Благие намерения

Время неизбежно истекало. Екатерина чувствовала это с каждым днем все яснее. Спать стало труднее – королеву беспрестанно мучили видения и кошмары. Она никогда бы не подумала, что обладает настолько богатой фантазией: Екатерина видела множество сценариев будущего, но даже начинавшиеся радостно и светло заканчивались страданиями и несчастьями. Ее стали посещать мысли о монастыре – он мог бы превратиться в самое безопасное для родов место. Екатерина не выносила монастыри, однако здесь, в замке, она ощущала запах смерти, сладковатый привкус гниения оставался у нее во рту после любой пищи. Гибель дышала ей в лицо. – Что случилось, мама? Мне сказали, ты снова плохо себя чувствуешь, – Франциск привычно присел на кровать рядом с ней, и Екатерина приподнялась на подушках выше, стараясь принять более презентабельный для сына вид. Франциск волновался. Она знала, чувствовала. Его мучили тревоги за нее и ребенка, он винил себя, а она была не в состоянии подарить покой никому из них. Изможденное и напряженное лицо короля кричало, что ему необходимо выплеснуть накопившееся волнение, выплеснуть чисто физически, но он опасался приходить в ее кровать, от Марии же ему пришлось отказаться. Возможно, стоило подобрать ему другую женщину, всего на одну ночь, однако Екатерина вдруг осознала – она не хочет, не потерпит других женщин рядом с ним. Нет. В конце концов, она не больна, лишь беременна, она способна… – Все нормально. Мне просто нездоровилось, – прервав подозрительно затянувшееся молчание, Екатерина положила руку на большой округлый живот, поглаживая и пытаясь справиться с беспокойством. Проклятое беспокойство грозило перерасти в паранойю. Что-то шло не так – она нутром чуяла. – Сегодня? И вчера? И три дня назад? Мне доложили, что ты в плохом самочувствии постоянно. После того случая… – Екатерина поморщилась. Глаза и уши следили за нею повсюду. Тот случай и правда был странным и неприятным – краснота и отеки с лица сошли только на следующий день, боль в животе через несколько часов, лишь присутствие рядом сына помогло королеве сохранить мечущийся в изощренном страхе рассудок. – Я беременна, Франциск. Это нормально в моем состоянии, – на самом деле она действительно периодически мучилась от нервных припадков и головокружений, но сыну об этом знать было необязательно. Причина крылась в одном – приближающиеся роды пугали Екатерину до безумия. За месяцы снов и видений она не увидела ничего, что позволило бы надеяться на лучшее. Да, ребенок оказался крепким, очень крепким, но поможет ли это произвести его на свет или наоборот помешает? – Тогда расскажи, как там наш сын? – Франциск тоже положил руку на ее живот, и она вдруг вскрикнула. Ребенок всегда встречал короля бурным восторгом. Таким бурным, словно собирался пробить ее насквозь. Столь сильная привязанность к отцу казалось удивительной – дети, рожденные от Генриха, отвечали на его равнодушие тем же безразличием. Франциск и его ребенок обожали друг друга. – Он так сильно толкается, – Екатерина вымученно улыбнулась, посмотрела туда, где переплелись их с Франциском пальцы, и опустила голову, борясь с расшалившимися в очередной раз нервами. – Что не так, мама? – свободной рукой король погладил ее по волосам, а потом прижал к своей груди. Он никогда не забывал заботиться о ней, и от этого Екатерине всегда становилось чуть легче. – Я же вижу – тебя что-то беспокоит. Почему ты молчишь? Я имею право знать, – да, она молчала. Как можно признаться в миллионе страхов и сомнений? Больной ребенок, девочка, мертворождение, собственная смерть, мальчик, растерзанный врагами… Список кошмаров не имел конца. – Я помню, как ждала тебя, Франциск, – призналась Екатерина. В этом состояла вторая причина беспокойства – в последнее время мысль о том, что она ждала ребенка от собственного сына, вдруг стала нестерпимо яркой, ужасно зудящей, нелепо назойливой. Она думала о родах – и вспоминала, как после десяти лет бесплодия наконец-то произвела на свет первенца от горячо любимого Генриха. Самый счастливый день в ее жизни. Она помнила его до мелочей, помнила предшествующие ему девять месяцев трепетного ожидания. Мальчик. Она знала, что мальчик, знала его имя. И ждала преданно и верно. Даже боль родов не испугала и не впечатлила Екатерину. Не из-за бастарда, которому она уже дала жизнь и от которого благополучно избавилась – она и не считала его своим ребенком, а из-за счастья, переполнявшего до краев. Всего несколько часов схваток, мощных и сильных, и долгожданный первенец выскользнул из нее вместе с такой волной удовольствия, что она закричала от физического наслаждения, сладостно подергиваясь, словно в самых нежных объятиях Генриха. «Божья благодать», «редкий ребенок», «плод любви», «неразрывная связь» – шептались вокруг повитухи, ошеломленно косясь на нее, пока Екатерина отходила от неожиданно приятных ощущений и жадно рассматривала сына, уложенного ей на грудь. Потом она встретилась с внимательным взглядом его кристально-голубых глаз, и ей стало страшно от любви, испытываемой к этому ребенку. Почему-то именно сейчас, за несколько недель до родов, она вспомнила все особенно ясно и мучилась от того, что тот самый сын оказался отцом ее нового ребенка. Назойливую мысль удавалось забить картинами будущего. Будущего, в котором они с Франциском растили наследника трона, следующего короля Франции. Ребенок сулил не только счастье, но и невиданное прежде влияние. Франциск будет куда лучшим отцом, чем Генрих, а она – матерью его единственного законного наследника. Кто может обладать большей властью, чем мать правящего короля, которая по совместительству еще и мать следующего? – Мы с твоим отцом были так счастливы. Ребенок после десяти лет бесплодия, – лежащие на животе руки снова поймали мощный толчок чересчур активного принца, вызвавший улыбку у обоих родителей. – А сейчас ты счастлива, мама? – Франциск посмотрел на нее с такой любовью, какую она видела лишь на его лице. – Конечно. Я люблю тебя. Как я могу не радоваться твоему сыну? – все это звучало очень странно, но Екатерина уже научилась не вздрагивать, говоря подобное. С самого рождения Франциск был ее любимым ребенком. Надежда и спасение. Всю свою жизнь Франциск нес ей надежду и спасение. Именно они привели их в одну постель. Не похоть и грех. Любовь, принявшая непривычную, безумную форму. Безумную, как все, что окружало их сейчас. Возможно, они зашли слишком далеко, но их дитя было плодом любви. Екатерина предпочитала оставаться честной с собой – несмотря ни на что, она любила своего сына. Так же, как любила и его ребенка. – Тогда что с тобой происходит? – обмануть короля оказалось не просто. Слишком хорошо он узнал ее, слишком привязал к себе и слишком зависим от матери стал сам. – В прошлый раз я не смогла подарить королевству здоровых и сильных наследников. Они даже не выжили, – еще немного приоткрыла завесу тайны Екатерина. Возможно, если она признается, отпустит это, ей станет легче, иначе она просто сойдет с ума. – Это было четыре года назад. Все прошло, мама, ты здорова, – Франциск в очередной раз провел ладонью по ее волосам, успокаивая одним движением. – Ты и наш сын в безопасности. Ничто вам не навредит, обещаю, – она хотела бы верить его словам, но вера – непозволительная роскошь. Особенно для королев. – А если я рожу девочку, Франциск? Если у нас будет дочь? – никогда раньше она не спрашивала короля об этом, боясь услышать ответ. День за днем она убеждала себя, что носит под сердцем сына. Недавний кошмар словно довел до крайности и без того обоснованные опасения. – Значит, у меня появится очаровательная маленькая принцесса, – после недолгого молчания ответил король. – У нее будут твои прекрасные золотые волосы, – он снова прошелся ладонью по мягким прядям. – Твой курносый нос, – Франциск коснулся кончиком пальца ее носа. – Твои медовые глаза, – Екатерина слушала как завороженная, на секунду позабыв обо всем, и в эти мгновения не было никого счастливее. – Твои губы, – Франциск склонился к ней за поцелуем, неожиданно приводя в чувство. Так он говорил сейчас, но что он скажет, когда вместо долгожданного наследника повитухи покажут ему бесполезную девочку... Ради этого ребенка он пошел на сделку с Ватиканом, окончательно рассорился с женой и настроил против них едва ли не весь двор. Ему нужен был сын. Сын, который укрепит его власть и принесет власть ей, матери обоих – Франциска и его наследника. – Я рожу тебе сына. Клянусь, – пообещала Екатерина королю и самой себе. В этот раз, в следующий или еще позже. Пока у нее есть возможность, пока она способна делать то, что так ценила в ней Франция, пока шанс на заслуженные власть и уважение остается, она не перестанет пробовать снова и снова. Она будет матерью следующего короля Франции. – Пойдем прогуляемся, – предложил Франциск, вызывая следом ее фрейлин. Наверное, им и правда стоило подышать свежим воздухом. Атмосфера чужой ненависти, злобы, ярости давила на нервы и вгоняла в тоску. Легко было представить, о чем станут молиться все вокруг, когда наконец-то начнутся роды. С усилием натянув платье на раздавшуюся талию и укутавшись в меха, Екатерина приняла руку сына, и вдвоем они направились в сад. Пейзаж тоже не радовал – голые деревья, едва прикрытые первым снегом, мерзлая грязь под ногами, пожухлые гнилые листья, подбрасываемые ветром. Екатерина надеялась, к моменту родов выпадет настоящий снег и хоть немного поднимет ей настроение. Впрочем, наступления зимы она тоже боялась – старое предсказание Нострадамуса всплывало в памяти с пугающей точностью. В январе Франциску исполнится семнадцать, и она мечтала, чтобы единственным сюрпризом к празднику стал новорожденный дофин Франции. – Что тебя мучает? – наблюдая за нервно сжимающимися в черной перчатке пальцами короля, спросила Екатерина. Ее собственные руки накрыли живот, обтянутый двумя слоями меха. Изнутри разъедало уже знакомым чувством – она любила сына, почти болезненно, и видела, как медленно теряет его. Он взрослел, постоянно находился рядом, радовался росту их ребенка, жил привычной жизнью, но бесконечные волнения за нее и малыша истощали его. Они оба не знали покоя со случившегося много месяцев назад нападения, а то и раньше. Возможно, судьба наказала Франциска тревогами за насилие над матерью, но она не ощущала торжества. Она не могла видеть его муки. Возможно, она согрешила не меньше него. Она старше, опытнее, она должна была что-нибудь придумать. – Надеюсь, я стану ему хорошим отцом. Оставаясь при этом хорошим королем, – Франциск посмотрел на нее долго и внимательно, погладил выпирающий живот. Екатерина мгновенно осознала, о чем он. Много вещей, подлых и жестоких она простила мужу, но простить ему равнодушие и презрение к сыну, их долгожданному и выстраданному первенцу, было сложнее всего. Франциск рос чувствительным и жаждущим справедливости, он отчаянно нуждался в поддержке и одобрении отца, в которых тот всегда отказывал. – Ты не должен думать, что станешь таким, как отец. И не должен думать, что он не любил тебя, – мягко возразила Екатерина, взявшись за плечо короля. Она хранила глубоко внутри много страхов, и он хранил не меньше. – Он любил только себя. Мы оба это знаем, – зло и устало отозвался Франциск. Вокруг словно стало холоднее, и Екатерина прижалась ближе к нему, чувствуя, как в ответ его рука обхватывает ее талию. – Ты неправ. Мы боролись за твое рождение десять лет, и твой отец ни разу не упрекнул меня в бесплодии. Все упрекали, а он нет. Вместе со мной он терпел все эксперименты врачей, бесконечные беседы отца Нострадамуса, унизительные осмотры и самые гадкие лекарства. Он верил, что у нас будет сын, и это самое большое проявление его любви, сколько бы женщин ни побывало тогда в его постели, – глаза Екатерины наполнились слезами при воспоминаниях о тех тяжелых днях. Уже давно она старалась не думать о Генрихе, о своих чувствах к нему, о прошлом, в котором иногда все же случались счастливые моменты, но главное никуда не делось – она любила своего мужа, он любил ее, и поэтому она души не чаяла в их старшем сыне, да и остальных детях тоже. – Ты стал плодом нашей любви, никогда не смей сомневаться в этом, – неоправданно жестко добавила она, ощущая смятение короля. И все же он должен знать, знать, что долг никогда не породил бы в ней таких сильных чувств, и в Генрихе тоже, ведь мысль о взрослении Франциска приводила его едва ли не в ужас. За маской безразличия всегда таился страх. – Твой отец ждал тебя вместе со мной. И он любил тебя. Бог мой, он выбрал тебе в жены королеву, когда тебе было четыре. Он дарил тебе мечи и поощрял твое увлечение стрельбой из лука. Он любил тебя как мог. Прости его за холодность – детский плен не оставляет шансов вырасти душой компании, – горячность, с какой она бросилась на защиту мужа, удивила даже саму Екатерину. Далекие счастливые минуты словно разбудили всю ту нежность и любовь, что уже давно дремали под гнетом обид и проблем. – Хорошо, мама. Не расстраивайся, – Франциск поцеловал ее в макушку и обхватил крепче, будто она собиралась возмущенно убежать от него прочь. – Жаль, нам неведомо, почему он сошел с ума. Это убило его во всем, – они оба замерли, уловив, насколько двусмысленно звучала фраза, но горькое послевкусие правды не оставляло места злобе. – Все зависит только от тебя, Франциск. Если ты хочешь быть хорошим отцом, ты им будешь, – уходя от неприятной темы, добавила Екатерина. Сама она не испытывала никаких сомнений – несмотря на юный возраст, Франциск станет прекрасным отцом. Его забота и терпение кричали об этом, но если он колебался, она не могла не поддержать сына в трудный час. Они развернулись на узкой садовой дорожке и медленно тронулись обратно к замку. Екатерине наконец-то стало спокойно. Франциск так стремился превратиться в нежного и любящего отца, мудрого короля и справедливого любовника, что, наверное, ей и правда не стоило изводить себя страхами. Даже если родится девочка, он не разозлится, не избавится от них обеих. Пусть девочка. Все пройдет хорошо. Она родит снова в случае необходимости. Она еще не стара. А если мальчик… Они познают настоящее счастье, она получит власть и корону… Мальчик. Ей всегда казалось, что она ждет мальчика. А потом Екатерину вдруг накрыло болью в животе, она начала оседать на землю, и Франциск не сразу смог удержать ее. Перед глазами поплыло, грудь сдавило, мешая дышать. Королева потеряла сознание и в кромешной темноте увидела то, чего предпочла бы не видеть никогда. – Ты вышлешь меня, даже не попрощавшись? – стоя в освещаемых свечами покоях короля и внутренне разрываясь от боли и обиды, без упрека спросила Екатерина. Она явилась сюда, потому что это был последний шанс, и она не могла его упустить. Поэтому королева не позволяла своим чувствам вырваться наружу – Франциск только еще больше разозлился бы. – Я бы пришел утром, – безразлично бросил он, и она плотно сцепила зубы. Сколько раз ей твердили, что она нужна лишь для деторождения, но она не верила, не верила до последнего. Пока новорожденного сына не отняли у нее, а саму не попросили собрать вещи. Теперь ее ребенка будет воспитывать самый большой враг, а человек, которому она отдала все, не желал даже смотреть на нее. – Я бы могла тебя ненавидеть. За все, что ты сделал со мной. За то, как жестоко обманул. Ты забрал мою честь, отнял корону, изувечил тело, заставил забеременеть и родить, полюбить бастарда, а потом отобрал его, как будто я ему никто, – прошептала Екатерина, наблюдая за мрачнеющим лицом сына. Ему не нравились ее слова, не нравилась она сама, он явно стремился поскорее выставить больше ненужную мать вон, но она решила высказаться напоследок, раз в остальном ей отказали. – Почему ты не выдал меня замуж и просто выгоняешь? Я останусь совсем одна, но ты будешь знать, что никто не коснется меня, пусть между нами все кончено. – Мать моего наследника не может иметь мужчин. Официально уж точно, – зло прошипел Франциск и схватил ее за плечи. Екатерина не узнавала его. Из заботливого и нежного сына он превратился в жестокого монарха, легко получавшего желаемое и избавлявшегося от лишнего. Она боялась разочаровать его дочерью, а оказалось, что ей в любом случае не было места в его жизни. Еще никто не предавал ее так. – Я люблю тебя, – зажмурившись, прошептала Екатерина, чувствуя себя совсем жалкой. Но таким она обладала характером – полюбив, она уже не могла избавиться от своей привязанности. Ее верность и преданность никто так и не оценил, не принял и не понял. Она простила Генриха, а теперь то же самое произошло с ней и Франциском. – Ложись, – вдруг раздалось у нее над ухом, и она распахнула глаза, встретившись с голодным и жадным взглядом короля. Признание в любви задело его за живое, пусть и не так, как она ожидала. Екатерина неуверенно сняла халат и медленно подошла к кровати. Королева еще не поправилась окончательно, однако она все равно пришла сюда с надеждой соблазнить. Терять ей было нечего, смерть уже не пугала. Пригладив волосы, она легла на спину, следя за раздевающимся сыном. В глубине души она ждала прежней страсти, прежнего удовольствия, так легко охватывающего ее... Екатерина облизнула губы и слегка развела ноги. Франциск посмотрел на нее с усмешкой и одним движением навалился сверху. Королева охнула от неожиданности, а следом ее сорочка разорвалась с громким треском. Жадные руки короля обхватили чувствительную грудь, и Екатерина снова охнула – молоко пока не прошло, прикасаться было почти невыносимо, но Франциск не проявил нежности, немедленно прижавшись губами к набухшим соскам. Она задышала чаще, пытаясь привыкнуть к неприятным ощущениям, но уже через мгновение тело пронзило такая боль, что Екатерина не выдержала и закричала. Франциск взглянул на нее с удивлением и снова толкнулся бедрами, пока из глаз королевы вовсю текли слезы. Она не жаловалась, хотя все внутри словно разрывалось на мельчайшие кусочки и горело в огне. После родов всегда было сложнее, а в этот раз она едва не теряла сознание. Вцепившись в плечи сына, Екатерина отвернулась. Горячее дыхание обжигало шею, по ногам текло что-то липкое, низ живота взрывался болью... Она знала, что нужно пытаться угодить, подыгрывать, закатывать глаза от блаженства, но... Екатерина пылала от унижения и обиды, едва справляясь с ощущениями. – Роды испортили тебя, – мрачно отметил Франциск, наконец достигнув удовольствия и улегшись рядом. Она прикусила губу, прикрывая разодранной сорочкой грудь и пробуя разогнуть охваченные судорогой ноги. Рука короля скользнула по ее бедру, словно проверяя. Затем Франциск поднял испачканный палец повыше, и они оба увидели на нем ярко-алую кровь. – Ты должна уехать, – король накрыл Екатерину одеялом, и она перевернулась на бок, больше не споря. Она снова ошиблась, выбрав не того мужчину. – О боже, – простонала она и очнулась в своей кровати под слоями теплых одеял. Внутри похолодело. Ей словно приснился очередной кошмар, вот только она не спала. Неужели она стала видеть подобно Нострадамусу? Неужели ей открылась судьба? Мальчик, которого у нее отняли, саму ее выгнав вон. – Что ты видела? Ты что-то бормотала. Так громко, но я не мог тебя разбудить. Врачи говорят, это глубокий обморок. Роды совсем близко, – Франциск поцеловал ее во влажный лоб и осторожно обхватил большой живот. Екатерина ткнулась носом в плечо сына – его холодность из сна ощущалась теперь еще болезненнее. Невозможно. Совсем недавно она убеждала короля, что он станет прекрасным отцом, справедливым монархом, любящим мужчиной, а теперь увидела, как он превращается в свою полную противоположность, в того, кем так боялся стать. – Ты отнял у меня ребенка и изнасиловал, прежде чем отослать прочь, – устало призналась Екатерина, не в силах побороть ужас, выворачивающий наизнанку и отразившийся после ее слов и в глазах короля. На секунду, всего на секунду она ощутила злорадство и удовлетворение после того, что он причинил ей в том видении. – Я никогда не поступлю с тобой так. И никогда не прикоснусь без твоего согласия. Неважно, кто родится – мальчик или девочка. Ты не должна бояться. Я позабочусь о вас, – пообещал Франциск и порывисто поцеловал в губы. Королева выдохнула и осторожно легла на мягкие подушки. Наверное, следовало снова вернуться к политике. Это всегда помогало, отвлекало и не позволяло скатиться в одни лишь суеверия. С приближением родов и возвращением Франциска она позволила себе расслабиться на пару дней, и результат оказался плачевным. Нет, бессмысленное бдение в собственных покоях убивало ее. Даже если здоровье и правда иногда подводило и требовало отдыха. – Тебе нужно поспать, – погладив мать по щеке, заметил король. У Франциска были свои мысли, как поддержать королеву перед родами. Он и сам не находил себе места, а странный обморок и вовсе напугал его. Он даже не помнил, сколько времени заняла дорога из сада в спальню матери. Ему показалось, вечность. Они все застряли в ловушке – дожидаясь родов и боясь их больше Страшного суда. И все же у Франциска возникла идея. Утром Екатерина проснулась от того, что кто-то внимательно на нее смотрел. От страха она замерла и долго не решалась открыть глаза, ощущая чужое присутствие, а когда распахнула тяжелые веки, неожиданно встретилась взглядом с самым младшим сыном. Он сидел у нее на кровати, свесив ноги и почти не шевелясь. Это было странно – младшие дети никогда не приходили сами в ее покои, а Эркюль и вовсе не рвался к ней, даже во время материнских визитов в детскую. Его темные непроницаемые глаза следили за ней так хищно, что Екатерине стало не по себе. – Мама? – наконец подал голос он, не дождавшись от матери приветствия. Она облегченно вздохнула, будто только сейчас узнав малыша с волнистыми рыжеватыми волосами, одетого в светлый детский камзол и почти крохотные бархатные туфли. – Франциск сказал, я должен побыть с тобой, пока ты не проснешься. Ты плохо себя чувствуешь? – холодные карие глаза снова впились в нее, мгновенно распознавая состояние и словно заглядывая в душу. Иногда королеве не верилось, что ему всего пять. – Брат? – с ужасающей скоростью связав два и два, поинтересовался Эркюль и уставился на материнский живот, но на этот раз Екатерина не испугалась. – Сынок, – она рывком поднялась на кровати и прижала к груди пятилетнего малыша. От него пахло чем-то сладким, молочным, пахло ребенком, несмотря на весь ум и сообразительность. Эркюль инстинктивно обвил руками ее шею, но выглядел при этом таким удивленным, точно впервые увидел. Екатерине стало стыдно – дети росли без нее, пока она развлекалась в королевской кровати, боролась за власть и мучилась совестью. Они ведь еще совсем малы. Немногим старше росшего в ней наследника. – Мой Эркюль. Как ты? Ты здоров? Прости меня, – снова и снова бормотала она, вглядываясь в правильное и нежное лицо. Со всеми своими видениями и страхами она совсем позабыла, каково это – держать в руках маленького ребенка, собственного ребенка, с его привычками, привязанностями и интересами, когда уже почти неважно, какого он пола и в какое время рожден. – Мама, ты недовольна мной? – почему-то спросил Эркюль, и она поцеловала его в пухлые мягкие щечки. Эркюль смутился еще больше, едва не отворачиваясь от ее поцелуев. Она видела – не от неприязни, а от непонимания. Слишком много она упустила со своими детьми. – Конечно, довольна. Ты молодец, что побыл со мной. Я скучала по тебе, – призналась Екатерина, понимая: и правда скучала, только была занята не тем. Она прижала сына крепче к выступающему под сорочкой животу. – У тебя же есть он, – недоверчиво заметил Эркюль и кивнул на живот. Да, они никогда не ощущали большой близости, но никто из ее детей не должен думать, что нового ребенка она полюбит сильнее. – Вы все мои дети. Я люблю вас одинаково, – уверила сына Екатерина, в который раз повторив хорошо знакомые слова. Она снова склонилась к рыжей макушке и вдохнула детский запах. Эркюль был смышленым, достаточно жестоким, но красивым и воспитанным ребенком. – Даже Франциска? – недобро прищурившись, спросил он, и на мгновение она увидела за этим острым взглядом не ребенка. Взрослого – умелого, коварного и хитрого интригана, ничем не хуже подчинившего ее себе Франциска. Сегодня Екатерина окончательно убедилась, насколько сильно дети походили на нее и насколько это опасно. – Мой мальчик… – растерянно пробормотала она, поглаживая голову сына, когда их прервали. – Мама, нам нужно срочно уезжать, – Франциск ворвался в материнскую спальню в сопровождении служанок, немедленно бросившихся собирать вещи в принесенные с собой сундуки. Екатерина удивленно рассматривала происходящее, пока король поднимал на руки брата, целуя его в лоб. – Соберите принца. Дети должны быть готовы как можно быстрее, – приказал Франциск, передавая Эркюля в руки фрейлин. – Уезжать? Куда? Зачем? Роды совсем скоро, – наконец придя в себя от неожиданности, заметила Екатерина. Еще вчера все было в порядке, а теперь им зачем-то требовалось всей семьей уезжать из замка. – В Амбуаз, мама, – ответил Франциск, и у нее почему-то закололо сердце. – Сегодня пришло послание от герцога де Гиза. Протестанты собираются захватить нас и держать здесь как пленников. Амбуаз хорошо укреплен и находится недалеко. Ты должна перенести дорогу, – Франциск протянул ей руку, помогая подняться с кровати и подзывая фрейлин. Сердце Екатерины застучало как сумасшедшее при мысли, что они все, включая детей, могут оказаться в руках этих жутких людей, уже явивших ей свое милосердие. Она многое им позволяла, но предпочитала общаться на расстоянии. – Я не доверяю ему, но дело слишком серьезное. Как и доказательства. Вельможи Нормандии, Тура, Орлеана, Леона… Предатели лезут изо всех щелей. Мы должны ехать немедленно, – повторил Франциск, пока на ней пытались застегнуть снова ставшее маленьким платье. Конечно, Екатерине докладывали о настроениях в стране, но до этого дня все не было настолько серьезно, и она надеялась, что одна-две недели на роды у них точно есть. Ее уже тошнило, хотя она еще не успела сесть в карету. На таком сроке беременности любые передвижения грозили преждевременными схватками. Однако они должны ехать, Франциск прав. Если кучка заговорщиков без труда проникла в замок и напала на нее, более организованная группа мятежников при удачном раскладе могла его разнести. – Дети поедут с нами? – на всякий случай уточнила королева, и Франциск лишь согласно кивнул. За дверями покоев творился настоящий хаос – слуги носились туда-сюда вместе с вещами, стража осматривала каждый угол, оказавшиеся в замке дворяне испуганно перешептывались между собой. На миг Екатерина застыла в ставшим тесным коридоре под руку с Франциском, ей вдруг пришло в голову: их ребенок родится в Амбуазе. Она совсем на подобное не рассчитывала, но, возможно, так будет лучше – они все оказались не готовы, и наверняка у Марии и прочих врагов не найдется там людей, чтобы навредить ей и ребенку, воспользовавшись осложнениями при родах. Не прошло и нескольких часов, как все королевское семейство уже загружалось в кареты. Екатерина сама не верила в это, даже занося туфлю на подножку. Она хотела бы ехать вместе с детьми, но сейчас ей требовалось больше воздуха и пространства. Дети остались в другой карете, а с ней уселись лишь Франциск и Мария. – Ты в порядке, мама? Ты серая, – с тревогой спросил Франциск через несколько часов дороги. Екатерину тошнило не переставая, ноги ныли, голова кружилась, и все же она терпела, чтобы не тратить драгоценное время на остановки. – Выпейте воды, – сжалилась над ней Мария и протянула свою флягу – вода тратилась очень быстро. Королеву качнуло вперед, и она неосознанно схватилась за живот, с замиранием сердца прислушиваясь к ощущениям. Задышав глубже, Екатерина откинулась на сидение. Теперь ей было холодно. Она и подумать не могла, что у и без того сложной беременности окажется такой финал. Франциск сказал, повитухи и врачи выехали в Амбуаз еще раньше них, однако она не могла не волноваться. Роды на новом месте в десятки раз страшнее, даже если место полностью безопасно. Она вспомнила свое последнее видение – неужели Франциск с сыном вернутся из Амбуаза без нее? Нет, это просто нелепые фантазии. Она вспомнила удивление Эркюля, когда родная мать прижала его к своей груди. Она так много упустила с ним, а теперь имела все шансы не наверстать. Тревога накрывала королеву все сильнее, и только в последние часы дороги ее наконец-то сморило сном. – Она родит здесь, – раздался сквозь сон холодный голос Марии, пока рука сына успокаивающе гладила Екатерину по вспотевшему лбу. Она нервно сглотнула, но не проснулась, совсем разбитая недомоганиями и моральной усталостью. – Она родит тогда, когда нужно. Я принял меры, – почти зло ответил Франциск, и сердце королевы ушло в пятки. Что он имел в виду? Какие еще меры? Екатерина собиралась возмутиться, дернулась на месте… и провалилась в самый крепкий сон. На этот раз без сновидений. Разбудил ее Франциск, сообщив, что они приехали. Тяжело вздохнув и снова выпив воды, Екатерина выбралась на свет. Солнце светило высоко и ярко, ветер дул пронзительный и неприятный. Екатерина поморщилась от холода и плотнее укуталась в свои меха. Нужно отдохнуть. Как можно скорее. Серый камень замка не успел прогреться от торопливо разожженных несколько часов назад каминов. Едва держась на ногах, Екатерина лично осмотрела детскую и убедилась, что там теплее всего. Генрих подозрительно жался к ее юбке, но при этом на его лице не было написано и тени страха. Он всегда сочетал поразительные качества – изнеженность и храбрость, капризность и рассудительность, мягкость и упорство. В противоположность ему Эркюль смотрел на нее почти с вызовом, если бы он был старше, она решила бы, он жаждет крови, крови предателей. Марго разглядывала ее с надеждой. Екатерина чувствовала страх дочери, но та подобно всем женщинам их семьи не проронила ни одной жалобы или слезы. Поцеловав младших детей в макушки, Екатерина понадеялась на хваленую безопасность Амбуаза. Она не могла потерять их. Она и так слишком сильно виновата, чтобы не защитить их в столь острый момент. – Тебе нужно поесть, – Франциск привычно обхватил ее за талию, подталкивая к выходу. Детей покормят отдельно, а всем остальным предстоял совсем не веселый ужин в обеденном зале. Екатерина совсем не хотела есть, но этого желал ребенок. Она ощущала его смятение – крохотные ножки и ручки беспрерывно колотили королеву изнутри. – Ты должен дать матери отдохнуть, – ощутив беспорядочные толчки, сотрясавшие живот Екатерины, строго приказал король. Она даже не удивилась, когда еще не рожденное дитя мгновенно затихло, услышав голос отца. В обеденном зале царил полумрак, отовсюду веяло неустроенностью и наспех приготовленными вещами – салфетками, тарелками, стульями. Сквозняки ползли изо всех щелей. И здесь она собиралась родить своего позднего ребенка. Екатерина устало вздохнула и уселась на свое место. Франциск, Мария, Карл, Клод и Баш опустились рядом. Чутье королевы вопило на все лады – даже в том, как они держали вилки, чувствовалась неестественность. Как будто их принуждали это делать, принуждали приехать сюда, принуждали вести себя так, а не иначе. Стараясь успокоиться, Екатерина выпила воды и потерла виски. Жаль, она не могла хотя бы пригубить бокал ароматного вина, на которое по понятным причинам накинулись остальные. Звон вилок, касающихся тарелок, разрядил атмосферу мрака и напряженности, но ей по-прежнему не лез кусок в горло. Еще и этот запах… сладковатый, дурманящий запах гнили… Этот запах… – Не пейте! – громко выкрикнула Екатерина, вскакивая со стула. Комната опасно закружилась перед глазами, вынуждая уцепиться за край стола. Королева наклонилась вперед, мотая головой и пытаясь избавиться от мешающего видеть песка. – Мама, – заметив, как она неуклонно оседает на пол, Франциск кинулся к ней, но точно так же завалился вперед, стукаясь коленями об пол. С ужасом Екатерина наблюдала за прыснувшей из его носа кровью. Грохот стульев возвестил о том, что остальные члены королевской семьи оказались на полу. Карл испуганно вращал глазами, держась за ножку стола, Клод инстинктивно впилась в пышную юбку своего платья, стремительно пачкающегося пятнами крови, Баш безуспешно пытался дотянуться до рукояти меча, а Мария, странно сопя, на локтях подползала к ним с Франциском. Голова королевы взорвалась ужасом при мысли об оставшихся в детской малышах. Невозможно. Это просто невозможно. Они приехали сюда за спасением, но не прошло и получаса от ужина, как неизвестная дрянь поразила всю королевскую семью. Екатерина попыталась подняться, но отрава оказалась слишком сильна – ноги и руки стали ватными, тяжелыми. Усилием воли она перевернулась на спину, когда все остальные уже затихли. Королева гнала от себя мысль, что люди, которых она любила, могут быть мертвы. Нет-нет-нет. Она задышала глубже, борясь с небытием и прислушиваясь к ребенку внутри живота. Он жив. Она жива. Она должна думать об этом. Сознание уплывало, но она не сдавалась. Она пила не вино, а воду, ей явно повезло больше. Она должна, должна встать… – Прекрасная картина, – раздался откуда-то издалека странно знакомый голос. Екатерина пыталась вспомнить его и не могла – мысли рассыпались кусками, воспоминания дробились и выцветали. – Поверженное королевское семейство. – Какой большой живот. Неужели правда двойня? – по звуку и горячему дыханию она поняла, что кто-то встал ровно над ней и теперь с интересом разглядывал. Из последних сил Екатерина улавливала чужие слова. – Повитухи говорят, это мальчик, – послышался еще один знакомый голос, даже более знакомый. Екатерина слабо шевельнула рукой и замерла в ожидании реакции, но, судя по всему, никто не обратил внимания на ее конвульсии. – Мальчик? Вот как? – фальшиво изумился первый голос, слышимый теперь еще хуже – кровь словно стучала в ушах королевы, заглушая все вокруг. – Значит, у нас еще больше причин отвести Ее Величеству особые покои, – Екатерина сжалась при мысли о будущем, о неведомых пока издевательствах, о мотивах неузнанных ею людей. Рассудок ускользал все сильнее, и до нее долетали лишь обрывки разговора. – Династии Валуа пришел конец, брат мой, – долетело до воспаленного сознания Екатерины, заставив нечеловеческим усилием воли приоткрыть глаза, перед которыми мелькнул край богатого красного камзола. Всего доли секунды, но она узнала. Узнала и словно в облегчение наконец-то провалилась в темноту.