Благие намерения

Екатерина искренне пыталась сдержать свое слово, но забыть все, что произошло той страшной ночью, было невозможно. Она искала решение − какое-нибудь занятие, способное отвлечь… и не находила. Да и сил у нее осталось совсем мало: она стала чуть лучше спать, почти избавилась от тошноты и заставляла себя есть, и все же этого не хватало. Ребенок рос, крепкий и упрямый, вытягивая из нее жизнь. Королева много раз вспоминала угрозы Дианы и тонула в них, перемешанных вместе с жуткими воспоминаниями. Ей запретили рожать, а она решилась, и теперь смерть обступила ее со всех сторон. Она пыталась обратиться к своей материнской сущности, чтобы излечиться от боли и страданий… и видела, что и ребенок, и она сама имеют все шансы отправиться на тот свет в ближайшее время. Иногда она даже жаждала подобного, иногда заливалась слезами отчаяния. Каждый день она пыталась убежать от чувств и мыслей, ожесточиться или наоборот впасть в детство и ничего не осознавать, но каждый день проигрывала, возвращаясь в опостылевшую постель к болезненно переживающему за нее сыну. Сегодня Екатерина попробовала поступить иначе. Она и сама не знала, зачем вошла именно в эту комнату. Франциск говорил, ей нужно чаще выходить из покоев, и она последовала его совету, став бесцельно бродить по коридорам замка. Голова была пустой, и она не стремилась наполнять ее мыслями, зная, что как только отголосок раздумий появится там, вернутся и воспоминания. Франциск убеждал, будто она в безопасности, но королева никак не могла в это поверить, не могла отделаться от ощущений грубых пальцев на своей груди, нещадно давящих на живот ладоней, не могла забыть громкий и злобный смех. Иногда она думала, лучше бы они просто изнасиловали ее, чем так поиздевались, причинили такую боль, внушили такой страх за ребенка. Вспомнив о ребенке, Екатерина погладила уже отчетливо проступавшую на теле округлость и посмотрела на представшую во всей красе картину. Спиной к ней на полу сидела Лола, широко расставив руки и дожидаясь, пока только научившийся ходить бастард Франциска на крохотных ножках доберется до них. Но смеявшийся прежде мальчик замер, испуганно уставившись на стоящую в дверном проеме Екатерину. − Ваше Величество, − Лола наконец-то заметила неладное, обернулась и вскочила, заметив королеву. Пышные юбки фрейлины зашуршали, когда она кланялась, однако Екатерина не обратила на нее никакого внимания. − Сколько ему? − поинтересовалась она, осторожно направляясь к все так же наблюдающему за ней ребенку. Что-то влекло королеву к нему, манило, тянуло, хотя раньше она никогда даже не вспоминала о нем толком. − Почти год, Ваше Величество, − тихо ответила Лола, не зная, как реагировать. Все знали, что после нападения на замок королева не в себе, что ей крепко досталось, что врачи опасались за жизнь внутри нее, и без того чудом сохранившуюся. И тем не менее Лола и представить не могла, зачем Екатерина явилась сюда и чем ее вдруг привлек незаконнорожденный внук. Возможно, именно своим статусом. Бастард. Первый бастард короля Франциска. Екатерина же ждала второго, хотя и она, и король рассчитывали сделать его законным. − Он хороший ребенок. Здоровый и послушный, − неуверенно добавила Лола, видя, как Екатерина подхватывает смотрящего на нее во все глаза внука на руки. Жан совсем притих и приоткрыл от удивления рот, заставляя мать волноваться сильнее. − У меня... У меня тоже будет ребенок... Твой брат... − неожиданно обратилась к нему королева и села на кушетку, усадив его на колени. − Ваше Величество, вы здоровы? − с тревогой поинтересовалась Лола, все еще не веря в произошедшую с ней перемену. Казалось, Екатерина не слышала ее, принимаясь возиться с внуком − нежно щипая его за нос, ероша волосы и что-то показывая причудливо сложенными пальцами. Уже несколько секунд спустя Жан снова заливался хохотом, стараясь схватить ее за рукав яркого платья. После стольких детей Екатерина умела находить с ними общий язык. При желании. − Он и правда хороший ребенок, − вдруг заметила она, посмотрев на Лолу совершенно ясным взглядом, в котором читалась смертельная тоска. − Мой сын будет младше моего внука, − добавила королева и больше ничего не сказала. Лоле стало не по себе, и она осторожно шагнула к двери, чтобы позвать за королем, пока занятая своими мыслями Екатерина ничего не видела и не слышала. Королева же продолжила разглядывать сидящего на коленях ребенка. Он и походил на отца, и не походил одновременно. Несмотря на очевидное сходство с Франциском, в нем неуловимо проскальзывало нечто общее с темноволосой и обладавшей пухлыми губами матерью. Екатерина мечтала, чтобы ее собственный сын походил только на отца, не взяв от нее ничего, кроме характера, пусть все вокруг и твердили, что Франциск ее копия. Впрочем, и характер подводил Екатерину. Она разочаровалась в себе, своем уме и храбрости, чувствуя лишь отвратительную жалость, которую было не забить ничем. И все же, глядя на этого ребенка, она вспоминала, почему еще должна бороться, почему должна есть, спать и дышать свежим воздухом. Она смертельно устала и могла бы покончить с жизнью. Впервые она ощущала желание умереть так четко. Но она носила под сердцем ребенка. Голубоглазого и светловолосого. Здорового и послушного. Слуги, врачи и придворные шептались, что у нее наконец-то начал расти живот, и погладив его ладонью, она в очередной раз убедилась в их правоте. Глаза улыбающегося внука снова уставились на Екатерину, и она еще острее ощутила: она должна прекратить мучить собственного нерожденного сына. Она должна взять себя в руки. − Мама, все в порядке? Что ты здесь делаешь? − с порога поинтересовался Франциск, вопросительно переглянувшись с Лолой, и впервые Екатерина осознала, как на нее теперь смотрели люди. Это было унизительно. Нет, так не могло продолжаться. Она попытается… попытается справиться, отомстить, вернуться к сыну. У нее не осталось никаких сил, совсем, но позволить Марии победить… Да, она должна сосредоточиться на мести и здоровье ребенка. Месть всегда дает больше, чем что-либо… Она всегда лечила свою боль местью, и сейчас проверенное лекарство снова поможет. Должно. Зрелище поверженных врагов перебьет воспоминания об унижении и невыносимых страданиях, корона на голове новорожденного сына окупит страх смерти, любовь короля вновь сделает ее настоящей королевой, а не дорогой игрушкой… Вот только Франциск… Екатерина не могла не думать о его чувствах, не могла не думать, что отталкивает его, лично возвращая Марии. Тогда, чуть не покончив с собой, впервые за долгое время она ощутила его не как короля и любовника, а как ребенка. Она тянулась к нему и шарахалась одновременно. Екатерина боялась, что он запутается еще больше, и свежие планы собрать свою жизнь по кусочкам и отомстить пойдут прахом. Слишком большим весом обладали ее враги − Мария в силу происхождения и привязанности Франциска, ее семья в силу денег, связей и уважения. Екатерина же всегда рассчитывала только на себя и могла ждать поддержки только от сына. Которого упорно отвергала, изматывая их обоих. Если ничего не изменить, она потеряет его, потеряет все. Она окажется побежденной, а все старания − напрасными. Нет. Этого нельзя допустить. Ей стоит открыться ему, довериться окончательно, возобновить их отношения. Екатерина настроилась на это и жила планами до самого вечера, но с темнотой вновь пришло ощущение беспомощности, жалости, слабости, вновь хотелось рыдать и зарыться носом в подушку, хотя сегодня королева держалась более стойко. Поэтому она и сумела подавить истерику, не наброситься на сына и не отшвырнуть, как случалось иногда в припадках безумия. Он улегся в постель, а она так и осталась сидеть на краешке кровати, вызывая тревогу и беспокойство. Екатерина читала их в потускневших от усталости глазах сына. − Ложись, мама. Врач сказал, ты очень переутомилась сегодня, и тебе нужно больше отдыхать, − Франциск приподнялся на подушках и потянул Екатерину за плечо, но она так и осталась сидеть неподвижно. − Зачем ты возишься со мной? − не оборачиваясь, спросила она, вдруг по-настоящему задумавшись над этим вопросом. И один из возможных ответов лежал для нее на поверхности. − Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, − королева положила руку на живот, бездумно глядя перед собой. Она и правда не знала, окажется ли когда-нибудь в состоянии снова принять страсть сына, любую страсть. У них ничего не было уже больше месяца, она лишь изводила его истериками и теперь думала, зачем вообще ему нужна такая женщина, если даже жизнь их ребенка находилась под угрозой. − Я не хочу этого, − после недолгого, вызванного замешательством молчания возразил король, никак не ожидав такого разговора. − Вернее, хочу, но не сейчас, − испугавшись, что мать поняла неправильно, уточнил Франциск. Он любил ее и надеялся рано или поздно вернуть их физическую близость, но терпеливо заботился о матери вовсе не ради нее. − Я чувствую твое желание, − Екатерина снова погладила живот, все так же не двигаясь и уставившись в одну точку. Франциск приподнялся, рассматривая сгорбившуюся острую фигуру с плавной округлостью живота. − Я хочу ответить на него, но не могу... Еще слишком рано, − упавшим голосом призналась королева. − Мое единственное желание − чтобы с тобой и ребенком все было хорошо, − Франциск сел рядом и принялся перебирать ее волосы, с радостью отмечая, что тело матери более расслаблено, чем обычно. Услышанное им доказывало − она наконец-то начала приходить в себя, думать о борьбе, о них, о будущем. Это была самая большая победа Франциска за всю жизнь, ведь порой ему казалось, выхода они так и не найдут, и она погибнет вместе с ребенком на его глазах. − Не беспокойся понапрасну. Тебе это вредно вдвойне, − он притянул мать к себе, и она обессилено уложила голову ему на плечо. − Тебе нужен этот ребенок, − бесцветно предположила она, когда Франциск тоже дотронулся до ее живота. − Только поэтому ты все еще держишь меня в своей постели. Терпишь меня и мои выходки. Даже зная, что со мной сделали, как меня трогали, что я обещала тем людям. Я грязная и бесполезная, − королева закрыла глаза, не обращая внимания на возражения сына. − Если я потеряю дитя, ты избавишься от меня в тот же день. − Я запрещаю тебе даже думать так, − Франциск погладил ее по голове и поцеловал в макушку. Волна нежности разлилась по телу, захотелось прижать мать крепко-крепко и никогда не отпускать. − Я люблю тебя. Люблю его, − он провел ладонью по материнскому животу, отмечая, что он снова увеличился. − С ним все будет хорошо. И с тобой тоже, − слышать, как уверенно она допускает, что он может просто выбросить ее из своей жизни, было болезненно. Франциск признавал вину − он много сделал, чтобы мать потеряла к нему доверие. Насилие, неверие, ничем не подтвержденные обвинения и даже пытки − он подарил ей все это. Но именно любовь, бесконечная и преданная, слишком часто застилала ему глаза. Франциск теперь точно знал, что никогда не сможет отпустить свою мать, даже задайся он такой целью. И раньше бы не смог, а сейчас, когда она носила под сердцем его сына, тем более. Крепкое здоровье их малыша отмечали все врачи, не стоило поддаваться лишним волнениям… если бы она сама не изводила себя тревогами. − Ты уверен, что захочешь меня, даже если... даже если я смогу? − неожиданно сменив тему, она подняла на него полные тоски глаза. Явные физические недомогания отступили, однако королеву все чаще мотало из крайности в крайность, и, промучившись полдня сомнениями, она впадала в апатию на долгие часы. Смотреть на это становилось все тяжелее. − Если в тебе и правда осталась хоть капля желания, возьми. Возьми сейчас... заставь меня, − вдруг лихорадочно зашептала королева, наваливаясь на него всем телом и забираясь ладонями под рубашку. − Я не могу больше... Не возись со мной… Сломай меня… − Успокойся, − приказал он, мягко отстраняя и укладывая рядом на бок. Она вздохнула и затихла. − Ты навредишь себе, − Франциск поправил подушки под головой матери и плотно накрыл ее одеялом, прижимая к груди. − Это невыносимо, − прошептала Екатерина, окончательно обмякая в его руках. − Королева, над которой смеются подданные, любовница, которая отталкивает своего мужчину, мать, которая не смогла защитить собственного ребенка... − среди всего прочего слова о ребенке прозвучали особенно тоскливо и беспомощно. − С ним все в порядке, мама. Ему ничего не грозит, − уверил Франциск, понимая, что это для нее сейчас самое важное. У них оставались хорошие шансы, ведь беременность, несмотря на все произошедшее, пока протекала без страшных осложнений. Главным было убедить в своей уверенности мать. − Но грозило. Я ничего не смогла сделать. Их было так много... но я должна, должна была догадаться раньше. Я поверила… Я так глупа… − она запнулась, словно запутавшись в своих мыслях. − Меня подвергли такой боли… Если бы ты пришел всего минутой позже... Я чувствовала, как он уже... как между моих ног... И срок такой маленький... Что стало бы с ребенком, если бы не ты... если бы я не... − она задышала чаще, справляясь с эмоциями, теряясь в ворохе ощущений и страхов. Еще совсем недавно она почти не интересовалась ребенком, но визит к Лоле изменил ее отношение. Казалось, теперь она вернулась к материнской сущности, но в совсем нездоровой форме. − Прекрати винить себя. Я его отец. Это я должен был его защитить, − Франциску все еще казалось невероятным, насколько его мать привыкла рассчитывать только на себя. Она приучилась не ждать помощи от других, как приучилась и преодолевать неудачи. Она уверенно отбивала удары судьбы, но сейчас под угрозой оказался еще и ребенок. Франциск хотел, чтобы мать поняла − не только она отвечала за него. Он тоже не отказывался от ответственности за жизнь своего сына. − Я это сделал, и буду делать всегда, − Франциск накрыл ее лежащую на животе руку своей. − Сколько мне еще повторить? Я люблю тебя, я хочу помочь тебе, − она снова попыталась возразить, но на этот раз он оборвал поток сомнений и страхов. − Я буду ждать столько, сколько нужно. Она кивнула, осторожно улегшись совсем рядом, и Франциск взглянул на ее слабое, хотя и все еще красивое, тело с тоской. Он не рвался вновь делать мать любовницей, давая ей необходимое время, искренне старался поддержать. Он мучился вместе с ней, а сейчас вдруг осознал как никогда ясно − он приобрел горячо любимую женщину, страстную фаворитку, но потерял мать. Она уже давно смотрела на него как на мужчину, любила как мужчину, она почти не видела в нем сына. Особенно теперь, когда он сделал ей ребенка. Ребенка, который займет его место. Сам он окончательно превратится в главу семейства, заведет вторую жену и примет отцовское бремя. И пусть Франциск безумно любил лежащую рядом женщину и их наследника, иногда ему хотелось снова стать ей сыном, прижаться к груди, почувствовать, как она успокаивающе гладит его по голове. Он отказался от всего этого, и трясущаяся над ним прежде мать стала в первую очередь любовницей, приученной ждать от него помощи наравне с приказами. Не наоборот. Теперь он отвечал за нее целиком и полностью, не имея права проявить слабость. − Мама, − прошептал Франциск в душистые светлые волосы, чтобы вспомнить, как звучит простое и первое слово без примеси болезненной страсти, желания овладеть, подчинить или наказать. Она сонно выдохнула ему в плечо, крепче обхватив его руку на своем круглом животе, где рос тот, кому Франциск отдал привилегии сына и любимого ребенка. Она полюбит их наследника больше жизни − он знал и чувствовал, но к гордости и восторгу примешались горечь и тоска, еще совсем недавно снедавшие королеву. Им уже никогда не стать прежними, им придется бороться с целым миром, однако он сдержит данное обещание. Именно поэтому с утра Франциск принялся разбираться с делами. Самое неприятное состояло в том, что скоро ему придется уехать, а мать еще недостаточно поправилась. Он не найдет покоя, помня лишь перекошенное ужасом и страхом лицо. Слава богу визит к Жану подействовал на королеву неожиданно отрезвляюще. Она проспала всю ночь спокойно, проснулась без слез и истерик, пожелала доброго утра и даже плотно поела. Франциск радовался, но не мог позабыть о главном. В своем кабинете он снова и снова перебирал бумаги, перечитывал письма, изучал карты… Если бы только она была здесь… Он так устал. Словно занял чужое место. Ее место, пусть ей никогда не править самостоятельно. Его мать родилась для власти, а он предпочел игнорировать это. Они еще могут все исправить. Она получит желаемое, она заслужила. − Ваше Величество? − на пороге появился Нарцисс, разрывая бесконечный однообразный круг мыслей. Франциск устало потер глаза и выпрямился за столом. − Как самочувствие Ее Величества и наследника? − король только неопределенно кивнул в ответ на вежливый интерес. Хотя Нарцисс считался другом его матери. Возможно, в прозвучавшем вопросе содержалась толика истины. − Полагаю, вы уже обсудили с Советом предстоящую кампанию? Кале сотрясается все сильнее… − Да. Скоро все будет готово к отъезду. Включая распоряжения насчет управления страной в мое отсутствие, − Нарцисс посмотрел на него внимательнее, будто уловил усталость и почти отчаяние от происходящего в последнее время, вынудив Франциска отвернуться. Не хотелось тратить силы на маску холодности и презрения. − Полагаю, вы согласитесь, что мой ребенок должен оказаться под надежной защитой… Она так тяжело носит… − неожиданно для самого себя добавил король, собиравшийся лишь сообщить свое решение. Вопреки собственным недавним мыслям о крепком здоровье ребенка, он вдруг вспомнил, как истончилась и истощилась мать, с трудом пережившая предыдущие недели. Впрочем, делиться тревогами с Нарциссом в любом случае не стоило. − Она справится, − столь же неожиданно ответил тот, без толики усмешки или равнодушия в голосе. − Вы дадите ей стимул. И не забывайте, для Екатерины нет ничего важнее ее детей, − Франциск лишь вздохнул, вспоминая, как она порезала вены, несмотря на отчетливо видневшийся живот. И все же сейчас самое неподходящее время для уныния. − Не мешало бы воспользоваться ситуацией. − О чем вы? − удивленно спросил Франциск, никак не ждавший такого продолжения разговора. Внутри что-то заскребло при мысли, что придется слушать излишне целеустремленные излияния Нарцисса. Лучше бы забыть прошедшие дни как страшный сон. − Покушение было организовано протестантами. Так всем объявили. И это правда. Но почему бы не пустить прямо противоположные слухи? У вас нет доказательств вины вашей жены, но вы можете обратить гнев против ее дядей, чтобы потом законно избавиться от них, − четко выговаривая каждую букву, пояснял Нарцисс, не выказывая опасения в отношении короля к жене. Совсем недавно Франциск бы возмутился, накинулся с ответными обвинениями, а сейчас просто промолчал, оживляя в голове картину наблюдающей за страданиями его матери Марии. − Это опасно. В это никто не поверит. И это не доказать, − вяло возразил король, глядя в окно и раздумывая над предложением. Влияние семьи Марии стоило ослабить, но в успехе плана Нарцисса он сомневался. − Во-первых, почему нет? Ни для кого не секрет, что Гизы жаждут избавиться от Екатерины и ее ребенка. Они легко могли обкрутить вокруг пальца горстку протестантов и воспользоваться ими, даже если ненавидят их больше всего на свете. Во-вторых, даже если в это и не поверят, каждый такой слух приближает их конец. Вы уже видели, как неумолимо рушится репутация, исчезает влияние, уничтожается положение. Один маленький слух. Потом другой − побольше. Затем нелепый и показавшийся бы прежде недоразумением проступок… И вот уже могучий колосс повален и облит грязью. Разве не так слухи превратили вашу мать в посмешище? Сколько вам пришлось трудиться, чтобы вернуть хоть каплю уважения к ней? − Нарцисс выдал свою речь без заминки, на одном дыхании. Словно объяснял элементарные истины, будучи терпеливым учителем нерадивого ученика. Франциск же поморщился, оценивая услышанное от самоуверенного графа. − Их любят гораздо больше, − заметил король, сложив руки в замок. Конечно, Нарцисс искал выгоды, стремился убрать конкурентов, но в чем-то он был прав. − Однако предпринять что-то стоит. Мы слишком долго бездействовали. В конце концов, это слухи, а не убийства. Займитесь их сочинением и внедрением, − наконец, согласился Франциск, гоня чувство, будто помимо политических мотивов и правда жаждал отомстить. Не зарвавшимся Гизам, а жене, из-за которой чуть не погиб его ребенок и едва не лишилась рассудка мать. Нет, он еще не настолько пал. Нарцисс кивнул, коротко поклонился и исчез за дверью, поспешив взяться за приближение своего звездного часа, а Франциск решил, что пора вспомнить занятие, когда-то приносившее успокоение и позволявшее отвлечься. Он может позволить себе пару часов отдыха. От срочных дел, докучливых вельмож и даже от только начавшей оживать матери. Он не ожидал, что она найдет его сама. Екатерина вновь бродила по замку – уже более осознанно. Сознание по-прежнему временами ускользало, но сидеть взаперти осточертело. Она искала того, с кем ей становилось легче, того, кто столько сделал для того, чтобы она не спятила, не начала пускать слюни и не пустила в ход яды, ножи, лестничные проемы, лишь бы не чувствовать больше ничего и не мучиться. Она любила его, но истерзала. Истерзала не меньше, чем он ее. Королева не выносила страданий своих детей и особенно его страданий. Как бы ни издевалась над ней судьба, она умерла бы, но не видела их терзаний. Екатерина почти бесшумно прошла внутрь, пристально наблюдая за сыном. Он склонился над столом, что-то разглядывая, его волосы и рубашка явно намокли от физического труда. С детства Франциска привлекало оружие, а особенно мечи и ножи, и Генрих позволил ему учиться создавать их. Раньше он занимался этим довольно часто, но сейчас у молодого короля просто не было времени. Екатерина удивилась, услышав, что он здесь. Впервые она проявила интерес к делам Франциска после страшного нападения, и его стража окинула ее полными недоумения взглядами, а самой Екатерине вновь стало стыдно. Несмотря на самовнушение и искренние усилия, она по-прежнему отталкивала сына, короля, отца своего ребенка, единственного человека, который пытался ей помочь. Он ведь так молод. Она должна заботиться и поддерживать его, но оставила один на один со всеми проблемами, даже не подумав, что он тоже переживал за их наследника, за нее, и никого не было рядом с ним. − Прости меня, − пробормотала Екатерина, порывисто обхватив сына за талию. Он замер, за работой не заметив ее и удивившись, когда кто-то налетел на него со спины. − Прости. Я люблю тебя. − За что? Что-то случилось, мама? Что-то с ребенком? − в голосе обернувшегося к ней Франциска нарастала тревога, глаза впились в живот Екатерины, и она поспешила взять сына за руку со всей нежностью, на которую была способна. − С ребенком все в порядке, − тихо ответила королева, подавив желание погладить едва округлившийся живот. − Я разочаровываю тебя. Я заставляю тебя страдать. Я отталкиваю тебя. Ты остался один. Прости меня, − еще раз попросила Екатерина, прижавшись щекой к плечу сына. Он вздохнул и погладил ее по ниспадающим на плечи волосам. − Я не один. Вы со мной. Это я не уберег тебя. Ты не должна чувствовать вину. Никогда не забывай, − свободная рука Франциска прошлась по пояснице королевы, обхватила слегка раздавшуюся талию, и Екатерина в который раз осознала, как сильно любит этого мужчину. Никому другому она не позволила бы превратить себя в ту, кем она стала сейчас. Он причинил ей много боли, очень много, самой разной, но ради таких моментов она могла на нее согласиться. Никто не был с ней более жесток, но никто и не заботился о ней настолько искренне и терпеливо. − Я борюсь с собой. Но это очень сложно. То, что они со мной сделали... Я хочу вновь быть с тобой… И я хочу отомстить… − не сдержавшись, просипела Екатерина в рубашку сына, и он вздрогнул, услышав ее признание. Слова о мести повисли в воздухе. Еще недавно Франциску и в голову бы не пришло, что она может иметь в виду Марию, но данный момент Екатерина не сомневалась − он понял, понял и не возразил, не отчитал, не наказал. Просто замер и задумался. В конце концов, это и его ребенок тоже, и именно Мария пыталась его убить. Королеву повело от осознания маленького шажка к победе. Мария нужна ей. Пока. Она останется, однако Екатерина сделает все, чтобы любовь Франциска к ней рано или поздно угасла навсегда, чтобы она никогда больше не стала между ними, чтобы ребенок, до чьего рождения оставалось лишь несколько месяцев, унаследовал трон. Любым способом. − Я молила о пощаде… Я предала бы тебя, изменила, если бы… Они заставили меня… Все… − Забудь. Забудь об этом. Не прячься в одиночестве, будь рядом со мной чаще. Видишь, у меня есть занятие, которое отвлекает меня от всего. Когда родится наш сын, когда он подрастет, я научу его делать мечи и ножи, научу стрелять из лука... А ты научишь его ездить верхом. Никто не умеет этого лучше тебя, − зашептал ей в макушку Франциск, и Екатерина прикрыла глаза, убаюканная его словами. Она видела их сына, наследника. Они стояли все вместе на лужайке замка, и белокурый малыш улыбался, глядя то на нее, то на отца. В этом ребенке ее спасение. Всегда было и всегда будет. Она выносит и родит его. Отомстит всем. Станет счастлива. − Сегодня… Давай попробуем сегодня… − зашептала Екатерина, проникнувшись словами сына, его теплом и заботой, прижавшись ближе и желая сблизиться окончательно. − Ты уезжаешь совсем скоро, и я хочу вновь почувствовать… − продолжила она, представив, как опять останется одна, вместе с воспоминанием о лежащем на другом конце кровати и с болью наблюдающим за ее истериками сыном. Нет, они не должны попрощаться вот так. − Да, я уеду. И я хочу поговорить с тобой об этом, − Франциск вдохнул аромат ее волос, прошелся ладонью по пояснице, наслаждаясь долгожданной близостью, обычными объятиями, в которых ему столь долго отказывали. − Сегодня я обсуждал детали кампании с членами Совета и Нарциссом. Учитывая, что обстановка в стране непростая, королевству требуется умелый правитель, обладающий умом, хитростью и опытом. Кроме того, нужно обезопасить тебя и ребенка на время моего отсутствия, − Екатерина застыла, ощущая теплые ладони на своих лопатках и легкое бурление в животе. Страх вернулся удушающей волной, стоило осознать, что скоро она снова окажется в чужих руках. Одна. Без защиты. − Ты станешь регентом Франции, мама. Я дам тебе то, о чем ты мечтала, − раздалось у нее над ухом, и у Екатерины подкосились ноги. Она уже почти не надеялась получить регентство. Да еще ее слабость и мутный рассудок… Она ослабела и поглупела. Она думала, мести придется ждать, но сын решил иначе. Он собирался подарить ей все возможное могущество, пусть и ненадолго. Ведь именно о нем она мечтала. Она никогда не скрывала… И если она справится, он наконец-то увидит в ней союзника, равного себе. Екатерина едва не расплакалась от приступа любви к королю, к ребенку, подаренному им. У нее будто прибавились силы, а цель загорелось намного ярче, чем еще полчаса назад. − Мать моего наследника будет править Францией. − Спасибо. Спасибо, Франциск. Я знаю, это будет трудно для нас обоих… Но я сделаю все, что в моих силах. И наш сын… Ты станешь прекрасным отцом, − горячо зашептала Екатерина, еще не осознавая все до конца и все же чувствуя − лучше защитить ребенка невозможно. Франциск исполнил ее желание, то, чего она пыталась добиться мольбами, хитростью и постелью. Случившееся вынудило королеву позабыть об амбициях, однако сейчас они вдруг разгорелись с новой силой, как и любовь, убивающая и возрождающая одновременно. Екатерина не знала, сумеет ли справиться с регентством в условиях подступающей гражданской войны, будучи помимо прочего еще и беременной, но это было лучше, чем дрожать от страха в своей кровати, терпеть насмешки и издевательства, самой называть себя постельной девкой, чтобы усыпить бдительность врагов. Она заслужила. Заслужила. В голове мгновенно всплыли угрозы Марии, обещавшей высечь ее при всех, заставить ползать на коленях. Нет. Теперь она и все остальные будут ползать и лебезить перед ней, Екатериной Медичи. Они заставили ее, и она больше никогда не проявит жалости. Есть только она, король и их наследник. − Я люблю тебя, − она порывисто обхватила Франциска за шею, потянулась к губам и впилась в них поцелуем. Внутри что-то вспыхнуло, что-то знакомое и обжигающее, но не такое сильное, как прежде. Возможно, она сможет. Сможет вновь разделить ложе… − Не торопись. Ты не хочешь этого сейчас, − словно прочитав мысли и уловив предательскую дрожь, остановил ее Франциск и погладил по щеке. Екатерина зажмурилась, принимая ласку и едва не потираясь, как кошка, о чужую ладонь. Она хотела − слишком слабо. И все же близость уже не пугала так сильно. Приступ любви и благодарности перебивал страх и неприязнь, воспоминания и боязнь прикосновений. Она должна, должна ответить на доверие доверием, на нежность нежностью. Она сделает это, если найдет в себе достаточно мужества. − Ты позволишь мне зайти к Жану? Когда я вижу его, я представляю нашего ребенка, и это дает мне силы. Он будет похож на тебя, − Екатерина погладила плечо сына, воображая голубые глаза и светлые волосы малыша. Глупо, но именно бастард Лолы разбудил заснувший в ней материнский инстинкт, вернул к жизни, прояснил рассудок, дал стимул. Внук никогда не волновал королеву, но собственный ребенок… Она увидела, ощутила его еще яснее. − Конечно. Тебе можно все, любовь моя, − Франциск прижал ее тесно-тесно, и Екатерина задышала ровно и спокойно, упиваясь моментом безопасности и счастья. Всего лишь мигом, но таким сладким. Она действительно зашла к Жану. Лола смотрела на нее с недоверием, но Екатерину это не волновало. Она жадно следила за ребенком, пытавшимся вцепиться в ее юбку, чтобы удобнее усесться у нее на коленях. Да, он походил на отца. Екатерина помнила рождение своего первенца, долгожданного сына. Он рос ангелом − голубоглазым и светловолосым. Сейчас Франциск выглядел взрослым мужчиной − высокий, широкоплечий, с ощутимой щетиной на лице, пусть и все такой же голубоглазый и белокурый. Их ребенок должен унаследовать его аристократические черты, его нежность и умение любить. Почему-то теперь подобные размышления часто занимали королеву. Она смотрела на внука, удивленно трогавшего крохотной ручкой ее живот, и улыбалась, представляя своего малыша. − Жан, осторожнее, − Лола схватила сына за руку, не уверенная, что Екатерине понравится подобное прикосновение к заинтересовавшей ребенка округлости, но та лишь рассмеялась. − Ничего, − отмахнулась Екатерина, не обращая внимания на настороженно притихшую фрейлину. Королева витала в облаках, предвкушая скорое выздоровление и желанное регентство. Ей казалось, сегодня она излечилась от безумия, сегодня получила все, сегодня она отблагодарит сына, сегодня впервые за долгое время он коснется ее как женщины. И она не отпрянет. Ответит, отблагодарит, выразит любовь и признательность за терпение и заботу. Но… наступила темнота, и, лежа в мягкой постели, Екатерина вновь ощутила волнение. Франциск не приходил, а ночь давила на нее, пробуждала отброшенные было тревогу и страх. Воспоминания вернулись, перечеркнув эйфорию. Ни о какой страсти больше не шло речи. Екатерина перекладывала в своей голове произошедшее за последние два дня, видела изможденное лицо сына, из последних сил пытавшегося вытянуть ее из плена апатии, воображала, как снова оттолкнет, успев подарить надежду и получив такой подарок… Нет. Она не оттолкнет. Не оскорбит недоверием… Доверие… Екатерина зацепилась за это слово, стараясь собраться с мыслями. Она доверяла. Доверяла своему сыну. И она не хотела, чтобы когда-нибудь что-либо встало между ними. Ни люди, ни тайны, ни судьба. Екатерина почувствовала, что готова. Несмотря на убитое здоровье, не выдержавший испытаний рассудок, вечный страх оказаться раскрытой, она была готова. Она шла к этому моменту долгие годы, она никогда не знала, кому подарит свое откровение и подарит ли вообще, она осознавала возможные последствия, но… Франциск заслужил самое высокое ее доверие, самую большую любовь. Заслужил узнать, почему родная мать заставила его пройти вместе с ней все круги ада. Она обещала рассказать, и она расскажет. Расскажет, что принесло им самые тяжелые страдания и самое искреннее счастье. Расскажет, осознавая, чем это могло закончиться: Франциск способен передумать, отнять у нее давно обещанное, желаемое столь многими. Потерять регентство, не успев обрести… Риск был велик, очень велик. Любовь, забота, власть − Екатерина ставила на карту все. Потерять все или все обрести. Если они справятся, уже ничто не разлучит их. Если нет… Лучше отрезать больное до мяса, один раз и навсегда. − Мама, ты выглядишь совсем бледной. Тебе снова нехорошо? Это ребенок? − раздался осторожный голос короля совсем рядом, и Екатерина очнулась от дремоты, неуклюже уселась в изголовье кровати, уперевшись спиной в подушки. Короткий сон вышел не самым приятным, и от внимания не менее уставшего короля это не ускользнуло. − Мой сын... − странно удивленно отозвалась она, словно только что вспомнила о наследнике в своем чреве. − Мой сын во мне, − ее рука втиснулась между согнутыми коленями и животом. Франциск облегченно вздохнул. Хотя бы о ребенке можно было не волноваться. − Ты пила отвар? − наконец опускаясь рядом и двигаясь еще осторожнее, спросил Франциск и вздохнул − ночью всегда становилось тяжелее всего. Королеву потряхивало, по лицу стекали капли пота. На мгновение Франциску стало страшно − он уже видел новые истерики, слезы, проклятия, угрозы и мольбы. Как же он устал. Он хотел верить в лучшее, но время истекало, а его мать никак не могла справиться с собой полностью. Сегодня Франциск вновь остро ощутил, что полностью бессилен. Что бы он ни делал, заканчивалось все одинаково. − Мне снова приснился дурной сон, − едва слышно призналась мать, подтверждая его опасения. Врачи поили ее самыми разными травами, но ночью ей все равно не было покоя. Франциск оставался с ней каждый день, чтобы защитить от самой себя хоть немного, однако она почти не разрешала касаться ее, значительно осложняя задачу. Оставались только разговоры, едва ли доходившие до сознания матери целиком. − Эти люди остались в прошлом. Я лично убил их. И они не навредили тебе и ребенку. Ты в безопасности. Никто не коснется тебя без твоего желания. Даже я, − он изогнулся, приподнимаясь и стараясь заглянуть ей в глаза. Мать в ответ зажмурилась, сглотнула и неуверенно дотронулась до его руки. Она словно боролась с собой. Боролась как никогда. На влажном красном лице застыло ни с чем не сравнимое мучение. Франциск хотел обнять ее, прижать к себе, но он сам пообещал делать это только с разрешения. − Меня изнасиловали, Франциск, − глухо выдавила мать и распахнула глаза, когда он уже собирался открыть рот, и король замер, не веря в услышанное. На мгновение ему показалось, мать окончательно сошла с ума, поверила в то, чего не случилось, но ее вид кричал не о безумии. Он кричал о животном страхе. Франциск смотрел на нее, на тонкую белую руку, касающуюся его камзола, вспоминал, какой она была в первые их ночи в совместной постели, и ужас накрывал и его. Мысль стремительно формировалась в голове, складывая последние кусочки мозаики. − Ты ведь знал. Всегда это знал. Мой страх свел нас вместе. Подарил нам ребенка. Ты просил меня рассказать тогда, и я пообещала... − Когда? Как давно? − спросил он, мгновенно вспомнив тот день, когда его отец пытался потребовать от нее исполнения супружеского долга, а она дралась насмерть, будто помешавшись рассудком. Франциск не представлял, когда то, о чем она сказала, могло случиться. Его мать жила при французском дворе уже двадцать пять лет, и вряд ли кто-то здесь решился бы... На ум пришло только нападение итальянского графа и похищение в лесу. Неужели он не смог ее защитить? − Очень давно, Франциск. Задолго до твоего рождения. Задолго до твоего отца. Во Флоренции. Я была в плену в монастыре... И он был не один... Я вышла за твоего отца не девицей, − запинаясь, призналась она, наблюдая за ним, явно боясь, что он встанет и уйдет навсегда. Теперь Франциск понимал всю важность этой тайны. Важность и для матери, и для всего королевства. Она была права − он догадывался, но сначала думал на отца, а после того, как она опровергла это, думать было уже некогда. Осознание доходило волнами, страшными, мгновенно лишающими сил. Франциск устало лег на спину, и мать немедленно убрала с него свою руку, истолковав все по-своему. На самом деле он не испытывал отвращения. Вернее, испытывал, но только к самому себе. Он лично надругался над ней, и сделал это не один раз, не только в тишине спальни, но и публично, пусть мать предложила это сама. Он связывал ее, видя, что она не выносит чувства беспомощности. Он заставил ее полюбить жестокость гораздо больше нежности. Он продолжил развлекаться с ней в самой унизительной манере, даже когда Мария застала их. И все это, догадываясь, что кто-то уже сломал ее. Он сломал ее заново. − Отец знал? − бездумно спросил Франциск, сразу пожалев о вопросе. Мать шарахнулась в сторону, отползая на самый край кровати и прижимая ладонь к обтянутому светлой сорочкой животу. − Я не знаю. Он никогда не говорил мне об этом. Возможно, это был его лучший подарок мне, − понуро опустив голову, ответила она и прижалась щекой к подушке. Франциск никогда еще не видел мать такой несчастной. Потребность сказать что-то, утешить, открыть тайну в обмен на тайну, уверить, что случившееся много лет назад ничего не меняет для него, что он любит ее и ребенка как никогда, разрывала изнутри, хотя он и понимал − такие слова могут окончательно все разрушить. − Я убил его, мама. Убил за то, что он сделал с тобой, − признался король, видя, как расширяются зрачки матери от осознания. Если он догадывался о ее тайне, она никогда не думала о нем как об убийце собственного отца, мужа, которого она любила. − Убил, чтобы защитить тебя. Ради вас я убью любого, − Франциск придвинулся и уложил руку ей на живот, чувствуя под ладонью едва заметную выпуклость. − Ты и этот ребенок для меня все, − он склонился к приоткрытым губам королевы, пока она все еще не шевелилась от шока. Одна опасная тайна разбилась о не менее опасную, и наступившая тишина стала очередным дурным предзнаменованием.