подтачивала благоразумие и вызывала желание отбросить выгодный план, просто запытав дрянь до смерти. − Может быть. Но этот ребенок, твое самое любимое дитя, не получит ничего. Ему никогда не стать королем, как бы ты и даже Франциск ни старались. Я говорю это с вершины собственного опыта и ни разу не лгу, - оскалилась Диана, когда королева, презрительно скривившись, направилась к выходу. Ей очень хотелось убить ведьму своими руками, но так действительно было бы совсем невыгодно и неинтересно. − Поблагодари своего сына за то, что сделал тебя самой счастливой и самой несчастной одновременно. Судьба наказала тебя намного суровее меня. − Замолчи. Этим нелепым похищением ты сама подарила признание моему новому сыну. Ватикан готов на что угодно, лишь бы забыть о тебе, как о страшном сне, − походя бросила она, уже занося руку, чтобы постучать и позвать стражу. Она ждала двадцать пять лет. Она научилась терпеть, прятать чувства, верить в собственное равнодушие. Если она хотела опровергнуть слова Дианы и добиться для сына королевского титула, стоило не поддаваться на провокации, даже самые болезненные и правдоподобные. – Ты всегда приносила всем только страдания. Даже Генриху, что бы он сам ни думал. Ты злобное ничтожество, не заслуживающее и капли жалости. Тебя и твоего тщеславного рода не должно существовать. Впрочем, от него и так остался только бесполезный и жалкий Баш. Один-единственный удавшийся тебе мальчик-бастард. − Не затыкай мне рот. Это напоминает мне, как я заткнула горло твоей дочери. Той самой розой, − ударило в спину, и Екатерина замерла, споткнувшись и не поверив своим ушам. − Если кто и не должен существовать, так это ты и твой род, − Екатерина медленно обернулась, рассматривая соперницу и ища доказательства лжи, но Диана действительно желала отомстить за разлуку с сыном, потерю положения при дворе, не отданное до конца сердце Генриха, и на ее измученном лице читалась жестокая правда. − Виктория визжала как резаная, как только я подходила к твоим покоям, где Генрих неустанно следил за твоим здоровьем, и я не выдержала этих воплей. Я заставила ее замолчать, − руки королевы сжались в кулаки, горло перехватило спазмом, а голову наводнили воспоминания. Ее дочь действительно поправлялась, несмотря на тяжелые роды, в которых она появилась на свет, но потом тихо скончалась в своей колыбели без видимых на то причин. Или не тихо? Неужели совсем маленькую крошку, едва не стоившую Екатерине жизни, просто придушили, потому что ей не нравилось, когда ее матери причиняли боль? Ее маленькая Виктория... Она едва пережила ее кончину, взяла себя в руки лишь ради других детей. – Он возился с тобой, когда должен был быть со мной. Ты убила моего ребенка и едва не убила меня, а он таскался за твоим раздутым брюхом! − Какой еще ребенок? О чем ты говоришь? – последняя фраза настолько огорошила Екатерину, что она замерла на полпути к сопернице, неловко подвернув ногу. В глазах Дианы блеснули слезы, изумив королеву еще больше: никогда прежде она не видела слез фаворитки мужа. Никогда. Голова Екатерины снова закружилась, заставляя гадать, не лишила ли беременность ее рассудка. − Ты отравила меня, и я потеряла ребенка! Я никому не успела сказать о нем! Я чуть не умерла, у меня больше не могло быть детей, а Генрих возился лишь с тобой и твоими ублюдками! – прокричала Диана, срываясь с места и едва не расцарапывая королеве лицо, пока та медленно осознавала услышанное, даже не подумав позвать стражу. – И я не могла сказать ему. Он не поверил бы. Решил бы, что я пытаюсь отвлечь его от тебя. Тебя не должно было существовать. Тебя и твоих детей. − Я не знала. Ты изводила меня, а мне было так тяжело с двойняшками… − растерянно пробормотала Екатерина, вспоминая, как всегда осторожная Диана вдруг стала кидаться на нее с ежедневными придирками, издевками, едва уловимыми угрозами и подлыми намеками. Екатерине в ту пору исполнилось тридцать семь лет, беременность двойней в ее возрасте не могла быть приятной, хотя и протекала без осложнений. У королевы отекали ноги, она с трудом дышала, часами подбирала подходящее положение, чтобы заснуть, ее мучили невыносимые головные боли и страшная усталость, а живот вырос до гигантских размеров, и когда любовница мужа своей неожиданной дерзостью извела Екатерину вконец, она решила проучить зарвавшуюся дрянь. Она отравила Диану не слишком ядовитым снадобьем, лишь бы та дала ей пару дней отдыха и покоя, и очень удивилась, услышав, что герцогиня слегла с тяжелейшей болезнью. Но думать Екатерине было некогда – почти сразу у нее начались самые кошмарные в жизни роды. Теперь Екатерине было понятно все: и внезапная самоуверенность соперницы, дожидавшейся своего часа с целью сообщить королю счастливую весть, и ее неожиданно тяжкий недуг, оказавшийся выкидышем, и даже месть, устроенная три года назад и сейчас. − Ты лжешь! − оглушительно громко завизжала герцогиня, топнув ногой, и Екатерина в ужасе отшатнулась. − Тогда я думала, это случайность, нелепая прихоть судьбы, а недавно я узнала, что это ты виновата в моем горе! Я сделала все, чтобы отомстить. Сначала мне не везло, но вариант побега во Флоренцию оказался идеальным. Я расстроилась, когда затея с инквизицией прошла не так, как планировалась, но теперь я вижу, что все сложилось еще лучше, − Диана снова впилась глазами в живот королевы, растерявшейся и пытавшейся собрать разбегающиеся мысли. – Тебе нельзя рожать. Я слышала вердикт врачей три года назад. Это твой мучительный смертный приговор, − герцогиня злобно ухмыльнулась, мгновенно приводя Екатерину в чувство. Жалость и сострадание разбились о глубоко засевший внутри страх, о понимание правоты соперницы, об уже пережитую боль. – Три года назад я мучилась виной за убийство младенца. Теперь я понимаю, что мы квиты. Ты заплатила за смерть моего ребенка, и расплата еще не окончена. Этот на очереди, жалкая шлюха, − губы Дианы растянулись в безумном оскале, и здравый смысл окончательно покинул и без того не способную справиться с обрушившейся на нее информацией королеву. − Я убью тебя, − прохрипела Екатерина, бросаясь к стене, где притаилась старая соперница, чья месть наконец-то удалась. Сейчас Диана резала ее без ножа, причиняя гораздо большие страдания, чем пытки инквизиции и подброшенные розы в момент, когда она и так сначала страдала от смерти дочерей, а потом, три года спустя, от насилия собственного сына. − Ты отняла у меня мужа. Что я тебе сделала? Что тебе сделали мои дети? Ты сама мешалась у меня под ногами тогда. Зачем ты влезла? Ты сама… сама виновата! − улыбка на лице Дианы стала еще злее, и даже руки королевы, вцепившиеся в ее волосы, не разрушили исходившее от нее торжество, осознание долгожданной и сладкой победы. Диана не боялась смерти, она боялась увидеть соперницу счастливой и беззаботной, получившей все, чего не было у нее. − Я убью тебя, дрянь! − закричала Екатерина, обрушивая удары на ненавистную ведьму, не замечая боли в животе и ощущая звериное желание отомстить. Отомстить за годы унижений, нелюбви мужа, чужих насмешек и, конечно, за смерть ни в чем не повинного ребенка. − Я видеть тебя не могла рядом с ним. Он не мог любить тебя. Только я должна была быть в его сердце. Так повелось еще до твоего появления. Ты все испортила… И когда я страдала от яда и выкидыша, он не должен был возиться с убийцей нашего сына. Ему следовало позволить тебе сдохнуть. Тебе и твоему ребенку, − сплюнув кровь из разбитого рта, безумно рассмеялась Диана и увернулась от нового удара. Ее глаза впились в живот королевы − та всегда была невероятно вынослива, и, похоже, сейчас не собиралась мучиться от выкидыша, падая на колени и пытаясь впечатать ее голову в стену. − Все твои дети жалкие ничтожества. Особенно Франциск. То, как он поступил с тобой, это доказывает. Его ребенок будет таким же. Если выживет, − прошипела она, наслаждаясь откровенным бешенством королевы. Нечасто она настолько выходила из себя, чтобы краснеть до макового цвета и едва не брызгать слюной. − Заткнись! Заткнись! Заткнись! − снова и снова вопила королева, расквашивая голову Дианы о грязную, с прилипшей к ней соломой и мхом, стену. У Екатерины было не так уж много сил, но на серой поверхности вовсю расплывались бурые разводы. Глаза герцогини закатились, дыхание превратилось в хрипы, но Екатерина молотила ее снова и снова, ослепнув и оглохнув. «Убить, убить, убить» − билось у нее в голове, пока неожиданно звонкий звук рассыпавшегося по полу жемчуга не взорвался у нее в ушах, почти лишив чувств. Екатерина застонала, резко высвободив руки из слипшихся от крови волос соперницы. Едва стоя на ногах, королева проковыляла к противоположной стене и, прислонившись к ней, запустила руку под юбку. Там оказалось сухо, и она с облегчением вздохнула. Ребенок все еще был в ней. − Стража! − обессилено позвала королева, и крепкие мужчины ворвались в темницу уже через несколько мгновений. − Позовите врача! − приказала она, и стражники разом побелели, разыскивая в ней возможные признаки нездоровья и потому не замечая распластавшуюся на полу Диану. − Не мне, − зло проворчала Екатерина, когда они принялись поднимать свою королеву под руки. − Ей, − она повела плечами, отпихивая от себя мужчин, указывая на герцогиню и багровея. − Ей нужен врач. Мне нужен король, − добавила Екатерина, обхватив живот и стараясь успокоиться. Едва сдерживая гнев, она выскочила в коридор и пронеслась мимо нескольких камер, пока смутно знакомый голос не окликнул ее. Она обернулась, рассматривая заросшее мужское лицо за клетчатой решеткой. Волосы мужчины доходили до плеч, глаза слезились, за растянутыми в ухмылке губами проглядывали несколько оставшихся и почти полностью гнилых зубов. Кажется, она уже где-то видела его, но в своем нынешнем состоянии не могла вспомнить, где. − Поздравляю, Ваше Величество, − прошепелявил он, взглянув мельком на живот Екатерины и заставляя поразиться тому, как быстро разносятся слухи. − Когда мы встречались, вы выглядели намного хуже. Хотя что больше уродует шлюху, чем бастард от любовника? − мужчина ухмыльнулся, и по его интонации она вспомнила. Палач. Тот самый палач, которого наняли Диана и кузен Екатерины и который изощренно пытал ее, чуть не выбив смертельное признание. Она отшатнулась от камеры, где теперь держали важного узника, и кинулась прочь, слыша громкий хохот за спиной. Ничего не видя и ничего не слыша, она неслась по замку, натыкаясь на удивленных придворных и едва поспевающую за ней стражу. Внутри все дрожало и разбивалось вдребезги. Сердце разрывалось от боли. Перед глазами стояло только лицо маленькой Виктории, погибшей из-за чужой ревности. Будь проклят Генрих за его чертовых любовниц и неумение держать их в узде. Он виноват во всем. И в нелюбви, от которой она страдала много лет, и в бесконечных унижениях, и в смерти Виктории, и в том, что повредившийся рассудком, защищая мать, Франциск обесчестил ее и подверг еще большим мучениям. Как же она ненавидела мужа в эту минуту. Как она ненавидела их всех. − Мама, что случилось? − рука короля, ухватившая ее за плечо, едва не сшибла Екатерину с ног. Она остановилась, хлопая глазами и тяжело дыша, уже не зная, сюда направлялась или нет. Обеспокоенное лицо Франциска нависло над ней, вынуждая усилием воли собирать разбегающиеся мысли в кучу. − Убери… Убери ее отсюда. Иначе я убью ее собственными руками, − прохрипела Екатерина, призывая на выручку весь здравый смысл, еще остававшийся в ней. − Мой ребенок, − неожиданная боль во второй раз за день пронзила живот, и она рухнула на грудь сыну, прижавшему ее к себе и гладившему теперь по волосам. Конечно, он понял, о ком она говорила. И Екатерина мысленно поклялась, что отомстит всем, кто заставил ее страдать, кто ставил под угрозу жизнь ее нерожденного ребенка, кто сомневался в его будущем. Он станет королем, а Франциск будет любить ее всегда, его сердце принадлежит ей и только ей. Она получит награду за свои мучения. Власть и корона искупят их все.