Благие намерения

Екатерина отставила от себя тарелку с едой и протерла ладонью влажный лоб. Есть совсем не хотелось, голова раскалывалась, как и все последние дни. Помимо постоянного волнения, стало совсем трудно засыпать – живот мешал улечься поудобнее и, казалось, давил даже на легкие, а невеселые мысли лишали покоя. Королева каждое утро просыпалась с непреходящим ужасом в сердце и напряженно прислушивалась к собственному телу, ожидая характерных признаков. Врачи и повитухи дежурили поблизости постоянно, но Екатерину мучили страх родов, ночные кошмары и полное одиночество. Сейчас она хотела бы не расставаться с сыном ни на минуту – даже его нервозность и излишняя забота, иногда раздражавшие раньше, казались желанными знаками поддержки. Но вместо его общества ей приходилось довольствоваться натопленной пустой комнатой и периодическими визитами запуганных слуг. И знанием того, что вряд ли она сможет взглянуть на долгожданного ребенка, когда тот родится. Екатерина надеялась на помощь Гизов, Нарцисса, католического дворянства, однако никто не спешил им на помощь, времени же оставалось все меньше. – Я хочу прогуляться, – безапелляционно заявила Екатерина, тяжело поднявшись из-за стола, просеменив к выходу и распахнув дверь. Стража посмотрела на нее с сомнением – большой живот создавал впечатление, будто она родит где-нибудь в коридоре, тогда как все должно было пройти по плану и без осложнений для заговорщиков. И все же ей удалось их убедить, что прогулки необходимы, иначе разродиться станет еще труднее. Она почти не солгала – у Екатерины страшно болели ноги, и облегчение приходило только во время ходьбы. Поэтому раз или два в день она прогуливалась в сопровождении стражи из одного конца коридора в другой. Королева уже почти забыла, каково дышать свежим воздухом. Поддерживая поясницу и шагая как можно медленнее, она размышляла о покрытом туманом будущем, когда вдруг заметила шедшего далеко впереди Конде. Мысль оформилась в голове мгновенно, и королева бросилась к нему со скоростью, плохо сочетавшейся с выпирающим далеко вперед животом. Стража опешила от такого поворота событий и не сразу поспешила за ней. – Луи, – запыхавшись и сгибаясь от напряжения, обратилась к принцу Екатерина. Он подхватил ее под локоть, боясь, как бы она не рухнула на землю от усталости и удушья. – Нам надо поговорить. Обещаю, это не займет много времени, – он пристально всмотрелся в ее раскрасневшееся лицо, а потом дал знак страже отступить. – Что бы вы ни сказали, вряд ли вам это поможет, – без особого сочувствия произнес Конде, но в его глазах не читалось той ненависти, с которой на нее кидался старший Бурбон. Впрочем, сочувствие от него тоже не исходило. – Я знаю, ты мне не поможешь. А еще я знаю, что каждый имеет цену, – едва слышно прошептала Екатерина, хватая дернувшегося в сторону принца за рукав. Знакомое чувство, когда нечего терять, вновь овладело ею – за последние полтора года она почти привыкла к нему, привыкла идти ва-банк. – Ты не питаешь амбиций брата. Ты здесь потому, что он твоя семья. И потому, что любишь Марию, – еще тише добавила королева, и Конде рванулся из ее цепких пальцев сильнее, сверкая черными недовольными глазами. – Я никогда не посягал на чужое, – оскорблено прошипел он, и Екатерина могла бы посмеяться иронии – сейчас Бурбоны занимались именно тем, что пытались отнять законный трон у Валуа. Она промолчала, сдержав улыбку и нащупывая верный путь. Теперь она знала, какой обмен могла предложить. – Это так. Не посягай и теперь. Помоги нам сохранить трон и получишь Марию, а я лично похлопочу о твоем помиловании. Даже о помиловании твоего брата, – поспешно продолжила королева, схватившись за рукав Конде еще крепче и не понимая, откуда в ней взялось столько сил. Природный дар убеждения рвался наружу, делая решительнее и величественнее. – Вы не продадите мне ее как племенную кобылу, – зло и обиженно ответил Конде, и обиды за Марию в его голосе читалось гораздо больше, чем за себя самого. Екатерина только убедилась в своей правоте. Конде любил Марию, а она продала бы невестку ему и куда дешевле после того, как та продала ее жаждущим отомстить протестантам, едва не надругавшимся над ней. – Нет. Я предлагаю сделку. Выгодную и для нее тоже. Неужели ты думаешь, твой брат пощадит ее даже по твоей просьбе? Он жаждет власти, а она жена его соперника и племянница могущественного клана, – яростно зашептала Екатерина, краем глаза следя за стоявшей в стороне стражей. Королева использовала последний шанс и собиралась продемонстрировать семейные таланты Медичи во всей красе. – А если у вас не получится, если трон останется за моими сыновьями, рано или поздно Франциск с Марией разведутся. Как королева она вынуждена будет найти себе другого мужа, способного поддержать Шотландию, и им станешь не ты, а испанский принц или английский лорд, – глаза Конде по-прежнему яростно сверкали, но он уже не так остервенело пытался вырвать свой рукав из ее хватки, и Екатерина почувствовала приятную уверенность. – Если ты согласишься, я все устрою, и она выйдет за тебя. – А что будете делать вы? Вам никогда не стать женой Франциска, – Конде неприязненно посмотрел на большой, упирающийся в него живот. Екатерина сглотнула. Она вынашивала совсем другие планы, надеялась на шотландскую корону для сына, но теперь планы резко изменились, не оставив времени на размышления обо всех нюансах. Жена или нет, Франциск и ребенок окажутся живы, сохранят корону. Ее собственные усилия не пойдут прахом, а способ добраться до власти она найдет, даже если Франциск не даст ей ничего, кроме титула любовницы. Сейчас все это ощущалось далеким и не столь важным. – Я буду править Францией, – твердо ответила Екатерина то, в чем не сомневалась с самого детства, с первого визита к старому флорентийскому прорицателю. Что бы ни случилось, она будет править Францией. – Почему вы думаете, что Мария согласится? – неуверенно спросил Конде, заставив отбросить воспоминания и размышления о будущем. Екатерина выпрямилась, надеясь на близкую победу. – Она знает, что ее положение шатко. И она всегда испытывала к тебе симпатию, – со смешком добавила Екатерина. Да, ее саму Франциск редко ревновал к другим мужчинам, но Марию он ревновал к Конде с самого его появления при французском дворе. Мария действительно любила общаться с кузеном мужа, но бешеная ревность и ненависть к любовнице Франциска надежно прикрывали любые возможные подозрения. – Я всегда знала, что ради нее ты признался в своей вере. – Я подумаю. Возможно, мой брат все же сохранит ей жизнь, и я подарю ей вашу голову на пике, – угрожающе прошептал Конде, глядя королеве в глаза. Она улыбнулась, скрывая раздражение и вспыхнувшую неуверенность – вдруг честность возобладает в Конде, и она только приблизила свой конец? – Никто не сделает тебе более выгодного предложения. Мария и помилование. Я ничего не забываю. Согласись – и убедишься в этом, – холодно произнесла Екатерина, наконец отпуская чужой рукав и отступая на несколько шагов. Она сделала все, что могла. Теперь ей не в чем было себя винить перед смертью. Если только Конде не использует ее отчаянный порыв против нее же. – Я передам брату ваши просьбы, – громко, чтобы услышала стража, объявил Конде, заставив королеву занервничать сильнее – если Антуан узнает, станет еще хуже. Екатерина склонила голову и развернулась в сторону своей комнаты. Прогулка вышла тяжелее, чем она предполагала. Вечером впервые за несколько месяцев Екатерину рвало. Разговор с Конде вставал перед глазами снова и снова, она прокручивала его раз за разом, надеясь, что поступила верно, что отчаянное предложение не приблизит их с сыновьями конец. А еще королева чувствовала приближение родов – она проходила через деторождение много раз и не сомневалась в том, предвестниками чего являлись тошнота, ненавязчивая тянущая боль внизу живота, постоянно напряженная поясница. Екатерина дала себе не больше двух дней. С утра ее разбудили слуги – Антуан требовал собраться как можно быстрее и явиться к нему. Екатерина возмущенно фыркнула, но возражать не стала – по крайней мере, она вырвется из наскучивших четырех стен, прогуляется дальше длинного коридора за дверью. Даже если Конде все рассказал, она не спасется, спрятавшись под кроватью. – Вы задержались, – Антуан поприветствовал ее беззлобно, но и без особой радости. Екатерина помедлила с ответом, разглядывая хорошо знакомую обстановку, ставшую совсем чужой. – Все мои платья стали мне малы. Вряд ли ты ждал меня выряженной в ночную сорочку, – насмешливо бросила Екатерина. Да, ни одно платье не желало садиться на нее, на огромном животе не застегивалась даже самая тянущаяся ткань. Только старое скромное домашнее платье ценой неимоверных усилий сошлось на спине королевы. – Кстати говоря, как вы это делаете? – Антуан отвернулся от окна, в котором наблюдал явно что-то заинтересовавшее его. Екатерина удивленно вскинула бровь, не понимая, что он имеет в виду. – Повитухи клянутся, вам давно пора рожать, но ваше тело считает иначе. Вашему ребенку должно быть около недели, но мне обещают его только через несколько дней, – Бурбон подошел ближе, словно она показывала какие-то невероятные фокусы прямо у него на глазах. – Мне неведом божий замысел, – расплывчато ответила Екатерина, действительно не зная, почему ребенок все еще не родился. Совсем скоро она будет волноваться не о преждевременных родах, а о том, что непоправимо переносила младенца. – От вас всегда одни проблемы. Одно ваше присутствие приносит неудачи, – Антуан без предупреждения цепко взялся за ее руку и потянул к окну. Екатерина, пораженная таким жестом, молча проследовала за ним и замерла, рассмотрев так взволновавшее его зрелище. – Они пытались пробраться в замок, чтобы освободить вашу семью. Я почти уверен, что это дело рук графа Нарцисса, – заговорил ей на ухо Бурбон, пока Екатерина разглядывала болтающиеся на импровизированных виселицах тела. Не таких примитивных мер по спасению она ждала от Нарцисса, но и они согрели сердце королевы, как бы странно это ни сочеталась с раскачивающимися на ветру трупами. – Совсем скоро Нарцисс отправится вслед за ними, – почти радостно пообещал Антуан, явно рассчитывая лишить ее душевного равновесия. – Не он, так другие. Тебе не сломить многовековой порядок. Ваши силы уступают королевским. Есть еще Гизы, и у них армия. Вы держитесь лишь потому, что захватили нас. Поэтому и медлите с убийством. У вас ничего нет, и этот подлый захват станет вашей самой громкой победой. Большего вам не добиться, – спокойно возразила Екатерина, не слишком уверенная в своих словах, но находящая в них долю истины. У нее не было никаких гарантий, что им всем не поотрубают головы, как только она разродится, однако и отказаться от возможности, что многолетние союзники наконец-то поспособствуют освобождению, Екатерина не могла. – Я уже добился одной победы. Крупной победы. Отомстил за нашего брата, – не впечатлившись угрозами, парировал Антуан, и она напряглась, вспоминая, что произошло с братом Бурбонов, но ничего ужасного в голову не приходило – он погиб довольно давно и бесславно. – Генрих послал своих сыновей убить его, и я не мог этого простить. Полагаю, безумие стало достойной карой за преступление, – продолжил Бурбон, склоняясь еще ниже к ее шее, пока Екатерина осознавала его слова. Неужели Генрих и правда послал сыновей убить одного из Бурбонов? И, что более важно, неужели он сошел с ума не сам? Неужели вся ее жизнь разрушилась из-за чужой мести? Неужели она потеряла все из-за амбиций Генриха? Потеряла и его самого. Потеряла сына, также лишившегося рассудка и сделавшего ее своей любовницей, зачавшего с ней ребенка. – У Генриха начались проблемы с головой на почве алчности и желания заполучить Англию, а я нашел для него лекарство. Надежное лекарство, – наслаждаясь мгновением славы, зашептал ей на ухо Бурбон, и Екатерина схватилась за живот, сгибаясь и задыхаясь, сраженная одним ударом. Перед глазами потемнело, мышцы начали лихорадочно сокращаться, сердце застучало быстрее. Она упала бы, если бы Антуан не обхватил надежно ее талию. – Он спятил и опозорил королевское семейство стремлением жениться на собственной невестке. А потом он умер, и Франциск расправился с вами – подло и еще более позорно. Кто знал, что безумие заразно? – Ты ублюдок! – выплюнула Екатерина, вцепившись крепче в содрогающийся живот. Ноги ослабели, рассудок заполнила ярость, но даже выплеснуть ее, отвесить пощечину, осыпать оскорблениями она не могла – у Екатерины начались схватки. – Зовите повитух! – громко и радостно прокричал страже Бурбон, подхватывая королеву на руки и направляясь к выходу. За дверью немедленно послышался топот ног и хор голосов. Екатерина плохо запомнила дальнейшее – почти сразу она оказалась на кровати, вокруг замельтешили слуги, врачи и повитухи, взволнованные голоса перебивали друг друга, звенели тазы с водой, чужие лица смотрели на нее с тревогой, явно усиливавшейся с каждой минутой. В голове Екатерины не прекращая крутилось признание Антуана и воспоминания о безумствах Генриха, о том, как он собрался отравить сына и жениться на Марии, как ударил ее впервые за все годы брака, как не справившийся с увиденным и сделанным Франциск оказался в одной с ней постели. Кто-то что-то говорил, приподнимая Екатерину на подушках и стаскивая тесное платье, но она не понимала, не слышала, сама обезумев от полученного знания. Люди вокруг задвигались быстрее, пока она рассеянно гладила живот, в котором неистово толкался ребенок. Боль прошла, а потом исчезло и все остальное. Привычная темнота накрыла королеву, и в этот раз она не рассеялась снами и видениями. – Не может быть, – спустя мучительно долгие минуты донесся до нее из черноты голос короля Наварры, и Екатерина нехотя распахнула глаза, наконец возвращая сознание полностью. Вспомнив, почему здесь оказалась, она отбросила ярость и расстройство, сосредоточившись на ребенке. Морок отступал медленно, но через некоторое время ей все же удалось вернуть ясность мыслей окончательно вместе с контролем над телом, ощущавшимся иначе. Ребенок. У нее ведь начались схватки, и все же Екатерина совсем не помнила, как родила, да и рядом не раздавалось крика младенца. Неужели его уже забрали? Испугавшись до вновь бешено застучавшего сердца и темноты перед глазами, Екатерина осмотрелась, вглядываясь в не менее испуганные и растерянные лица повитух. Антуана рядом не было, и королева почувствовала настоящий ужас. Что-то пошло не так. – Где ребенок? – сурово и отчаянно завопила она, и все находившиеся в комнате подпрыгнули от неожиданности, но промолчали. – Где он? – еще громче закричала Екатерина, а повитухи уставились на нее с таким удивлением, словно она говорила на незнакомом языке. Одна из женщин неуверенно посмотрела куда-то ниже лица королевы, и, проследив за ее взглядом, Екатерина наконец-то поняла. Живот никуда не делся. Схватки прекратились так же, как и начались, но она ничего не помнила, потеряв сознание. Поэтому Бурбон был так удивлен и разочарован – она все еще не разродилась. Срок пришел давно, схватки появились сегодня, и все же ребенок по-прежнему оставался в ней. Ошеломленная еще больше Екатерина улеглась на подушки и принялась буравить взглядом потолок. У нее не осталось сил на переживания. Она просто хотела наконец родить, прижать к груди сына, выспаться, стать той матерью, какой она была много раз до этого. Вот уже больше полутора лет она жила в постоянной неуверенности, позоре, слезах, ужасных, разрушающих душу тайнах и сомнениях. Даже тогда, когда десять лет боролась за право остаться при французском дворе, она не испытывала подобных мучений. И сейчас, лишенная общества короля, она истерзалась окончательно – не прекращала борьбы, но никогда прежде она не оставалась одна с ребенком, не имея никаких надежд на будущее. Комната постепенно пустела, и звук открывшейся двери не привлек внимания королевы – кто-то постоянно выходил, унося с собой заготовленные воду и тряпки. Но потом кровать тихо скрипнула под чужим весом, заставив Екатерину неохотно повернуть голову. – Ты совсем бледная. Слава богу, ничего страшного не произошло, – Франциск взял ее холодную руку и поднес к губам. Екатерина тяжело вздохнула. – Потерпи еще немного. Скоро все закончится, – наверное, вид у нее был откровенно неважный, раз Франциску снова позволили навестить ее. Королева не знала, радоваться этому или нет. – Я устала, безумно устала. Ребенок вот-вот родится, и мне страшно. В прошлый раз… Мне даже поговорить не с кем. Я схожу с ума, пока за мной наблюдают, как за бочкой пороха, которая скоро должна взорваться, – призналась она, и Франциск осторожно поцеловал ее в лоб. Екатерина схватилась за плечо сына, не позволяя отстраниться сразу. – Что случилось? – Франциск сел ближе и прижал ее к себе, верно уловив перемены в еще вчера воинственном настроении. Сегодня он был спокойным, а она искала поддержки. Он был хорошим мужчиной, заботливым сыном и чутким любовником, и Екатерине становилось плохо при мысли, что все это, вся эта любовь – иллюзия, навязанное сумасшествие, результат чужой мести, подорвавшей душевное здоровье короля. Она с трудом смирилась с тем, как отразилась болезнь отца на Франциске, а теперь она знала – Генрих тоже сошел с ума не сам. Он никогда не был лучшим на свете мужем, но, возможно, если бы не неведомая отрава Бурбонов, ничего этого не случилось бы. И когда Екатерина думала так, ее сердце снова сжималось от боли – она слишком полюбила сына, слишком хотела быть рядом с ним и родить их ребенка. Мысль о том, что сейчас они с Франциском могли бы даже не разговаривать, колола не меньше мысли о том, что, не стань они любовниками, она осталась бы уважаемой королевой-матерью. – Антуан сказал мне… кое-что. Теперь это не дает мне покоя. Если бы я знала раньше… – Екатерина замолчала, понимая: она никогда не перескажет признание Бурбона сыну. Лучше ему оставаться в неведении, не сомневаться в собственных решениях, не мучиться виной еще больше. Убийство Генриха лежало на нем тяжким грузом, и он оправдывал его сумасшествием отца, которое нужно было прекратить. Кто знал, как он отреагирует, расскажи она правду о болезни Генриха. – Ты уверена, что он не солгал? – неожиданно поинтересовался Франциск, и Екатерина замерла – почему-то ни разу ей не пришла в голову подобная идея. Она сразу безоговорочно поверила Антуану, но с его хитростью он мог следовать очередному изощренному плану. – Он хочет, чтобы ты родила. Я отказался ото всех его предложений, не подписал ни одной бумаги, несмотря на угрозы. Он должен нас убить, но не рискует, пока ты беременна. Излишняя жестокость осложнит начало его царствования. Он убеждает всех в нашей бесполезности и ждет, пока ты разрешишься от бремени. Он скажет что угодно, лишь бы приблизить этот момент. Он не хочет управлять нами. Он хочет править сам, – Екатерина внимательно посмотрела на сына, соглашаясь с его правотой и одновременно в очередной раз отмечая их схожесть: несмотря на угрозы смерти, собственной и ребенка, он отказался от сделок с Бурбонами, как и она сама, отклонив предложение Антуана пожертвовать рожденными сыновьями ради нерожденного. – Франциск, мне кажется, это случится в ближайшие дни, если не часы. Я чувствую приближение родов, – призналась Екатерина, не зная, как поступить и что посоветовать. Она не могла контролировать естественные процессы организма, да и ребенку давно следовало родиться, но его рождение ознаменует их конец, а воспоминания о прошлых родах, возвращаясь все настойчивее, только усиливали ужас, приводивший королеву в болезненное оцепенение. – Не бойся. Не пытайся с этим бороться, – четко, едва ли не по слогам приказал Франциск, а потом склонился к самому ее ухо, словно собираясь провести по нему носам. – Будь наготове. Мне удалось получить некоторые сведения. Ничему не удивляйся завтра, – почти не шевеля губами, сообщил он, и она вновь замерла, совсем не ожидав таких новостей. Конечно, не было никакой возможности расспросить обо всем подробнее, но даже эти короткие рубленые фразы пробудили в ней отголосок надежды. Сначала те несчастные, болтающиеся сейчас на виселице, теперь это. Их все-таки не забыли, не оставили умирать. – Я постараюсь подарить Франции наследника, – громко объявила она, не вовремя подумав, что они так и не решили ничего насчет имен, почти не обсуждали, как назвать сына или дочь, которых так долго ждали. Франциск снова поцеловал ее в лоб и погладил по волосам. Следующие пять минут они провели в тишине, наслаждаясь обществом друг друга. Екатерине многое хотелось сказать, о многом спросить, многое услышать, но гораздо важнее было просто прижаться к сыну и почувствовать его поддержку. Потом на пороге появилась стража, и он ушел, а королева стала готовиться ко сну, гадая, что принесет завтрашний день. Она долго не могла заснуть и потому разговаривала с ребенком, уговаривая потерпеть, ничего не бояться и положиться на них с отцом. Он затих, в очередной раз демонстрируя ум и силу. Несмотря на обстоятельства, Екатерина мечтала познакомиться с тем, кто так стойко перенес столько испытаний. Утром ничего не произошло, и королева все в том же домашнем платье устроилась с книгой в кресле, время от времени поглаживая живот. Слуги как обычно принесли еду, повитухи внимательно осмотрели. Екатерина задремала, уперевшись в мягкую спинку и укрывшись шалью, почти забыв о словах сына. Сказывалась усталость последних дней. А затем в ее покоях неожиданно объявился Антуан, усевшись в кресло напротив нее. – Как ваше самочувствие? – спокойно поинтересовался он, но обладавшая мощной интуицией Екатерина уловила нечто еще. Какой-то слабый отголосок иного чувства, смешанный с острой неприязнью. – Гораздо лучше, чем вчера, – с каплей яда в голосе отозвалась Екатерина, рассчитывая на не менее колкий ответ. Антуан молчал, не сводя с нее глаз. Королева занервничала под этим странным немигающим взглядом. Бурбон так и не ответил, просто сидя в кресле и уставившись на нее. – Чего вы ждете? – не выдержала она, обратившись как будто не только к нему, а ко всем протестантам, медленно сводившим ее с ума ненавязчивым и в то же время изнурительным пленом. – Пока вы родите, – бесцветно произнес Антуан и впился глазами в ее живот. Выронив книгу, Екатерина прикрыла его ладонями, собираясь съязвить и защититься, когда дверь распахнулась с оглушающим грохотом, ударившись о стену. Екатерина вскочила, инстинктивно бросившись к выходу, но Бурбон оказался быстрее. Его руки цепко ухватили ее за талию, а в следующую секунду Екатерина ощутила холодную сталь у своего горла. – Отпусти ее, Антуан. Ты поистязал ее достаточно, – приказал стоящий в дверном проеме с мечом наготове Франциск. Сердце Екатерины забилось быстро-быстро, воспрянув от неуклонно разливающейся по телу надежды. – Отпусти, и у тебя появится шанс. – Вы дадите нам уйти, иначе я перережу ей горло напоследок, – процедил Антуан, крепче прижимая королеву к себе. Она не дергалась, опасаясь напороться на лезвие или навредить ребенку неловким ударом, еще не оправившись от шока. – Замок окружен, часть королевских солдат уже внутри. Вас предали. Вам не уйти даже с ней. Тем более она вот-вот родит, – не делая резких движений и осторожно подходя ближе, сообщил Франциск. Подрагивая от волнения, Екатерина попыталась подумать, кто так удачно предал Бурбонов. Удача оставила их сразу после нападения, но чья-то слабость окончательно уничтожила их шансы на успех. Ощущение дежа вю осталось где-то на краю сознания – в прошлый раз один из пытавшихся ее изнасиловать заговорщиков так же держал кинжал над животом королевы, но тот кошмар сохранился в памяти смазанным болезненным пятном, и когда она мысленно возвращалась в прошлое, рассудок мгновенно уплывал, а ноги становились ватными. – Мы уйдем, иначе я убью ее и ребенка, – без тени сомнения пообещал Бурбон, и она снова вспомнила его признание, убедившись – он мог это сделать. Мог свести с ума Генриха, мог подорвать власть Валуа, мог убить их всех. Мог, но сделал и сделает ли? – Отпусти ее, брат, – раздался от двери знакомый голос. Теперь вздрогнул Антуан, и на долю секунды Екатерине стало его жаль. Всего на долю секунды – до того, как осознание собственного успеха вскружило королеве голову. Одна внезапная идея, сдобренная каплей удачи, принесла им спасение. – Отпусти, и нас не смогут обвинить хотя бы в убийстве королевской особы. – Это ты. Ты предал нас, – не в силах примириться с очевидным, произнес Антуан. Екатерина сглотнула – от напряжения у нее затекла спина и заболели ноги. Долго так стоять, с прижатым к горлу лезвием, она не смогла бы и потому надеялась, что под давлением брата Антуан не станет сопротивляться. – Наших сил недостаточно, и ты это знаешь, – возразил Конде, и Екатерина снова обрадовалась своей находчивости – нужно уметь вовремя вложить в чужую голову верную мысль. Страх смерти словно отступил окончательно. – Мы не сможем удерживать их вечно, а для массового убийства королевской семьи у нас недостаточно поддержки. Мы так и не получили обещанных подкреплений. Отпусти ее, я все равно не пойду с тобой, – жестко заключил Конде, пока Екатерина, стараясь отвлечься от боли в теле, размышляла, исполнять потом свое обещание или нет. Если только Антуан в порыве отчаяния не прирежет ее раньше. – Ты идиот и не знаешь, что натворил, – наконец ответил тот и опустил лезвие. Екатерина вздохнула и сделала несколько шагов в сторону – на большее ее не хватило. Радость струилась по венам, но к ней примешивалось какое-то странное ощущение, и от резко отпустившего напряжения Екатерина никак не могла распознать его. Франциск кинулся к ней, пока заполнившие комнату по сигналу королевские солдаты брали под стражу братьев Бурбонов. Казалось, Антуан все еще не принял окончательное решение – его потемневший взгляд бегал по полу, стенам и потолку в поисках подсказки. – Ваше Величество, срочные новости, – в покоях возник еще один солдат, раскрасневшийся и явно забегавшийся. Екатерина тяжело оперлась о руку сына – перед глазами поплыло, а спину нещадно заломило. Нужно было дождаться, пока Бурбонов выведут, и поскорее лечь. – Армия герцога де Гиза разбила войска протестантов в Нозе, – закончил посланец, после чего вокруг наступила полная тишина. Франциск сжал ее талию, Конде пристально посмотрел на брата, словно в доказательство своей правоты, плечи же Антуана поникли – он отчетливо потерял последнюю надежду, но не смирился. Королева хорошо знала это чувство – боль предательства, разочарование, беспомощность и одновременно лютую жажду отомстить. Впрочем, все присутствующие слабо волновали Екатерину – услышав новость, она немедленно представила, чем обернется для короля такая помощь Гизов, слишком очевидная и необходимая. Не дай им бог попасть в еще большую каббалу к этому семейству. Вспышка тревоги прошла через тело Екатерины, а следом пришла резкая боль. Королева вскрикнула, еще не осознав, что произошло, и схватилась за живот. – Мама, – Франциск посмотрел на нее, затем куда-то вниз, и, проследив за его взглядом, она прикрыла рот ладонью – от неожиданности и стыда. – Ведите повитух! – громко приказал Франциск, пока она отстраненно разглядывала розоватую лужу на полу. Тупое оцепенение вернулось и никак не хотело отпускать. – Чертова ведьма, не могла родить на день раньше, – выплюнул Антуан, прежде чем их с братом вывели в сопровождении стражи. Солдаты исчезли за дверью, сменившись служанками и повитухами. Как и вчера потянулась вереница женщин с водой и тряпками, снова с нее принялись стягивать платье, только сегодня Екатерина точно знала, что родит. Родит ребенка короля, сама будучи не пленницей и важным заложником, а королевой. Будто прошел не один день, а целая жизнь. – Ложись, – Франциск помог матери устроиться на подушках, когда ее переодели и вынули острые шпильки из прически. Тело Екатерины начали сотрясать первые схватки, неожиданно сильные и частые. Радость от внезапного освобождения и гордость за собственную находчивость сменились чисто женским смертельным волнением. – Не оставляй меня, – испуганно попросила королева, осознав, что все, чего она так боялась, происходит здесь и сейчас. Волновавшие еще полчаса назад проблемы власти и заговоров испарились, уступив страхам, жившим в ней долгие девять месяцев. Боль, кровь, длительная агония, невыносимая усталость словно просачивались в щель между закрытой дверью и полом. – Конечно. Не волнуйся. Замок под контролем. Он сдался сразу же, как при помощи Конде наши солдаты открыли ворота, – успокоил ее король, пока Екатерина старалась перестать дрожать и стучать зубами. – Что ты ему пообещала? Не важно, – опомнившись и не став дожидаться ответа, оборвал сам себя Франциск и взял мать за плечо. Она посмотрела на него огромными влажными и испуганными глазами, когда повитухи ухватились за ее колени, разводя их шире. Блестящий ум его матери практически спас семью и королевство, но в данную минуту она напоминала беспомощного напуганного до полусмерти ребенка. Они оба больше всего на свете боялись этих родов, и после изнурительного плена не получили ни часа отдыха перед ними. Франциск ощутил счастье от того, что прошлый вечер они провели втроем, словно никто не ждал за дверью, чтобы свернуть им шеи. – Пообещай мне, пообещай, – разом потеряв рассудок, корчась в схватках и вцепившись в его рукав, горячо зашептала королева. Казалось, ее сейчас вырвет, но она сосредоточилась на самом важном, том, чем жила последние девять месяцев, том, ради чего готова была пожертвовать жизнью. Только одна вещь хранила ее так долго вопреки всему. – Пообещай, что он станет королем, даже если Мария... даже если я умру, – она резко наклонилась вперед, шире разведя ноги и зашипев от боли. Он знал, что у многодетной матери дети могут рождаться быстро, но не предполагал, насколько. Прошлые затяжные и мучительные роды почти убили королеву, но эти, казалось, выглядели ничуть не легче. – Мама, ты не умрешь, – пообещал Франциск, чувствуя еще больший ужас. Его рука по-прежнему лежала на ее животе, будто ходившем ходуном. Ребенок толкался, все отчаяннее пробивая себе путь в этот мир. – Не умрешь, – все остальное отступило на второй план, необходимость раздать сотни поручений, хотя бы приказать заново растопить камин, забылись, уступив неизбежному. Самый страшный кошмар детства Франциска повторялся с убийственной точностью. Мать заходилась от боли, рожая ребенка короля. Только сейчас Франциск до конца осознал, на что обрек её, не оставив выбора. Он ведь знал, какими были предыдущие роды матери, знал, чем все может закончиться сейчас. Он сам убьет её своим же наследником. После того, как они справились с грозившим смертью заговором Бурбонов. – Я не хочу, чтобы все это было зря, – мать снова посмотрела на него, и Франциску стало по-настоящему жутко. Она явно лишилась рассудка – глаза расширились и помутнели, губы подрагивали, руки тряслись. – Наша связь, насмешки и издевательства... Те дворяне, они едва не изнасиловали... Клетка с тигром… Это ужасное чувство одиночества… – с каждым словом она выглядела все безумнее, и он с трудом разбирал бессвязную речь. – Тужьтесь, Ваше Величество, – умоляюще глядя то на нее, то на него, попросила повитуха, пытаясь удержать королеву в необходимой позе. – Я не хочу, не хочу его потерять, – обхватывая живот, расплакалась королева. Франциск никогда не видел ее такой. Ни когда насиловал сам, ни когда утешал после нападения дворян, ни когда сдирал корки с только поджившего клейма, навсегда привязавшего её к нему, ни когда отправил беременную его ребенком на дыбу... никогда, даже в клетке с тигром, мать не выглядела такой слабой и потерянной. – Почему схватки такие сильные и частые? Они не должны были стать такими... слишком быстро. Что-то не так. Почему? Почему? – пытаясь тужиться и одновременно обливаясь слезами, спросила она у повитухи и сжала его руку, словно тонула, а он был единственным, за что она могла зацепиться. – Все нормально, Ваше Величество, только тужьтесь сильнее, – не скрывая отчаяния от непослушания и лихорадочных метаний королевы, отозвалась повитуха. Франциск осознал, что нужно прекратить истерику матери немедленно, пока она не потратила на нее все силы. – Послушай меня, – крепко взяв её за плечо и сделав голос как можно более жестким, приказал он. – Ты справишься. Я знаю, что был не прав, что недостаточно тебя поддерживал, что позволил Марии слишком многое, что допустил все это, – Франциск говорил это не только для нее, но и для себя. Он любил Марию и закрывал глаза на ее выходки, признавая свою вину перед ней. И слепая любовь к жене теперь угрожала жизни его матери и ребенка. И именно его недальновидность не позволила им с матерью прожить спокойно хотя бы последний месяц перед рождением ребенка – он сделал все, чтобы защитить ее от заговора, и сам привез прямо в ловушку. – Но ты выдержала. Ты выдержала все эти девять месяцев. Осталось самое главное, – он склонился к лицу притихшей королевы. – Дай жизнь нашему сыну, – в голосе послышался металл, и присутствующие в спальне люди могли посчитать его жестоким, но Франциск видел, как выравнивается дыхание матери, как становятся прежними её глаза, как решительно она устраивается на подушках, чтобы прислушаться к советам повитухи и сильнее напрячь мышцы. – Выйди, Франциск, прошу, – неожиданно уверенно попросила королева, делая короткие глубокие вдохи и вытирая выступивший на лбу от натуги пот. – Я могу остаться, – мягко возразил он, помня отчаянную просьбу не оставлять и стремясь поддержать до конца. – Ты же знаешь, я видел, как это происходит, – опасаясь нового припадка, напомнил Франциск. Но впечатлившаяся его словами мать уже взяла себя в руки. – Выйди. Обещаю, я сделаю все, чтобы родить его, – повитуха подняла повыше подол её сорочки, и она наклонилась вперед, уперевшись руками в перину и направляя свои силы в родильные потуги. Франциск в последний раз погладил живот, где пока еще находился его долгожданный и желанный ребенок, поцеловал оценившую этот жест мать в лоб и направился к выходу. – Ваше Величество, – вдруг окликнул его врач. – Мне нужно вас предупредить. Судя по всему, вы знаете, что прецедент уже был, – Франциск посмотрел на понизившего голос мужчину без какого-либо интереса, чувствуя безграничную усталость. Подаренное матери спокойствие словно вытянуло из него все соки. – Королева не молода, роды не самые простые... – врач ненадолго замялся. – Если она... если у нее не получится... вам придется выбрать... – король замер, не ожидав такого удара. Франциску ни разу не приходило в голову, что ему придется делать такой же выбор, какой сделал когда-то его отец. И сейчас он понял, что не сможет, просто не сможет. На одной чаше весов окажется его мать, ставшая для него еще и горячо любимой женщиной; та, ради которой он был готов на все с самого детства, а на другой чаше будет лежать его законный наследник, уже занявший место в сердце и, возможно, единственный – ведь Мария так и не забеременела, и он пообещал матери, что детей у них не появится. Выбор, стоявший перед отцом, уже имевшим восемь законных детей, теперь не казался таким уж сложным. – Если с королевой или ребенком что-нибудь случится, я перевешаю вас и все ваши семьи. Для предателей крови уже строят виселицы, и вы окажетесь рядом с ними, – угрожающим шепотом объявил врачу Франциск и вышел, молясь всем святым, чтобы исполнять данное обещание не пришлось. Врач вернулся к Екатерине и повитухам, вившимся вокруг нее. Кровь не лилась рекой, и это радовало всех в комнате. С каждой удачной схваткой никто не скрывал вздоха облегчения. Однако вскоре перерывы между схватками стали настолько короткими, что Екатерина с трудом успевала сделать пару глубоких вдохов. Она родила десяток детей, но последние ее роды обернулись кошмаром, и поэтому королева не представляла, чего ждать от этих. Впервые в жизни она боялась рожать. Страх мешался с желанием поскорее увидеть своего ребенка. Екатерина чувствовала, что полюбит его, даже если он окажется девочкой, но только сын, которого так ждал король, обеспечит ей покой, безопасность и влияние. В самых страшных кошмарах она постоянно видела, как после долгих и мучительных родов повитухи показывают Франциску ребенка, и, бросив на него лишь один разочарованный взгляд, он уходит, даже не посмотрев на нее. И Екатерина кричит, кричит ему вслед, срываясь на хрип и свистящий кашель, обещая все на свете, клянется подарить сына в следующий раз, соглашается быть кем угодно, только бы он не бросал ее, но он просто выходит за дверь, так и не обернувшись, и, заливаясь слезами, Екатерина осознает, что ее жизнь кончена, без короля она никто – только брошенная любовница и мать нежеланной дочери-бастарда, которая в лучшем случае получит от отца титул, и не более. Переступив порог сорокалетия, пробыв не одно десятилетие королевой Франции, она становится еще никчемнее, чем в бытность флорентийской герцогиней, владевшей лишь богатствами рода Медичи, которые так и норовили у нее украсть. Это стало самым страшным кошмаром королевы, заменившим в ее снах и солдат, обесчестивших ее много лет назад, и все подаренные недавно Марией ужасы. Екатерина поставила все на этого ребенка, и он не мог ее разочаровать. – Тужьтесь, Ваше Величество, еще совсем немного, – повитуха приложила смоченную в холодной воде тряпицу к ее лбу за мгновение до того, как Екатерину прошила новая волна боли. Не то чтобы это было так уж больно, особенно после многочасовой агонии, в которой она пыталась подарить жизнь близняшкам, но она устала, очень устала. Раньше у нее было куда больше сил. – Сколько раз вы уже обещали мне это? – с трудом напрягая мышцы, выдавила Екатерина, пока другая повитуха крепче перехватывала ее колени. – Осталось совсем чуть-чуть, – поддерживая ее так и норовившую запрокинуться голову, повторила первая. – Возможно, вам стоит покричать, это облегчает муки. – Нет, – отрезала королева, стискивая зубы, чтобы сдержать рвущиеся наружу крики. Ей нужно продержаться еще немного, собрать в кулак всю свою волю и наконец явить Франции наследника. Она сделает это, но ни чей крик, кроме младенца, не наполнит эту комнату. Причина упрямства была проста – она не покажет своей слабости ни Бурбонам, ни невестке, никому. Только не после всего случившегося. Она гордо явит миру их с Франциском символ власти. – За меня это сделает мой новорожденный сын, – пообещала Екатерина, тужась изо всех оставшихся в ней сил. Силы кончились, и темнота поглотила королеву. Она была такой осязаемой, что ей показалось, будто она закрыла глаза непроглядной ночью – разлепи она веки или нет, вокруг все равно будет темно. – Теперь ты довольна? – услышала она хорошо знакомый голос. Кровь застыла в жилах, и она распахнула глаза огромным усилием воли. – Это твое наказание за предательство и измену. Я давно жду тебя здесь, – продолжило видение, шипя ядом, от которого сжималось все внутри. – Генрих… – пробормотала Екатерина, в первую секунду испугавшись даже не зрелища мертвого мужа, а того, что сама умерла. Умерла, так и не родив, даже не истекая кровью. Возможно, от натуги у нее остановилось сердце, или разорвался сосуд в мозге. Но такая кончина казалась еще несправедливее смерти в родах. – Как же я тебя ненавижу. Грязная шлюха. Я приказал убить своего ребенка, чтобы спасти тебе жизнь, а ты отплатила мне так. Натравила на меня своего ублюдка, а потом легла с ним в постель, забеременела от него, лишила наших детей их прав, разрушила все, что мы создали. Мне нужно было послушаться тогда, избавиться от тебя еще после смерти твоего дяди. Или хотя бы убить, узнав о Ричарде. Тебя не ждет ни одной спокойной минуты в аду! – выплюнул ей в лицо Генрих, неожиданно оказавшись совсем близко. Екатерина не ориентировалась в пространстве, не могла бы сказать даже, лежит или сидит, но чувство вины вперемешку с обидой и яростью разрывало ее изнутри. Никогда бы она не призналась себе, как боялась встретиться с мужем даже после смерти, ведь в глубине души она знала, что он прав: она давно и прочно предала его память, скрывала его убийство, отказалась от его детей, однако и после этого любовь к нему не прошла. Боль там, где раньше было сердце, доказывала чувство, от которого она много раз безуспешно пыталась избавиться. И в силу такого чувства очень долго она ощущала неправильность своих поступков вдвойне. – Это ты, ты виноват! – закричала Екатерина, стремясь избавиться от похороненного много месяцев назад ощущения вины. Она давно оправдала себя, и не время вспоминать о прошлом сейчас. Совсем не время. Если она еще жива. – Ты мертва. Мертва, Екатерина, – насмешливо рассмеялся Генрих, выпрямляясь и отступая, словно угадывая ее мысли. Против воли она изучала его черты, всю мощную и грозную фигуру, сочащуюся самодовольством. Когда-то она любила его так, что забывала даже о семейной гордости Медичи, но теперь эта любовь мешала ей. Она рожала ребенка от человека, которого любила не меньше. – Убирайся, убирайся, тень! – еще громче закричала королева, проваливаясь глубже в темноту. Мир вокруг рушился частями, разваливаясь и истончаясь. – Сколько еще она будет без сознания? Ребенок задохнется, – раздались рядом совсем другие голоса, и Екатерина медленно осознала, что чернота вокруг – ее собственные закрытые веки, а разомкнуть их у нее не было сил. – Схватки сильные, но она не в состоянии тужиться, – добавил женский голос с раздражением. – Значит, нам нужно ей помочь, – ответил второй голос с сомнением и одновременно четким стремлением сделать что-нибудь прямо сейчас. – Если она умрет, нам не жить, – возразила первая женщина, пока Екатерина пыталась хотя бы пошевелить пальцем, ощущая, как крутит схваткой живот, как беспрестанно сокращаются мышцы. Повитухи правы – с ребенком все хорошо, она сама не могла родить его. – А если умрет ребенок? – поинтересовалась вторая повитуха, и следом наступила короткая тишина, в которой Екатерина слышала лишь собственное неконтролируемое мычание. Она должна, должна потужиться. – У нее началось кровотечение, – услышав это, Екатерина ощутила, что простынь под ней стремительно становится мокрой, а пальцы на ногах болезненно сводит. – Я сделаю это, – будто решившись, собрав все свое мужество, объявила повитуха, и Екатерине стало страшно как никогда в жизни. – Она все равно обречена, – прозвучало приговором, походившим на правду: кровотечение для нее смертельно, она едва справилась с ним в прошлый раз, оно вынудило пойти повитух и Генриха на крайние меры. Королева наконец-то поняла, что с ней собирались сделать – Нет! – нечеловеческим усилием воли собрав все оставшиеся в ней силы, закричала Екатерина, подскочив на подушках и распахнув глаза, чтобы увидеть, как чужая рука с зажатым в ней пугающим инструментом скрывается под сорочкой. – Нет! – еще отчаяннее завопила королева, и повитуха отскочила от нее, едва не поранив острым железом. Вторая неожиданно надавила Екатерине выше живота с такой силой, что ее тело зашлось невероятной болью, напряглось как никогда прежде, и, сцепив едва не начавшие крошиться зубы, она замычала в натуге. Натуге, от которой у нее полопались сосуды в глазах, поломались впившиеся в простыню ногти, на секунду отнялись ноги. Ничего не видя перед собой, задыхаясь, Екатерина выталкивала из тела наследника престола. Несколько минут протянулись вечностью, и, услышав долгожданный громкий и заливистый крик, она снова отключилась, с еще большим трудом вернувшись потом в мир звуков, красок и запахов. – Кто у меня? – хрипло выдавила она единственно важный вопрос, отстраненно замечая кровавое пятно на простыне и огромные черные синяки на животе. Между ног горела боль, жгло и пекло, но сейчас это не волновало ни ее, ни повитух. – Позовите короля, – попросила повитуха одну из служанок. Никто в комнате не обращал на Екатерину никакого внимания, все целиком и полностью сосредоточились на пищащем младенце, в чье рождение уже почти не верили. – Кто у меня? – повторила Екатерина, превозмогая боль и немыслимую усталость, приподнимаясь над кроватью и пытаясь разглядеть хотя бы его лицо, но ребенка так усердно обтирали и обмывали, что видно было лишь гору тряпок, пеленок и полотенец. И снова никто ей не ответил. За все ее роды никогда она не страдала от недостатка внимания, но тогда она являлась законной женой, принцессой, а потом королевой. Если сейчас она родила дочь, этот кошмар был напрасен. Екатерине показалось, она умрет на месте при виде дочери. Против воли в голову полезли мысли о новой беременности и том, может ли кошмар стать еще страшнее. – Ваше Величество, – служанки и повитухи присели в реверансах, приветствуя короля. Екатерина со страхом взглянула в его бледное, напряженное лицо, позабыв все слова. Самые ужасные сны грозились оказаться реальностью. Повитуха подала Франциску младенца, которого он, уже набравшись опыта с сыном Лолы, легко и уверенно взял, и откинула край пеленки, демонстрируя пол ребенка. Сердце королевы замерло на мгновение, молясь всем святым, она, не отрываясь, наблюдала за лицом сына, но, даже узнав, кому она подарила жизнь, Франциск не показал никаких эмоций. Он просто смотрел на завернутый в пеленки комок и молчал. – Франциск, умоляю, скажи, кто у меня? – не выдержала Екатерина. Даже если она разочаровала его, она должна была узнать об этом прямо сейчас. Должна покончить с неизвестностью, убивавшей сердце и разум. Вместо ответа король направился к ее постели и присел рядом вместе с младенцем на руках. – У нас сын, мама, – сказал он, и его лицо наконец наполнили все возможные эмоции – радость, облегчение, гордость, любовь, неверие. Все, о чем он столько мечтал. – Ты справилась. И Екатерина почувствовала, что готова снова потерять сознание от нахлынувших ощущений. Она как будто сама родилась заново. – Я хочу подержать его, пожалуйста, – попросила она, и Франциск аккуратно протянул ей ребенка. Королева на секунду прижала его к груди и впервые вгляделась в лицо своего новорожденного сына. Он издал звук, напоминавший нечто среднее между писком и простым агуканьем, и Екатерина вдруг расплакалась. Тихо и счастливо. Сын. Она родила сына. Ей больше не надо бояться, волноваться, бороться с оскорблениями и открытыми пожеланиями всего самого худшего, не нужно опасаться за свое будущее, не нужно выслушивать издевки невестки, не нужно ждать разочарования Франциска. Его сын, как и он сам почти семнадцать лет назад, подарил ей спасение. – Не плачь, мама, все хорошо, – он поцеловал ее в макушку, и Екатерина постаралась успокоиться, чтобы не пугать ни его, ни ребенка. – Он так похож на тебя. Просто копия, – все еще всхлипывая, объявила она, радуясь тому, как щедро одарила судьба, каким чудом оказался сегодняшний день. – Таким же я увидела тебя, когда ты родился, – Екатерина поцеловала крохотную ручку, все еще не веря, что ей удалось. Удалось произвести на свет наследника престола. Во второй раз в жизни. Он и правда походил на отца как две капли воды. Такое же личико, такие же глазки, такой же носик – все в нем было от Франциска. Она не находила в младенце ни одной своей черты и только радовалась этому – никто не посмеет сомневаться в том, чей это ребенок. – Он прекрасен, – отозвался Франциск, придвигаясь к ней ближе и тоже обхватывая ручку сына. Все, в чем король винил себя, отпустило. – Наконец-то у меня есть наследник, – он поцеловал младенца в лоб и посмотрел на мать благодарным взглядом. Никто из них не ждал такого благоприятного исхода, хоть и молился о нем целыми днями. – Проси у меня все, что пожелаешь, – то ли в шутку, то ли всерьез предложил король, и Екатерина знала, что попросит. Не сейчас, но позже. – Мне не о чем просить, кроме того, что ты уже обещал, – да, он обещал объявить их сына законным наследником, и должен был сделать это как можно скорее. – Как только мы полностью вернем власть, он получит все полагающиеся титулы и привилегии, а сейчас мне нужно сообщить о его рождении всему королевству, – Франциск погладил ее по щеке, а потом вдруг поцеловал – нежно и мягко. Екатерина всегда держала свое слово, о чем свидетельствовал ребенок у нее на руках, и король явно собирался поступать так же. – Иди, – отпустила его Екатерина, и он покинул ее покои, пообещав вернуться как можно скорее. Повитухи, вновь подступившие плотным кругом, кинулись к ней, забирая ребенка, и принялись заново обрабатывать ее все еще кровивший и подергивающийся болью низ живота. Следя за ребенком, подносимым кормилице, ребенком, у которого еще не было имени, Екатерина засыпала, не обращая внимания на жжение в пострадавших глазах. Возможно, она и правда умерла сегодня. Умерла и родилась заново.