Благие намерения

За окном уже багровел рассвет, напоминая о пролитой за все годы правления крови, а Екатерина все еще не спала. Глаза слипались, но как только королева их закрывала, в голове тут же возникало искаженное удовольствием лицо сына, обещавшего все на свете, лишь бы она отдалась ему. И ей сразу становилось плохо, тоскливо и душно. Одеяло норовило облепить плотным коконом, и стоило Екатерине задремать, ей начинало казаться, что это руки сына сдавливают грудь и стискивают бедра. Он не давал вздохнуть даже во сне. А если она откидывала создававшее нелепые иллюзии одеяло, тело немедленно покрывалось мурашками от холода. Екатерина просто не могла спать. Умирая от усталости, она ворочалась с боку на бок, ложилась то на одну сторону кровати, то на другую, подкладывала под щеку подушку и убирала − заснуть так и не получилось. А ведь возвращаясь в свои покои, она мечтала только об этом… Фрейлины явились всего через полчаса после ухода короля, и она порадовалась, что успела за это время переодеться сама, расчесаться и привести в порядок уставшее и измученное лицо. Встретив королеву уже одетой в сорочку и плотный халат, девушки смерили ее удивленными, но понимающими взглядами. Теперь слухов о любовнике точно не избежать. Впрочем, в тот момент она об этом не думала. Ожидая, что уснет сразу же, вымотанная до предела Екатерина легла в кровать, но сон не шел час за часом, а когда ей удавалось задремать, перед глазами возникал насиловавший ее сын. «Он не придет, он больше не придет», − шептала она себе всю ночь напролет, веря и не веря одновременно. За окном стало совсем светло, и королева приподнялась на подушках, прислоняясь к спинке кровати. Голова раскалывалась на части, а впереди был еще целый день, наполненный говорящими взглядами сына и необъяснимым сочувствием невестки. Екатерина злилась на нее еще сильнее, чем вчера. Почему эта девчонка, ради которой Франциск был готов на все, не смогла удержать его в своей постели? Королева заходилась злобой и в то же время не знала, как смотреть в глаза Марии. С присущей наивностью та пыталась заботиться о Екатерине, которая по ночам спала с ее мужем. Пока всего две ночи, но он хотел больше. Как бы она ни пыталась себя обмануть, в глубине души Екатерина знала, что он не остановится. Только не сейчас. Она могла бы рассказать Марии и попросить защитить, но тогда ей придется признаться в своем позоре и неспособности справиться с собственным сыном. Гордость запретила ей это сделать. «Он больше не придет», − упрямо повторила в наконец-то сморившем ее сне Екатерина и услышала стук в дверь. Появившиеся в спальне фрейлины вели себя тихо и не поднимали глаз, уловив настроение королевы. Они одевали ее выверено и аккуратно, хотя сама Екатерина чувствовала себя неуклюжей и неповоротливой от недостатка сна. Когда она была полностью готова и уже собиралась выходить, одна из девушек протянула ей конверт. − От кого это? − спросила Екатерина, ощущая смутное беспокойство. На плотной, хорошего качества бумаге не было ни одного опознавательного символа − ни герба, ни печати, ни имени отправителя. − Это лежало на пороге, − ответ ничего не прояснил, и Екатерина разозлилась по-настоящему. Ее насиловал сын, невестка, по всей видимости, собиралась и дальше ходить за ней по пятам, и королева не спала уже два дня. Ей было совершенно не до анонимных посланий. − Так почему вы не расспросили стражу, кто это принес? − сдерживаясь, чтобы не отхлестать фрейлину по лицу злополучным конвертом, поинтересовалась Екатерина. − Письмо лежало не со стороны коридора, и стража уверяет, что никто, кроме короля, не заходил к вам со вчерашнего вечера. Мы подумали, вы сами обронили конверт, − пояснила девушка, и Екатерина застыла, пытаясь вспомнить в подробностях, что произошло вчера. Королева не сомневалась − ни она, ни Франциск никакого письма с собой не приносили, и на полу его точно не было. Беглая проверка не выявила запаха или следов яда, державшая письмо фрейлина все еще была жива, а на долгодействующий и искусный яд мало у кого хватило бы умений. Разворачивая конверт, Екатерина уже знала, что совсем рядом завелся предатель. «Мне известен ваш секрет. Сколько стоила честь королевы?» − всего несколько слов, и пол ушел у нее из-под ног. Ни подписи, ни инициалов, ни даже требований или угроз. Ничего. Свою честь королева продала за молчание − сын пообещал, что никто не узнает, но не прошло и дня, как она получила это послание. Неужели Франциск обманул ее и похвастался кому-то новой любовницей? Или это стоявшая под дверьми стража поняла все по нескольким чересчур громким стонам и уже пустила слух по замку? Или еще кто-то подсмотрел, подслушал, догадался? В глазах потемнело, и она упала бы, если бы фрейлины не подхватили ее под руки. С трудом придя в себя после нюхательной соли у самого носа и в который раз уверив, что помощь ей не требуется, Екатерина, наконец, отправилась на почти пропущенный завтрак, предварительно спрятав письмо в самой глубине ящика стола. Чтобы выяснить отправителя и его мотивы, нужно как можно скорее взглянуть на всех, кто имел к ней хоть какое-то отношение. Войдя в обеденный зал, она обвела присутствующих внимательным взглядом − никому не было особого дела до опоздавшей королевы. Обычные утренние приветствия. Только Франциск посмотрел на нее со смесью нежности и благодарности, а Мария уже готова была наброситься с так поразившей вчера заботой. − Екатерина, вам лучше? − немедленно кинулась в бой невестка, стоило королеве сесть за стол. − Вы выглядите еще бледнее, чем вчера, − Мария осуждающе покачала головой, словно свекровь специально доводила себя до такого состояния. − Мое нездоровье зависит не от меня, − ответила королева, на мгновение повернув голову к сыну, − но мне лучше, − солгала она, совершенно некстати ощутив резкий приступ тошноты. Придавший силы шок начал отступать, и усталость вновь проникла в ее тело. Мария кивнула еще раз, теперь с сомнением, и принялась за десерт, а королева отставила тарелку, только усиливавшую тошноту, и снова оглядела всех сидевших за столом. Кто из них мог написать проклятое письмо? Кто из них догадался и до чего именно? Чего он хотел? Франциску отправлять ей подобное послание было бессмысленно, если только он не собирался изводить ее еще и таким способом; забота Марии выглядела слишком искренне для того, чтобы оказаться превосходной игрой; Клод до такого бы не додумалась, да и ее выходки имели совсем другой стиль; Баш всегда строил из себя благородного рыцаря и скорее бы объявил о бесстыдной связи мачехи и брата на весь свет, прикрывая свой поступок заботой о ком угодно − начиная от нее и заканчивая королевством; Кенна, казалось, теперь думала только о муже и обустройстве семейной жизни. И только о Конде Екатерине сказать было практически нечего. Принц крови, следующий в очереди на трон после брата и ее сыновей. Бурбоны всегда относились к королевской семье настороженно и с легкой неприязнью. Еще бы − только последние наследники династии Валуа отделяли их от короны. Возможно, странное письмо − их рук дело. Да, пожалуй, стоит разузнать о Луи Конде как можно больше. − Екатерина, не хотите пойти со мной в гостиную и немного почитать? − предложила Мария, заметив, что свекровь все равно ничего не ест. Хорошо, хотя бы не стала кормить с ложки. Выругавшись про себя, Екатерина уже собиралась отказать, но потом все же решила не упускать шанс выяснить отправителя письма. В конце концов, Мария много общалась с Конде и могла рассказать что-то полезное. Екатерина кивнула, и обе королевы направились в гостиную. Какое-то время Екатерина искренне старалась выглядеть заинтересованной книгой, зачитываемой фрейлиной вслух, но гудевшую от переутомления голову королевы занимало совсем другое. − Мария, расскажи мне о Конде, − прервала она монотонный бубнеж фрейлины и отпустила ее жестом. − Я слышала, ты проводишь с ним немало времени, − Екатерина оперлась о подлокотник кушетки, изо всех сил стараясь не повторить вчерашнюю ошибку и не уснуть на плече невестки. − Что вас интересует? − Мария смутилась, но быстро взяла себя в руки, осознав, что свекровь не собирается упрекать ее в частом общении с кузеном мужа. − Он хороший человек и много сделал для Франциска… − тихий, размеренный голос убаюкивал, и Екатерине приходилось прилагать усилия, чтобы держать глаза открытыми. Невестка рассыпалась в комплиментах Конде, и в другой раз королева не преминула бы уколоть ее за это, но сейчас лучше было обойтись без издевок. − Расскажите мне о Франциске. Я слышала, вчера он разговаривал с вами. Что он сказал? − Мария вдруг прервала поток бессмысленной информации о благородстве Конде, и имя сына выдрало королеву из полудремы мгновенно. − Ничего. Он просто хотел спросить материнского благословения, − выпалила она, ощущая, как чувство вины пробегает по венам. Если бы Мария только знала, что муж изменяет ей, изменяет с женщиной, о которой она так старательно пытается заботиться. − И вы дали ему то, чего он хотел? − странно прищурившись, словно испытывая, спросила невестка. Екатерина моргнула, и наваждение пропало − Мария смотрела обычным заинтересованным взглядом. − Разумеется, − отозвалась королева и открыла лежавшую рядом книгу, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. «На что вы готовы, лишь бы об этом не стало известно?» − гласила надпись на первой странице. Екатерина захлопнула книгу и в ужасе вскочила с кушетки. − Что случилось? − встревожилась невестка, и на секунду измученному, переутомившемуся разуму королевы показалось, что это она. Мария так изощренно мстит за разделенную с ее мужем постель. − Я не виновата… Я не хотела! − попыталась оправдаться Екатерина, и тут же прижала ладонь ко рту, пожалев о необдуманном поступке. − Простите, − схватив книгу, она бросилась к выходу, не оборачиваясь на изумленные окрики Марии. Пугающие послания преследовали Екатерину весь день, куда бы она ни пошла − они лежали на подушках в ее спальне, завернуты в салфетку на обеденном столе, вложены в листы с описью приобретенных для замка картин. И везде королеве намекали, что знают ее постыдную тайну, но ничего не требовали и ничем не угрожали. Екатерина чувствовала, что еще немного, и воспаленный после свершившегося насилия и отсутствия отдыха рассудок покинет ее окончательно. Когда рано вечером в покои матери размеренной походкой вошел король, она почти ждала его, уже не сомневаясь, что он обманул ее, не сумел или не захотел удержать их зародившуюся позорную связь в секрете. − Мама, ты в порядке? − в глазах Франциска была та же тревога, с какой на нее смотрели уже почти все в замке. Екатерина видела себя в зеркале: мертвенно-бледные губы; осунувшееся, посеревшее лицо; темные круги под лихорадочно блестящими глазами − здоровый человек выглядит совсем иначе. − Ты обещал мне… − с трудом поднимаясь с кровати, на которой просидела уже не один час, пробормотала королева. − Я позволила тебе взять меня с этим условием, − уже с яростью прошипела она, − я просила только об одном… ты обманул меня… − О чем ты говоришь? − непонимающе спросил Франциск, подхватывая едва не сползшую на пол мать и усаживая ее обратно. Нежность, с какой он это сделал, разозлила еще больше. − Об этом, − Екатерина швырнула самое первое письмо ему в лицо, ожидая оправданий или отговорок, но Франциск отреагировал на удивление спокойно. − Что это? − прочитав короткое послание, поинтересовался король. − От кого? − Екатерина недовольно фыркнула. Этот вопрос он должен был задать сам себе. Наверняка не сумел удержать язык за зубами, и теперь кто-то решил донимать ее издевками, а возможно, и шантажом. − То же самое я могу спросить у тебя. Ты обещал молчать, но кому-то стало известно. Ты не защитил меня и мою репутацию, − она распалялась все больше, позабыв об усталости и не замечая, как нежность в глазах сына сменяется обидой и недовольством. − Или ты сделал это специально? Я отказалась становиться твоей официальной шлюхой, и ты решил объявить меня ей без моего согласия? Кому ты рассказал, какова в постели твоя мать? − злоба и страх вырывались наружу, облекаясь в оскорбительные для сына слова, но Екатерина просто не могла остановиться. − Или ты сам написал мне все это? − она высыпала на пол все полученные письма, спрятанные под покрывалом. − Тебе нравится мучить меня? Нравится мое унижение? − С чего ты взяла, что речь идет о тебе? − Франциск прервал поток брани совершенно неожиданным вопросом. − Я свое слово сдержал, но только себя ты видишь жертвой. Репутация для тебя важнее всего, но только не репутация Марии, − королева замерла в изумлении, не понимая, при чем здесь невестка. − Не ты ли приказала изнасиловать ее, чтобы я не смог на ней жениться? Может быть, тебе просто напомнили о старом грехе? − после этих слов Екатерина потеряла способность говорить. Десятки вопросов атаковали голову: как он узнал, когда, почему молчал и почему решил сказать именно сейчас. − Что? − только и смогла выдавить она под тяжелым, пристальным взглядом сына. Он смотрел так, будто ждал оправданий, но Екатерина не спешила с ними, не зная, насколько хорошо он осведомлен о давней, почти забытой ею истории. − Мне тоже пришло анонимное письмо, в котором рассказывалось, как именно моя мать пыталась помешать моему браку. Ты совершила столько всего с этой целью, что сомневаться в правдивости послания очень трудно, − Франциск крепко взял ее за подбородок, заставляя смотреть снизу вверх, отчего Екатерина почувствовала себя еще более неуверенно. − Ты боишься, и это лучшее доказательство, − вторая рука стянула волосы на затылке, а королева никак не могла подобрать слова. Сын был зол и говорил, словно не сомневается в ее вине. − Франциск, это неправда. Это просто слухи, − все-таки попыталась возразить она и перехватила его руку, опасаясь, как бы она не оказалась вместо подбородка у нее шее. За последние дни Екатерина поняла, что слишком сильно полагалась на сыновнюю любовь короля. − Я знал, что ты способна на многое, но на такое… Приказать жалкому оборванцу изнасиловать королеву. И после этого ты недовольна вниманием короля к тебе, − словно не слыша, продолжил Франциск, злясь все больше, а она до сих пор не могла поверить в то, что ему было известно так много. − Ты жестока и беспринципна. Из-за тебя я чуть не лишился Марии! − выкрикнул он в лицо снова пытавшейся возразить матери. − Ты хотя бы понимаешь, какого наказания заслуживаешь? Она ведь королева, королева другой страны! Того мальчишку собирались казнить за преступление и сделали бы это, если бы он не отправился на тот свет раньше, − сын одновременно потянул ее за волосы и подбородок, и Екатерина приподнялась над кроватью, заглядывая ему в глаза. − Что же мне сделать с тобой? − Я только хотела спасти тебя. Не больше. Это должно было помешать вашему браку и сохранить тебе жизнь, − испугавшись угрозы в его голосе, выпалила Екатерина. Гнев и обида затихли. Страх наказания стал осязаем − после того, что сын уже сделал с ней, она не знала, чего от него ждать. Он обещал убить за причиненный Марии вред, когда считал Екатерину только матерью. Теперь она была еще и его любовницей, и ярость короля могла вылиться в более унизительные формы, чем смерть. Впрочем, умирать ей тоже не хотелось. − Ты хочешь сказать… − он отпустил ее так неожиданно, что Екатерина с трудом удержалась от падения на спину, ухватившись за покрывало, − это правда? − вернувшись в сидячее положение, она изумленно уставилась на сына. Он ведь только что грозился наказать ее за совершенное преступление. Нехорошее предчувствие заставило похолодеть. − Ты приказала изнасиловать мою жену? − Франциск встряхнул мать за плечи, вызвав у нее очередной приступ головокружения. − Ты повторяешься. Я знаю, что ты зол, но я сделала это ради тебя, − она коснулась его щеки, но он сбросил ее руку. − Я не думал, что это правда! Ты разозлила меня своими обвинениями, и я хотел напомнить тебе, что слухи уже испортили твою репутацию, но ты призналась… сама… − король выглядел так, как будто все еще не мог поверить в то, что услышал. Догадка оформилась быстро и точно, заставляя ужаснуться собственной глупости. Кто-то из врагов Екатерины вспомнил старые сплетни и решил рассорить королеву с сыном, благо обо всех ее кознях против Марии ходило немало слухов. Речь и правда шла о чести невестки, но насилие, совершенное Франциском, и накопившаяся усталость заставили Екатерину думать только о себе и своей репутации. Она набросилась на него с обвинениями, а он в ответ не преминул выдвинуть против нее те, о которых было написано в его письме. − Франциск… − королева ощутила, как над ней берет верх настоящая паника. Она сама призналась сыну в преступлении, сама подтвердила то, что он считал обычными слухами, и теперь была в его распоряжении. У него есть полное право наказать ее, как ему вздумается. − Ты приказала изнасиловать ее! Как тебе в голову такое пришло? Неужели ты способна на подобную жестокость? Ты хотела лишить ее чести таким способом! − он опрокинул Екатерину на спину и навис сверху, глядя безумными, полными ярости глазами. Она сжалась в комок, стараясь не поддаться панике окончательно и убедить себя, что сын не причинит ей боли и не сделает ничего плохого, но после всего случившегося это было почти невозможно. И все же, несмотря на заставляющий обливаться холодным потом страх, в королеве загорелась обида. Горячая, жгучая обида за то, что изнасилование Марии Франциск посчитал вопиющей жестокостью и несправедливостью, хотя всего два дня назад без зазрения совести взял силой собственную мать. − А как же моя честь? − дрожащим от негодования и сдерживаемых слез голосом спросила она. − Моя честь ничего не значит? Я хотела лишь, чтобы ты не смог на ней жениться и сохранил свою жизнь. Я позаботилась о том, чтобы Мария была без сознания и не почувствовала боли и стыда, − Франциск не шевелился, слушая ее с приоткрытым ртом, − а меня ты изнасиловал, просто повалив на кровать и раздвинув ноги. Ты вынудил меня согласиться… − она сглотнула подступивший к горлу комок, стараясь придать себе привычный невозмутимый вид. − Это другое. Я король и твой сын, я люблю тебя и готов дать тебе все, что ты пожелаешь, − Франциск вдруг поцеловал ее в покрасневший нос и сразу же отстранился, − а ты собиралась унизить Марию, использовав для своих целей простолюдина, обычного мальчишку. Ты представляешь, каково ей было бы лишиться невинности с жалким оборванцем, да еще против воли? Что бы она почувствовала? − с все так же полыхающим гневом спросил он. − Если бы ты только знал… − лицо сына исчезло, сменившись так и не забытыми лицами солдат из Флоренции. Даже если бы ее план удался, Мария просто очнулась бы уже не невинной. Ей бы не казалось, что ее разрывают на части грубые, сильные толчки внизу живота; она не видела бы отвратительной лужи крови на полу; не чувствовала бы мерзкого, тошнотворного запаха насильника; не содрала бы ногти о каменные плиты, пытаясь удержаться на месте и спасти нежную кожу живота от ссадин и царапин, когда животным, по непонятным причинам называющимся людьми, надоело бы брать ее на спине… − Я не могу оставить это безнаказанным, − оборвал поток воспоминаний Франциск, − мне нужно подумать, как поступить, − он приподнялся, собираясь уходить, и Екатерине стало страшно по-настоящему. Она должна была что-то предпринять, чтобы защитить себя. − Не унижайся. Это не поможет, − по-своему расценил король ее действия, когда мать ухватилась за него и прижалась ближе. Она и не думала о постели, но после его слов на мгновение Екатерине показалось не таким уж неправильным дать ему то, чего он так сильно хотел совсем недавно, и избежать наказания. − Все, что я делала, было ради тебя, − бросила она ему в спину. Франциск замер у самой двери, но не обернулся. Не сказав больше ни слова, он вышел, оставив королеву в полной растерянности. Она мечтала, чтобы он вновь стал просто сыном, позабыв о похоти, и касался ее только как матери, но все вышло совсем иначе. Он и правда не прикоснется к ней. Он будет ее ненавидеть. Эта мысль не оставляла Екатерину все следующие часы, пока она уничтожала проклятые письма, оставив на всякий случай только одно и надежно спрятав его, читала донесения доверенных лиц, получая новые сведения об обстановке в стране и заграницей, и бегло просматривала отчеты об использовании государственных средств. Внутренний голос подсказывал, что лучше было бы поспать и успокоить окончательно сдавшие нервы, но королева с маниакальным упорством отказывалась ложиться в кровать. Покончив со всеми делами, с которыми пока еще был способен разобраться ее измученный рассудок, она села за стол и обхватила подрагивающими руками пульсирующую болью голову. Точно так же Екатерина провела ночь, когда приказала убить вступивших в сговор с Марией шотландцев, но сейчас королева чувствовала себя намного хуже. Страх, вина и обида разрывали ее на части − то вместе, то по очереди. В конце концов, королева поддалась отчаянию. Раньше она бы знала, как воздействовать на разгневанного сына, но сейчас не видела выхода. Он не стал ее слушать, а умолять и унижаться, особенно после позорно разделенной постели, королева все еще не была готова. На грохот открывшейся двери она даже не обернулась. Возникший в покоях сын уложил ладони на ее плечи, и только тогда Екатерина приподняла голову, встречаясь с ним взглядом. − Пришел огласить мне приговор? − сухо поинтересовалась она, отмечая бесстрастную маску на его лице. − Даже не попытаешься меня переубедить? − в свою очередь спросил король и потянул ее вверх, вынуждая встать. Екатерина развернулась к нему, для поддержки облокотившись о стол. − Ты дал мне понять, что это бесполезно. Не хочу доставить тебе больше удовольствия, чем ты уже получил, − несмотря на слабость, она не упустила возможность огрызнуться напоследок. − Мама… − он вдруг замер, позволяя эмоциям вновь появиться на казавшемся неживым лице, и Екатерина чуть было не отшатнулась, увидев противоречивую до невозможности гамму. Гнев, обида, ярость, жажда мести сменяли друг друга, невероятным образом сочетаясь с преданной заботой. − Я прощаю тебя, − словно приняв решение, объявил король и впился в губы матери жестоким, почти грубым поцелуем. Екатерина не сопротивлялась, позволяя сыну с остервенением вжиматься в ее тело и безо всякой нежности сминать зад вместе с прикрывавшей его юбкой. Это был шанс. И если она упустит его, если попытается отказать королю, все может закончиться очень плохо. Но его грубые ласки… неожиданно грубые… снова выудили из памяти самые жуткие воспоминания. Что, если не утихший до конца гнев превратит его в одного из тех чудовищ? Она не выдержит такого от сына. Но отказ… отказ точно пробудит в нем ярость. − Ты желаешь меня? − как можно более мягко прошептала Екатерина ему в ухо и обхватила лицо ладонями, чтобы поцеловать самой, надеясь сбить несвойственную сыну агрессию. Расчет сработал верно − один, почти невинный поцелуй сделал Франциска прежним. По крайней мере, на первый взгляд. Его руки заскользили по ее спине, талии и груди гораздо нежнее, поцелуи стали мягче. Она вздохнула с облегчением, когда они направились к кровати, оставляя позади стол, на котором Екатерина впервые предстала перед сыном как женщина. Воспоминаний и так было слишком много. − Я прощаю тебя за эту попытку разлучить меня с Марией, − повторил король, стоило ей коснуться спиной постели. − Я знаю, ты любишь меня, − он расстегнул лиф ее платья еще быстрее, чем вчера, и стянул вниз. Екатерина перехватила его руки, уже взявшиеся за шнурки корсета. Король уверял, что может подождать с раздеванием… подождет еще раз. В глазах Франциска мелькнуло разочарование, но он все-таки согласно кивнул. Хотя бы в этом она могла ему отказать. Как и вчера вечером, платье сбилось у ее талии, и точно так же ладонь Франциска оказалась у королевы между ног. Она уже обдумала, как будет сопротивляться резким, граничащим с грубостью ласкам, но выстроенная наспех тактика не помогла − сын снова удивил королеву: он изводил едва ощутимыми касаниями, чередовавшимися с невесомыми поглаживаниями, и его пальцы скользнули в нее еще легче, чем раньше. Дыша тяжело и прерывисто, она чувствовала, как они то замирают внутри, не позволяя ощутить главное удовольствие и покончить с унизительной пыткой, то двигаются снова − медленно, слишком медленно − а потом исчезают совсем, чтобы снова погладить подрагивающий под ними живот и провести между широко разведенных бедер. Измученная еще больше, чем за день до этого, Екатерина не нашла в себе сил забивать неприятными мыслями и без того то и дело отключающийся рассудок. Пусть сегодня сын просто возьмет, что хочет, и оставит ее в покое. Взявшись одной рукой за его плечо, а второй вцепившись в покрывало, шире раскинув ноги, Екатерина запрокинула голову и слабо дернулась, наконец испытав то, чего так старательно добивался король. Его лицо расплывалось перед глазами, и она замерла от страха, наблюдая, как оно меняется, приобретая навсегда врезавшиеся в память черты. Рассудок вновь предавал ее, наполнившись воспоминаниями о недавней грубости. Франциск раздевался, чтобы, в конце концов, остаться в одних только расстегнутых штанах, а Екатерина моргала снова и снова, лишь бы избавиться от наваждения. Это ее сын, ее долгожданный наследник, ее выстраданный ребенок, а не упивающийся своей жестокостью ублюдок, ставший первым мужчиной Екатерины и не ограничившийся тем, чтобы просто забрать у нее невинность. Франциск уже забирался на кровать, когда королеве удалось избавиться от выворачивающего наизнанку миража. Но опасение, что гнев и злоба опять возьмут верх над сыном, оживив картины прошлого, все еще скребло сердце. − Пусть… пусть это будет иначе сегодня, − попросила она, больше всего на свете боясь, что во время ненавистного ей слияния тел увидит перед собой вызывающее невыразимый ужас лицо. Сын смотрел на нее с непониманием, и Екатерина сама перевернулась, встав на колени в изголовье кровати, и взялась за деревянные столбики, впившись в них ногтями. Сделать это королеву заставил не только страх, что разгневанный сын превратится в одно из незабытых чудовищ. С этим страхом абсурдным образом сочеталась, казалось, прямо противоположная мысль: Екатерина не хотела снова получать наслаждение от утех с собственным сыном, и поза, не слишком целомудренная, но до боли похожая на ту, в которой обезумевшим от похоти насильникам особенно нравилось брать ее много лет назад, должна была помешать даже намеку на удовольствие. − Ты уверена? − Франциск сомневался, но уже скользил ладонью по обнаженным бедрам матери и становился позади. − Да, − выдавила она и, больше не задавая вопросов, он вошел в не сопротивляющееся тело. Екатерина выдохнула и крепче сжала спинку кровати. − Ты ведь простил меня? − спросила королева, стараясь отвлечься от поглаживающих ее поясницу пальцев и отчаянно желая удостовериться, что сыном не двигало желание отомстить и унизить. − Это… это из-за пророчества, − вместо ответа она ощутила неожиданную пустоту там, куда Франциск проник только что, но мгновение спустя он вновь заполнил ее одним резким движением. − Нострадамус пугал меня им каждый день… его видения были такими реалистичными, − сын положил руку на ее живот и потянул на себя с такой силой, что она едва не задохнулась от неожиданного удовольствия, превратив слова в хриплый стон. − Я простил тебя. И сейчас я желаю вовсе не разговаривать, − второй рукой он провел по ее ягодице и вдруг не сильно, но ощутимо ударил по ней ладонью, заставив королеву издать еще один стон. − Ты должен знать, что я никогда не желала Марии зла. Она угрожала твоей жизни, и я… − новый, более сильный удар оборвал оправдания, рвущиеся из королевы. − Я же сказал, не разговаривать, − прошептал Франциск, склонившись к ее уху. − Еще раз? − с издевкой в голосе спросил он и ударил в третий раз. Екатерина дернулась сначала вперед, а потом, приложившись головой о спинку кровати, назад, заставив сына довольно выдохнуть, и замолчала, чувствуя, как горит от стыда лицо − унизительные шлепки принесли не боль. После них сдерживать удовольствие от мощных, уверенных толчков стало еще сложнее, и, закусывая губу, королева понадеялась, что все закончится раньше, чем женская слабость возьмет над ней верх, став очевидной и нежеланному любовнику. Сейчас Екатерина даже хотела вернуть пугавшие весь вечер картины, но они затаились где-то глубоко внутри. Затаились, когда были так нужны, чтобы наверняка появиться в самый неподходящий момент. Сын тянул ее бедра на себя снова и снова, а удовлетворенный стон так и не срывался с его губ. Дважды утолив свою страсть в предыдущие дни, сегодня он растягивал удовольствие, двигаясь более плавно и размеренно. − Черт! − выругался король, когда вместо обнаженной, полной груди матери его руки наткнулись на утягивавший ее корсет. Екатерина уже хотела попытаться избавится от этого предмета гардероба, лишь бы приблизить конец не ставшей неприятной, несмотря на все усилия, пытки, когда сын ослабил шнуровку на ее спине и рванул корсет вниз. Оголившаяся наполовину грудь покрылась мурашками, вызвав у королевы тихий вздох. Сын, несомненно, услышал его, потому что в следующую же секунду сжал и потянул ее соски. На этот раз Екатерина не сдержала настоящего стона. − Тебе нравится, − то ли спросил, то ли объявил Франциск, и она не стала спорить, опасаясь, как бы он не кинулся доказывать это с еще большим рвением. Еще несколько глубоких, сильных толчков, одна рука у нее на груди, вторая − между ног, и Екатерина рухнула на гору подушек в изголовье кровати, совсем скоро с облегчением услышав длинный, протяжный стон сына. − Ты действуешь весьма однообразно, − вяло огрызнулась королева, желая хоть как-то показать, что далеко не в восторге от их сыном совместного времяпрепровождения. На настоящую злобу у нее просто не осталось сил. Как и на расчет того, сколько еще раз ей придется вынести унизительные утехи, пока Франциску не надоест вколачиваться в полубессознательную куклу. − Ты не готова к разнообразию, − рассмеялся он ей в ухо и потянул вниз, укладывая поудобнее, опуская задранную юбку и накрывая одеялом, − поверь мне, − почему-то после этих слов королева ощутила неприятный холодок во всем теле. − Только не проспи приход своих фрейлин. Нам ведь не нужны лишние сплетни? − снова пошутил король, и Екатерине захотелось ударить его за то, как низко он в очередной раз оценил ее честь. Лежа на животе и засыпая, она слышала звон застегиваемого ремня, шорох натягиваемой сыном одежды и стук сапог. Екатерина собиралась дождаться его ухода и только потом заснуть окончательно и для этого старательно выводила взглядом узоры на наволочках. Неожиданно что-то привлекло ее взгляд. На светлой ткани простыни, из-под чудом не тронутой подушки выглядывал крохотный черный цветок. Ему совершенно точно там было не место. Чувствуя почти животный страх, королева протянула руку, чтобы дотронуться до завладевшей ее вниманием вещи, но небольшое черное пятно перед глазами начало увеличиваться. Оно становилось больше с каждой секундой, застилая все вокруг, и прежде чем оказаться в полной темноте, Екатерина успела подумать, что не стоило после получения анонимных писем так легкомысленно не проверить еду и напитки на содержание яда.