Благие намерения

Сегодняшнее утро мало отличалось от множества предыдущих. Лениво потянувшись, Екатерина открыла глаза и бездумно уставилась на потолок королевской спальни. Королева неплохо выспалась, но не чувствовала удовлетворения – слишком велики были ее мечты, и слишком медленно они реализовывались. Да, последние дни походили друг на друга – темные, холодные и подозрительно спокойные. Тихие тем самым спокойствием, которое порой страшнее самых больших потрясений. Впрочем, Екатерина знала, что во время беременности и после родов у нее возникли огромные проблемы с нервами. Здоровое восприятие всего вокруг давалось ей с трудом, она пила немало травяных настоек и боялась возвращения накрывавшего уже несколько раз безумия. Оставалось радоваться по-прежнему безотказному влиянию боли. Екатерина с нежностью посмотрела на спящего рядом сына. Ему требовалось много сил для той жизни, какой они жили сейчас. Вся их немаленькая семья отчетливо подошла к порогу важных изменений. Королева надеялась, хоть в этот раз ее многолетнее терпение вознаградится. В этот раз она действительно получит власть и трон, обещанные давным-давно. Услышав шорох подушек и простыней, она снова взглянула на сына. Тот тоже проснулся и немедленно уставился на нее. Екатерина улыбнулась и придвинулась ближе. После праздника бобовой королевы она почти каждую ночь проводила в спальне Франциска, и они жадно наверстывали упущенное всеми возможными в ее положении способами. Иногда за страстными ласками следовали невероятно сладкие сны, где Екатерина видела себя на троне рядом с Франциском и с ребенком на руках. Откровенно говоря, это отдавало чем-то нездоровым, но в такие краткие моменты ей было слишком приятно, чтобы и во сне отказываться от королевского места. – Надеюсь, я не помешала? – раздалось откуда-то сверху, когда утренняя страсть уже заставила их с королем совсем недвусмысленно прижаться друг к другу. Поцелуи быстро стали обжигающими, и Екатерина едва не прикусила сыну язык от неожиданности – прямо над кроватью нависало перекошенное лицо невестки. – Конечно, нет, Мария, – не спеша отталкивать короля, ответила Екатерина. Она не представляла, с чего вдруг невестка решила вытаскивать их из постели. У Марии давно вошло в привычку гадко подсматривать, и она позволяла ей это, но при всей взбалмошности Мария никогда не являлась с отчетливым намерением убить мужа вместе с любовницей прямо во время любовного процесса. – В таком случае, не могли бы вы оставить нас с мужем наедине? –странный напор невестки продолжился, вынуждая также растерявшегося на миг Франциска все же отодвинуться от матери и посмотреть на жену. – Ты могла бы зайти позже, если это не срочно, – миролюбиво предложил он, вызывая легкое раздражение у Екатерины. Она бы хотела, чтобы сын указал Марии ее место хотя бы сейчас и Екатерина перестала представать перед ней голой и слабой в самых нелепых ситуациях. – Разве у меня нет права зайти к тебе, когда я имею такое желание? Разве жена не я, а эта… – теперь Мария посмотрела ровно на нее. Несказанное слово повисло между ними обоюдоострым кинжалом. Глаза Франциска сверкнули яростью, и Екатерина успокаивающе дотронулась до его щеки. – Не надо. Мне действительно пора, – отстранив его, она плавно встала с кровати, удерживая на себе простыню. От Марии всегда исходила злоба, от нее же должно было исходить спокойствие и понимание. Екатерина помнила, как ее саму доводило до бешенства снисходительное обращение Дианы. – Она же только что тебя ублажила! – поддалась на провокацию и взвизгнула Мария, когда Франциск предпочел проводить взглядом направившуюся к своей одежде мать, а не обратить внимание на нее. – Ты пришла закатывать мне скандалы? – отбросив любезность, разозлился он в ответ. – Я устал от твоего вечного недовольства! – вдруг добавил король, и они обе замерли – Мария рядом с кроватью, а Екатерина в своей простыне у кресла. Франциск никогда не разговаривал с женой столь пренебрежительно в присутствии матери. Размолвки с каждой из них происходили за закрытыми дверями и без лишних свидетелей. Сердце Екатерины запело в предвкушении скорой победы. Сколько раз Франциск предпочел Марию, сколько она, родная мать, перенесла от него наказаний за любую провинность, сколько умоляла прислушаться к ней – и вот наконец Мария тоже узнала, каково это. – Я… Я… просто хотела предложить прогуляться… – оправдание невестки выглядело нелепо, растерянность и удивление застыли у нее на лице восковой маской. Екатерине стало по-настоящему интересно, зачем она пришла сюда, если не смогла озвучить внятную цель своего визита. – Погода не слишком подходящая, – уже спокойнее заметил Франциск, и королева согласно кивнула. Январский мороз сменился лютой февральской метелью – шаг из Амбуаза стал бы смертельно опасной выходкой. Франциску точно нечего было там делать. – Прошу прощения, – все так же нелепо извинилась Мария, окончательно растерявшись и явно не зная, что еще сказать. – Замок достаточно большой для прогулки, – все так же раздражающе снисходительно подала голос Екатерина, безуспешно борясь с застежками платья на спине. Сейчас, когда она подобралась так близко к цели, играть роль уверенной в себе, убийственно спокойной любовницы стало проще. – Позвольте, я вам помогу? – вместо язвительного ответа услышала Екатерина сзади, и уже в следующую секунду чужие, неприятно холодные руки коснулись ее спины. Ловко и прицельно. Эти гладкие и тонкие пальцы вызвали дрожь в еще теплом со сна теле Екатерины. Никто не имел права прикасаться к ней. Только не Мария. Только не к свежим и еще не успевшим зажить шрамам. Следы плети вспыхнули призрачной болью от непрошеного прикосновения. – Нет! – прежде чем успела подумать, вскрикнула Екатерина и отскочила в сторону. Чувство тревоги стремительно крепло внутри. Мария никогда не притронулась бы к ней просто так. Даже когда она просила научить искусству плети, потребовала снять халат и коснулась плеча, на ее лице читалось отвращение, словно она дотронулась до выпотрошенной лягушки. – Я помогу тебе, мама, – пришел матери на помощь Франциск, и она кинулась к нему, испытав почти физическое облегчение от того, как быстро и умело он закрыл искалеченное тело от подозрительно любопытного взгляда. Мысль о случившемся и его возможной опасности расстроила Екатерину и погнала прочь побыстрее. Франциск с Марией остались в его покоях, а она в смешанных чувствах направилась к себе. Каждый прожитый день дарил ей неприятные открытия. Сдерживаться становилось все тяжелее — жажда мести рвалась наружу, смешанная с недовольством и несправедливостью. Для других она снова стала королевской любовницей, имела все и радовалась жизни, но на самом деле... На самом деле она не вернула тот титул, от которого когда-то так упорно бежала. Екатерина подумала о взгляде невестки, вновь увидевшей их с Франциском в одной постели, – ненависть, презрение и зависть. Завидовать было нечему – они с Франциском по-прежнему изощрялись в своих играх, чтобы уберечь ее здоровье и его спокойствие. Он сек саму предложившую это мать, они лежали в одной постели, прикасались друг к другу, однако после наполненных развратом и искушением лет Екатерине казалось это недостаточным. Она делала все, чтобы Франциск получал удовольствие и удовлетворение, но... за почти четыре месяца после родов и столько же до он ни разу не овладел ей полноценно. Раньше это не волновало ее столь сильно, теперь же она чувствовала себя сапожником без сапог, а хуже того было то, что ей хотелось... – Ваше Величество, – она отвлеклась от мысли, пройдя в свои покои и обнаружив там Руджиери. Волна раздражения прошлась по телу и утихла – за последние несколько лет Екатерина отвыкла от простого общения с людьми, от их искреннего интереса к ней, отвыкла от того, что могла иметь друга. – Тебе что-то требуется? – задала она первый пришедший на ум вопрос и подавила желание потереть грудь – слишком большая нагрузка доставалась той от старшего и младшего сыновей. – Ты злишься, – вместо ответа сказал Руджиери и посмотрел на нее тяжело, оценивающе. – Конечно, я злюсь, – недовольно бросила королева и достала из ящика стола привычные лекарства. – Ты обещал вылечить меня, все думают, что мы с Франциском снова любовники, а на самом деле... На самом деле я никто. Даже не любовница, – куда более мрачно, чем собиралась, добавила она. Иногда настроение от природы бесстрашной Екатерины становилось хуже некуда. – Ты знаешь, что для всех надежных средств еще рано. Новая беременность тебя убьет, – когда другие аргументы не действовали, Руджиери всегда напоминал ей, что, даже поправься она окончательно, ее организм был не готов к прежним ночным снадобьям. Зато никто не мог бы столь же уверенно говорить о его неготовности к новой беременности, учитывая, как часто она рожала раньше. – Екатерина, осталось совсем немного. К тому же, твой сын любит тебя. Тебе не о чем беспокоиться. – Ты не знаешь, как она на меня смотрит. Как все смотрят, – королева и сама не понимала, почему визит Марии так задел ее. Возможно, потому, что неожиданно подобралась так близко, и это разбудило слишком неприятные воспоминания о том дне, когда у нее впервые появилась необходимость прятать тело от собственных фрейлин. Тогда Франциск тоже решил отвергать Екатерину как женщину, тогда она познала столько боли и унижений... – Раньше тебя это не волновало, – Руджиери подошел ближе к ней и забрал опустевшие склянки у нее из рук. – И сейчас не волнует, – признала Екатерина и вздохнула глубже. – Я всегда нетерпелива, когда мои планы близки к исполнению. К тому же, мой сын... – она не договорила, не зная, как высказать всю гамму чувств, бушевавших в душе. – Ты сама выбрала его из окружающих тебя мужчин. Среди них немало достойных, однако у тебя в мыслях только он, – возразил Руджиери, и она вспыхнула от этого замечания. – Тебе не нравится именно это. То, что из всех мужчин я выбрала его, – Екатерина отпрянула от ставшего совсем рядом прорицателя. Его слова задели ее: в конце концов, он предсказывал будущее, неужели он не видел отсутствие у нее выбора? Королева нахмурилась – после всего она и сама не могла бы сказать, что Франциск принуждал ее, и только поэтому она была с ним. Она выбрала. Выбрала жизнь. – Это не мое дело. Я лишь прорицатель. Но ты знаешь – за свой выбор ты платишь, – Руджиери снова посмотрел на нее, а потом положил на стол какие-то бумаги. Екатерина узнала в них астрономические карты, к которым всегда тянулась и которых всегда боялась. – Ты когда-нибудь анализировала ваши гороскопы, Екатерина? – Мне было не до этого, – подавив дрожь, ответила она. Королева чувствовала себя так же, как на приеме у отца Руджиери во Флоренции много лет назад. Как будто ее отчитывали, обучали и наставляли одновременно. Екатерина всегда тянулась к звездам, но сейчас она их избегала, боясь увидеть в них предсказания страшнее, чем когда-то озвучил ей Нострадамус. – Они вполне совпадают, если тебе интересно. Этот мужчина подходит тебе и может дать будущее, – Екатерина невольно выдохнула, хотя уже давно не сомневалась в достаточной совместимости с собственным сыном. – Но последние дни я вновь изучал звезды. Тебя ждет большой удар, и я говорю об этом не потому, что хочу напугать, а для того, чтобы ты была готова хоть немного, – добавил он, указывая на карты. Екатерина похолодела, словно уже получила удар – неожиданный и болезненный. – Что-то с Франциском? – только и смогла выдавить она. Последнее страшное предсказание в ее жизни касалось именно Франциска, и сейчас она думала, что вынесет любое испытание, любую боль, но только не его потерю. Он стал для нее еще важнее, чем тогда, когда она просто боялась потерять сына. – Я бы сказал, с тобой, – Руджиери как-то криво усмехнулся, однако Екатерина едва держалась на ногах от страха и радовалась возможности в кои-то веки не скрывать его. – Но я не Нострадамус. Будущее не открывается мне столь же четко, как ему, – в этом Екатерина могла с ним согласиться – талант Нострадамуса был уникален, никто больше не обладал таким же. Нострадамус предал ее. И еще она знала, что легкая обида по-прежнему жила в Руджиери – когда-то она предпочла выдающиеся способности Нострадамуса многолетней дружбе с ним. – Я... Тогда я должна действовать как можно скорее. Я должна обезопасить королевство и детей, – взяв себя в руки, объявила Екатерина. Не хотелось думать, что ее ждет смерть или ужасная болезнь, возможно, одиночество и лишения – в конце концов, ударом для нее стало бы и решение Франциска оставить ее в Амбуазе, а самому уехать с Марией и детьми. И все же нельзя было заранее впадать в уныние. Она должна была предусмотреть любые варианты. – Екатерина. Это всего лишь предупреждение. Тебе следует использовать разум, а не чувства, – Руджиери взял ее за плечи, успокаивая, и она поняла, что лицо уже выдавало метания и лихорадочные планы. – Ты всегда была слишком впечатлительна. Отец говорил – нельзя верить только звездам, — она помнила эти слова. Да, предсказания оказывали на нее слишком сильное влияние, и порой она подчиняла им всю жизнь, как случилось с предсказанием Нострадамуса и ее желанием помешать свадьбе Франциска с Марией. Если бы тогда она знала, как на самом деле помешает их браку... – Зря я рассказал тебе. – Нет, – возразила Екатерина, стараясь воспринять услышанное, как учили, лишь рекомендацией к действию. – Я давно отошла от этих дел и растерялась. – Я вижу. Надеюсь, когда-нибудь ты снова станешь мне доверять, – Руджиери отступил и печально покачал головой. Она так и не рассказала ему всего, что с ней произошло, и он не понимал, как и почему она так изменилась. Возможно, когда-нибудь она действительно снова станет ему доверять и получит настоящего друга, которого ей на хватало столько лет. Несмотря на расплывчатость предсказаний, Екатерина все же постаралась ускорить исполнение своих планов, поэтому, увидев через несколько дней в детской леди Лолу с сыном, испытала почти торжество. – Простите, Ваше Величество, Жан хотел познакомиться с братом, и Франциск... то есть Его Величество дал разрешение... – Лола говорила спокойно, хотя и не сумела скрыть легкий румянец смущения. Она никогда не умела лгать. Подавив раздражение от явно особого отношения к ней Франциска, Екатерина приторно улыбнулась. – Разумеется. Им давно пора познакомиться, – она подошла к пышно украшенной колыбели и во все глаза рассматривающему ее внуку. – Это твой брат, – представила она малыша, пусть это и выглядело нелепо со стороны. – Бра... Брра! – счастливо запыхтел маленький Жан, пытаясь повторить за ней. Он вот-вот должен был заговорить, насколько знала Екатерина, и с удовольствием выталкивал из себя различные услышанные слова. – Они так похожи, – задумчиво заметила Екатерина, наблюдая, как Жан буквально выпрыгивает из рук матери, лишь бы получше рассмотреть брата, а тот в ответ радостно сучит ручками и улыбается. На миг Екатерине вспомнилось, насколько стали близки в детстве Франциск и Баш. Возможно, ее младшему сыну также требовался преданный и добродушный брат-бастард. Впрочем, Башу в подобных качествах она всегда отказывала. – Очень, – согласилась Лола, не менее задумчиво рассматривая детей. Что-то в ней изменилось, однако Екатерина пока не могла понять, достаточно ли для того предательства, к которому она ее готовила с помощью Нарцисса. — И, судя по всему, полностью понравились друг другу, – осторожно начала прощупывать почву королева. Лола снова кивнула, глядя на отчаянно тянущихся друг к другу детей. Две светлых головы и две пары голубых глаз – родство сквозило в каждой черте, хотя при внимательном осмотре найти различия также не составляло труда. – Думаю, Франциск и Жан могли бы быть близки. И будущему королю всегда нужен верный друг... – на этот раз Лола неодобрительно поморщилась, и Екатерина поняла, что пока слишком рано, но вместе с огорчением ощутила и удовлетворение – прежней уверенности во фрейлине уже не читалось. – Нам пора. Благодарю, Ваше Величество, – не определившись с реакцией, Лола быстро засобиралась к выходу, несмотря на очевидное недовольство Жана. Когда она скрылась за дверью, Екатерина взяла сына из колыбели и устало устроилась в кресле. Маленький Франциск тут же потянулся к груди, и она покорно расстегнула платье. Слушая довольные причмокивания, Екатерина размышляла о тревоге, которую поселил в ней Руджиери. Что-то было не так. Насколько она могла судить, ничего опасного вокруг не происходило. По крайней мере, опаснее, чем прежде. И все же атмосфера Амбуаза неуловимо менялась. Екатерина не понимала, в чем дело, и от того злилась еще сильнее. Малыш чувствовал ее недовольство, похныкивал и куксился даже после еды, и, просидев с ним не меньше часа, королева поняла, что лучше ненадолго отдать его в руки нянек, а самой немного отдохнуть и развеяться. Плохое настроение только навредит ребенку. С этой мыслью она вышла в коридор и в сопровождении стражи спустилась на этаж ниже. Однако тревога в ней только возрастала – королеве показалось, и придворные, и слуги как-то странно на нее смотрят. Она словно вернулась во времена своей паранойи, не понимая и не зная, как поступить. Разум играл с ней злую шутку, или кто-то нанес ей очередной удар в спину? Слова Руджиери немедленно всплыли в ее голове. За свою достаточно длинную жизнь она привыкла к разным взглядам – насмешке, презрению, неуважению, безразличию, зависти. От них лучше всего помогало одно лекарство: власть. Двор мог думать, что угодно, но пока она была королевой, никто не мог бы себе позволить больше трусливого взгляда. – Я бы хотела обсудить с королем срочное дело, – приободрив себя мыслями о власти, Екатерина решила, что пора бы напомнить сыну о его обещаниях и попросить вновь участвовать в заседаниях Совета. В конце концов, она уже поправилась, а их ребенку скоро исполнится четыре месяца. Пора было получать свое, и теперь Екатерина стояла перед кабинетом короля и разговаривала с охранявшей его стражей. Которая почему-то молчала и смотрела на нее с сомнением. – Открывайте немедленно, – злоба снова начала закипать в королеве. Опять эти странные и подозрительные взгляды. Откуда они взялись и что означали? – Не нападайте на стражу, Ваша Светлость. Только монаршие особы могут входить к королю без разрешения, – один из седовласых дворян, выделившись из группы единомышленников, отвлек ее от желания отравить нерасторопную стражу. Как же давно она никого не травила. – Вам придется подождать с нами, – добавил дворянин, и только сейчас Екатерина начала осознавать смысл его слов. – Что вы все себе позволяете? – прошипела она, чувствуя себя безумной. Все вокруг вдруг начали обращаться с ней так, как будто она и правда являлась лишь любовницей знатного господина, а не королевой-матерью. – Ничего, что выходило бы за рамки этикета. А вот вы, похоже, обманывали всех нас. Королева по старой памяти, – ответил дворянин, подходя ближе к ней. Остальные наблюдали за ними с любопытством и ожиданием в глазах, вот только она все еще не могла понять, чего от нее ждут. – Да и король вряд ли желает вас видеть. Я не слышу, чтобы он спешил на ваш голос, – Екатерина снова задумалась – небольшой шум и правда поднялся, но Франциск мог его и не слышать. И все же эти люди почему-то не пускали ее к нему, а барабанить в дверь и устраивать скандал на ровном месте она не привыкла. – Два года распутства под защитой короны. Видимо, королю надоело подыгрывать. Где ваш титул теперь? – ядовитая усмешка исказила лицо старика, и Екатерина предпочла отступить. Ожидавшие аудиенции дворяне словно брали ее в кольцо, сползаясь со всех сторон. Стая шакалов, примчавшаяся на запах падали. Екатерина смерила их презрительным взглядом и развернулась на каблуках. В полной растерянности она бесцельно шла вперед, когда на нее вдруг практически налетел чем-то ошарашенный Карл. – Карл, что-то случилось? – Екатерина чувствовала себя так, будто одна чего-то не понимала. – Сынок? – позвала она, но он отшатнулся от нее, словно впервые увидев, и стремительно умчался куда-то дальше по коридору. – Ваше Величество? – устав ждать распоряжений и стоять без дела, обратился к ней один из ее стражников. Екатерина подавила желание протереть глаза и убедиться, что не спит. – Я хочу видеть кого-нибудь из своего Эскадрона, – поразмыслив, объявила она и решительным шагом направилась к себе. – Пусть предоставит мне отчет о том, почему все шарахаются от меня, как от прокаженной. И что еще за разговоры про мой титул? – добавила королева, впадая в настоящую ярость. Ждать пришлось не так уж долго. Екатерина успела лишь написать пару писем, на всякий случай снова поинтересоваться здоровьем детей, послать записку Нарциссу и выбрать платье к ужину. – Ваше Величество, – возникшая на пороге фрейлина держалась, как всегда, с достоинством, но Екатерина отчетливо видела в ее глазах смятение и легкий ужас. – В чем дело, Луиза? У меня на лбу что-то написано, что все таращатся на меня безо всякого стеснения? – все это окончательно ей надоело, и Екатерина с трудом не опускалась до банальной ругани. На самом деле, она и в правду уже успела проверить лоб в поисках таинственных отметок на нем. – Не на лбу, Ваше Величество, – вдруг ответила Луиза и затихла. Екатерина застыла, обдумывая неожиданный ответ. Смысл происходящего решительно ускользал от нее. – Простите? – недоверчиво пробормотала она, совсем ничего не понимая. Фрейлина замялась, а такое происходило с участницами ее Эскадрона лишь тогда, когда дело касалось личного. Личной жизни самой королевы. – Вы тоже решили играть в эти игры? Откуда такая дерзость по отношению к королеве-матери Франции? – чем больше Екатерина слушала все это, тем отчетливее понимала, чьих рук делом был разгоревшийся в считанные часы фарс. Мерзкая злобная гадина снова добралась до нее. Все же не зря она кинулась помогать ей тогда. Екатерина в глубине души надеялась, невестка угомонилась или хотя бы притаилась на время, которое как раз требовалось для ее уничтожения, но ошиблась. Вот только что зарвавшаяся девчонка натворила сейчас? – По вашему распоряжению я давно слежу за тем, что говорят о вас при дворе, – Екатерина одобрительно кивнула. С тех пор, как началась их с Франциском связь, за двором стоило присматривать вдвое усерднее, для чего она и расставила везде своих шпионов и куртизанок. – Говорят, король уже давно лишил вас титула и живет с вами не как с королевой, – Луиза вздрогнула и посмотрела на нее, будто и сама почти поверила. – Это ложь, – пораженно возразила Екатерина. Конечно, на что-то подобное намекал тот дворянин, но такого просто не могло быть. И в худшие времена она не лишалась титула, она всегда была королевой, и даже ярость Франциска не заставила его посягнуть на положенное матери по праву. – По двору ходят бумаги. За королевской подписью. Копия, разумеется, но очень убедительная. Мне удалось увидеть их, побывав в спальне не одного дворянина, и я бы сказала, что все копии сняты с оригинала. Эти бумаги похожи на правду, – подумав, добавила фрейлина, и Екатерина забыла, как дышать. Фрейлины Эскадрона были обучены работе с документами, они умели отличать копии от оригинала, дешевую подделку от искусной, неплохо устанавливали подлинность бумаг. Порой им приходилось соблазнять десятки юнцов, стариков, богачей и едва сводивших концы с концами дворян ради одной крохотной расписки. Если Луиза говорила, что бумаги похожи на правду, значит, они могли быть правдой. И если они правда, Франциск солгал ей тогда, лишив титула не только на словах, но и на деле. – Конечно, это подделка. Король не стал бы заводить официального наследника не просто от матери, но еще и безродной матери, – как можно спокойнее объявила Екатерина, едва держа равновесие от бушующей внутри боли. Безродная мать. Страшная мысль крепла в ней вопреки здравому смыслу, лишая воли и сил. – Вы хорошо потрудились и заслуживаете награды, – борясь с обмороком, королева извлекла из ящика стола увесистый кошель и протянула его фрейлине. Наверняка информация в самом деле стоила не дешево, а она всегда умела ценить хороших слуг. Позабыв об этикете, Екатерина бездумно проводила фрейлину до выхода, вызвав у девушки изумление, и лично захлопнула дверь. Мир как будто перевернулся для Екатерины. Все, во что она верила, грозило оказаться ложью. Немыслимо, чтобы Франциск так поступил с ней, и все же… Тогда он был так зол. Ее действительно не считали за королеву, вслед за ним не признавали ее прав, она стала бледной тенью, но и в те дни он говорил, что титул королевы-матери на бумаге останется за ней навсегда. Франциск запретил ей вмешиваться в политику, посещать детскую без его разрешения, отказался от нее как от женщины, однако она была королевой, опальной королевой, на которой тем не менее пытались жениться. Неужели все это ложь? Без титула она стала бы никем. Понятно, почему двор вдруг начал потешаться над ней. Понятно, почему Карл отшатнулся от нее. Такой матерью не гордился бы ни один ребенок, особенно принц крови. Кто-то подхватил ее под руки, и Екатерина неожиданно поняла, что сидит на полу, намертво вцепившись в спинку кровати, лицо было мокрым от злых слез, а на платье проступили следы молока из неудобно сжатой груди. Вернувшаяся Луиза что-то говорила, кажется, спрашивала о самочувствии и предлагала позвать врача, но Екатерина почти не разбирала слова, уничтоженная страшным открытием. Тонкие женские руки не оставляли попыток поднять ее, она же будто намертво прилипла к полу. В конце концов фрейлина сдалась и покинула комнату. Екатерина обессилено прижалась щекой к кроватной спинке и прикрыла глаза. Все желания сократились до одного – взять уже знакомые ножницы и вскрыть старый белесый шрам на запястье. – Мама, – она даже не удивилась, услышав над собой голос Франциска. Каждый раз когда люди не знали, что с ней делать, они звали его на помощь. Он всегда имел абсолютную власть над ней. – Уходи. Оставь меня одну, – обессилено пробурчала она, прежде чем злость одержала верх над всеми остальными чувствами. – Я видеть тебя не могу! – она рванулась из рук уже почти поднявшего ее на ноги сына и, неудачно упав, ударилась коленом об пол. – Что… – начал было Франциск, но быстро отбросил лишние вопросы, когда она отползла от него подальше и уткнулась мокрым лицом в собственные ладони. – Твоя фрейлина рассказала мне о том, что тебя расстроило. Она побоялась бросить тебя одну. Я вижу, что она права, – Франциск осторожно подошел к ней, словно опасаясь, как бы она не кинулась на него с ревом подобно раненому животному. – То, о чем она доложила тебе, ложь. Титул твой и всегда был твоим. Я не представляю, откуда пошли эти мерзкие сплетни, – он успокаивающе погладил Екатерину по волосам, но она раздраженно подпрыгнула на месте, сверкая глазами. – Хватит! Ты знаешь, откуда они пошли. Как и все, что причиняет мне боль. Ты все ей прощаешь! – раньше она бы прикусила язык, проявила осторожность, побоялась бы монаршего гнева, сейчас же Екатерине было все равно. Она столько сделала, чтобы сохранить положенный титул, и сейчас его словно и правда отобрали у нее. Снова над ней смеялись и считали никем. После всего, что она вынесла, после рождения сына, за которого ей обещали золотые горы и не дали ничего. – Это не останется безнаказанным, – пообещал Франциск таким тоном, будто обращался к безумцу или ребенку. Злоба в Екатерине поднялась еще выше, став совсем лютой и черной. Каждый раз Франциск обещал ей месть и держал свое слово ровно до того момента, когда речь заходила о Марии. – Луиза рассказала мне о бумагах. Они не просто чья-то выдумка, – королева вскочила и вцепилась в плечи сына, едва не разрывая одежду острыми ногтями. Его лицо отдавало неприятной белизной, но она не замечала ни раскаяния, ни сочувствия, проступивших на нем. – Мне предлагали их подписать, когда… когда я отдалил тебя, – признал Франциск, глядя ей в глаза, и прилив сил Екатерины закончился слабостью в коленях и плотным туманом в голове. Значит, все это правда, значит, бумаги существовали, и она действительно жила в своих фантазиях. – Но я никогда не ставил под ними свою подпись. Ты моя мать, мать короля. Никто не отнимет это у тебя. Никогда, – не слушая его, Екатерина начала сползать обратно на пол, чувствуя внутри уже не злобу, а пустоту, звенящую и безжалостную. – Ты не понимаешь, да? – спросила королева, встречаясь взглядами с опустившимся рядом с ней сыном. – Я позволила тебе насиловать меня, чтобы сохранить этот титул. Я молчала о том, зачем ты ходишь ко мне каждую ночь, ради этого титула. Я согласилась на клеймо ради него. Каждый твой поступок грозил мне бесчестьем и унижением, но ты уверял меня, что с тобой меня ждет не только любовь, но и власть. Ты обманул меня, и все это время я жила с тобой, как… обычная постельная девка, прижила от тебя ребенка… Ты говорил, что короли выше земных законов, и мы можем быть вместе, но если я не королева… – у нее не хватило духу закончить, но они и так оба все поняли. Королям позволено то, что не позволено простым людям, но одна-единственная подпись могла лишить Екатерину этой привилегии, помимо всех прочих. – Ты королева. Конечно, ты королева, – твердо проговорил ей в лицо Франциск, отчаянно прижимая к себе. Больно было слышать о том, с чего началась их связь, о том, почему мать позволила ему все, однако он осознанно воспользовался ее жаждой власти и любовью к трону. Именно это принесло ему успех в деле покорения собственной матери. Она просто не смогла уехать от его домогательств или покончить с собой. Она предпочла смириться и дать волю чувствам. И даже будучи уверенным в ее предательстве, почти не контролируя ярость, он не отнял у нее законного титула, хотя нашлись те, кто поддерживал такую идею. – Я не буду так жить, Франциск. Богом клянусь, не буду, – огромные заплаканные глаза матери уставились на него, и в них он прочел свирепую решимость. Она не лгала, не блефовала и не преувеличивала. Если он что-нибудь не сделает, она просто перережет себе вены, как уже поступала в прошлом. И она имела на это право. – Твой титул всегда был закреплен за тобой официально, какие бы бумаги мне ни предлагали. Ты королева милостью божьей. Наш ребенок полностью королевской крови, – столь же решительно объявил Франциск. Он всегда держал слово и никогда не лгал ей, но теперь Франциск не собирался прятаться лишь за слова. Его мать и правда заслужила справедливость, какой он редко ее баловал. – И я немедленно разберусь с теми, кто посмел обрушить на тебя подобную клевету, – на этот раз его тон был другим – властным и безжалостным. Мать посмотрела на него со смесью неверия и усталости, и он поднял невесомое женское тело на руки, чтобы уложить его в кровать. – Франциск… – сдавленно прошептала мать, когда он направился к выходу. Обычно в таких ситуациях, видя его бешенство, она просила не горячиться и не делать глупостей, но сейчас все же промолчала, хотя Франциск и не смог бы остановиться. Злоба вскипела в нем самом, жестокость, от которой слишком часто страдала она. – Присмотрите за королевой до моего возвращения, – приказал он замершей у дверей фрейлине и страже и непозволительно размеренно зашагал хорошо знакомым путем. Конечно, это давно стоило прекратить. Давно пора защитить собственную мать. Раньше ему не хватало решимости и уверенности, но сегодняшний случай стал последней каплей. Он не смог бы уважать самого себя, если бы оставил все как есть. Чаша терпения переполнилась в нем окончательно. – Вон, – приказал Франциск фрейлинам жены, едва переступив порог ее покоев. Верные подруги Марии с нескрываемым удивлением на лицах поспешили к дверям. Прежде он никогда не разговаривал с ними в подобном тоне, а сейчас они раздражали его не меньше снова провинившейся жены. – Что случилось? – подчеркнуто равнодушно поинтересовалась она, и едва ли не впервые Франциск заметил, как плохо она играла. Те же эмоции удавались матери куда лучше – по крайней мере, ему всегда было тяжело не верить ей, даже когда он не сомневался в ее лжи. – Я предупреждал тебя, Мария. Предупреждал: если ты тронешь ее хоть пальцем, ты пожалеешь, – все еще сохраняя спокойствие, напомнил король, хотя негодование в нем бурлило все больше. Он не выносил, когда плакала его мать и когда ему столь открыто демонстрировали непослушание. – Я не понимаю, о чем ты. Я не прикасалась к Екатерине. Я даже не видела ее уже несколько дней, – холодно возразила Мария, но взгляд выдавал ее – в нем читалось удовлетворение, самодовольство и пока недостаточный страх. – Ты перешла все границы. Эти сплетни немыслимы. Подобные разговоры о матери короля должны караться смертной казнью, – Франциску подумалось, Мария и правда не понимала, что делала, какой козырь давала их врагам после того, как монархия только оправилась от заговора. – Разве не ты разжег эти сплетни, когда едва не выставил ее вон, как нашкодившее животное? – презрительно бросила Мария, и впервые ему захотелось ударить жену, просто придушить на месте. Он всегда был к ней снисходителен, винил себя за причиненные страдания, но мало кто до нее опускался в подобном положении до таких мерзостей, до столь низких разговоров, до изуродованного лица любовницы мужа, до попытки убийства ребенка в утробе матери. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – сейчас Франциск сожалел о проявленной жестокости. Мать заслуживала наказания, но не того унижения, через которое ей пришлось пройти. Он был глуп и слеп. Но не настолько, чтобы отказать в праве королевы родившей его, короля Франции, женщине. – Ты позволила сомневаться в титуле королевы-матери – это преступление. – А она все еще носит этот титул? Я своими ушами слышала, как ее называли просто королевой, хотя таким титулом она точно не обладает, – Мария никогда не умела вовремя остановиться и в ссоре неизменно шла напролом, доводя их обоих до крайнего бешенства. Обычно Франциск старался первым сгладить конфликт, теперь же и привычка жены, и сам разговор казались ему отвратительными настолько, что он с трудом контролировал голос. – Мария, – в последний раз предупредил король, надеясь на ее здравый смысл. Он многое мог простить, но не намеки на никчемность членов его семьи. Франциск прикрыл на мгновение глаза, чтобы успокоиться. В последнее время нервное напряжение давалось ему дорогой ценой. – Она никто. Ты сделал ее никем. И ей никогда не быть ровней мне, – окончательно растеряв хладнокровие, заявила Мария и почти сразу замерла от осознания опрометчивости своего поступка. Она еще никогда не говорила столь пренебрежительно и никогда еще не оказывалась так близка к наказанию. – Она мать короля и четырех принцев крови. Коронованная королева Франции. Принцесса, в чьих жилах течет кровь Бурбонов, – злоба во Франциске наконец-то вырвалась наружу, и он в два шага преодолел разделявшее их с женой расстояние и встал ровно перед ней. Всегда гордая и уверенная в себе Мария сжалась не менее испуганно, чем его мать, когда он отчитывал ее за очередной проступок. Матери он не прощал ни малейшей провинности, а к жене неизменно проявлял снисходительность, и это сыграло со всеми ними злую шутку. – Сомневаться в ее титуле и происхождении, значит, сомневаться во мне и моем праве короля. Это государственная измена, и за нее я могу приказать отрубить тебе голову, – голос Франциска не дрогнул. С ужасом он осознал, что и правда однажды мог это сделать – еще немного, и он устанет от непокорной и злобной, прежде любимой жены до такой степени, когда отправить ее на плаху не составит труда. Пожалуй, теперь он понимал отца гораздо лучше. – Я королева Шотландии, – оскорбленно взвилась Мария и едва не топнула ногой, только усугубляя свое положение и укрепляя его решимость. Как же она любила хвалиться собственной короной. – А я король Франции и твой муж. Мои войска сейчас стоят в Шотландии и сохраняют твой трон. Когда-то ты сказала, что между нашими странами выбрала бы свою. Я поступил бы так же. Не заставляй меня вспоминать об этом, – никогда раньше Франциск не использовал свою корону и власть перед женой, считая это низким и недостойным мужчины, хотя его корона и страна без труда выиграли бы у маленькой и обессиленной войнами Шотландии. Мария же так и не сумела стать хорошей королевой для Франции, раз за разом предпочитая собственное королевство, которое едва помнила. Не меньше, чем от козней и злобы жены, Франциск устал от ее вечной бравады и угроз. Возможно, иногда все же стоило ей напоминать, что в мужьях у нее не лорд-подданный. – Что это значит? – насупившись, спросила Мария и отчетливо побледнела. Франциск же почувствовал, как его лицо наоборот краснеет еще больше. Слишком сильную обиду и злость вызвало в нем использование тех бумаг. Он готов был отвечать за свои поступки, но клевета, из-за которой мать смотрела на него с ненавистью, оказалась для него невыносима. – Ты извинишься перед моей матерью и признаешь ее права, а твои дяди лично выскажут негодование по поводу оскорбительных подложных бумаг, подброшенных двору. Они позаботятся о том, чтобы в титуле королевы-матери больше никто не усомнился, – выдвинул Франциск свои условия, уже зная, что отказ не примет. Впрочем, Гизы вряд ли бы стали отрицать права его матери при всей нелюбви. Они безупречно чтили монархию и ее иерархию. – Нет, – упрямо поджала губы Мария, но Франциск не обратил на это внимания. Он собирался довести дело до конца любой ценой. – Иначе я завтра же отправлю в Ватикан прошение о разводе, – жестко добавил король, почти наслаждаясь полной растерянностью на лице жены. Впервые она растеряла все слова. Не позволяя себе задуматься о сказанном и увиденном, Франциск покинул покои королевы.