Благие намерения

Екатерина степенно шла к тронному залу, уложив руку на живот. Тот заметно вырос, став приятно круглым и здорово мягким. Сердце королевы замирало от нежности, как не замирало уже давно. У нее было десять детей, но этот ребенок... этот ребенок особенный. Теперь она наслаждалась каждой минутой своей беременности, несмотря на трудности и мучения, ведь долгожданный сын подарит ей все – власть, любовь, спокойствие, а еще он навсегда свяжет их с его отцом. Екатерина представила лицо улыбающегося короля. Она скучала по нему, безумно скучала, стыдясь столь сильного и нелепого чувства. Она так долго мечтала управлять Францией, получить реальную возможность принять необходимые решения самой, не препираясь с мужем или вышептывая их любовнику под шорох смятых ими простыней, и именно его волей она стала регентом, что уже принесло первые ощутимые плоды, но... она скучала. Скучала и сгорала от тоски, ночами напролет поглаживая увеличивающийся день ото дня живот и страдая от духоты. Это не походило на нее – и потому пугало еще сильнее. Не в ее характере было убиваться по мужчине или заходиться в чувствах по ребенку, которого она в глаза не видела. Она радовалась своим успехам, гордилась тем, как кривились лица придворных, когда очередное приказание давало ожидаемый ею результат. Нелепые нежности, грусть не по возрасту раздражали королеву, прибавляя горечь к любому сладкому торжеству. – И у кого нам требовать разъяснений? – резкий неприятный голос вырвал Екатерину из размышлений. У дверей в зал совещались члены Совета, видимо, как и она, решившие прийти пораньше. Она замерла, ожидая услышать больше. Она играла опасно, пытаясь совместить несовместимое, и было крайне важно знать настроения двора. – У нас ведь есть регент, правда, брюхатый, но ведь это она все затеяла, – послышался второй голос. Екатерина крепче обхватила живот – оскорбления будущего ребенка она выносила с трудом и надеялась, что сейчас этого делать не придется. – Надо признать, от нее есть толк, – говорящий недобро скривился, но даже такой неоднозначный комплимент стал для королевы приятным сюрпризом. – Идея с Генеральными штатами и Пуасси оказалась не такой уж неудачной, – согласился обладатель первого голоса, и сердце Екатерины сжалось, будто ее похвалила сразу вся Франция. Годами она не удостаивалась лестных оценок, неожиданные слова благодаря обострившейся чувствительности ударили в самое нутро. – Рада, что вы одобряете мои решения, господа. Уверена, это вам еще зачтется, – приветственно оскалилась Екатерина, выплывая из-за угла вместе с заметно увеличившейся по приказу Франциска свитой. Жемчуг на шее королевы сверкал как никогда ярко. – Да, стоит признать, ваши действия привели к определенному результату. Воюющие стороны потратили немало сил на болтологию и заметно утомились. Некоторые соглашения были достигнуты, а собравшиеся не посмели распустить самих себя без вашего разрешения, – оба дворянина ухмыльнулись, рассматривая поглаживающую живот женщину, казалось, совершенно невозмутимую и уверенную в собственных силах, хотя сама Екатерина все больше понимала, что беременностью окончательно развела огонь войны. – Неплохо, но что дальше? Об этом и мы и собирались с вами поговорить. Переговоры, несомненно, удачный шаг, но их мало. Нужно что-то, закрепленное на бумаге, то, на что можно ссылаться. И желательно, подписанное королем, – глаза всех присутствующих уставились на Екатерину, как будто она одним своим словом могла прекратить десятилетние распри. – Люди не знают, что думать, кому верить… – Что ж, в обмен на вашу любезность я скажу вам, что за болтовней обязательно последует дело. Новый Эдикт. Взамен прежнего Эдикта моего сына, – королева выдержала эффектную паузу, преподнося информацию с максимально возможной помпой. Она знала толк в представлениях, и разыгрывала одно из них прямо сейчас почти без подготовки. – Эдикт о веротерпимости. – Немыслимо. Кто его примет, если король на самой границе Франции? – едва сдерживая нервный смех, поинтересовался один из ее собеседников. Екатерина устало вздохнула. Она просчитывала все происходящее годами, и пусть некоторые считали ее малообразованной и недальновидной, она смотрела в будущее куда дальше, чем Франциск, Генрих и даже его покойный отец. Да, с раннего детства она пыталась заглянуть в грядущее всеми существующими способами, и ей это удавалось куда чаще, чем другим. Екатерина ненавидела ограниченность и предрассудки, они мешали ей с рождения, обрекали на насмешки и издевательства, и теперь она получила шанс все изменить. Победа станет сладкой, когда и католики, и протестанты поймут, как ловко она обкрутила их вокруг пальца, пока они думали, что всего лишь сотрясают воздух на обычной конференции. Мир на ее условиях. Она уже видела его во снах. – Он и примет. Сегодня же. Простите, думаю, место вы узнаете вместе с остальными, – Екатерина очаровательно улыбнулась, словно они разговаривали о погоде или балете, привезенным ею с родины. – Сегодня? Это невозможно. За такой срок успеть… – дворянин не договорил, поскольку королева искренне рассмеялась, совершенно довольная собой. Ей так долго не хватало положительных эмоций. – Я уложила Пуасси и Генеральные штаты всего в месяц. Если толпы дворян смогли успеть почесать языками и там, и там, король уж точно найдет минуту поставить подпись на клочке бумаги. Он полностью одобряет это решение, поверьте мне, – Франциск и правда одобрял ее идею. Теперь Екатерина знала причины, побудившие его принять предыдущий Эдикт, и знала, как уничтожить угрозу, терзавшую короля уже больше года. Тайна, которую использовал Нарцисс. Тайна смерти ее мужа. Что ж, она справлялась и не с такими трудностями, пусть вина за сокрытие убийства Генриха и колола ее в самое сердце. В шантаже Екатерине не было равных, никакой Нарцисс с ней не сравнится. Поэтому сегодня в Сен-Жермене Франциск подпишет Эдикт, разработанный на спланированной еще до смерти Генриха конференции в Пуасси. Пенять религиозным лидерам будет не на кого, ведь они сами составляли включенные в документ положения. Идеально. Екатерина ни за какие награды не поехала бы в треклятый Сен-Жермен, но Франциск вполне справится и один, прибыв туда ровно на день. Все было распланировано заранее, переписка зашифрована. Королева предвкушала самый крупный успех за последние годы. – Гизы никогда не позволят парламенту зарегистрировать этот Эдикт, – бросил кто-то из двух растерявшихся дворян ей в спину. Екатерина предпочла не отвечать. Реакция Гизов станет следующим шагом, с ними она еще разберется. Как и с невесткой, ненависть к которой вызревала с каждым днем, ведь больше ничто не сдерживало королеву в войне с той заразой, с какой она боролась с самого ее появления во Франции. Однако и Мария не собиралась уступать, хотя ситуация усложнялась все больше. Раньше они с дядями полагали, нельзя позволять Екатерине родить, теперь же времени оставалось совсем мало, а возможностей еще меньше. Мария боялась рисковать, опасаясь гнева Франциска. Тем более срок беременности свекрови превратился в весьма внушительный – пару месяцев назад избавиться от ребенка, не вызвав подозрений, было куда легче, но тогда ей не повезло. Мысли Марии путались, перескакивая с планов убийства на размышления о преступной связи. Королева все еще искала ответ, в чем заключалась уникальность Екатерины. Какие-то исключительные качества позволяли ей удерживаться на плаву так долго, несмотря ни на что. В конце концов, только жестокостью и хитростью никого не удивишь. – Жадность Екатерины ее погубит. Я никогда не встречал подобной алчности прежде. С каждым днем становится очевиднее, что в этом ребенке, которым она так кичится, ее погибель, – Мария посмотрела на дядю с сомнением. Екатерина все еще была жива, чувствовала себя куда увереннее и совсем отрастила зубы. Регентство придало ей сил: она пополнела, стала румянее, чаще гладила теперь свой округлый живот, довольно скалясь при этом. Невероятным образом она оказалась на самой вершине, как бы они ни сталкивали ее вниз. – Я все равно не понимаю, что он нашел в ней. Она даже не красива, – кисло пробормотала Мария, размышляя о том, как через несколько месяцев на свет появится ребенок Франциска, и их общая мать свернет горы, чтобы сделать бастарда королем. Марии донесли, она уже плотно общалась с Ватиканом, рассылала любезности дворянам и рассыпалась в обещаниях тем, кто хоть чем-то мог помочь ее ребенку стать законным наследником без брака родителей и при наличии у короля трех здоровых братьев. – Он увидел то, чего не видели мы, – задумчиво ответил дядя, потерев отросшую щетину и уставившись в окно. – Екатерина красива. По-своему. Она не расплылась, не покрылась морщинами, не согнулась пополам. Она миловидна, белокожа, темноглаза. Цвет ее волос испокон веков ценится во Франции… Но это не так важно. Важен характер – упрямая гордячка, знающая себе цену и обладающая незаурядным умом. Личные качества и чужая любовь заставляют ее глаза сиять еще ярче, волосы блестеть еще сильнее, нос задираться еще выше. Она расцвела рядом с твоим мужем, как не цвела даже с Генрихом в их лучшие годы, и Франциск рассчитывал на это еще тогда, когда впервые уселся на трон своего отца. Любовь и власть подарили ему самого редкого зверя в королевстве. Опасного и преданного зверя, – герцог все так же рассматривал внутренний двор замка, тяжело размышляя. Мария не пыталась его прервать, зная, что он ищет выход, пусть ей и до умопомрачения претили все эти рассуждения об уникальности престарелой шлюхи. Она сама искала решение без устали, но Екатерина оказалась чертовски удачлива и неимоверно вынослива. – Она старая тощая шлюха, – выплеснула эмоции Мария, вспоминая бледное, заострившееся лицо, в последние дни вдруг начавшее приобретать здоровый румянец. При дворе шептались, королева кувшинами пьет странные отвары и ест не переставая. – Если бы она была уродлива, король никогда не стал бы спать с ней, будь он хоть трижды к ней привязан, – заметил дядя, обернувшись к ней на мгновение. Мария знала, что он прав, но не хотела признавать. Она видела Екатерину абсолютно голой не один раз – никаких уродств, явных или скрытых. Обычная женщина, согласная на необычные развлечения. Возможно, в этом и состояла ее уникальность. – Екатерина – редкий цветок. Невзрачный, совсем неяркий, он таится в траве, запасая яд. А потом выплевывает его на врага, являя весь свой неповторимый цвет, – Мария удивилась проснувшейся в дяде поэтичности, с трудом отогнав гнев. Вместо полезных советов она слышала лишь признания нескончаемых достоинств свекрови. – Мне сделать ей комплимент? – язвительно поинтересовалась Мария. Дядя обернулся к ней вновь, и в его глазах искрился смех, словно его забавляла такая примитивная и искренняя ненависть. – Почему бы и нет? Раньше ты называла ее убийцей с изобретательным умом. Думаю, это ей очень польстило, – хмыкнул герцог де Гиз, которого даже ненависть и неприязнь прельщали только в форме интересной игры с достойным соперником. – Нужно сменить тактику. Прояви к ней внимание, позаботься о ее ребенке, но не забывай напоминать, чего он будет ей стоить. Ненавязчиво и беззлобно. Екатерина уязвима в своей вере во всякую мистическую чушь и предсказания. Нам нужно придумать, как обыграть это. Создадим ей будущее, которое прикончит ее раньше, чем наступит… Забота простившего обиды врага о смертельно больном, что может быть страшнее и неприятнее, – герцог вновь отстраненно погладил подбородок, пока Мария напряженно размышляла. Одна мысль о заботе, пусть и показной, доводила ее до бешенства, но дядя редко ошибался. Она не доверяла ему полностью, но сама Екатерина называла его дьяволом. Лучшего советника трудно было представить. – Я займусь этим, а ты отправляйся на завтрак. Пора прекращать игнорировать этикет. Отрави аппетит этой ненасытной итальянке, – впервые за все время герцог недовольно скривился, выдавая неприязнь к женщине, которую всегда видел насквозь и старался нейтрализовать еще тогда, когда все знали ее лишь как вечно беременную жену короля. То, что беременность только добавляла Екатерине амбиций и коварства, не угадывалось в те времена, но хорошо прослеживалось сейчас. Мария вздохнула и последовала совету. Она видеть не могла наглую шлюху, упивавшуюся своей властью, однако избегать ее не стоило. Екатерина вернулась в собственные покои после отъезда Франциска, пусть пребывание там и давалась ей тяжело. Она стремилась показать, что просто исполняет королевскую волю, не требуя ничего взамен, но то, как она сидела на троне, выставив вперед недостаточно большой, по мнению повитух, живот и с самым царственным видом принимая послов, вельмож и обычных просителей, говорило даже лучше, чем возлежание в кровати монарха. Екатерина была счастлива – Мария видела это по ее неожиданно ярким глазам, мягкой улыбке, частому смеху. Оставалось надеяться, советы дяди помогут омрачить нелепое торжество. – Как ваше самочувствие? Вы выглядите заметно лучше. Малыш явно растет, – самым нежным голосом прощебетала Мария, ловко и показательно заботливо коснувшись живота усаживающейся за стол свекрови. Та замерла в нелепой позе, а потом тяжело опустилась на стул. На лице Екатерины промелькнуло неподдельное удивление, глаза по-детски распахнулись, выдавая неожиданную беспомощность. – Перепелиные яйца и творог. Вы едите их в таком количестве… Видимо, это идет на пользу наследнику. И вам, – Мария проследовала к своему месту, довольная собой и полная надежд. – Если вам нужны еще какие-нибудь странные сочетания блюд… – А как бы иначе я сохранила все зубы, родив десять детей? Я ем лишь то, что полезно ребенку, – перебила Екатерина и скривилась в досадной ухмылке, откровенно злясь на собственную реакцию. Настроение Марии улучшилось в разы. – Ты так мало знаешь о беременности, – по привычке зло добавила королева, вынудив маску доброжелательности на лице невестке треснуть на мгновение. – Возможно, но я рада вашим знаниям. В конце концов, от вас зависит будущее Франции. Теперь я понимаю – оно в надежных руках. Хотите чаю? Он приготовлен по новому рецепту, – Мария кивнула служанке, и та бросилась разливать душистый чай по изящным белоснежным чашкам. Екатерина неосознанно погладила живот, демонстрируя прежнюю растерянность и усилившееся опасение. Дядя оказался прав – королева привыкла к ненависти, но оказалась совершенно не готова к заботе. Да, забота отчетливо пугала Екатерину. – Мы должны сделать все необходимое, чтобы вы благополучно произвели на свет здорового наследника, – лицо свекрови вытянулось еще больше, пока Мария прятала улыбку, отпивая горячий чай и почти не чувствуя его вкуса. – Что ты задумала? – прищурившись, поинтересовалась Екатерина, но все же попробовала свою порцию, заедая ее свежим яйцом. Аппетит королевы заметно вырос, и Марии было трудно сдержаться, не подшутив над этим. – Ничего. Просто хочу помочь вам, как просил меня Франциск, – теперь Мария улыбнулась открыто, изображая искренность и дружелюбность. – Он просил до того, как ты приказала надругаться надо мной. Ты не вернешь его. После всего он никогда не оставит меня и ребенка, – уверенно заявила Екатерина, вызвав в Марии неконтролируемый приступ ненависти. – Я и не должна возвращать его. Он мой муж, я не уводила его ни у кого, ни у кого не отнимала. В отличие от вас. Вы боитесь, что вас ждет судьба сотен королевских любовниц, ведь это вам нужно возвращать его каждый божий день. Вы так боитесь, что рискнули родить, и мне правда жаль вашего ребенка. Он не плод любви, он плод амбиций, – холодно ответила она, наблюдая за стремительно краснеющей свекровью. Она выходила из себя очень легко, и этим следовало воспользоваться, раз Екатерина сама предпочла безопасной постели сотрясаемый противоречиями трон. – Если справедливость существует, ему придется тяжело, поэтому я забочусь о нем сейчас, раз его родную мать больше интересуют препирательства с местными дворянами. – Беспокойся лучше о себе. Твоя мать умирает, и совсем скоро Шотландия останется без правителя. И на этот раз я не стану оплачивать твою армию. Ты потеряешь все, – прошипела Екатерина ей в лицо. Мария встрепенулась, не ожидав столь хорошей осведомленности, приходя в ярость от подобной наглости. Екатерина одним махом ударила и по ее семье, и по ее власти. – Это вы потеряете все. У вас уже ничего нет, кроме любви Франциска, которая тоже не вечна. И именно он отнял у вас и корону, и уважение. Должно быть, больно осознавать, что сын, ради которого вы убивали и рисковали жизнью, в ответ готов подарить вам лишь место своей постельной грелки, – едва сдержав совсем грубые слова, бросила Мария. Претензии свекрови на исключительность злили не меньше, чем привязанность к ней Франциска. – Раньше, когда Франциск только затащил меня в постель, я чувствовала вину перед тобой. Я не могла смотреть тебе в глаза, не могла выносить твою заботу. Ведь я воспитывала тебя как собственного ребенка и слишком хорошо знала, каково видеть мужа с престарелой любовницей. Я просила Франциска вернуться к тебе и не ввергать нас всех в этот кошмар, я согласилась спать с ним ради этого, – отложив вилку и уставившись взглядом в стол, призналась Екатерина. – Я не хотела нашей связи. Считала ее самым страшным наказанием в жизни. Адом на земле, – изворотливые пальцы Екатерины аккуратно поместили вилку, нож и ложку в один ряд – с точностью, необходимой для изготовления яда. – Но теперь… Я не жалею. Франциск мой и всегда был. А тебя не должно быть здесь. Нострадамус предсказывал это в самом начале, и я никогда не сомневалась, что это правда. Я ошиблась, позволив тебе остаться, и я исправлю свою ошибку, – тарелки Екатерины выстроились одна на другую, приборы выровнялись по миллиметру, салфетки скрутились в идеальные жгуты. Она подняла глаза и встретилась взглядом с побледневшей невесткой. – Спасибо за заботу о моем здоровье. Я прекрасно себя чувствую, – королева поднялась из-за стола, взмахнув тяжелыми юбками немыслимо дорогого платья, Мария же инстинктивно поднялась следом. Ненависть и злоба Екатерины ощущалась плотной пеленой, заставляя слуг и фрейлин испуганно сжиматься и опускать глаза в пол. Она вернулась. Вернулась из царства покорности и беспомощности, где пребывала почти год. Но что бы ни говорила Екатерина невестке, как бы ни храбрилась, как бы много ни достигла, ночью она проснулась от сильной и резкой боли в животе, разом схватившись за него и подскочив на кровати. Паника накатила немедленно. Мысли перемешались, дыхание участилось, между ног закололо – нездорово и непривычно болезненно. Ночевавшая рядом фрейлина бросилась к ней, откидывая одеяло и испуганно замерев следом. – Нет-нет, сынок, – истерично протянула Екатерина, погладив живот и усилием воли приказывая себе успокоиться. Кровь, расползшаяся пятнами на сорочке и простынях, приводила в ужас, убивала здравый смысл, заставляла сжиматься от волнения и боли. У нее никогда прежде не случалось выкидышей, но она прекрасно знала, как это происходит. Она боялась потерять ребенка больше всего на свете, она любила его и уже почти смирилась с тем, что его рождение будет стоить ей жизни. Рождение, но не смерть. Смерть, которой отчетливо пахло теперь в спальне вместе со свежей кровью у нее между ног. Королева поборола панику лишь потому, что знала – иначе станет только хуже. Выкидыш опасен для нее едва ли не больше родов, ведь те не обязательно грозили кровотечением, а потеря ребенка непременно вызовет его. В случае с близняшками оно едва не убило ее – врачи не давали ослабевшей королеве ни единого шанса, помогло лишь чудо. Она надеялась, судьба сжалится над ней, и новые роды пройдут благополучно – ребенок в ней оказался на редкость крепким, однако сейчас старые страхи вернулись с опустошающей мощью. Приведенная повитуха возилась долго и тщательно, обрабатывая, массируя, ощупывая, пока Екатерина пила один отвар за другим. Тело свело судорогой, в голове помутилось, на глаза упрямо наворачивались слезы. Королева неожиданно ощутила, что осталась один на один со своей возможной бедой. Она привыкла в самые трудные минуты видеть рядом сына, но сейчас он был далеко, тогда как молившиеся о ее падении враги прятались в соседних углах. – Нужно сообщить королю, – опомнившись от первого шока, предложила фрейлина, но Екатерина схватила ее за руку, стараясь дышать глубже и размереннее. Еще ничего не кончено, она не сдастся, она не потеряет самообладания, взращенного годами испытаний. – Ни в коем случае, – жестко приказала она, хотя как никогда мечтала ощутить поддержку сына, услышать его спокойный голос. – Он кинется сюда, когда нужен нам там, – Франциск действительно нужен был ей в Сен-Жермене и на полях сражений. Ей стоило немалых трудов убедить его принять ее предложения, сделать первый шаг к примирению католиков и протестантов. Протестантов, которые едва не лишили ее ребенка самым варварским способом... Эту мысль Екатерина отогнала, вспомнив, как удачно пока складывались переговоры и подписание Эдикта. Она умела пользоваться даже своими слабостями, и Франциск сейчас только мешал бы. – Это все религиозные трения. Я слишком нервничаю. С ребенком все нормально. – Но если вы потеряете его, король будет недоволен, что от него скрыли... – с трудом выдерживая взгляд королевы, произнесла фрейлина, и Екатерина понимала ее беспокойство. Франциск мечтал об этом ребенке, он сделал все, чтобы защитить его, и потеря способна лишить короля рассудка. За ошибку заплатят все, начиная с нее. И тем не менее она рискнет. Она – Медичи, а не одна из толпы безликих любовниц французских королей. – С ним все в порядке. Кровотечение не так уж редко встречается у беременных женщин. И оно уже прекратилось, – Екатерина откинулась на подушке, устроившись на чистых простынях и уложив руки на живот. Пережитое волнение истощило ее. Теперь хотелось спать и ничего не видеть во сне. Тем более, вставать придется рано. – Вам нужно больше отдыхать. Почти все время проводить в постели. Срок очень опасный, желательно обойтись без осложнений, – подала голос повитуха и опустила глаза в пол. Екатерина знала ее, знала, что она будет молчать, почти доверяла, и на секунду все-таки задумалась, не сложить ли с себя полномочия, дожидаясь рождения такого важного ребенка. Нет, она ждала своего часа слишком долго. Она не станет обычной любовницей, рожающей детей королю. Не станет. Тысячу раз не станет. Она любила власть не меньше него и не упустит шанса. Ее ребенок – плод власти, от которой она не откажется никогда. Она достаточно унижалась, ползала в ногах и грела королевскую постель. Она рождена, чтобы править. – Мой сын родится здоровым и в срок. Он уже многое выдержал. С ним все будет хорошо, – королева прикрыла глаза, погружаясь в вязкую дремоту. Пространство вокруг расплывалось, утягивая в сон. Она платила высокую цену за высокое положение. – А с вами? Вы же помните... – начала было фрейлина, и по спине Екатерины пробежал холодок. Она помнила. Помнила реки крови, многочасовую агонию, нескончаемую боль, слишком слабые схватки и желание ребенка как можно скорее появиться на свет. Она похоронила это глубоко в себе, но знала, что оно ждет ее снова. – Не помню. И никогда не вспомню, – отрезала Екатерина, давя отчаяние и страх. Если ей суждено умереть в родах или после них, она тем более должна сделать все возможное для детей и королевства. Уже поздно было думать о своей безопасности. Она оставила сомнения, отказавшись от снадобий и отдаваясь следом королю до потери памяти. Ребенок стал ее целью и будущим. Власть, которая текла в его крови. – Не вздумайте сообщать королю, иначе я уничтожу вас вместе с семьями, – приказала Екатерина и провалилась в темноту. Темнота оказалась страшной – липкой, пустой и холодной. Королеве стало невыносимо тоскливо, мучительно тяжело, словно сверху на нее давило каменной глыбой. Она пыталась разглядеть в черноте хоть что-нибудь, пока перед глазами не замелькали воспоминания – давно забытые, пережитые, казавшиеся то наиболее счастливыми, то самыми трагическими. Солнечная Флоренция с яркими коралловыми крышами, превратившаяся для нее в мрачную сырость монастырей, ожила в памяти настолько явно, что Екатерина будто чувствовала аромат цветущих на улице деревьев. Она шла по узкой дорожке к дому местного прорицателя. Тетя посылала ее туда довольно часто, веря в его предсказания и не веря одновременно. Вот и сейчас пестрое платье Екатерины стелилось по земле, светлые волосы развевались на ветру, нос улавливал запахи просыпающегося от зимы города, и она уже занесла руку, чтобы постучать в темную деревянную дверь с массивным кольцом вместо ручки, когда и дверь, и дом, и Флоренция растворились в небытии, вновь оставив Екатерину в пустоте. – Ты королева. Королева до конца своих дней. Это твоя судьба, – раздался вдруг у нее в голове голос флорентийского прорицателя Руджиери. Десятилетия назад он предсказал ей великое будущее, и, несмотря на сомнения, Екатерина радовалась, как ребенок, которым тогда и являлась, предвкушая возвышение, неведомое никому из их рода прежде. Однако в данную минуту вместо радости и облегчения на нее навалилось черное отчаяние, неотвратимая безысходность. Звенящая тоска мешала дышать, вынуждая задыхаться. Весь последний год Екатерина боялась, что потеряет свой титул, заработанный таким трудом, превратится в обычную придворную потаскуху, и сейчас ей дали ответ на мучивший столь долго вопрос, но вместе с обещанием вечного царствования чутье Екатерины уловило множество страданий, море беспокойства, еще не одну тяжкую схватку. – Не бойся попросить корону, – добавил второй голос – знакомый и незнакомый одновременно. Она слышала его впервые, не видела лица говорившего, не чувствовала его запаха, и все же Екатерина поняла. Поняла, кто это. Ее сердце забилось так быстро и сильно, что, казалось, чуть не проломило грудную клетку. Задыхаясь и сотрясаясь в конвульсиях, она проснулась, чтобы немедленно ощутить холодные руки фрейлины на своем горячем и влажном лбу. – Что вам снилось? – поинтересовалась девушка, пытаясь отвлечь ее и в то же время напоить чем-то кислым и теплым. Екатерина поморщилась, проклиная излишнюю чувствительность и удобнее устраиваясь в кровати. – Ничего, – королева не имела желания беседовать о своем странном сне. Он и правда был странным – предупреждающим и обрекающим одинаково. В первый миг смысл услышанного ускользнул от нее, но новый голос проник в мысли неожиданно четко, дополнив головоломку, долго и упорно складываемую королевой. Она осознала, к чему должны свестись войны при дворе, ожидаемый ребенок, скандальная связь. Все кусочки сложились в единое целое, принеся долгожданное спокойствие, слишком напоминавшее смирение. – После завтрака я желаю поговорить с графом Нарциссом, – выбираясь из-под одеяла, сообщила Екатерина и поспешила привести себя в порядок. После еды Екатерину ждало несколько докладов, но она расправилась с ними непривычно быстро. Получив новую цель, она рвалась к ее исполнению, нетерпеливо постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла. – Выглядите куда лучше, чем вчера, – хмыкнул Нарцисс, усаживаясь напротив. Их отношения напоминали скачки – то решительное взаимодействие и дружеская поддержка, то лютая ненависть и желание уничтожить. Разглядывая самодовольное лицо, Екатерина в очередной раз вспомнила слова графа о том, что именно он уложил ее в постель короля. Кто знает, оказалась бы она там, если бы никто не дал Франциску отмашку. Возможно, сейчас они с сыном едва разговаривали бы в лучшем случае раз в неделю, как было во времена его безумной влюбленности в Марию. – Наконец-то беременность начала вас красить. – Ненадолго, – мрачно отозвалась королева, понимая, что и румянец, и блеск волос, и соблазнительные очертания груди исчезнут, как только тело прошьет первая схватка. – Я хотела поговорить на тему моего ребенка, тут вы не ошиблись. Нам стоит забыть все прошлые обиды и подумать о будущем, – без лишних предисловий начала Екатерина, размышляя о вчерашнем сне. Многие предписывали ей дар предвидения, но сама она никогда в него не верила. Или не желала верить, ведь обычно в видениях ей открывалось настолько мрачные события, что, узрев их, она едва находила силы жить дальше. – Вполне возможно, мне не пережить роды, поэтому ребенку нужна двойная защита. Франциск сделает все от него зависящее, но он слишком молод. Ему потребуется поддержка знати. – Не вижу причин оценивать грядущее столь мрачно. Вы справитесь, как всегда справлялись, – возразил Нарцисс, и любой увидел бы в его словах заботу и стремление успокоить. Однако Екатерина слишком хорошо знала амбициозного графа и не верила в его искренность, даже когда ему не было смысла лукавить. – Вчера у меня чуть не случился выкидыш. Я приказала ничего не сообщать Франциску, но… От обильного кровотечения я вряд ли оправлюсь. Мне остается надеяться, что если я и умру, то родив здорового сына, а не увидев его бездыханный труп, – она отвернулась, отгоняя безрадостные картины и стараясь сосредоточиться. – Екатерина… – пораженно начал Нарцисс, но замолчал, помня, что она не выносит жалости и едва терпит сочувствие. Даже подобная откровенность была редкостью и таила расчет. Поэтому граф лишь кивнул в знак поддержки и приготовился внимательно слушать. – Если я останусь жива, я всеми силами постараюсь обеспечить ребенку поддержку Ватикана. Удержать Марию на самом большом расстоянии от нашей семьи. Если нет, французское дворянство должно признать ребенка немедленно, словно только того и ждало. У него не будет даже того времени, какое появится при благополучном исходе. Я понимаю, мало кто готов принять мою сторону… – Екатерина погладила живот, чувствуя себя особенно слабой, несмотря на имеющиеся титулы и власть. Своим решением родить она обрекла их всех на войну, но она просто не могла жалеть о малыше, выжившем вопреки стольким испытаниям и росшем в ней день за днем. – Не преуменьшайте свою значимость, Ваше Величество, – Нарцисс придвинулся ближе, не осмеливаясь дотронуться и ощущая почти преступную симпатию к этой женщине, невероятным образом сочетавшей самые темные качества с поразительной нежностью и привязанностью к семье. – Франциск внушил вам, будто вы имеете все исключительно по его милости, но вы оба забываете о важной детали, – она подняла на него полные удивления глаза, ярко выделявшиеся на бледном лице, и граф удовлетворенно хмыкнул. – Вы не просто особа, которую не обошел своим вниманием король. Вы в любом случае мать наследников. Вполне законных. Вы обеспечиваете будущее этой династии, ведь королева Мария все еще бездетна, хотя ваш сын пока не отказался от ее общества окончательно, – Екатерина на мгновение опустила взгляд, выдавая боль от того, что Франциск по-прежнему ходит к жене, едва не убившей ее и ребенка. Нарцисс вскользь задался вопросом, как долго продлится терпение мстительной от природы королевы. – И вы противостоите засилью Гизов. То, что они затаились, впервые за много лет, ваша заслуга. И есть те, кто это ценят, – граф понизил голос, не желая оповещать о настроениях двора всю округу. Екатерина же встрепенулась – приятная новость явно взбодрила ее после пережитого вчера страха. – У вашего ребенка есть шансы, – заключил граф, пусть шансы ребенка и грозили Франции гражданской войной. – Когда ребенок родится, Франциск даст ему титул. Дворяне должны признать этот титул. Вы обеспечите их поддержку. Как и влиятельных крестных для наследника. Тех, с кем никто не посмеет спорить, – Нарцисс нахмурился, представляя, каких трудов будет стоить заставить напыщенных аристократов принять бастарда в день его рождения, а потом и счастливо со всеми почестями окунуть в крестильную купель. – Когда-то я обещала вам место канцлера. Я не обещаю его теперь, но могу исполнить другую вашу мечту, – граф вопросительно приподнял бровь, почти забавляясь тем, как откровенно переступает через себя королева, обещая ему золотые горы. – Вы породнитесь с королевской семьей. – Отдадите мне Клод? Едва ли вам под силу справиться с ней, – рассмеялся Нарцисс, все же заинтересованный предложением. Много лет он пытался неразрывно привязать монаршее семейство, но никто не спешил выдавать за него принцесс, тем более они были слишком малы. Сейчас удача собиралась улыбнуться ему. В свое время он даже думал жениться на Екатерине, могущественной и коварной вдове безвременно почившего Генриха, однако новоявленный король увел соблазнительную добычу раньше. – Предоставьте свадебные хлопоты мне. Помогите моему ребенку, – слова королевы разнились с ее интонацией и выражением лица – она говорила так, словно приказывала, глядя при этом исподлобья и недовольно. На счастье Екатерины графа привлекли обещания, к тому же, он не сомневался, что до падения Марии Стюарт оставалось недолго. Такая женщина, как королева, никогда не допустит победы и без того измывавшейся над ней девчонки. – Или моя невестка может предложить вам больше? Я думала, у вас есть принципы, Стефан, – будто угадав его мысли, надавила Екатерина, разом испортив настроение. – Она убила моего единственного сына. Я никогда не смогу это забыть. Полагаю, вы понимаете, как никто, – выпрямившись и нахмурившись, напомнил он. Екатерина улыбнулась почти смущенно, но довольно. Они всегда прекрасно играли в команде. – Вашего ребенка признают, и это сокрушит вашу невестку. И не только ее, – пообещал Нарцисс, заставив королеву вздрогнуть. Конечно, она осознала его предупреждение – признанный дворянством бастард грозился сокрушить всю Францию, веками установленный порядок вещей. – Я был прав – нет ничего страшнее вашей любви, – руки Екатерины немедленно прекратили упоенно поглаживать живот, и граф вышел, оставив ее наедине с грядущим хаосом, который она взрастит самолично.