Благие намерения

Екатерина смотрела на свое отражение. Оно было таким же, как обычно. Разве что ее лицо стало бледнее. И все же кое-что изменилось – тесные платья перестали садиться на нее в талии. Живот, в котором рос наследник французского престола, наследник ее сына, увеличился. Совсем немного, совсем чуть-чуть… Это невозможно было заметить со стороны, но стоило Екатерине провести по нему ладонью, и сомнения отпадали. Каждый вечер она разглядывала себя в зеркало, порой приподняв подол сорочки, и пыталась определить, какие чувства испытывала от своей беременности. Она не сразу решилась на нее, не сразу согласилась на предложение сына, но, приняв решение, Екатерина привычно сделала все для достижения цели. Она не могла применять обычные для себя средства, однако усердно выполняла другие рекомендации. Франциск любил предаваться с ней страсти, и все же она стремилась принимать его в своей спальне еще чаще – так часто и так долго, что начала падать в обмороки от физического и морального истощения, тем не менее упорно продолжая идти к намеченному результату. У Франциска тоже были методы, призванные ускорить зачатие. И, конечно, самым волнующим из них являлась плеть. Испуганная вначале Екатерина, к своему стыду и удивлению, нашла в таких утехах особое, не похожее ни на что удовольствие. Она и сейчас содрогалась от блаженства, вспоминая, какое наслаждение и легкость получало ее тело тогда. Как бы там ни было, они с королем быстро достигли цели – не прошло и трех месяцев, когда Екатерина объявила ему, что беременна. И даже козни жены не помешали королю бесконечно радоваться этому событию. Правда, если бы в тот самый день Екатерина не зашла в лазарет, чтобы подтвердить свою догадку, наказание, которому хотел подвергнуть ее сын по вине Марии, могло убить ребенка до того, как о нем стало известно. Екатерина до сих пор иногда просыпалась по ночам, хватаясь за живот, словно чувствуя впившиеся в него мельчайшие осколки темного стекла. И, свернувшись калачиком, еще долго ощущала пульсирующую болью от призрачных ударов спину. В тот вечер плеть обрушивалась на нее настолько бездумно, что Екатерина боялась до конца жизни остаться с рубцами. В дополнение к уже горевшей на ее коже отметине, любовно поглаживаемой сыном почти каждый раз, когда они делили постель. Клеймо было справедливым наказанием за предательство, тонкие красные полосы – следами ревности и ненависти правящей королевы Франции. Только беременность и любовь сына, не покинувшая его даже в тот момент и заставившая сечь не в полную силу, спасли Екатерину от глубоких, по-настоящему позорных шрамов. Поступок Марии шокировал ее. Несмотря ни на что, она не считала невестку способной на подобную жестокость. Иногда ей хотелось узнать, какого наказания для свекрови ждала тем вечером королева. Того, которому в итоге и подверг ее Франциск, или другого, еще более ужасного – публичного унижения, ссылки в монастырь, казни... Один Бог знал, на что надеялась Мария. И все же она сделала хуже только себе – пытаясь загладить вину и отблагодарить за будущего наследника, Франциск задарил мать подарками, включавшими самые роскошные украшения, самые богатые земли, самые прекрасные произведения искусства и даже пеленки для еще не рожденного ребенка, сшитые из привезенного с загадочного Востока шелка. На мягкой, невесомой ткани красовались королевские лилии, подтверждавшие – Екатерина станет матерью законного наследника, а не королевского бастарда. Но самым неприятным для ее невестки было другое: Франциск окружил мать еще большей заботой и еще более щемящей сердце нежностью, он начинал день с визита к ней и заканчивал тем же, он посвящал ей и их ребенку все свободное время, почти перестав навещать жену, и Мария видела его в лучшем случае в обеденном зале и на ежедневных аудиенциях. И всегда, абсолютно всегда, она находила повод задеть свекровь. Екатерина старалась не обращать внимания на эти жалкие потуги, но недооценивать Марию было нельзя. Воспоминания о покрытом битым стеклом столе под животом и ударах плети на спине доказывали это как нельзя лучше. Грохот открывшейся двери заставил королеву вздрогнуть и поежиться. – Что ты здесь делаешь? Франциск просил тебя не приходить сюда, – невестка ворвалась, не позволив страже доложить о своем приходе, и Екатерина разозлилась ее самоуверенности. – Пришла удостовериться, что с моим пасынком все в порядке, – Мария впилась глазами в ее живот, и королева поспешила прикрыть его руками. – Он ведь станет моим пасынком. Знаете, я сегодня поняла это особенно ясно. Он будет мне тем же, кем был для вас Баш. Ненавистным бастардом мужа, – глаза Марии сверкнули злобой и чем-то еще, чем-то таким, что испугало даже видавшую многое Екатерину. Ненависть вызревала в невестке все сильнее и увереннее, и к ее неожиданной хитрости королева оказалась не готова. − У него с Башем нет ничего общего. Баш – бастард, без земель и титула, его мать за все годы ни разу не попыталась это исправить... – она прервалась, сообразив, что говорит совсем не о том. – Мой сын станет королем после своего отца, – отрезала Екатерина, встряхнув волосами и гордо вздернув подбородок. – Он – бастард, этого не изменит даже папская булла, – Мария подошла ближе, сбрасывая маску любезности. – Он появился лишь потому, что его отцу захотелось ощутить всю полноту власти, взяв то, чего любой другой не посмел бы коснуться никогда, – Екатерина нахмурилась, не понимая, о чем она говорит. – Свою мать. Вас. Даже вы сами не смогли бы ему отказать. Хотя, уверена, вы и не пытались, – она открыла рот, чтобы возразить, но Мария подошла совсем близко, едва не опаляя злобой. Королеву пугала эта ее взявшаяся неизвестно откуда привычка – кружить вокруг, почти задевая локтем, почти касаясь, но никогда не позволяя себе лишнего. Словно змея, Мария вилась рядом, выжидая момент, чтобы укусить побольнее. Где она этому научилась, оставалось загадкой, ведь еще совсем недавно она была наивной, не слишком сообразительной девочкой из монастыря. Больше всего Екатерина опасалась в одиночку столкнуться с ней где-нибудь на лестнице. В свое время она заменила ей мать, но боялась, что, поддавшись ненависти, Мария могла будто бы случайно толкнуть ее сама или поручить это кому-то еще, и крутые ступени решили бы проблему позабытой мужем королевы. И даже Франциск подсознательно понимал грозящую матери опасность. Стража сопровождала Екатерину всюду, а Марии не рекомендовалось навещать ее. Но, похоже, Марию это не волновало. Она обошла свекровь кругом и оказалась у нее за спиной, вызывая желание немедленно позвать стражу, а еще лучше короля. Екатерина собрала волю в кулак, чтобы не выдать своих страхов, всего, что мучило уже давно. Она и сама не знала, от чего страдала больше − от опасений за свою жизнь и жизнь ребенка или от присущего натуре желания преподать наглой выскочке урок. Екатерина стерпела от нее не одну болезненную интригу, и запас ее терпения уменьшался с каждым днем. – Должна быть причина. Что-то, чего нет у других женщин. Что-то заставившее его забыть, кто вы. Какими талантами вы обладаете? Ваш муж не испытывал к вам желания годами, но Франциск готов сделать что угодно, лишь бы остаться в вашей постели. Как вы этого добились? – невестка не унималась, и Екатерина вцепилась в ее успевшую неожиданно лечь на живот руку, со всей силы отталкивая от себя. – Не ищи причины, почему он охладел к тебе, во мне. Задумайся о том, что делаешь ты сама, – холодно посоветовала королева, уже давно устав доказывать свою невиновность. На краю сознания маячила неприятная мысль о том, сколько месяцев назад она перестала страдать от насилия, сколько раз сама затащила сына в кровать, сколько времени прошло с тех пор, как Франциск перестал быть единственным виновным в этом преступлении. Екатерина примирилась с совестью и не желала больше думать о ней, иначе просто сошла бы с ума. – Разве вы не обещали помогать мне? Разве вы не клялись, что не желаете этой связи? Почему тогда вы решились на это? – Мария кивнула, указывая на живот свекрови, и теперь выглядела маленьким обиженным ребенком, поражая резкой сменой настроения. – Я не лгала. Это началось не по моей вине, – королева замешкалась, сцепив руки в замок и не зная, выгнать невестку или пожалеть. Екатерина думала, жалость совсем покинула ее, но сейчас Мария слишком сильно напоминала маленькую девочку, которую отдали ей на воспитание. А может, это беременность вызвала у нее нелепый приступ сентиментальности. – Но теперь вы не против, – снова преобразившись, зло бросила Мария. – Теперь вы ждете его ребенка и надеетесь, что он принесет вам власть. И не думайте отрицать, – Екатерина не возразила невестке, многое действительно изменилось. Приняв после изнурительной борьбы роль любовницы короля, она собиралась извлечь из этого максимальную пользу. Франциск не предоставил ей выбора, но она не могла стать той, кто греет его постель по ночам, ни на что не претендуя днем. Она была не просто женщиной, не просто королевой, она была его матерью, и он забрал у нее все. Екатерина хотела приобрести взамен хоть что-то, хоть что-то, выделившее бы ее из обычных королевских любовниц. Франциск желал от нее ребенка, и она подарит ему его, но она должна получить вознаграждение за позор, которому он подверг родную мать за последний год. Она любила своего сына и их ребенка, и если власть окажется в ее руках, им всем станет только лучше. – У меня были причины. Ты сама толкнула меня. Я предлагала тебе сделку. Ты отказалась, и теперь тебе стоит смириться с ребенком. Еще до того, как он родился, – нехотя ответила уставшая от разговора Екатерина, украдкой погладив живот и стараясь говорить спокойнее. В последнее время она часто думала, как решить проблему с Марией. В голове вырисовывалось только два варианта: любой ценой найти общий язык или безжалостно избавиться, и оба они казались невероятно сложными. – Так же, как вы смирились с Башем? – девчонка знала, куда бить. Смириться с Башем Екатерина не могла до сих пор. Одно его существование заставляло ее содрогаться от ненависти. – Матерью Баша не была коронованная королева Франции. У его матери не было связей в Ватикане. Его мать не была Медичи, – поборов приступ ненависти, резко выплюнула Екатерина, наблюдая, как точно такая же ненависть вспыхивает на бледном лице невестки. – Почему вы так уверены, что это сын? – в голосе Марии неожиданно послышалась усмешка. – И почему вы думаете, что сможете выносить его? – на этот раз слова прозвучали угрозой, и Екатерина мгновенно встрепенулась, инстинктивно отступая назад и напрягаясь всем телом. – Я слышала, последние ваши роды обернулись редким кошмаром, – не дав времени ответить, продолжила Мария, снова надавив на больное и разжигая желание причинить боль в отместку. Воспоминание о близняшках сжимало сердце Екатерины до сих пор. Тем более что Диана оживила его как никогда, дополнив жуткими подробностями. – Но до этого я благополучно родила восемь детей. Я знаю о беременности и родах куда больше тебя, – так же метко ударила Екатерина, помня, как переживает невестка из-за своего затянувшегося бесплодия. – И это придает вам уверенности? – не поддавшись на провокацию, спросила Мария. – Вы не сомневаетесь, что сможете родить здорового сына, помня о предыдущих детях. Но ведь это было давно, – она снова подошла ближе, глядя с высокомерием и издевкой. – Хотя, возможно, и Франциск так думает, – Екатерина удивленно посмотрела на нее, не понимая, к чему она клонит. – Возможно, он сделал вас любовницей лишь для того, чтобы вы родили ему. В чем-то он прав. Найти столь плодовитую женщину трудно. Да и зачем искать, когда она есть совсем рядом – любящая и безотказная мать. Он ведь просил вас об этом? – Екатерина вцепилась в ткань платья, пытаясь сдержаться. Такое не приходило ей в голову. Франциск не мог. Он хотел ребенка, но сказал об этом далеко не сразу. Он уверял ее в своей любви и клялся, что для него нет никого важнее. Он не стал бы только ради наследника... Он ведь мог просто приказать. Но он знал, что ей хватит умений избежать беременности... Неужели все его слова, вся нежность были только для того, чтобы гарантированно получить сына? – Значит, я права. Он просил вас, и вы согласились. Франциск умен и одержим идеей оставить после себя собственного наследника. И он получил то, что хотел. – Так ты утешаешь себя этим? – Екатерине захотелось ударить себя за дрогнувший не вовремя голос. Будь проклята излишняя эмоциональность, которую принесла ей беременность. – Ты видела нас вместе и думаешь, что мужчина пойдет на подобные утехи, желая от женщины лишь сына? − королева насмешливо вскинула брови, сдерживаясь немыслимым усилием воли. Она могла говорить искренне, могла указывать на очевидное, но, собираясь истязать ее между ног плетью, Франциск обещал ей именно ребенка, он считал такие развлечения способствующими беременности, и потому слова невестки задели Екатерину особенно глубоко. Она не верила им, не хотела верить… и все же чувствовала себя обманутой, грязной, жалкой, использованной. – Если, конечно, вы не разродитесь девочкой, – запнувшись от воспоминаний, оживленных свекровью, уже более раздраженно и злобно продолжила Мария. – Представляю, как он будет разочарован, – она неестественно хмыкнула и закатила глаза, почти растеряв спокойствие и показное равнодушие. – Но вы, наверное, думаете, что сможете забеременеть снова, если понадобится? – теперь Екатерине стало ясно, почему невестка на время оставила ее в покое – репетировала этот отвратительный спектакль. И хуже всего было то, что, вопреки всякой логике, королеве было больно от ее слов. – Убирайся, – отбросив вежливость, приказала она, чувствуя уже подзабытую боль внизу живота, приходившую к ней, стоило только занервничать. – Нельзя быть столь самоуверенной в вашем возрасте, – Екатерина открыла рот и снова захлопнула, пораженная такой наглостью. – Сколько еще времени вам отпущено на деторождение? – терпение лопнуло, и королева-мать двинулась к двери, чтобы приказать страже вышвырнуть эту нахалку вон. И Франциск может наказать ее за это, как ему вздумается – терпеть оскорбления она больше не собиралась. – Возможно, у вас еще есть в запасе несколько лет, но вы стареете, и ваше тело меняется. Новые роды не добавят вам красоты. Вы готовы поручиться, что Франциск захочет прикоснуться к вам снова и продолжит делать это, пока вам не удастся зачать еще раз? – Екатерина распахнула дверь, крепко схватившись за ручку и борясь с головокружением. Маленькая ведьма решила ее извести. – Вы останетесь ни с чем – забытая сыном, с бесполезной дочерью-бастардом и безвозвратно утерянной честью, – когда эта заботливая и ранимая девочка превратилась в мегеру? Она ответит за каждое слово, за каждое сомнение, поселившееся в сердце Екатерины, за каждое воспоминание, которое пробудила в ней сегодня. – Проводите королеву в ее покои, – обратилась она к страже, уже думая, что скажет сыну. Екатерина не отказалась от мести. Мария разбудила в ней окончательную решимость. Однако планы королевы были куда выше, чем демонстрация любви к ней сына. Все эти подарки и нежности приносили ей радость, но намного важнее оставалась власть. Екатерина всегда мыслила политически, отбросив женские причуды и желания, и понимала: ее ребенку нужна защита, нужна поддержка не только Ватикана − ему требовалось почтение французской знати, и такое важное дело она не могла поручить никому. Пусть Франциск и Нарцисс по разным причинам помогали ей, Екатерина находила это недостаточным. У Марии имелись родственники, проводившие ее интересы везде, и королева собиралась в первую очередь вернуться туда, где принимались самые важные решения, туда, где сосредотачивалось все могущество Франции. Начать следовало с согласия Франциска. − Случилось что-то важное? – с порога спросил король, когда она послала за ним следующим утром, попросив передать, будто дело не терпит отлагательств. − У меня очень мало времени, − Екатерину задело, что он навестил ее, только ожидая чего-то важного. Помимо обострившейся чувствительности, в ней начала проявляться жажда вырваться из того болота, в котором она оказалась: Франциск уже давно не ходил к ней за советами в государственных делах. Несмотря на все усилия, главным его помощником постепенно становился Нарцисс, оттесняя даже Гизов, а она… Она превратилась в обычную любовницу, теперь еще и беременную от него. Никогда прежде Екатерину не загоняли в такие рамки − рамки обычной, требующейся лишь для утех и деторождения женщины. Даже когда она ходила вечно беременной и рожала каждый год. Да, даже тогда она участвовала в политических играх и авантюрах, тем более, Генрих относился к ней с большей снисходительностью, именно наблюдая полный его наследниками живот. Возможно, Франциск последует его примеру. − Я хочу понять, когда ты дашь мне то, что обещал, − с самым серьезным и слегка обиженным видом она отвернулась, почти сразу почувствовав его руки на своих плечах. − И что это? − безмятежно поинтересовался Франциск, и в Екатерине заиграл гнев. Когда он вел себя так, ей казалось, он все прекрасно помнил и понимал, сознательно оттесняя ее от власти, наслаждаясь и гордясь тем, что умная и коварная мать занималась лишь натиранием его простыней. − Прекрати, − резко приказала она и сбросила руку сына. Почувствовав, как напряглось тело Франциска, Екатерина спохватилась. Больше всего он ненавидел, когда она показывала ему свое превосходство. А еще он не выносил ее строптивости и боялся ее нелюбви. Он предпочтет лично свернуть ей шею, чем когда-нибудь позволит остыть или выказать пренебрежение. Она же мечтала быть с ним на равных, но знала, что упустила шанс, отравив его в самом начале. Если бы она согласилась сразу, он бросил бы все к ее ногам, а она отказалась и обманула. Он отшвырнул нанесшую ему обиду мать, и она стала добиваться его. Так она оказалась позади, и теперь всегда будет смиренно шествовать за ним. По крайней мере, внешне. Она еще могла добиться своего. Только поэтому чаша весов в пользу беременности перевесила чашу страхов и сомнений. Не для того она столько боролась, чтобы умереть постельной рабыней собственного сына. − Прекрати это, пожалуйста, − уже мягче добавила Екатерина, прижимая его ладонь к бледной и холодной щеке. − Ты знаешь, о чем я говорю. О власти. − Почему ты задумалась о ней сейчас и вызвала меня так срочно? − он неожиданно рассмеялся, уткнувшись носом в материнские волосы, а Екатерину посетила мысль о том, как же он все-таки отличался от Генриха. Генрих совсем не умел сдерживаться: если бы она его задела, он бы уже обрушил на нее яростную тираду. Франциск же умел владеть собой, умел проявить понимание, и именно это мешало Екатерине злиться на него. − То, что я слышу, унижает меня и заставляет нервничать. Это вредит нашему ребенку. Мне кажется, я сойду с ума, если буду и дальше убеждаться в правоте слухов, − почти не солгала она, вспоминая, как перевернулось все внутри, стоило осознать слова Марии, стоило всего на секунду допустить, что ее насиловали и истязали самыми разными способами лишь затем, чтобы подчинить, притупить рассудок и добиться желаемого. − Я люблю наше дитя, но каждый день до меня долетают чужие разговоры, будто только ради него мне пришлось вынести все это… Только ради него ты сделал меня… − Кем? − он развернул ее к себе, и Екатерина удивилась его абсолютно бесстрастному лицу, пытаясь угадать, какие эмоции он хотел скрыть за этой маской. Она всегда удивлялась тому, как он не выносил слова «шлюха», хотя только так можно было назвать незамужнюю женщину, кувыркавшуюся с женатым королем ради власти. Конечно, они думали о себе иначе, но это не меняло факта. Иногда Екатерина признавала его, но Франциск предпочитал считать, что мать стала единственным исключением среди бесконечной череды королевских любовниц. − Своей, − она прижалась к груди сына, отбрасывая успевшие захватить переживания. Слова Марии плотно засели в ее голове, и одна мысль о возможной подлости Франциска приносила Екатерине больше боли, чем то, как к ней относились все вокруг из-за ее запретной связи с королем и беременности от него. − Это обычные сплетни, мама. Как ты можешь им верить? − она промолчала, и Франциск аккуратно приобнял ее за талию. − Я люблю тебя не потому, что хочу ребенка. Я хочу ребенка потому, что люблю тебя, − ладонь легла на поясницу, согревая теплом, и Екатерина почувствовала себя абсурдно счастливой. Мария получила слишком большую власть над ней, поселив это сомнение, но сын... сын не мог ее не любить. Ее нежный, добрый и заботливый сын. − Но почему ты не пускаешь меня во все, что касается политики? Я много раз доказывала свою преданность… − вспомнив, зачем все это затеяла, продолжила наступление Екатерина. Нежность и любовь не защитят ребенка, уверенно росшего у нее в животе. Власть. Ему нужна власть. Та самая власть, которая подарила ему жизнь. Королевская, абсолютная власть. − Дело не в преданности, и ты это знаешь. Дело в том, как отреагируют те, кто окружают меня и тебя, − он устало прикрыл глаза, постарев разом на десять лет. − Все эти дворяне, партии, фанатики, которые и без того рвут меня на части. Каждый тянет на свою сторону, и я с трудом удерживаю нашу страну на пороге религиозной войны. Признаться честно, я уверен, что ее не избежать, и я сам в этом виноват, − посмотрев в окно, тяжело вздохнул Франциск, и сердце Екатерины застучало быстрее. Ее мальчик... Ее бедный юный сын, вынужденный повзрослеть столь рано, принявший на себя тяжелое бремя управления разоренной, пораженной религиозной заразой страной. Неудивительно, что он так тянулся к ней, чувствуя ее опыт, ее преданность, ее стремление защитить любой ценой. С самого начала Франциск искал это в ней, подчиняя и ломая, не веря и не понимая: она подарила бы ему все по собственной воле. Долгие годы она мечтала увидеть его королем, получить то, чего у нее не было при муже. И она получила. Получила, но совсем не так, как ожидала. − Так позволь мне помочь тебе, Франциск. Ты же помнишь, я знаю, как держать Францию в узде, как справляться со всеми этими жадными до власти и государственной казны дворянами, как примирить непримиримое. Даже твой отец признавал это, − Франциск посмотрел на нее странно, почти испуганно, словно она сказала что-то, чего не должна была, но в Екатерине уже горел азарт. Она чувствовала, что обязана попробовать именно сейчас. Она в любом случае не жалела о ребенке, но она никогда не забудет, что ей посулили за него. «Ты станешь такой же могущественной, как если бы была моей женой». Она хорошо помнила эти слова. Слова, заставившие ее рискнуть жизнью и здоровьем. − Чего ты хочешь, мама? − устало поинтересовался Франциск, отвернувшись и напомнив на миг того капризного и недовольного мальчишку, каким он был перед самым приездом Марии. Екатерина поспешила избавиться от неприятных видений. Франциск вырос, возмужал и внешне, и внутренне, изменился и поумнел. Иначе она никогда бы не решилась рожать ему ребенка. − Я хочу присутствовать на заседаниях Государственного совета, − набрав в легкие побольше воздуха, она заговорила быстрее, не дожидаясь, пока он придет в себя. − Мой опыт может помочь тебе. Когда твой отец сошел с ума, я правила Францией, и ты знаешь, что вполне успешно. Я могу быть тебе полезной. Франциск, пожалуйста, позволь помочь тебе, − она дотронулась до его щеки, заглядывая в глаза самым теплым и нежным взглядом. − Не думаю, что это хорошая идея, − убирая ее руку и настораживаясь, ответил он. − Женщина в Государственном совете. Еще и вся эта неприязнь к тебе многих дворян... К тому же, ты в положении... − в голосе сына звучало сомнение, и Екатерина решила использовать другой прием. − В этом причина? Ты получил, что хотел. Ты уговорил меня забеременеть, пообещав власть и влияние, а на деле я имею их только над горсткой фрейлин, которых у меня меньше, чем у твоей жены. Так кто я для тебя? Любовница, вынашивающая твоих детей? Женщина, с которой можно развлечься время от времени? − Франциск собирался что-то ответить, но она должна была сказать больше. − Вспомни хотя бы, что я твоя мать! Ты хочешь запереть меня в моих покоях и заставить вышивать пеленки? Даже твой отец прислушивался к моим советам! − на лице короля застыла смесь гнева, обиды и сочувствия, но он справился с собой, не выказав раздражения. − Успокойся, мама. Тебе вредно волноваться, − он снова притянул ее к себе, и Екатерина постаралась справиться с по-настоящему расшалившимися нервами. − Я подумаю над твоими словами, − он поцеловал ее в лоб, и она позволила себе немного расслабиться. − Ты не женщина для развлечений. О чем ты говоришь? Я прекрасно знаю, насколько ты умна и сколькими знаниями владеешь. И я люблю это в тебе, − его пальцы прошлись по ее волосам, и Екатерина не сдержала улыбки. Возможно, ей все же удастся добиться своего. − Я просто не хочу, чтобы ты пострадала. − Мне кажется, ты охладел ко мне, − продолжила наступление Екатерина. Эта часть не была такой уж обязательной для того, чтобы добиться власти − скорее даже была лишней, но Екатерина не могла отказаться от другой своей цели. Она всегда обладала мстительной натурой. Тем более, Франциск и правда не приходил для любовных утех уже несколько недель, и Екатерине хотелось проверить, изменил ли ребенок его страсть, или, достигнув желаемого, король потерял к ней интерес. Мысль о том, что интерес не потеряла она сама, Екатерина отогнала подальше. − Это неправда. К тому же, твои врачи советовали нам повременить… − пальцы в ее волосах замерли, и, прижавшись щекой к груди сына, она почувствовала, как его сердце забилось чаще. − И Мария изматывала меня разговорами всю неделю. Я никогда не предполагал, что она настолько ревнива. Ты была права. Она не может смириться с нашим ребенком, − Екатерина спрятала улыбку, уткнувшись носом в его камзол. Если у нее получится подарить Марии новый повод для переживаний, это тоже будет успехом. Пусть и дальше утешает себя тем, что Франциск делил с матерью постель лишь для продолжения рода. − Я давно поправилась, − она потянулась к его губам, и Франциск поцеловал ее, бережно уложив ладонь на затылок, вытягивая пряди из аккуратной прически. − И я не хочу, чтобы все было, как с твоим отцом, − руки Франциска сами потянулись к застежке платья на ее груди, разжигая хорошо знакомую им обоим страсть. − Мне не хватает тебя, − вспоминая, как Генрих надолго забывал дорогу в ее спальню, стоило врачам объявить об очередной беременности, тихо добавила Екатерина. − Мне тоже не хватает тебя, мама, − нетерпеливо сдирая платье с ее плеч, отозвался Франциск. Корсета под ним не оказалось − Екатерина всегда отказывалась от него во время беременности. Ей и без этого предмета одежды было душно и трудно дышать. Сейчас она тяжело дышала от того, что руки сына уверенно сжимали ее грудь. − Я люблю тебя, и беременность тебя красит, − прошептал он ей в ухо, посылая по телу дрожь предвкушения, и подтолкнул к кровати. − Поверь, я никогда не охладею к тебе. Екатерина послушно села, с недоумением наблюдая, как сын опускается перед ней на колени. И только когда он потянул подол юбки вверх, королева поняла, что он собирался сделать. Они уже давно не занимались подобным, отдавая предпочтение другим видам утех, и его выбор оказался для нее неожиданным. Франциск положил ее ногу себе на плечо и несильно сжал бедро, придвигая ближе. − Франциск... − выдохнула королева, запуская пальцы в его волосы, когда он наконец коснулся ее там, где, забеременев, она стала еще чувствительнее. Новое движение его языка принесло ей мысль, что всем этим напыщенным вельможам, считавшим ее развратницей, готовой на все ради внимания сына-короля, стоило бы взглянуть, как он ублажает ненавистную им итальянку вместо того, чтобы безжалостно вколачивать ее в перину, утоляя свое желание. Правда, и вколачивая в перину, он тоже был хорош. Еще одно движение, и Екатерина до боли вцепилась свободной рукой в покрывало. Язык прошелся между ног королевы чуть быстрее, и она не сдержала стона, пытаясь не поддаться удовольствию позорно скоро. Но стоило Франциску толкнуться внутрь, и она вскрикнула, не справившись со сладкой волной, накрывшей ее неожиданно сильно. − Прости, я... просто... − попробовала объяснить Екатерина, когда он опустил ее ногу и присел рядом на кровать. Чувство неловкости примешалось к приятной истоме − она еще никогда не находила самое яркое наслаждение так быстро. Даже для нее, перепробовавшей благодаря королю десятки утех и привыкшей легко отвечать на ласки, все оказалось слишком стремительно. − Я рад, что тебе настолько понравилось, − улыбнулся Франциск и вдруг ущипнул ее за щеку. Екатерина ощутила, как ненавистная краска приливает к лицу. Нелепо. Она вела себя подобно невинной девице. − Если ты хочешь, я... − она потянулась к застежкам его камзола, но сын перехватил ее руки. Екатерина почувствовала разочарование и обиду. Так происходило всегда, когда Франциск по тем или иным причинам отказывал ей, и она боялась осознать очевидную причину своих эмоций. − Вечером, − пообещал он ей в ухо и помог вернуть стянутый лиф платья на место. − Я действительно очень занят. Чтобы прийти к тебе, мне пришлось воспользоваться перерывом между аудиенцией и встречей с Луи. Он ждет меня, чтобы обсудить новые сведения о протестантах. Похоже, они снова что-то замышляют. Я расскажу тебе позже, − Франциск поднялся, поправляя слегка помявшуюся одежду, и двинулся к двери. Дождавшись его ухода, Екатерина встала и, опустив и разгладив юбку, вышла следом. Из ближайшего угла к ней метнулась незаметная прежде тень. − Вы уверены, что Мария видела все? − прокашлявшись, спросила королева-мать. Неожиданно ей в голову пришла мысль, что невестка уже несколько раз видела ее голой и потерявшей над собой контроль. Это было неприятно и абсолютно точно неправильно. − Она видела достаточно, − послышался ответ, и Екатерина выпрямилась, поглаживая поясницу – новая беременность заставила вспомнить, насколько убили спину частые и многочисленные роды. − Прекрасно. Будем надеяться, она поведет себя, как нужно нам, − Екатерина кивнула, и фрейлина отправилась дальше следить за Марией. Королева довольно улыбнулась − невестка могла говорить что угодно, но ей никогда не выиграть. Она имела в качестве поддержки лишь любовь мужа, которую сама же успешно искореняла, тогда как у Екатерины были любовь сына и ребенок короля, росший в ее животе. Мария заведомо уступила, выбрав войну, и ее свекровь была даже благодарна ей за это − она уже давно не чувствовала себя настолько... живой. Если раньше она склонялась к тому, чтобы любой ценой достигнуть перемирия, теперь ее безжалостная и хладнокровная натура, пусть и порабощенная насилием, плетьми, унижениями, все больше склонялась к иному варианту. Все сильнее Екатерине хотелось не слышать настойчивого жужжания невестки рядом, а вместо этого видеть отца своего ребенка лишь рядом с собой, владеть им единолично. Однако совсем рассудка королева не теряла, понимая, что пока Мария нужна ей рядом с Франциском. Это избавляло ее от возможных разборок с другими потенциальными соперницами и опасной нервотрепки. Вечером Франциск явился к ней задумчивым и недовольным. Рассерженная в очередной раз Мария сумела испортить ему настроение. Однако Екатерина чувствовала, что к привычным ссорам с женой примешалось нечто еще. Он почти убедил королеву, будто за подавленностью и напряженностью крылась обычная усталость, и все же нутро Екатерины чуяло обман. Ту самую тайну, в которую Франциск не пускал ее много месяцев. Как только его поведение менялось, она вспоминала о секрете, столь тщательно скрываемом от нее сыном. − Что тебя мучает? – поинтересовалась Екатерина, водя пальцем по обнаженной груди сына. Тело разморило приятной истомой от наконец-то нашедшей выход страсти, но королева предпочла поговорить с притихшим сыном, а не погружаться в вязкий и беспокойный в последнее время сон. Екатерине снились кошмары. Дурные предзнаменования: крики, кровь, слезы. Она знала, это предупреждение, вот только посоветоваться ей было не с кем. Давно уже она не видела чего-то настолько жуткого и тревожного, и теперь не могла определиться, за кого переживать: за Францию, короля или нерожденного ребенка. – Я здорова. Наш ребенок тоже. Все хорошо, − и сыну, и себе напомнила она. − Мне нужно уехать, − нехотя признался Франциск, поглаживая ее плечо и задумчиво глядя в потолок. Екатерина хотела задать еще какой-то вопрос, но стоило ей коснуться щеки сына, в живот ударило невыносимой болью. − Не уезжай! – нелепо крикнула королева, рухнув на подушки и тяжело дыша. Боль отступила так же резко, как и появилась, заставляя сжиматься от очередного плохого предчувствия. Что-то было не так. Ей определенно стоило найти хоть какого-то предсказателя, если самой разобраться в природе своих снов и ощущений не получалось. − Твой военный поход должен начаться позже, и ты до сих пор не объявил регента… − Это не связано с кампанией. Мне нужно уладить одно дело, − пояснил Франциск и натянул на обнажившееся тело матери одеяло, а затем осторожно погладил ее напряженный живот. Приступы боли по-прежнему не оставляли королеву, она все еще не набрала вес и пугала болезненной бледностью. Иногда Франциску становилось страшно, и он вспоминал, как она умирала во время последних родов, но уже поздно было что-либо менять. Конечно, ему стоило оставаться с ней, однако совсем недавно он узнал, где находился граф Монтгомери, опасный свидетель, знавший, кто убил предыдущего короля. Такое дело Франциск не мог доверить никому. Они с Башем собирались выехать уже завтра и управиться за пару дней. Франциск не хотел бросать мать даже на час, и все же ему придется это сделать. − Это правда важно? Ребенок здоров, но… мне страшно… − прошептала Екатерина то, что совсем не собиралась. Франциск был молод, вспыльчив, порывист, но с ним она чувствовала себя в безопасности. За долгие годы она привыкла к одиночеству и самозащите, порой даже стремилась к ним, однако сейчас все стало в десятки раз сложнее. Она ждала ребенка, Мария ненавидела ее, двор метался от неприязни к подобострастию. Екатерина лишилась всего, на что могла бы опереться. Кроме короля. − Это буквально на пару дней. Не бойся, мама, − он поцеловал ее в лоб и снова погладил живот. Уже сейчас ей казалось, ребенок будет слушаться Франциска беспрекословно. – Любовь моя. С вами ничего не случится, − пообещал он, и она наконец-то расслабилась. Франциск уехал на следующий день, дав страже и фрейлинам строгие распоряжения. Мария злобно сверкала глазами в сторону Екатерины, но та знала, что пока невестка бессильна. Оставалось надеяться, король изменит давнее решение и, отправившись в длительный поход, назначит регентом мать. До этого еще было время. И все же Екатерину мучило беспокойство. Ей нездоровилось, постоянно тошнило и хотелось спать, хотя духота мешала отдыху. Первый день она обессилено пролежала в кровати, не сумев ничего съесть и стараясь унять тревогу. Внутри словно зудело, разъедая и пугая еще больше. Только к следующему утру королеву немного отпустило, и она встала, чтобы заняться делами. Уже давно шпионы Екатерины не доставляли ей ничего сверхсрочного и касающегося лично семьи Валуа. Однако на этот раз она получила письмо, заставившее кровь застыть в жилах. Один из преданных ей людей сообщал, что два десятка протестантов, возглавляемых дворянином, чей сын славился своими выступлениями и был за них убит, собираются на следующей неделе выкрасть Марию с целью мести королю и получению от него выкупа. Перо Екатерины замерло над бумагой: она немедленно бросилась писать Франциску, надеясь найти кого-то среди его стражи, кого он предупредил, куда поедет, и передать ему послание как можно быстрее, но потом королеву вдруг захватила совсем другая мысль. Если Марию похитят, она может и не вернуться. Или вернуться уже не такой задиристой язвой, какой была сейчас. Она уйдет с дороги свекрови и не навредит ее ребенку. Екатерина погладила живот, размышляя, не посодействовать ли заговорщикам, чтобы облегчить себе жизнь. Тяжело встав из-за стола, она принялась мерить шагами комнату. Проще простого отправить Марию в руки похитителям, наказать, сломать, уничтожить, а потом так же ловко сдать этих недоумков королю… Но подобный поступок был опасен и жесток. Если Франциск узнает, если впадет в гнев… Екатерину передернуло, и она поспешила выпить воды и успокоиться. В груди заныло, напоминая об отброшенной жалости. В конце концов, Мария имела право ее ненавидеть, она сама ненавидела Диану ничуть не меньше и совсем недавно разбила ей голову о каменную стену темницы, так и не забыв старой боли. Просто Мария обладала более высоким положением с рождения, она не привыкла мириться с шлюхами мужа, не привыкла к наигранной покорности, да и Франциск отличался от покойного отца. Екатерина вспомнила лицо сына, представила, как он будет страдать от случившегося с женой, как забудет о ребенке в животе матери… Если она не потеряет ребенка, совершив подобное преступление. В последнее время Екатерина видела слишком много знаков. Слишком рискованно было брать на себя грех, вовлекая в него душу еще не рожденного младенца. К тому же, существование Марии, ее присутствие рядом с Франциском, его любовь к ней защищали Екатерину от Гизов, терпевших творящееся при дворе безумие лишь по причине сохранявшегося влияния племянницы на короля. Прикрыв глаза и вздохнув, Екатерина вернулась к столу. Письмо выходило со скрипом, перо то и дело застывало в воздухе, когда королева боролась с собой, но она дописала. Дописала и нашла человека, который был способен доставить его до адресата. Екатерина думала, предупредить ли невестку, то и дело возвращаясь к ней глазами за обедом, и в конечном счете, расстроенная исходившей от нее неприязнью, не стала. Она уже сделала достаточно. С Марией ничего не случится. Охрана замка усилена, заговорщики собирались действовать лишь через неделю, Франциска предупредят, а у Марии в ближайшее время не намечалось никаких публичных мероприятий. Да, она сделала достаточно. Мария же следила за свекровью не менее ревностно: та вела себя странно, погруженная в неведомые заботы и мучимая тошнотой. Казалось, ее выворачивало наизнанку, но Мария не могла бы утверждать этого с уверенностью – беременность в сочетании с худобой и маленьким ростом делала Екатерину уязвимой внешне, и все же никто не знал, что творилось у нее внутри. Невинной овечкой она никогда не была, и с каждым днем в Марии сильнее поднималось желание заставить ведьму страдать. Дядя шептал ей в ухо: от ребенка Екатерины стоило избавиться, и желательно вместе с самой Екатериной. Мария и сама это понимала, но пока не могла решиться, да и Франциск уже подозревал ее в организации нападения на мать и ложном навете, заставившем его потерять рассудок. Молодая королева вынырнула из ставших привычными раздумий и легла в кровать. Франциск отсутствовал всего три дня, а она успела заскучать. Даже несмотря на то, что он унижал ее со своей шлюхой-матерью, которой умудрился сделать ребенка. Мария вздохнула: если бы только избавиться от этой потаскухи вместе с проклятым отродьем, они с Франциском снова были бы счастливы. Нужно срочно что-нибудь придумать. Сон почти сморил Марию, когда она услышала скрип открывающейся двери. Сначала она решила, что это прислуга пришла затушить лишние свечи или фрейлины принесли срочное послание от короля, но тяжелые приглушенные шаги не подходили ни тем, ни другим. Мария распахнула глаза и рывком вскочила с кровати прежде, чем успела подумать. С ужасом и непониманием она смотрела на дюжину незнакомых мужчин, наполнивших спальню. От неожиданности ее движения они тоже застыли, пока один из них не кинулся к ней, а потом вдруг бросился сдирать одеяла и покрывала с кровати. − Где король? – недовольно воскликнул он и грубо схватил Марию за руку. Она отшатнулась, наконец заметив блестящие в свете свечей мечи в руках у мужчин. По оружию и хищному выражению их лиц, по крови на одежде некоторых из них она поняла − они пришли убивать. Не ее. Впервые убить собирались не опасную претендентку на английский трон, а ее мужа, короля Франции. − Он уехал три дня назад. И лучше вам убраться, пока вы не поставили на уши весь замок, − смело выкрикнула она, и заговорщики растерянно переглянулись между собой. − Мы ошиблись. Короля нет в замке, − на пороге возник еще один незнакомец с мечом в руках, вовремя подтвердив слова Марии, и она слегка расслабилась, судорожно решая как быть дальше. Раз эти люди спокойно проникли к ней, значит, они уже перебили всю находившуюся поблизости стражу, а в том, услышат ли ее еще где-то, Мария сомневалась. − Не может быть. Мы же все подготовили. Мы подарили его шпионам ложные сведения. Куда он делся? Неужели судьба жены его не волнует? – послышался полный ярости возглас, заставивший Марию испуганно втянуть голову в плечи. Она не знала, о каких сведениях идет речь, не знала, как позвать на помощь, но знала, что должна оставаться спокойной и уверенной, чтобы договориться с напавшими, даже если колени подкашивались от страха, а живот крутило от ужаса. − Он уехал. Скажите, что вам нужно, и убирайтесь. Я постараюсь выполнить ваши требования, − взяв себя в руки, предложила Мария, и все присутствующие уставились на нее, словно впервые восприняв всерьез. − Нам нужна месть. Моего сына убили лишь за то, что у него хорошо был подвешен язык, позволяя ему привлекать больше сторонников новой веры. Солдаты короля сделали это. А еще сожгли заживо десятки людей. Наше терпение кончилось, − ответил вышедший вперед мужчина, явно возглавлявший это собрание. Он был богато одет, крепко держал искусно сделанную рукоять меча, и Мария решила, что он происходил из знатного рода, соблазнившегося прелестями новой веры. − Эдикт вашего мужа принес горе сотням таких, как я, мадам, − он ухмыльнулся и подошел ближе, отчего Марию передернуло, и она отступила бы, если бы не хватка на ее плече второго заговорщика. − Нам нужна месть, и мы получим ее. Раз ваш муж трусливо сбежал в такой важный момент, придется нам довольствоваться вами. Вы передадите ему наше послание, − теперь и его рука дотронулась до Марии, и она дернулась, усилием воли давя рвавшийся из горла крик. – Держите ее, − добавил главный заговорщик, и по тому, с какими ухмылками на нее надвинулась остальные, она поняла, что они задумали. Мария заметалась, ища выход. Перед глазами возникло лицо швырнувшего ее на стол итальянского графа, также желавшего отомстить. Она вспомнила его полные решимости и боли глаза, вспомнила, какой ужас принесла ей даже эта неудавшаяся попытка насилия, и рванулась из державших намертво рук, лихорадочно соображая, как спастись. Один из заговорщиков схватил Марию за длинную прядь волос, и она взвизгнула, дернувшись и налетев на другого мужчину. Кто-то громко захохотал, и в ушах королевы всплыли слова свекрови об издевательском смехе солдат во Флоренции, когда те безжалостно насиловали ее в монастыре. Горло Марии перехватил спазм, глаза сфокусировались на мельчайших подробностях лиц постепенно оттеснявших ее к кровати протестантов. Она видела каждую веснушку, каждый шрам, каждую царапину. В нос ударил незнакомый запах, чужой, неприятный. Мария не выдержала, закричала, и тогда вихрем крутившиеся в голове мысли вдруг выстроились в ряд, словно подчинившись отчаянному воплю. На языке замерло только одно слово. Имя, призванное спасти. Но не имя мужа и короля. Имя той, насилие над которой действительно станет местью, той, от которой она так мечтала избавиться. Имя женщины, уже пережившей все это. Екатерина. Мария вспомнила ее рассказ, вспомнила, как она советовала не рассчитывать на помощь мужчин. Она была права. Сейчас Мария осознала это с кристальной ясностью. Она сама спасет себя. Спасет и отомстит. − Стойте! − крикнула Мария в лицо держащему ее за руки мужчине. − Выслушайте меня! − она попыталась вырваться, но он лишь крепче сжал ее запястья. − И зачем нам слушать вас, Ваше Величество? Мы не болтать сюда пришли, − на не лишенном изящества лице застыла глумливая ухмылка, от которой королеве стало жутко. − Верно. Вы пришли мстить. Королю, − мужчина утвердительно кивнул, притягивая ее ближе. − Но, надругавшись надо мной, вы не причините ему боли. Он только обрадуется возможности избавиться от меня. Вполне законно избавиться. Вся Франция знает, что мы давно не ладим, и уж тем более благородные господа, коими вы являетесь, − на этот раз все ворвавшиеся в ее спальню переглянулись между собой, польщенные и одновременно заинтересованные. − И что же вы нам предлагаете? − их лидер все еще держал ее руки, но хватку все же ослабил. − Если вы действительно хотите отомстить, вам нужна другая женщина, − Мария все еще сомневалась, но каждое произнесенное слово придавало ей уверенности. Она все делала правильно. − Вы знаете, в чьем чреве растет наследник короля? − Мария впилась глазами в мужское лицо, всем своим видом показывая, что лишь предложенный ею вариант был для них единственно верным. − Да, его мать в положении. Вся Франция до сих пор гудит от такого известия, − по комнате пронесся издевательский смех. Марию снова передернуло – от напряжения и ярких картин прелюбодеяния Франциска с матерью, ожидавшей теперь появления на свет его наследника. − Но к чему нам обсуждать старую шлюху и ее отродье? − Затем, что она нужна вам! − выплюнула Мария, не совладав с собой. Рана на все еще кровоточившем сердце была слишком глубока. − Он любит ее. Гораздо больше, чем меня, − наконец вырвав руки из ставшей совсем слабой хватки, холодно произнесла она. − Подумайте сами. Она беременна. Срок уже несколько месяцев, − жестко продолжила Мария, намеренная убедить заговорщиков окончательно. − Возьмите ее, и король будет страдать. От того, что вы сделаете с ней, и от того, что станет с его ребенком, − Франциск действительно будет страдать, но зато они избавятся от ведьмы, которая, к несчастью, приходилась ему матерью. Наваждение закончится. Он никогда больше не прикоснется к ней после того, какое количество мужчин примет ее лоно. Да и вряд ли она сохранит ребенка, а значит, лишится последней защиты. Марии показалось, она получила тот самый шанс, о котором столько мечтала. − Это верно. Сын за сына, − главный заговорщик задумчиво потер подбородок, и сердце Марии застучало где-то в горле. Она уловила мысли убитого горем отца. Она предложила ему и остальным Екатерину, чтобы заменить себя ею, чтобы Екатерина имела дело с этими мужланами, но именно сейчас осознала до конца, кто станет их главной целью. Невинный младенец. Единственный законный ребенок Франциска в силу обещаний Ватикана. Конечно, был еще бастард Лолы, но зачем недовольным политикой короля и лично задетым им заговорщикам ничего не значащий ребенок от покинутой любовницы, когда есть наследник от любимой во всех отношениях женщины? Они убьют стразу двух зайцев, и Мария пока не решила, радоваться этому или нет, ведь страшный грех ляжет и на нее тоже. − Мы пришли за королем и не рассчитывали искать по замку его шлюху. Где она? − в глазах мужчины загорелась ненависть пополам со свирепой решимостью. − Проверим, какими талантами эта женщина совратила собственного сына, − вокруг снова раздался громкий, похабный смех, и молодая королева заставила себя надеяться, что все время, пока Екатерина будет метаться и стонать от боли под этими животными, ее уши ни на миг не покинет омерзительный мужской хохот. Она заслужила это. Она сама приучила невестку быть жестокой и пользоваться ее методами. Она сама поселила в ней зло и безжалостность. Она сама совсем недавно показала ей, какими способами рвется к власти. Она должна винить лишь собственную алчность и подлость. − Я провожу вас, господа, − с вымученной радушной улыбкой пообещала Мария и махнула рукой в сторону двери. Вместе с заговорщиками Мария вышла в темный коридор, сдержав вскрик, когда заметила чьи-то ноги, торчащие из-под закрывавшего нишу гобелена. Нетрудно было догадаться, куда напавшие на замок люди поскладывали трупы убитой стражи, чтобы те не привлекли ненужного внимания. Мария вздохнула и постаралась успокоиться. Не так она собиралась избавиться от опасной соперницы, но судьба подарила ей шанс именно сегодня. И Франциск не посмеет ни в чем заподозрить напуганную и бьющуюся в истерике жену. Мария зашагала увереннее, чувствуя, как решительность и беспощадность, подхваченные от заговорщиков, разливаются по телу. Дойдя до нужного коридора, она подала им знак и нырнула в темный угол, привлекши внимание стражи, за разговором с ней не заметившей ее спутников, кравшихся сзади. Через несколько минут стражу перебили, почти не издав лишнего шума – заговорщики явно готовились не один день, прежде чем проникнуть в королевский замок. Марии было жалко ни в чем не повинных мужчин, охранявших королеву-мать по долгу службы, но собственная судьба волновала ее сильнее. Если не избавиться от Екатерины сейчас, потом может стать поздно. Она должна это сделать. Она должна быть такой же безжалостной, как та итальянка, в животе которой рос наследник Франциска. − Подождите здесь. Я скажу, когда вы сможете зайти, − прошептала Мария, взявшись за ручку двери покоев королевы-матери. Сначала она хотела взглянуть на свекровь и ощутить ненависть, обычно уничтожавшую все сомнения. − Но... − мужчины явно не желали ждать, однако вид Марии, напоминавшей теперь мстительную фурию, вынудил их стушеваться и проникнуться к ней доверием. − Она никуда от вас не денется, − отрезала Мария и вошла внутрь, плотно прикрыв за собой дверь. Она ожидала увидеть свекровь спящей, но та стояла рядом с кроватью, сложив руки в замок на животе. Королева с трудом оторвала от них взгляд. Самая главная причина позволить грубым неотесанным болванам, по недоразумению называвшихся дворянами, надругаться над этой мерзкой шлюхой. Каждое движение свекрови будило в Марии ни с чем не сравнимую злобу. − Мария, что случилась? Это ты подняла такой шум? Я уже собиралась допрашивать стражу, в чем дело, − Екатерина недовольно скривилась, выглядя при этом странно взволнованной для женщины, не знавшей, что ее ждет в самое ближайшее время. − Почему вы не спите? − Мария не стала скрывать свою неприязнь, подходя к ней и вглядываясь в бледное лицо. В лунном свете Екатерина выглядела измученной и серьезно нездоровой. − Я не могу уснуть. Мне жарко и нечем дышать, − Мария обошла ее кругом, в последний раз пытаясь понять, чем немолодое тело многократно рожавшей женщины настолько привлекло Франциска, что он позабыл обо всем на свете. − Беспричинное волнение изматывает не хуже тошноты, − Екатерина провела рукой по влажному лбу. − Такое бывает с беременными женщинами, − Мария подошла ближе и дотронулась до длинных светлых волос, думая, что с удовольствием остригла бы эти роскошные золотистые пряди, остававшиеся едва ли не главным достоинством внешности Екатерины. Однако не стоило размениваться на нелепые выходки. Вместо нее волосами Екатерины займутся в монастыре, куда король вынужден будет отправить обесчещенную мать. − Вам известно об этом куда лучше меня, − Мария взялась подрагивающими пальцами за подбородок свекрови, отмечая мягкость кожи. Мария чувствовала, будто сама сошла с ума, потерялась в желании мести, и один взгляд, одно прикосновение к свекрови укрепляло недостающую решимость при мысли, что совсем скоро она станет убийцей ребенка. Это было необходимо… и страшно. Совсем не так, как она ожидала. − Мария, что ты делаешь? − Екатерина не шелохнулась, но ее лицо побледнело еще больше. После случая с вымышленными любовниками она опасалась невестку, наконец осознав, что она не так безобидна, как казалось раньше. И теперь они остались один на один. − Франциск уехал в самое неподходящее время, − будто продолжая мысль невестки, бесцветно сказала она, когда придавленная жалостью, страхом и чувством вины, Мария едва не призналась ей, зачем пришла, чтобы хотя бы предупредить. Иллюзия единения развеялась. Сострадание вновь сменилось яростью. И вместо изможденной беременностью жертвы Мария вновь увидела беспринципную потаскуху, без зазрения совести отобравшую у нее все и не остановившуюся на этом. Со всей силы Мария ударила свекровь по лицу. Та пошатнулась и едва устояла на ногах, но, вместо того, чтобы схватиться за пылающую щеку, прижала обе руки к животу. − Защищаешь свое отродье? Правильно делаешь, − Мария ненавидела этого ребенка даже больше, чем его мать. Он должен был родиться у нее, но выбрал старую потаскуху, и теперь Франциск носил ее на руках. Одна такая несправедливость была достаточной причиной для того, что произойдет совсем скоро. − Входите! − громко выкрикнула Мария, отстраненно наблюдая, как расширяются от ужаса глаза свекрови при взгляде на дюжину вошедших друг за другом мужчин, уже осматривавших ее с сальными, похотливыми ухмылками на лицах. − Мария, кто это? Что все это значит? − Екатерина испуганно оглядывалась по сторонам, пока мужчины молча окружали ее. Она догадалась, Мария была в этом уверена, но все еще отказывалась признавать очевидное. − Я привела к вам гостей. Чтобы вы не скучали. Вы ведь привыкли проводить ночи в крепких мужских объятиях, − не дождавшись ответа и услышав одобрительный мужской гогот, Екатерина попятилась, прикрывая живот. − Держите ее! − крикнула Мария ту же фразу, которую сама услышала совсем недавно, и один из мужчин, успевший зайти за спину королевы-матери, схватил ее за локти и заломил руки назад, прижимая их к своему телу. − Наслаждайтесь, − королева махнула рукой главарю, стараясь не обращать внимания на горечь, сопровождавшую объяснимое торжество. Она ждала так долго, дважды ей не повезло, но теперь все будет кончено. Она не желала зла свекрови, она сама… сама добилась такой судьбы. − Мария! Нет! Прошу, пощади! − осознав, чем могла закончиться ночь и что жаждала услышать невестка, Екатерина дернулась вперед, но мужчина крепко держал ее. − Мария! − молодая королева видела – если бы не надежная хватка, свекровь упала бы на колени и молила бы о прощении, словно и не дорожила гордостью Медичи больше всего на свете, и от этого, от того, как отчаянно извивается серая от ужаса Екатерина, Марии стало совсем гадко. Зачем они с Франциском втянули ее в свое безумие? Они превратили ее в безжалостное чудовище, одну из тех, кого она всегда презирала. Они загубили десятки жизней, включая несчастного и ненавистного ей ребенка. − Чего вы ждете? − теперь Марии хотелось лишь, чтобы все это поскорее закончилось. Она готова была сама связать и уложить свекровь на кровать, только бы не видеть перекошенные лица вокруг, не слышать душераздирающих криков и отвратительного хохота, не думать, что не позовет на помощь, когда все закончится. Нужно покончить с начатым поскорее. − Мария! Ненавидь меня! Ненавидь Франциска! Но пощади его! − голос Екатерины стал визгливым и прерывистым, хотя она и старалась держаться и сохранить каплю величия. − Я откажусь от него… Уеду… Уйду в монастырь… Прошу тебя, − она взглянула на нее полными слез карими глазами, и Мария отвернулась. Она ждала своего часа очень долго, но просто не могла смотреть, особенно зная, что сейчас Екатерина не лгала − сейчас она сделала бы что угодно для спасения ребенка. Но они обе понимали − этого мало. − Заткнись! − державший королеву-мать мужчина совсем не обладал манерами. Каким-то чудесным образом он умудрился освободить руку и зажал Екатерине рот, но остальные не торопились швырять ее на пол или растягивать на кровати, отчетливо наслаждаясь моментом. − В чем дело? Вы же сами сказали, что пришли не болтать, а мстить, − воскликнула Мария, увидев, как дрогнули ресницы свекрови, как она рванулась в сторону, замычав. − Передумали? Или прелести королевы-матери вас совсем не вдохновляют? − Екатерина снова безуспешно дернулась, еще не сдаваясь, но уже почти потеряв надежду. − Мы не можем ответить, пока не увидим их, − усмехнувшись, управлявший остальными заговорщик подошел вплотную к Екатерине. − Симпатичная. И не скажешь, что итальянка, − унизанные дорогими перстнями пальцы прошлись по щеке отвернувшейся королевы-матери. − Но ведь дело не в лице. Оно было первым, что увидел наш король в своей жизни. Значит, есть что-то еще, − пальцы переместились на растрепанные волосы. − Мягкие. И цвет красивый. Но не редкий, − Екатерина зажмурилась, с трудом перенося прикосновения к себе. − Хорошая кожа. Аккуратные губы, − видя, как сжимается и кривится королева, мужчина умело доводил ее до помешательства. − Пора познакомиться с остальными вашими достоинствами, Ваше Величество. Этих пока маловато, − и он рванул полы ее халата в стороны, оголяя все еще упругую грудь. − Ого! − кто-то громко присвистнул. − Я начинаю понимать нашего короля! Если бы моя женщина не надевала по ночам ничего, кроме халата, дожидаясь меня, я бы тоже не выпускал ее из постели, − новый приступ хохота разлетелся по спальне при виде полуголой, красной от стыда Екатерины. Она не шевелилась и не сопротивлялась, боясь пробудить лишнюю злобу и навредить ребенку, пока заговорщики обращались с ней, как с обычной девкой в борделе. Казалось, такая покорность удивила и слегка разочаровала напавших, и они загомонили громче, дожидаясь возможности добиться желаемой реакции. Мозолистые ладони в очередной раз почти грубо смяли грудь королевы-матери в своей хватке, и по щекам Екатерины впервые за вечер потекли слезы. И слезы, и грудь пришлись мужчине по вкусу − он сжимал мягкую и податливую плоть снова и снова, пока не скользнул ладонью ниже в полураспахнутый халат и вдруг резко замер. − Положите ее на кровать и держите, − словно вспомнив о важном деле, приказал он, и его подельники немедленно принялись исполнять приказание, потащив забрыкавшуюся королеву-мать к постели и едва не оттолкнув не успевшую отойти сторону Марию. − Нет! Не трогайте меня! − потеряв самообладание, неожиданно для поверивших в королевское смирение заговорщиков закричала Екатерина, пока они растягивали ее поперек кровати и задирали руки над головой. − Что вам нужно? Мой сын даст вам все, что пожелаете! Только отпустите меня! − Мария смотрела на ее раскрасневшееся, мокрое от слез лицо, открытую на всеобщее обозрение грудь, чем несколько нетерпеливых ладоней уже вовсю пользовались, и − больше всего − на едва заметную выпуклость ее живота, видневшуюся из-под почти полностью распахнутого халата. Екатерина была беременна, и теперь это видели все, а на лице главного заговорщика застыла маска ненависти и предвкушения скорой мести. − Какой сын? Который внутри или который снаружи? Хотя, похоже, тот, что снаружи, внутри оказывается довольно часто, − спальня наполнилась одобряющим свистом и улюлюканием, перекрывающимися громкими, надрывными рыданиями Екатерины. − Стойте! Я королева! Вы не можете! Такое преступление не останется без наказания! − никто не собирался слушать мольбы и угрозы еще совсем недавно всесильной королевы, а ее крики лишь заводили озверевших от злобы и вседозволенности мужчин. Они согласились на предложение молодой королевы из простого расчета, но теперь глаза заговорщиков горели настоящей похотью при виде умоляющей их полуобнаженной женщины. Мария уже наблюдала этот эффект. Тогда, в лесу, забившись в угол и глядя, как местное отродье тешит свое самолюбие, пытаясь ограбить и обесчестить мать короля Франции. − Она нравится мне все больше, − рассмеялся один из тех, кто удерживал яростно вырывающуюся Екатерину, и с удвоенной силой сжал ее обнаженную грудь. Королева болезненно вскрикнула, и Мария знала, почему − даже не выносив ребенка положенный срок, она успела ощутить, какой чувствительной становится женская грудь во время беременности. − Непокорная и страстная. Понятно, чем она привлекла короля. Думаю, у нее есть и другие, скрытые достоинства, − он с ухмылкой кивнул в сторону руководившего заговорщиками дворянина, пытавшегося раздвинуть крепко сжатые ноги Екатерины. Тот явно отличался от своих сообщников, глядя на их скотское поведение с презрением, но продолжал бороться с сопротивлением королевы, следуя своей цели. − Вы умрете, вы все умрете! Мой сын сожжет вас заживо! − не унималась та, стараясь лягнуть стиснувшего ее колени дворянина. − Зачем вам это? Зачем? − глаза Екатерины стали совсем безумными, брыкаясь, она прокусила губу до крови, но… она все еще сопротивлялась. Уже почти ничего не соображая, зная, что надеяться не на кого, отчаявшись, она все еще сопротивлялась. На секунду встретившись с ее полным тоски взглядом, Мария отступила и немедленно вернулась в прежнее положение, отругав себя за малодушие. − Заткнись! − взревел все тот же нетерпеливый мужчина со шрамом на лице и надавил на ее живот с такой силой, что Екатерина зашлась криком, выгибаясь на кровати и от боли бросив любые попытки сопротивления. − Это становится все интереснее, − ухмыльнулся обрадованный реакцией дворянин и еще раз вжал ладонь в живот тяжело хватавшей воздух Екатерины. − Прекратите! − не своим голосом заорала она, сотрясаясь и едва не подпрыгивая на месте, выворачивая руки в чужой хватке. − Прекратите! − в голосе Екатерине зазвенела паника, смешанная с невыносимой болью, но ее мучения лишь раззадорили впавших в угар заговорщиков. − У меня есть идея, − протянул один из них, погладив королеву по лицу. Она зажмурилась, все так же тяжело дыша и с трудом справляясь с шоком. − Сыграем в игру, − заговорщик ухмыльнулся и вновь навалился на живот Екатерины. Она завопила еще громче, вырываясь и сотрясаясь крупной дрожью, а когда давление ослабло, заговорщик зажал ладонью ее рот и нос, и она мгновенно начала задыхаться. − Нам ведь нужно избавиться от этого ребенка, − услышав такое, Екатерина закричала − громко и отчаянно, словно ее ударили в самое сердце. Она знала, что над ней совершат насилие, но и представить не могла, какова истинная цель заговорщиков. Все надежды пострадать от мести самой, но спасти ребенка разбились с почти слышимым звоном. − Я буду давить на ваш живот, и вы будете дышать, а когда перестану, лишу вас воздуха. Что скажете? − раздалось у нее над ухом. Екатерина хотела что-то возразить, но уже в следующую секунду чужие руки накрыли ее живот, и она снова завопила от того, как неумолимо давится все внутри нее. Она дергалась как одержимая, выгибаясь и выворачивая суставы, захлебываясь криком и слезами, пока ее наконец-то не отпустили, чтобы немедленно сжать горло, и теперь Екатерина хрипела, пытаясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха, но дали его ей, только вновь схватившись за наливающийся синяками живот. Игра пришлась обезумевшим дворянам по вкусу, и следующие полчаса они развлекались тем, что давили на живот королевы, и гоготали, когда она хрипела и кашляла в прижатую к лицу ладонь, стоило им убрать руки с ее живота. Иногда они словно щадили Екатерину, надавливая чуть меньше, а потом вдруг начинали душить так, будто хотели увидеть, как от напряжения у нее лопаются глаза. После она вновь ненадолго получала возможность дышать и начинала хрипеть, пока безжалостные руки впивались в ее живот железными тисками. Боль и удушье чередовались между собой с беспощадной выверенностью. Екатерина рыдала, мычала, молила, с трудом превращая застрявший в горле и изредка врывавшийся в легкие воздух в слова, но никто не обращал на это внимания, и не ожидавшая ничего подобного Мария ощутила, что еще чуть-чуть, и она сама испустит дух, наблюдая за заговорщиками, выдавливающими ребенка из тела ее умирающей свекрови. Никто не смог бы вынести подобное, но Екатерина все еще была жива, все еще была беременна и все еще не смирилась. − Умоляю! − воспользовалась короткой передышкой начавших уставать мучителей и надтреснуто зарыдала она, запрокидывая голову, стараясь свести колени и заставляя невестку думать, что никто никогда не слышал от нее такой смертельной мольбы. − Выносливая сука, − прошипел до одури вжавший ладони ей в живот заговорщик, а потом дал знак одному из подельников, и на этот раз Екатерина забилась и от боли, и от удушья. И шея, и живот посинели, ноги конвульсивно задергались, лицо отекло, глаза налились кровью − казалось, еще немного, и она умрет прежде, чем потеряет наследника короля, к чему стремились все присутствующие в спальне. − Она сдохнет, но не скинет этого ублюдка, − мрачно заметил руководивший заговорщиками дворянин. Они могли бы убить ее, но это было бы слишком просто. Мария подарила им вполне четкую цель − кровь за кровь, и необходимая кровь не спешила выходить из едва живой королевы. − Хватит, − бросил пришедшей за местью главарь, взмахнув унизанной перстнями рукой, и Екатерина обессилено вытянулась на кровати, наконец свободная от давления на шее и животе. − Попробуем иначе. Придется и впрямь оценить прелести этой… женщины, − зачем-то удержался от оскорбления заговорщик, и удивленные глаза Марии снова встретились с почти потухшими глазами Екатерины. − Я сделаю… сделаю все, − вдруг хрипло зашептала она, пытаясь воспользоваться даже таким шансом. Ее голос стал неузнаваем – надтреснутый, глухой, полный отчаяния. На несколько секунд в комнате неожиданно наступила вязкая тишина. − Я согласна. Только прекратите это. Пощадите ребенка, − из последних сил пробормотала она, заставив Марию застыть от удивления и растерянности, а заговорщиков растерянно переглянуться между собой. − На что вы согласны, Ваше Величество? − со злорадным предвкушением на лице задал интересовавший всех вопрос один из них, и Мария напряглась сильнее. − Надругайтесь надо мной. Как хотите. Сколько хотите. Я не буду сопротивляться. Пусть вся Франция знает, как меня обесчестили, − тихо проговорила она, воспользовавшись ослабевшей хваткой своих насильников, чтобы погладить живот. Мария зажмурилась на мгновение, пытаясь отогнать вспышку острой жалости − Екатерине явно было невыносимо больно, и молодой королеве не хотелось даже представлять, что чувствовала свекровь, когда обезумевшие от ненависти и поддавшиеся угару мужчины выдавливали из нее ребенка. При всей ненависти и желании избавиться от него, Мария и не предполагала, что это могло случиться таким варварским способом. − Только позвольте мне самой… − Мария видела, что слова давались Екатерине все тяжелее, но по-прежнему не понимала, чего она собиралась добиться, какую выгоду хотела посулить людям, не питавшим интереса к ее деньгам и власти. − Позвольте мне все сделать самой. Король первым узнает об этом. Узнает о моем позоре и том, что я сама предала его. Он будет страдать. Вы отомстите. Вам не нужен для этого ребенок. Теперь Мария поняла: готовая на что угодно лишь бы сохранить беременность, свекровь собиралась сделать собственное изнасилование... безопасным. Уберечься от боли и жестокости, даже если это станет изменой Франциску и унизит ее окончательно. − Почему мы должны соглашаться? − видя замешательство руководившего заговорщиками дворянина, спросил мужчина со шрамом на лице и рассмеялся, заставив Екатерину зажмуриться и сжатья в комок. − Я... − она запнулась, поколебавшись, но все же продолжила. − У меня десять детей, я беременна… Так вам понравится больше. Вы получите и месть, и удовольствие, − она попыталась приподняться, и Мария сделала шаг вперед, словно сама собиралась удержать ее на месте, но крепкие мужские руки уже придавили Екатерину к постели. − Прошу вас. − Не вздумайте покупаться на уловки этой шлюхи, − не веря, что говорит подобное, приказала Мария. Она не должна позволить этому случиться. Ребенок Екатерины не может родиться. Он угрожал Марии, ее будущим детям, ее стране. Это не просто прихоть оскорбленной жены. Мария привела сюда ворвавшихся в спальню короля мужчин не только для того, чтобы они обесчестили Екатерину и отбили тем самым у Франциска желание к ней. Это был едва ли не единственный и самый надежный шанс обеспечить ей выкидыш и избежать изменения линии престолонаследия, и она не могла его упустить. Несмотря на всю ненависть, меньше всего она желала смотреть на то, что произойдет дальше. Заговорщики уже дали понять − вокруг будет грязь, реки крови, ужасные крики и безжалостный хохот. Мария предпочла бы дождаться конца, сидя в своих покоях и не видя всего этого кошмара, но он стал ценой за исполнение ее самого заветного желания. − Пожалуйста. Клянусь, вы не пожалеете, − прохрипела Екатерина, когда они, взглянув сначала на Марию, а потом на главаря, они принялись разводить ноги своей жертвы. − Мой ребенок... Пощадите моего ребенка, − закричала она, вырывая руки из железной хватки и становясь такой жалкой, что на мгновение Марии захотелось оборвать страдания свекрови ударом ножа в сердце. − Мария... Мария, скажи им... Пощади его, он всего лишь ребенок, он не виноват. Я сделаю все, что ты захочешь... Мария! − взмолилась та, наконец полностью осознав, кто сейчас распоряжался ее судьбой, пусть здоровые, крепкие мужчины и удерживали руки и ноги Екатерины, раздирая на части остатки халата, снова теряя от похоти человеческое обличие. − Прекратите этот балаган! − вдруг раздался громкий голос главного заговорщика, которому явно надоели крики, мольбы и возня. − Держите ее крепче и заткнитесь, − приказал он, пододвигая к себе брыкающуюся королеву. Его авторитет оказался достаточно сильным, чтобы другие мужчины хоть немного пришли в чувство и перестали галдеть и суетиться. − Вы ублажите их. Я позволю вам это. Но я пришел за местью. Мне не нужны ласки. Даже от первой шлюхи Франции. Мне нужно, чтобы ваш сын страдал так же, как он заставил страдать меня. Мне нужен ваш с ним ребенок. Мертвый, − глядя в расширившиеся от ужаса глаза Екатерины и обращаясь прямо к ней, добавил дворянин и склонился к ее лицу. Мария невольно вздохнула с облегчением, убедившись, что самое главное все же случится и она не зря решилась на страшный грех и наблюдала весь этот ужас. − Так король искупит страдания моей семьи. Из-за него убили моего единственного сына, а моя жена наложила на себя руки от горя. Теперь вы потеряете королевского наследника, а после сами перережете себе глотку. Я вижу, как он важен для вас. Вы станете идеальным орудием мести. − Прошу… − совсем охрипшим голосом прошептала Екатерина, вскинувшись, как только, проигнорировав обращенную к нему мольбу, он взялся за ее тощие для беременной женщины бедра. − Нет! − осознав тщетность усилий и окончательно потеряв рассудок, закричала королева, и чьи-то руки рывком прижали ее бившееся в истерике тело к перине. − Не дергайтесь, Ваше Величество, и, возможно, вам будет не больно, − он провел ладонью по прикрытому остатками халата животу Екатерины и обнажил последнее, что скрывалось от взглядов присутствующих. Разгоряченные видом совершенно обнаженной королевы мужчины с нетерпением заскользили грязными ладонями по нежной и уже покрытой синяками коже. Екатерина металась и извивалась, пытаясь уйти от прикосновений, но это было невозможно. Потерявший сына дворянин приспустил штаны, устраиваясь между ее ног, и вдруг хохот и грязные шуточки прервал громкий, полный отчаяния крик. − Франциск! Франциск! − снова и снова кричала Екатерина, умоляя прийти на помощь единственного, кто мог ее спасти. − Франциск! − словно одержимая она выгнулась на кровати, и даже несколько ухвативших ее за руки крепких мужчин и прижимавший ее ноги к перине заговорщик не смогли удержать королеву-мать на месте. − Заткните ей рот! − зажимая уши, выкрикнула Мария, борясь с собой, готовая на все, лишь бы не слышать этих нечеловеческих воплей. Кто-то последовал ее совету и зажал рот Екатерины ладонью, второй рукой до треска натянув ее волосы. Из глаз королевы-матери брызнули слезы боли, смешиваясь со слезами отчаяния. Разозленный неожиданным отпором дворянин снова согнул ее ноги, и обмякшая после непродолжительной борьбы Екатерина на этот раз не нашла в себе сил сопротивляться. Ставшие совершенно пустыми глаза свекрови напугали Марию даже больше, чем все, что произошло раньше. − Вините во всем своего сына, − прошипел дворянин и склонился над распластанным телом, собираясь наконец осквернить его.