Благие намерения

Екатерина расправляла рукава своего халата, стараясь не смотреть в большое зеркало напротив. Она хотела того, к чему готовилась, и все же часть ее заходилась в недовольстве – не пристало матери мыться в смешанной с духами воде и наряжаться в самую откровенную сорочку для встречи с собственным сыном. Франциск неизменно был против подобного сближения, сейчас он наверняка давно спал, но Екатерина не могла ждать. Она нуждалась в том, чтобы вновь оказаться в его постели. Она не отдаст, никому его не отдаст. Он ее сын, и он с рождения принадлежит ей. Если бы еще не подорванное здоровье, преграда, к которой она так и не привыкла... – Я могу приготовить ему что-нибудь, – Руджиери сидел на краю кровати, как всегда пристально разглядывая и неуловимо оценивая. Королева уже почти привыкла к тому, что он вернулся, поддерживал во всем и постоянно находился рядом. Он хотел снова быть другом, и она пыталась пойти ему навстречу, хотя после изнасилования собственным сыном ей стало трудно доверять даже детям. – Он не прикоснется ни к одной женщине. – Нет, – отрезала Екатерина, в который раз расчесывая завитые волосы. Она была безупречна – благоухающая свежими духами и соблазнительная в полупрозрачных на пышной груди кружевах, цветущая и подчеркнуто невинная. И все же что-то ее смущало, заставляя вновь и вновь поправлять сорочку и терзать прическу. – Между нами не должно быть обмана и яда, – от воспоминаний о том, чем в прошлый раз обернулось для нее снадобье, лишившее Франциска желания к любой женщине, Екатерину передернуло. – Он знает? – Руджиери вдруг оказался у нее за спиной и дотронулся холодными пальцами до плеча. Екатерина застыла, чувствуя, как оборвалось все внутри. Руджиери вернулся к ней из прошлого, из того прошлого, где ее жестоко изнасиловали в монастырском плену. И он об этом знал. И о том, что, едва освободившись, она уничтожила всех насильников, до которых смогла дотянуться. Она была племянницей Папы, и она оставалась герцогиней Флоренции, несмотря на многократные уверения мучителей в ее беспомощности и никчемности и юный возраст. – Знает, – наконец, ответила Екатерина, сбрасывая чужую руку. Она опять порадовалась, что рассказала все Франциску, еще будучи беременной. – Я люблю его, и он любит меня, – нехотя добавила она, снова стараясь открыться старому другу. – Тогда почему вы собираетесь подвергнуть себя риску? Тайком пробираться к нему ночью? У него и в мыслях нет другой женщины, – от этих слов Екатерина ощутила острый укол вины ровно в сердце. Франциск за это время не пытался найти себе другую любовницу, хотя его тело и душа уже давно требовали разрядки. Она сама дарила ему только страдания и тревоги. Несколько месяцев назад, оказавшись на последних сроках беременности, Екатерина думала найти сыну женщину, пока не родит и не поправится, но... Итальянская ревность и собственничество задушили Екатерину, стоило только осознать подобную мысль. – Потому что я сама этого желаю, – это было правдой. Помимо стремления не допустить другой женщины в постели сына, Екатерина с каждым днем все больше убеждалась, что и сама хотела бы вновь испытать страсть, от которой невозможно вздохнуть, удовольствие, после которого трудно ходить, свободу, которая приходила к ней только в королевской кровати. Она была женщиной. Изголодавшейся по любовнику женщиной. Не только боявшейся все потерять жертвой. – Будьте осторожны, – неуверенно посоветовал Руджиери, когда она решительно обернулась к нему, взмахнув надушенными волосами. – И позвольте ему доверять вам, – совсем тихо добавил прорицатель, и Екатерина посмотрела на него с интересом и уважением. Франциск и правда все еще боялся открыться ей полностью, порой приводя в отчаяние от такого недоверия. Он запутался и устал. Екатерина глубоко вздохнула и приняла решение. Если ее план не удастся, если она не сумеет вернуть удовольствие в постель Франциска, она лично найдет ему любовницу. Мужчинам важно выпускать пар, и лучше ей заняться поиском подходящей женщины самой, чем предоставить это дело врагам. – Руджиери, я знаю, тебе кажется, я сошла с ума. Возможно, так и есть. Но я хочу жить. Я люблю сына. У нас ребенок. Так вышло. Теперь уже ничего не изменить, – заметив в очередной раз жалость и непонимание на лице прорицателя, напомнила Екатерина и осторожно взяла его за руку. Руджиери всегда внимательно наблюдал за ее движениями, словно вычисляя, что с ней делали, чтобы настолько преобразить даже повадки. – И я не хочу менять. Я не прощу, если ты причинишь вред моим детям. Любому моему ребенку, – сурово добавила она, догадываясь, какие мысли одолевают его с самого приезда. Франциск лишил ее многого, и вернуть это обратно легче и логичнее всего было, избавившись от него. Екатерина помнила, как муж во сне предложил ей убийство. Она до сих пор занималась самобичеванием за тот разговор. Она никогда не покусится на жизнь и здоровье Франциска, как не покусилась даже тогда, когда он насиловал ее каждую ночь, запугивая и шантажируя. – Я никогда не причиню тебе боль, Екатерина, – почти оскорбленно пообещал Руджиери. Екатерина кивнула и, плотнее укутавшись в тонкий халат, направилась к дверям. Стража безмолвно двинулась за ней по коридору. Ребенок был покормлен, придворных глубокой ночью на пути не попадалось, тонкий аромат духов успокаивал. Она уверенно шла вперед, стараясь уловить свое отражение в каждом блестящем предмете по дороге. Никто не должен заметить ее смятение, особенно Франциск. Чем ближе Екатерина подходила к покоям сына, тем более противоречивыми становились ее чувства. Слова Марии о том, что он больше не пожелает свою мать, получив от нее наследника, плотно засели в голове Екатерины. Невестка повторяла их не один раз, но поздние сроки беременности, а затем восстановление после нее мешали опровергнуть их. А теперь королева получила новый повод для волнения – будущую фаворитку Франциска, которую собиралась подобрать ему Мария, чтобы любой ценой уничтожить ее саму. Ревность, любовь и страх – Екатерина отчаянно в них тонула. Она позвала Руджиери вечером, надеясь на чудодейственные средства и мистические советы, но он предложил ей лишь одно – ублажить короля, не позволив ему овладеть ей. Она не была наивна и знала не один способ, но вовсе не распутность привлекала в ней Франциска. Развращенность только оттолкнет его еще дальше, пусть раньше он сам предлагал ей по-настоящему извращенные утехи. – Король не желал бы видеть никого, кроме меня, до утра. Только если дело имеет государственную важность или касается нашего с королем сына, – объявила она удивленной страже, открывающей для нее двери в покои короля. – Он сам приказал мне явиться, – подумав, солгала она. Франциск уже давно позволил ей приходить в любое время, но не давал разрешения контролировать его визитеров. Если бы она кого и пропустила на секунду в покои короля этой ночью, то только Марию. Екатерина знала ее маленький секрет – Мария пристрастилась подсматривать, истекая злобой и завистью. Было унизительно представать перед ней в наиболее неподходящем свете, но их с Франциском постель буквально убивала Марию, а значит, оно того стоило. Екатерина переступила порог менее уверенно, чем шла по замку в одних только сорочке и халате. На секунду все показалось не таким простым и куда более безнадежным – она рассчитывала лишь на свою поблекшую после родов привлекательность и чувства сына. Франциск лежал на боку, по-детски подложив ладонь под щеку и напоминая ей, насколько молод. Иногда Екатерина забывала, что ее сыну всего шестнадцать. Он выглядел, говорил, вел себя намного старше. Шестнадцатилетний сын порой делал с ней в постели такие вещи, о которых она до этого в лучшем случае знала понаслышке. И как бы там ни было, с ним она получала такое удовольствие, какое не чувствовала ни с кем другим. Екатерина потянула пояс и, развязав слабый узел, сбросила халат на пол. Почти забытое чувство вины и сомнения ослабели при мысли о том, как совсем скоро она снова выгнется от страсти дугой на кровати. В последнее время ей стало трудно контролировать проснувшееся в теле вожделение. Она умилялась спящему сыну, но похоть, которую он поселил в ней, застилала ей глаза. Королева подошла к кровати вплотную, раздумывая, сбросить ли сорочку. Сорочка была красива, подчеркивала все необходимые достоинства, долго подбиралась, но от волнения Екатерине стало нестерпимо жарко и душно. Хотелось сразу нырнуть в омут с головой без всяких прелюдий. Ее тело почти вернулось к прежней форме. С каждым новым ребенком это происходило легче и быстрее, да и сама Екатерина не скупилась на различные снадобья, мази и масла, призванные поскорее привести в порядок растянувшуюся и покрывшуюся некрасивыми отметинами кожу. Пусть ее главное предназначение и заключалось в рождении наследников, Екатерина не желала превращаться в расползшуюся во все стороны клушу. Особенно сейчас, когда ее положение во многом зависело от того, посещает ли король ее постель. Руджиери прописал ей множество полезных средств, она же лично уже много лет после родов ежедневно покрывала живот китовым жиром, тренировала мышцы и старалась меньше есть. Без таких усилий даже Генрих не посмотрел бы на нее еще десять лет назад, не то что Франциск. Сорочка отправилась на пол, и, не желая больше думать, Екатерина забралась под одеяло. От сына исходил жар, и она почувствовала, как все сильнее закипает в жилах кровь. Страсть всегда была свойственна итальянкам, и Екатерина уже забыла, насколько порывистая женщина дремала в ней. Ладонь легла на грудь сына, забравшись в вырез рубашки, вынудив Франциска пошевелиться во сне. Королева заскользила пальцами выше, огладив шею и задержавшись там, где мирно бился пульс. – Мама? – с удивлением в голосе, сонно прошептал король и высвободил затекшую под щекой руку. Сейчас он походил на ребенка, каким был всего несколько лет назад. – Что-то случилось? – от такого предположения сон почти оставил его. – Нет, – просто ответила Екатерина, не торопясь рассказывать о цели своего визита, несмотря на то, что на лице Франциска отчетливо читалась тревога. – Тогда почему ты здесь? – король вытянул руку под одеялом и дотронулся до ее обнаженного живота. Глаза Франциска расширились от неожиданности, и он еще раз провел ладонью по гладкой теплой коже, вызвав у матери судорожный вздох. – Тебе нельзя, – ровным тоном объявил король и попытался одернуть руку, но Екатерина перехватила ее и подняла выше. Грудь изменилась и едва помещалась в привычные платья, но она нравилась Франциску. Королева видела это по его взглядам, которые он не забывал бросать на ее декольте. Беременность имела свои плюсы. – Можно. Руджиери осмотрел меня и сказал, что я достаточно поправилась. Если мы сделаем все осторожно, – Екатерина придвинулась ближе к Франциску и уложила ногу ему на бедро, чувствуя, как реагирует на нее тело сына. – Ночью? Ты звала его к себе ночью? Для этого? – Франциск все еще выражал недоумение, и королева ощутила раздражение. Все это можно решить потом, когда он докажет, что все еще желает ее. Когда она убедится, что ему необходим был не только наследник. Когда увидит – никакая другая женщина ему не нужна. – Если ты не желаешь меня, так и скажи, – она попыталась отодвинуться, но сын неожиданно удержал ее на месте. Она поступала низко, играя на его чувствах, но ничего не могла с собой поделать. Слишком долго он играл с ней. – Конечно, желаю. Всегда желал, – пальцы легко обвели сосок, и даже такая ласка отозвалась ярким и сладким ощущением в теле. – Но я слишком долго жил только этим желанием. Я должен думать о твоем здоровье и о том, чтобы наш сын не остался без матери, – он отстранился и посмотрел ей в глаза. – Ты не убьешь меня, просто коснувшись, – Екатерина действовала подобно искусителю, соблазняя словами и водя руками сына по собственному готовому и ухоженному телу. Теперь она точно не отступит – связывавшая их похоть, надолго притаившаяся, всеми силами стремилась наружу. – Ты слишком красива, – вымученно поддаваясь ей, сын придвинул Екатерину ближе к себе. Екатерина пьянела без вина – в такие минуты она ощущала огромную власть над ним, человеком, полностью подчинившим ее волю. Дыша все чаще, Екатерина посмотрела на сына. Казалось, сон еще не слетел с него окончательно, но прочно забитое желание уже начало просыпаться с прежней мощью. Она погладила его по щеке, замечая, как взгляд Франциска скользит с ее приоткрытых губ к бесстыдно возбужденной даже легкими ласками груди. Екатерина разрывалась между сожалением от того, что заранее обнажила себя, и готовностью полностью отдаться вожделению. Франциск не удержался от поцелуя, жадно проникая языком ей в рот. Уже давно они даже не целовались так яростно. – Я… – хрипло постанывая, начала Екатерина и замолчала, когда, нехотя оторвавшись от губ, Франциск наконец со свойственной пылкостью дотронулся до ее груди. После родов грудь приобрела особую чувствительность, а кормление довело ее до максимальной степени. Сейчас Екатерина вдруг подумала, что такая перемена может нести не только боль и дискомфорт. – Мама... – Франциск поднял на нее мутный взгляд, выпустив из теплого и влажного рта набухшие и непривычно яркие соски. Екатерину невольно передернуло – одного сына они кормили, другому приносили запретное удовольствие. – Ты уверена? – спросил Франциск, но за ожидаемым вопросом Екатерина уловила что-то еще – не только стремление из благих побуждений отказаться, пока не поздно. Очередное извращенное желание, которое король не спешил озвучивать вслух: фантазия Франциска мгновенно использовала увиденное и услышанное. Возможно, это было ей на руку, ведь королева так и не решила окончательно, как соблазнить сына и при этом не выдать, что традиционные утехи до сих пор опасны для нее. Екатерине хотелось использовать невинность, а не хищные приемы самой обычной королевской любовницы. Из невинности в их постели всегда вырастала самая пылкая страсть. – Я желаю... – наконец продолжил Франциск, смотря теперь ровно на материнскую грудь. На секунду Екатерина подумала, смущение больше не позволяло ему смотреть ей в глаза. Но смущение никогда не было свойственно Франциску, а она не всегда пряталась за маской невинности. Королева поняла все без слов. Не зря грудь вдруг стала ее главным внешним достоинством. – Ее? – вслух предположила королева, перебирая золотые кудри сына. Он в ответ поцеловал Екатерину ниже родинки, почти у самой ложбинки. Голову Екатерины немедленно наполнили сотни развратных картин, и она попыталась выбрать из них одну, наиболее подходящую. Франциск водил губами по чувствительной и раскрасневшейся коже, а Екатерина гладила его влажные плечи, напрягая заметно опавший в последнее время живот. Тело заходилось в радостном нетерпении. Казалось несправедливым, как хорошо она восстановилась внешне, как сильно хотела вновь отдаться страсти и как ей мешало чисто женское нездоровье. Преодолев охватившую негу, Екатерина приподнялась на кровати. Франциск сел рядом, потирая покрытую испариной шею. Королева видела, как отчаянно он борется с многомесячным желанием, которое она умышленно разбудила в нем, наконец выпустила наружу, но вместо стыда испытывала жажду стянуть с него рубаху и самой навалиться на его сильное и молодое тело. Вожделение, порой сводившее с ума во время беременности, вернулось с оглушающей силой. – Мы должны подождать, – справившись с возбуждением, вняв голосу разума, Франциск опустил ноги на ковер. И тогда Екатерина решилась окончательно. Нельзя позволить ему отступить, нельзя проиграть. Она столько готовилась к этой ночи. Скромность и сомнения остались в прошлом, где она еще не родила ребенка от собственного сына. – Ты можешь сделать то, чего желаешь, – почти развязно и одновременно покрываясь привычной краской стыдливости, предложила Екатерина и проворно коснулась коленями пола. Поза вызывала неприятные воспоминания, когда она ублажала короля ртом – в наказание, а не от страсти. Королева отбросила их, зная, что сегодня все будет иначе. Глаза Франциска расширились от похоти и удивления, когда она почти легла грудью ему на колени. – Так мы не причиним мне вреда. Ты знаешь, – Екатерина откинула голову назад, наслаждаясь прикосновениями чужой кожи к ее собственной. Еще год назад все это показалось бы ей немыслимым, и даже перед Франциском она не стала бы на колени без исключительной необходимости, теперь же в ней проснулась не только жестокая королева, но и беспринципная любовница. – Я не смогу остановиться, – прохрипел Франциск, изо всех сил стараясь не шевелиться и не трогать предложенного ему тела. Впервые он осознал, насколько он развратил ее и насколько это необратимо. – Франциск... – она знала, что ему нужно, и на место развратности пришла стыдливость. Екатерина опустила глаза и неуверенно потянулась к краю его рубахи. Пальцы дрожали от возбуждения – королева старалась не думать о том, как останется неудовлетворенной, несмотря на готовность ко всему. Он был ее любовником, и он ублажил бы ее, как и всегда, но... она еще не поправилась и в любом случае не получит желаемое. Она подождет. Франциск охнул, когда руки королевы сами нашли его плоть. Сквозь пелену похоти он посмотрел на мать, но не смог увидеть ее целиком: образ распадался на части – пышные золотистые волосы, покатые плечи, преклоненные колени и упрямые темные глаза. Она была всем, что он так долго и упорно лепил из нее. Подчинение ему и природная сила характера. Идеальная любовница. Он и не думал, насколько скучал по ее постели, насколько вообще скучал по любовным утехам. Заботы о государстве и ожидание сына все остальное отбросили на второй план. Дальше мысль не складывалась – пальцы матери принялись ласкать его чересчур умело, и, не сдержавшись, он схватил ее за волосы, почти прижимая носом к своему животу. Ему всегда нравилось это делать – брать мать за волосы, наматывать их на кулак, полностью контролировать ее движения. – Не торопись, – из последних сил попросил король, сходя с ума от похоти и неожиданной женской ласки. Он стянул золотистые пряди на затылке матери крепче, и ее рука на его плоти задвигалась мягче и медленнее, иногда специально запинаясь, иногда останавливаясь совсем. Но они оба хотели совсем не этого – ее горячее, ощущаемое даже через рубаху дыхание стало чаще, грудь скользила у самых его коленей все отчетливее, плечи мелко подрагивали в нетерпении. Она ждала разрешения. Он приучил ее к этому и теперь с радостью растянул бы удовольствие, но уже слишком давно он не позволял себе больше, чем короткий поцелуй в губы. – Ваше Величество, – пробормотала мать ему в живот, почти прекращая движения рукой, истязая и предлагая большее. Он уступил, подтянул королеву выше, и уже через мгновение его плоть без труда двигалась между ее пышных молочных грудей. Они оба были настолько мокрыми от пота и желания, что ничто не мешало блаженному для Франциска трению. Разлепив сомкнутые в наслаждении веки, он посмотрел на мать, приподнимающую грудь ему в такт, на ее почерневшие от желания закатившиеся глаза и осознал, что про свою повышенную чувствительность, в которой как-то призналась, она не солгала. Она тоже получала удовольствие от их единения. Влажными уверенными пальцами мать стиснула грудь сильнее, и ее затвердевшие соски коснулись его раскрасневшейся плоти, дразня и почти царапая. Он снова схватил королеву за волосы, вынуждая двигаться быстрее, накрыл свободной рукой сжимающую грудь материнскую ладонь, дернулся ей навстречу. Сегодня ему точно не потребуется много – от нахлынувших ощущений у Франциска из глаз едва не сыпались искры. Она знала, что делала, окутывая его жаром своего тела, а потом позволяя далеко не такому теплому воздуху охладить возбужденную плоть. И голос… ее громкие короткие стоны только усиливали ощущения. Он едва сдерживался, чтобы не закончить все раньше, чем мог бы. Материнская грудь скользила вокруг него все откровеннее, быстрее, сильнее – полная, округлая, мягкая, и он успел лишь подумать, как бы не запачкать матери лицо, когда она резко нагнулась, уперлась носом ему в солнечное сплетение, зажала грудью непереносимо и почти больно. Франциск не стерпел и обхватил ее затылок, прижимая к себе и покрывая белесыми каплями. – Прости, я не должна была… – пробормотала мать и затихла. Он отодвинулся, посмотрел на раскрасневшееся, хотя и чистое лицо, покорно преклоненное и измазанное тело и вздрогнул от того, как развратно она выглядела. Развратно, но не жалко. Кивнув, он потянул мать вверх, предлагая подняться, а потом, как только выступающий после родов пупок оказался у него перед глазами, быстро и точно коснулся большим пальцем самого низа округлого живота. Она вскрикнула от резкого и неожиданного удовольствия и едва не упала на него, в последний момент удержавшись за плечи. Он видел, что ей было хорошо. И знал, как доставить ей то удовольствие, к которому она привыкла, не покалечив при этом. Франциск осторожно уложил тяжело дышащую мать на кровать и вновь залюбовался не по-королевски оскверненным им телом. Покрытая разводами грудь высоко вздымалась, позволяя белым потекам устремиться к животу. Стряхнув дурман, король стянул одну из простыней и осторожно вытер следы собственной страсти. Мать отчетливо засыпала от пережитых эмоций, и следом за ней он тоже ощутил усталость. – Спокойной ночи, – Франциск улегся рядом с матерью, обнял ее за талию и накрыл одеялом. Как давно они не засыпали в одной постели, да еще после любовных утех. Король подумал было о грядущем утре, но отключился, едва уронив голову на материнскую подушку. Ночь прошла быстрее, чем хотелось бы, и проснулся он от громкого стука в дверь. Шум заставил побеспокоиться, ведь никто бы не потревожил короля просто так. – Ваше Величество, наследник хочет есть, – запинаясь, сообщила служанка, едва получив разрешение войти. Ее взгляд быстро и с любопытством скользнул по сладко спящей королеве-матери. Франциск вспомнил, что, потакая ее желанию, запретил кормить ребенка кому бы то ни было еще. Теперь маленький Франциск справедливо требовал свое. Приказав нести его, король затребовал теплую воду и чистые полотенца. Только получив их, он аккуратно разбудил мать и принялся снова протирать ее грудь. Теперь он своими глазами видел, насколько она тяжелеет и набухает от застоявшегося молока. Екатерина же покраснела, осознав, что он делает и зачем. То, как они развлекались, плохо сочеталось с кормлением младенца. Она не подумала об этом раньше. С вполне искренним смущением она облачилась в брошенную на полу ночную сорочку, а потом приняла сына из рук откровенно рассматривающей ее служанки. Теперь все будут шептаться, где королева-мать провела ночь. – Ты должна знать. Нам было хорошо, но нам действительно лучше подождать, пока ты поправишься. Тебе нечего бояться, я обещаю, – Франциск сел рядом, когда, прикрыв от стыда глаза, она позволила ребенку впиться жадными губами в только вымытую грудь. Услышав признание короля, Екатерина вздрогнула. Он снова берег ее, а это означало, каждый раз ей придется начинать заново. Соблазнять, убеждать, играть. Если только такое поведение не вызовет у него отвращение. Она сделала все, что могла, но стоило обезопасить себя со всех сторон. Пока она не поправится и не станет полноценной любовницей. Сейчас она еще больше сокрушалась ожиданию – страсть проснулась в ней с той силой, какой она не знала со времен середины беременности. Тогда Франциск уехал, оставив ее изнывать в желании, с которым она едва справлялась. В те дни она топила вожделение в государственных заботах из-за отсутствия Франциска, теперь он был рядом, но боялся коснуться. Судьба жестоко посмеялась над ней. Стиснув зубы, Екатерина докормила младшего сына, вернулась к себе, переоделась, позавтракала в одиночестве и послала за графом Нарциссом. Отношения с ним разладились из-за сближения с Гизами, однако она все еще надеялась на его поддержку. Он не обманул ее ожидания. Нарцисс явился быстро и уселся в кресло без приглашения. Обычно Екатерину раздражала подобная вольность, но сейчас ее волновало совсем другое. После ночи с Франциском она поняла, что он еще долго будет заниматься самобичеванием, а Мария со своей кликой не оставит попыток подсунуть ему подходящую женщину. Значит, она должна опередить их и подобрать женщину, подходящую по ее меркам. Даже если это было больно, трудно, почти невыносимо после их с сыном короткого воссоединения. – Я могу отослать Амели подальше от Амбуаза, – наблюдая за тем, как она странно спокойно прогуливается вокруг стола уже в который раз, предложил Нарцисс. Мария хотела использовать его племянницу, и это могло принести ему выгоду, но размолвка с Екатериной на этой почве перечеркивала потенциальные привилегии. – Хотя, скорее всего, королева Мария назвала ее имя лишь по одной причине. Она слишком похожа... – На меня, – продолжила за него Екатерина, наконец развернувшись лицом. Да, внешне Амели походила на нее – белокожая, светловолосая, с пухлыми румяными щеками, разве что глаза голубые, а не карие. Она привлекла бы внимание Франциска, если бы правильно воспользовалась их сходством. – Иногда меня пугает ее поведение. Те мысли, которые она иногда озвучивает мне, говорят не только о внешнем сходстве, – усмехнулся Нарцисс. Екатерина знала – он не лгал. Сразу после разговора с Марией, она выяснила, что Амели, помимо красоты, обладала и столь редко встречающимся у женщин умом. – Она должна стать любовницей Франциска, – бесстрастно сказала королева, и смех Нарцисса резко прервался. Конечно, он не ждал от нее такого, не понаслышке зная о ее характере и ревнивости, но Амели и правда была идеальной кандидаткой, Екатерине хватило сил это признать. – Ее внешность вызовет в нем желание, а ум и родство с вами принесет пользу мне. Ему нужна женщина, а этой буду управлять я, а не Мария, – Екатерина встала ровно напротив притихшего графа. – Вы были в его спальне сегодня ночью, – он посмотрел на нее холодно и оценивающе, и она подавила нелепый порыв опустить глаза в пол. Слухи разносились быстро, и спустя несколько часов все уже знали, что ночью, разряженная и надушенная, она впервые за долгое время оказалась в спальне короля. Екатерина старалась думать, достоянием общественности не стало хотя бы то, чем именно они занимались. – Это ничего не меняет. Мария намерена подобрать ему любовницу, и я должна опередить ее. Она упряма и не отступит, а я собираюсь оградить себя от всех возможных опасностей, – Екатерина не собиралась распространяться о том, что Франциск по-прежнему собирался беречь ее, и озвучила другой свой мотив. – Значит, мне стоит подготовить Амели к ее миссии, – задумчиво заметил Нарцисс, закинув ногу на ногу. Екатерина по-прежнему стояла, тренируя ослабшую после родов выносливость. – Мне кажется, я становлюсь мастером в деле подбора королевских любовниц, – не удержавшись, съязвил граф. Екатерина поморщилась – снова он напоминал, кто подтолкнул Франциска в ее объятия. – От вас не убудет, – фыркнула королева, все же садясь в кресло – поясница ныла, не давая забыть о количестве рожденных детей и о ночном стоянии на коленях. – Надеюсь, – Нарцисс наклонился ближе к ней, почти касаясь рукой темно-фиолетовой юбки. – Вы обещали мне Клод. Не думайте, что я забыл. Особенно после вашей дружбы с Гизом, – чужая злоба опалила лицо Екатерины, и она напряглась, размышляя о своем обещании. – Вы получите выгодный брак. Разве я когда-нибудь нарушала свое слово? – хищно улыбнулась она. Граф подозрительно быстро расслабился и рассмеялся. – Не хотелось бы, чтобы ваше слово стало последним, что я получу в жизни, – Нарцисс вдруг уставился на подвеску у нее на шее. Екатерине показалось, цепочка тут же начала душить ее. – Если вы настроены решительно в отношении судьбы Амели, я займусь этим делом немедленно. Надеюсь, ей вы также устроите выгодный брак после, – граф поднялся с кресла, бросив на Екатерину снисходительный взгляд. – И организуйте охоту. Королю будет полезно, – посоветовал Нарцисс у самой двери и вышел. Мысленно Екатерина с ним согласилась и взяла идею на заметку. Франциску стоило отвлечься от забот и волнений, прикончив кого-нибудь без стыда и опасений. Конечно, они еще не до конца освоились в Амбуазе, но уж охоту в состоянии были провести, раз даже на подготовку крестин хватило чуть больше месяца. Заодно она подарит Карлу пару горячо любимых им гончих, и, возможно, он поумерит свою обиду. Главное, чтобы невестка не подбросила ей новых проблем. Мария же тем временем заходилась злобой в своих покоях, едва подавив желание отвесить пощечину мужу, а свекровь убить на месте. Подумать только, чертова ведьма все же сумела пробраться к нему в постель, и, конечно, он не устоял. Дешевая потаскуха по-прежнему сводила его с ума. Марии хотелось вырезать ей все необходимые для соития части тела, раз даже хлещущая из них кровь не остановила ее. И Франциск, снова испробовав свою шлюху на вкус, вновь пожелает владеть ею. Снова травить Екатерину было опасно, а значит, и надавить на его вину стало труднее. Только она оттолкнула Екатерину в сторону, только изничтожила до больной сумасшедшей бывшей любовницы, как она тут же примерила и королевскую мантию, и распутную сорочку. Неубиваемая флорентийская дрянь. Никого столь живучего Мария еще не встречала. – Мария, – Франциск объявился в ее покоях неожиданно, и она с трудом успела натянуть маску вежливого безразличия. Наверное, она никогда не научится ему по-настоящему – внутри у нее уже много месяцев все кипело и бурлило в животной злобе. – Я… – Франциск замер, словно потерявшись в мыслях. Она знала, что у него в голове – чувство вины пока не покинуло короля окончательно, но любовь к матери ослабляла вину день за днем. Любовь… Мария так и не смирилась с этой любовью, с тем, насколько она оказалась сильна. Лучше бы Франциск в пылу запретной страсти овладел Екатериной несколько раз, пусть даже и не несколько, но потом забыл навсегда, а не бросил весь мир к ее ногам. – Надеюсь, ты хорошо спал, – она не смогла справиться с собой и все же съязвила, выдала ревность, уступила ненависти. Лицо Франциска немедленно изменилось, исказившись недовольством и растерянностью. – Она мать моего сына, – с трудом подобрал слова он, занимаясь самобичеванием и за то, что подверг мать риску, и за то, что в прежде живых глазах Марии уже давно плескалась боль, даже если он усмиряла неприязнь и злобу. Он был с ней жесток и после рождения наследника осознал это еще лучше. – Она стала ею потому, что ты так захотел. Полагаю, учитывая последние события, скоро она подарит тебе и второго ребенка. Наверное, после сыновей ты мечтаешь о девочке, – Мария улыбнулась, стараясь не обращать внимания на появившуюся во рту горечь – это должны были быть ее дети, ее наследники. – Мария, мне жаль, что так вышло, – сегодня Франциск был настроен на серьезный разговор, но она не хотела говорить, не хотела слушать, не хотела даже обвинять и оскорблять. Она хотела причинять ему боль, невыносимую, нескончаемую боль, какую сама испытывала от одного присутствия Екатерины рядом с ним. – Тебе не жаль, – безжалостно отрезала Мария. Они оба знали – это правда. Ни разу, никогда он не пожалел о том, что подчинил себе собственную мать. – Я надеюсь, она страдает так же, когда видит тебя со мной, – вслух добавила королева и отвернулась. – Хотя я могла бы ее поздравить с тем, как умело она, подобно девке из борделя, ночью прокралась в твою кровать. Ты научил ее этому? Или кто-то до тебя? Возможно, бедолага Ричард, к которому она бегала тайными ходами под боком у мужа, – она осеклась, спиной почувствовав вспыхнувшую ненависть Франциска. Он уже отревновал Екатерину, и теперь любой намек на ее распущенность вызывал в нем гнев. Он защищал честь женщины, отдавшейся ему на пыточном столе. – Зачем ты делаешь это? – против воли спросил Франциск. Конечно, он знал, но так и не сумел привыкнуть. Раздраженная, озлобленная, заплаканная Мария была ему неприятна, и, что казалось куда более удивительным, подчеркнуто спокойная и снисходительная – тоже. Он чувствовал ложь, нелепый фарс и притаившуюся за маской смиренности лютую ненависть. Не такую Марию он любил. – Зачем? А почему бы и нет? Ты сам не ждешь от меня ничего, кроме злобы и капризов. И двор, и меня ты лишил даже тени радости, пока сам купаешься в любви этой женщины. Должна же я как-то развлекаться, – Мария усмехнулась так гадко, что ей самой стало противно. Она бы многое отдала, чтобы навеки забыть о подобных развлечениях. – Ты не должна думать, что я тебя не люблю, – серьезно сказал Франциск, приближаясь к ней, и она истерически рассмеялась. Неужели он думал, это все еще работало. – Ты никогда меня не любил. Просто не хотел отказываться от уже обещанного. Ты упрям и настойчив, как твоя мать. Жаль, я не увидела этого раньше, – Мария все еще любила мужа, но с каждым днем все лучше понимала – его любовь давно кончилась, растаяла, испарилась, даже в его привязанности она теперь сомневалась. Она давила подобные мысли, не сумела заставить себя винить Франциска, пусть и не терпеливо, ждала, однако уже не помнила, когда он проявлял ту любовь, которая до свадьбы толкала на любые безумства. – Любил. И сейчас люблю, – Франциск подошел еще ближе и погладил ее по волосам. К глазам Марии подступили слезы – она всегда была уверена в себе, избалована, не знала отказа, чтобы потом, когда она уже вкусила всю полноту счастья, детские мечты разбились с таким оглушающим грохотом, что она еще долго ничего не слышала от шока и ужаса. – Неужели ты думаешь, я простил бы то, как ты обходилась с ней, каким нечеловеческим мукам подвергла, как унижала и смеялась над ней, если бы не понимал тебя, не ценил? Даже если бы я никогда не притронулся к ней, она моя мать. Она подарила мне жизнь. И я простил тебе то, что заслуживало казни, – Мария замерла, не в силах пошевелиться. Франциск не раз подозревал ее, но она не знала, насколько он уверен в том, кто калечил и подставлял Екатерину. Она смотрела в глаза мужа, ища угрозу и ненависть, но нашла только спокойствие, усталость и что-то еще, чего уже давно предпочитала не замечать. Нежность. – Ты все еще моя жена, хотя уже больше года на заседаниях Совета я слышу, что наш брак обречен. Я не могу представить другой жены, – лицо Франциска стало еще мягче. Она могла бы не поверить его словам, обвинить во лжи и желании прикрыть собственные грехи их браком, но она видела – сейчас он не лгал. Такой же теплый взгляд у него был, когда он рассказывал Екатерине, как сильно ждет их первенца. Мысль о свекрови царапнула сердце, и все же она потрогала руку мужа, невесомо гладившую ей щеку. – Зачем ты пришел? – прошептала Мария, решив поинтересоваться причиной визита. Впервые ей не хотелось, чтобы это случилось из-за чувства вины. Сейчас ей требовалось от мужа вовсе не это. – Я знаю, крестины тебя расстроили. Ты можешь устроить свой праздник. Любой, какой пожелаешь. Двор и правда уже давно лишен радости, – Франциск снова улыбнулся. Не чувство вины, нет. Он устал от своей амбициозной шлюхи. Мария боялась верить, что он пытался проявить любовь к ней самой. Боялась, но странно верила, утопая в своих мечтах. – У меня уже есть идея, – искренне прощебетала Мария, как не поступала давным-давно. Ей было только восемнадцать, но порой она чувствовала себя ровесницей Екатерины. Впрочем, иногда это приносило пользу. Теперь она всегда ждала удара и всегда искала наиболее выгодное решение, даже в пылу чувств. Она и теперь нашла его. Праздник. Она устроит праздник. Она много думала, каким способом заставить Франциска завести другую любовницу и вновь оттеснить Екатерину. Конечно, он не примет никого, нося на руках обожаемую мать. Племянница Нарцисса имела выгодную внешность, но Мария быстро отказалась от этой идеи – добрый дядюшка Нарцисс слыл другом Екатерины. Неизвестно, что они придумают вдвоем. Да, просто предложить Франциску любовницу она не могла, какой бы та ни была. Он сам подсказал ей идею. Он получит праздник, о каком и не мечтал. Праздник бобовой королевы. Сердце Марии пело от счастья, она с готовностью обняла мужа за шею. Он склонился к ней за поцелуем, и она поняла – сегодня он наконец-то останется в ее спальне. Сердце Екатерины же заходилось в совсем других чувствах. Вот-вот должен был прийти Нарцисс и сообщить, готова ли Амели оказать им услугу. Королева-мать не слишком волновалась – Амели слыла умной девушкой, а мало кто, кроме монархов, устроил бы ей успешный брак. Екатерину смущало другое – невестка затихла, словно и не собирала всех своих фрейлин с целью найти Франциску женщину совсем недавно. Здесь что-то крылось, и когда Екатерине доложили, как король поддался порыву к жене, она только уверилась в том, что пора действовать. Франциск никогда не откажется полностью от привязанности к Марии, терпение Нарцисса в ожидании вознаграждения иссякало, а ей самой требовалось все больше влияния на короля. Особенно учитывая, насколько быстро рос их сын. Она терпела очень долго, зная – интуиция подскажет подходящий момент. И теперь время пришло. Она ощущала это, и гадания Руджиери подтвердили ее догадку. – Все в порядке. Я могу представить Амели королю уже завтра, – Нарцисс ввалился к ней в покои с самодовольной ухмылкой и в хорошем расположении духа. От него отчетливо пахло вином, и Екатерина поморщилась. Иногда ей и самой хотелось выпить, но вино не сочеталось с кормлением ребенка. – У меня есть для вас еще одно задание, – сидя в кресле, Екатерина уложила руки на подлокотники с тихим шелестом темно-бордового платья. Веселье с Нарцисса слетело в один миг. Благодаря многолетней дружбе он прекрасно знал, когда в ней начинала говорить коварная отравительница из рода Медичи. – Я весь внимание, – Нарцисс уселся в кресло напротив и привычно закинул ногу на ногу. Екатерина задумчиво прикрыла глаза. – Мне нужен кто-то в окружении Марии. Кто-то, очень близкий к ней. Тот, кому она доверяет. И тот, кто способен предать, – она тщательно подбирала слова, не желая выдавать свои планы целиком. Это были опасные, многоступенчатые планы, для исполнения которых требовалась максимальная конфиденциальность. – Едва ли она доверяет кому-то, кроме своих фрейлин. И даже не все из них удостоились полного доверия, – Нарцисс рассмеялся, но затих, бросив на нее один лишь короткий взгляд. О да, он понял. Понял, как она и ожидала. – Я знаю, что вы давно проявляете интерес к леди Лоле, – черные, неестественные глаза Екатерины смотрели на него, не мигая. Сейчас она была не другом – ведьмой, какой ее считали уже много десятилетий. – Она не предаст Марию. Она ее самый преданный друг, – Екатерина видела, как граф подавил нервную дрожь, уже догадываясь, что конкретно она попросит. Или прикажет. – Для этого мне и нужны вы, – сладко улыбнулась Екатерина, любовно поглаживая подлокотники. Она высчитала, каким способом склонить верную Лолу на свою сторону, едва задумавшись над такой возможностью. – У нее есть сын. Как и у меня. Она любит его. И она видит Марию каждый день. Я хочу, чтобы она поняла, что именно видит. Опасность для своего сына, – королева не спешила продолжать, вливая свой яд медленно и эффективно. – Вы невообразимо коварны, – Нарцисс скривился, не дождавшись продолжения и не приходя в восторг от своей будущей миссии. Его глаза презрительно и недовольно сузились. – Вы думаете, это неправда? – Екатерина усмехнулась, обнажая белоснежные зубы. – Мария ненавидит моего новорожденного сына. Он сводит ее с ума. Если я не уничтожу ее, рано или поздно она избавится от него. И тогда, впустив в себя сомнения, попробовав убийство, она вспомнит о другом сыне Франциска. Каким бы он ни был, он его сын, – даже видавший многое и раздраженный Нарцисс теперь смотрел на нее заворожено. Руджиери напомнил ей старые трюки, помогающие сократить время бессмысленных разговоров. – Вы хотите, чтобы я внушил Лоле эту мысль? – моргнув пару раз, уточнил граф, и она сдержала новую улыбку. – Только натолкнули и укрепили. Вы маните ее. Она задумывается надо всем, что вы говорите, поверьте мне. И она уже сомневается, – Екатерина снисходительно покачала головой, будто ощущая сочувствие к бедной девочке. – Почему вы думаете, что я соглашусь? – задал последний вопрос Нарцисс, и она едва не засмеялась. Похоже, привязанность Лолы была вполне взаимной.              – Потому что вы сами хотели, чтобы я уничтожила Марию. Вы ждали этого вместе со мной. Вы угрожали мне. Я собираюсь устранить последние преграды на пути к власти, Стефан, – королева рассеянно погладила одновременно любимый и ненавистный перстень фаворитки. – С терпеливой покорностью покончено. Пришло мое время править Францией.