Благие намерения

Часы, проведенные в дороге, прошли для королевы, как в тумане. Ее голова периодически запрокидывалась назад или склонялась к плечу. Екатерина то дремала, то словно погружалась в вязкие, тяжелые воспоминания, каждый раз вздрагивая и успокаиваясь, лишь когда сын крепче прижимал ее к себе. Иногда она все же раскрывала слезящиеся от усталости глаза и видела напротив не слишком довольную поведением мужа Марию. Конечно, она тоже испугалась и хотела его внимания, но он предпочел сидеть рядом с матерью, обхватив за талию и сторожа ее тревожный сон. Дорога была длинной, но Екатерина посчитала, что добрались они быстро, уже к обеду прибыв в замок. Франциск сам довел мать до ее покоев и неуверенно спросил, может ли он прийти к ней попозже. Она молча кивнула, стремясь поскорее скрыться в спальне и позвать фрейлин. Те явились мгновенно, бросившись исполнять приказания. Первым делом королева избавилась от одежды − надоевшей, грязной и напоминавшей о случившемся. Потом она велела приготовить ванну и забралась в нее, стараясь скрыться в воде до того, как фрейлины и служанки заметят ссадины и синяки на ее теле. Девушки старательно делали вид, что ничего не изменилось, и это была обычная водная процедура, так любимая Екатериной. Возможно, в темноте покоев и всеобщем хаосе, связанном с возвращением королев, они и правда не успели ничего разглядеть, но поддавшаяся панике Екатерина предпочла выгнать их с указанием вернуться, как только она справится сама. Комната опустела, и она взяла в руки влажную от воды и мыла мочалку. Сделав вдох, королева принялась отмывать покрывшуюся грязью и дорожной пылью кожу. Она пообещала себе, что всего лишь избавиться от них, но когда из-под пыли и грязи еще явственнее проступили ссадины и синяки, Екатерина не сдержалась и принялась тереть собственное тело так, будто собиралась содрать с себя всю кожу живьем. Возможно, именно это она и собиралась сделать. Как и когда-то давно в монастыре, она хотела смыть, уничтожить все следы трогавших ее мужчин, следы, которые отказывались исчезать и с каждой секундой горели еще ярче, словно насмехаясь и угрожая рассказать всему миру о ее позоре. Обливаясь слезами и закусывая губы, она терла снова и снова, пока самые глубокие царапины не закровоточили. Екатерина ошарашено провела по ним пальцами, наблюдая, как собранная с них кровь пятнами растворяется в воде. Где-то совсем рядом упала лежавшая на бортике расческа, и королева решила вымыть голову. За прошедшие сутки ее так часто хватали за волосы, что, казалось, они болели вместе с самой головой − от корней и до кончиков. Екатерина старательно намылила их, подождала пару минут и, задержав дыхание, опустилась под воду. Оказавшись под ней, она почувствовала собственные расплывающиеся вокруг пряди. Волосы окутали ее, словно водоросли, собирающиеся утянуть на дно озера, и королева распахнула глаза. Странно, но они не заболели и не защипали. Екатерина просто смотрела на размытый потолок собственной спальни через водную толщу, и в эти мгновения ей захотелось так и остаться здесь − просто открыть рот и впустить в легкие грязную мыльную воду. Она могла бы малодушно избавиться от страданий и испытаний и даже избавить от них подло обманутую невестку, когда-то также едва не оставшуюся плавать на дне купальной бадьи. В конце концов, кто будет горевать, реши Екатерина покончить с собой? Может быть, даже младшие дети, часто видевшие ее раз в несколько месяцев, не проронят больше пары слезинок, сразу после печального известия отправившись играть в новые игрушки. Их ведь уже однажды приучили к мысли о скорой кончине матери. Екатерина задумалась, насколько сильно будет переживать Франциск, когда у нее кончился воздух. Выдержав еще пару похожих на агонию секунд, она вынырнула на поверхность, зачерпнув носом воды, и закашлялась. В комнату сразу же ворвались встревоженные служанки и фрейлины, бросившись к ней, принявшись вытаскивать ее из ванны, закутывать в теплые полотенца и натирать приятно пахнущими маслами. Покончить с собой оказалось не так уж просто. По крайней мере, для слишком привыкшей цепляться за жизнь королевы. Растерянные девушки умудрились где-то потерять заготовленную сорочку, и Екатерина лишь устало отмахнулась на предложение подождать другую. Она натянула привычный бордовый халат и легла на кровать, бездумно наблюдая, как слуги, вычерпав воду из ванны, выносят ее из спальни, вытирают намоченные полы и забирают грязную одежду и полотенца. Чувствуя безмерную апатию, королева прикрыла глаза и тут же уснула − неожиданно крепко и глубоко. Проснулась она, когда за окном уже было темно. Слуги, робко постучавшие в дверь, поинтересовались, не желает ли королева поесть, и, прислушавшись к себе, она поняла, что не хочет вообще ничего. Комната вновь погрузилась в тишину, и Екатерина неуверенно подошла к зеркалу. Ссадины на лице никуда не делись, нос привлекал внимание царапиной, а на скуле красовался синяк, хотя и не такой яркий, как она ожидала. Попытавшись смириться с не самым привлекательным видом, Екатерина принялась расчесывать волосы. В дверь опять постучали − коротко и громко, и, не став дожидаться ответа, в покоях появился король. − Прости, если ты не готова меня видеть, я могу уйти, − он нерешительно замер перед так ничего и не сказавшей матерью, а она только сейчас поняла, как сильно скучала и ждала его. − Я думал подождать до утра, но не смог уснуть, не увидев тебя, − Екатерина подошла ближе, рассматривая его нелепо пестрый халат и напряженное лицо, на котором больше всего выделялись испуганные голубые глаза. − Франциск, − она прижалась к нему, обнимая неожиданно порывисто, − я рада, что ты пришел. Я не хочу быть одна, − замолчав, Екатерина почувствовала, насколько правдивы были эти слова. Она всегда переживала в одиночестве, она привыкла к одиночеству, но, возможно, она могла хоть раз довериться мужчине, собственному сыну, ведь вряд ли существовало что-то крепче их связи. − Ты уверена? Мне кажется, сейчас не самое подходящее время, − тревожно поинтересовался он, когда она вдруг начала целовать его шею, взявшись за отвороты по-прежнему казавшегося слишком пестрым халата. Екатерина губами чувствовала, как учащается пульс сына − ласка оставалась невинной, но они оба знали, куда она заведет их. − Мама, подумай еще раз, − слабо возразил он, поглаживая ее поясницу и не мешая развязывать пояс его халата. − Ты ведь за этим пришел? К чему разговоры? − королева и сама не понимала, зачем делает именно это, зачем так отчаянно забирается руками под тонкую рубашку сына, появившуюся из-под упавшего на пол халата. Наверное, это было важно − увидеть себя желанной, несмотря на покрывавшие лицо и тело синяки, царапины и ссадины. В конце концов, лежа под неудачливыми насильниками, она думала именно о сыне и том, что предпочла бы его, имей она тогда выбор. − Я пришел не за этим, − после таких слов Екатерина вспомнила об отраве, которой фрейлина поила короля по ее приказу, но сейчас Франциск выглядел вполне здоровым − он прижимался к ней, сминал жадными руками ее зад и зарывался носом в рассыпавшиеся по плечам волосы. Да и времени прошло уже достаточно. − Я пришел, потому что ты моя мать, и я скучал по тебе, переживал за тебя, − с легкой обидой в голосе возразил он. − Я не только твоя мать, Франциск, − задыхаясь, отозвалась Екатерина, ощущая, как он сжимает ее грудь, нырнув ладонью под наполовину распахнутый халат. − Иначе ты бы не вколачивал меня в перину каждый вечер до… до моего отъезда, − в ней внезапно проснулось упрямство, и она посчитала это хорошим знаком, потянув стискивавшего ее совсем не в сыновних объятиях Франциска к кровати. Страстный порыв окончился неожиданно скромно − сын опустил ее на постель и улегся рядом. Екатерине стало неловко, и на секунду она пожалела, что затеяла все это. Возможно, он был прав, возможно, у нее даже не получится вынести его дыхание на своей шее, когда он войдет в нее, навалившись сверху. Но отступать королева боялась еще больше. Останавливаться на полпути всегда оставалось плохим решением. Страх усилился, когда Франциск вдруг дотронулся до ее лица. Екатерина неподвижно следила за ним взглядом и знала, что сейчас он рассматривает каждую царапину, каждую ссадину, испортившую нежную кожу, будто высчитывая, как много у него отняли те, кто не имел на это никакого права. Ладонь короля соскользнула дальше по застывшему телу Екатерины − пройдясь по красноватым отпечаткам на шее, лишь слегка коснувшись тяжело вздымавшейся груди, она остановилась на согнутом, тоже разбитом колене и отвела одну из пол халата выше, оголяя бедро. Глаза Франциска расширились, увидев ярко налившиеся синяки и глубокие багровые царапины, явно оставленные ногтями. − Если бы они уже не были мертвы, я бы четвертовал их и развесил куски их никчемных тел на стенах замка, − хрипло пообещал Франциск, сдерживая побежавшую в крови ярость при виде испуганно зажмурившейся матери и вполне ясных следов на ее лице, шее, руках и бедрах. Даже на крохотной полоске живота, выглядывающей из-под халата, он разглядел синяк. Франциску невыносимо хотелось, чтобы мать посмотрела на него и сказала, что ничего непоправимого не произошло, что он успел вовремя, что если он проникнет внутрь ее тела, она не вскрикнет от боли, что ему не за что себя винить. Заговорщики обещали надругаться над ней, но ему удалось добраться до мерзавцев почти сразу − вряд ли у них было время претворить свою угрозу в жизнь. И все же избить его мать они успели, и поэтому Франциск жаждал услышать от нее самой, что синяки стали самым страшным последствием ее плена. − Забудь о них, − подала голос она, обхватывая его лицо и прижимаясь губами, и Франциск поцеловал ее, яростно ворвавшись в покорно приоткрывшийся рот, наваливаясь сверху и скользя нетерпеливой ладонью по обнаженному бедру, стараясь не причинить лишней боли. − Ты… ты должна знать… − с трудом оторвавшись и подрагивая от ощущения материнских рук на своей спине, прошептал он. − По замку ползут слухи. О нас с тобой. Я не знаю, откуда они. Я никому ничего не говорил, но сплетни очень настойчивые… − Франциск резко замолчал, когда она обхватила ногой его бедра. Такой страстной мать еще никогда не была. − Я знаю, откуда они. Та девчонка, которая видела нас, она участвовала в заговоре. Она рассказала им. Слухи всегда распространяются быстро, − она заглянула ему в глаза, стаскивая с него рубашку. − Возможно, ты был прав. Нашу связь утаить сложно. Если даже в лесу надо мной смеялись из-за нее, − королева улеглась на подушки, заметно помрачнев. − Возможно, я должна согласиться. Франциск замер, не сразу осознав, что именно она имела в виду, а когда понял, уставился на нее со смесью недоверия и быстро проснувшейся радости. − Ты согласна стать моей фавориткой? − поколебавшись, спросил он и постарался спрятать переполнявшие его эмоции, заметив сомнения и плохо скрываемую тоску матери. − Я не знаю, − она посмотрела куда-то в сторону и поджала заметно подрагивающие губы. − Я запуталась, Франциск, − сжав его плечо для поддержки, призналась она. − После всего, что случилось, я не знаю ничего. − Некуда спешить, − со всем возможным спокойствием уверил он, целуя ее лоб, нос, щеки, губы и стараясь не пропустить ни одного участка раскрасневшегося лица. − Я не настаиваю, мама. Если ты не хочешь, я приму это. Не волнуйся, − она улыбнулась − по-девичьи стеснительно, и они снова встретились в поцелуе. Франциск не сдержал короткого стона, когда мать легко прикусила зубами его нижнюю губу и прижала теплые руки к и без того горевшей пояснице. Его ладонь в ответ скользнула между ее согнутых ног, и на мгновение он испугался, что поторопился, что так нельзя, что она еще не пришла в себя, что, возможно, это всего лишь отчаянный порыв, но мать лишь хрипло застонала, запрокинув голову и призывно разводя ноги шире. − Ты хочешь этого, − то ли спросил, то ли удивился Франциск, не распознав до конца свои чувства. Бесстыдные движения бедер матери, слишком не походившие на нее стоны и легкость, с какой разгорелась ее страсть, сбивали его с толку. Как и еще одна, гораздо более пугающая вещь. − Хочу. Я хочу этого, − обреченно и едва слышно пробормотала мать, яростно толкаясь навстречу его руке. Он зарылся лицом в ее волосы, прижался к налитой тяжестью груди, видневшейся из распахнутого халата. Королева, его мать, его любовница впервые открыто желала Франциска, она пахла этим желанием пополам с благоухающими маслами, и ему нужно было всего лишь войти в ее изнывающее от ожидания тело, но что-то мешало, что-то не давало, не позволяло ему это сделать. − Я не могу, − прохрипел он ей в ухо, лихорадочно двигая рукой, между ее ног, стараясь побыстрее довести до вершины удовольствия. − Боже, мама, я не могу. Я так хочу. Так сильно. И не могу, − она посмотрела на него потемневшими, затуманенными глазами, и Франциску на секунду почудился в них неожиданный и необъяснимый страх. Неужели она подумала, что это из-за нее? Она выгнулась, совсем широко раскинув ноги, обхватив руками его шею, странно подскочила, задрожала и обмякла, обессилено откинувшись на подушки и пряча от него взгляд. − Мое желание, мама… оно словно заперто в клетке, в моем собственном теле. Я не знаю, что со мной. Я думал, это странное состояние пройдет, пройдет за то время, что я искал тебя, но оно не исчезло, только стало слабее, − он лег рядом с ней, перехватив за талию, уткнувшись носом в ее плечо и поглаживая влажную кожу живота. Такое уже случалось с ним один раз, перед самым отъездом матери, и тогда он предпочел промолчать, просто не прийти к ней, понадеявшись на скорое избавление от внезапной проблемы. Однако все эти дни спустя проблема оставалась с ним. Столь яркое несоответствие сводило с ума − он думал о матери, смотрел на ее обнаженное тело, мечтал овладеть ей, чувствовал внутри и силы, и желание, но они отказывались проявляться внешне. Вернувшаяся домой жена также хотела провести эту ночь вместе, и с ней ему не удалось дойти даже того состояния, в каком он находился сейчас, поэтому он просто отослал ее, сославшись на то, что им обоим нужен отдых. Франциск слышал, что такое случается, но он был слишком молод для подобного. − Такое бывает с мужчинами, Франциск, − мягко отозвалась Екатерина, внутренне содрогаясь от вины, страха и стыда. Отрава еще действовала, и королева в который раз пожалела о поспешно принятом решении. Ничего нельзя делать с плохо соображающей головой. Она поступила глупо и тогда, и сейчас. Не стоило тащить сына в постель, лишь бы перестать чувствовать себя грязной и использованной. − Ты просто переволновался за нас с Марией. Это пройдет, вот увидишь. Ты снова сделаешь меня своей, − она ободряюще погладила руку сына, лежащую у нее на животе. − Просто подожди. − И ты будешь такой же? − он поцеловал локон, прикрывавший ее висок. − Нежной, ласковой и страстной? − с нескрываемым опасением и грустью, спросил Франциск. Он принял ее поведение за отчаянный порыв, и до этой минуты, так все и было. Екатерина поддалась страхам, уступила эмоциям, но теперь у нее не оставалось выбора. Она должна вести себя с сыном аккуратно, заботливо, но так, чтобы он не заподозрил причину, не догадался, кто виновен в его состоянии. Иначе Екатерину ждало наказание за государственную измену. Все прошлые проблемы мгновенно отошли на второй план, уступив новой, одной из самых опасных в ее жизни. − Я люблю тебя, Франциск, − притворно устало прошептала Екатерина, подавив желание немедленно самой побежать за той фрейлиной, которая помогала ей и знала правду. Придется убить несчастную намного раньше, чем она планировала изначально. Екатерина попыталась восстановить в памяти знакомое лицо и с ужасом осознала, что среди тех девушек, которые переодевали ее, нужной фрейлины не было. Куда она делась? Королева сжала зубы, начавшие неприятно стучать от страха. Франциск сонно выдохнул ей в шею, и она запахнула раскрытый халат. Наступившее после полученного удовольствия спокойствие испарилось, и Екатерина снова ощутила, как горят синяки и ссадины на ее теле, словно крича королю − вот она, вот эта змея, которую он в буквальном смысле пригрел у себя на груди. Соленая слеза потекла по расцарапанной, быстро защипавшей щеке, и Екатерина, изо всех сил стараясь не сдаваться раньше времени, принялась высчитывать в гудящей болью голове, как избавиться ото всех следов своего преступления, как отвлечь напуганного и желавшего понять причину собственного нездоровья сына и как не угодить на эшафот, если он все же узнает. Когда-то она сказала Марии, что история пишется выжившими. Только подтвердив в очередной раз эту истину, Екатерина Медичи не могла умереть позорной смертью из-за ошибки с опасным снадобьем. Ее считали великой отравительницей, а велик лишь тот отравитель, чью вину не смогли доказать, и Екатерина не собиралась так просто отказываться от былой славы. Сон не шел. Она успела отдохнуть до прихода Франциска, и теперь мысли не давали королеве покоя. Так же, как и мирное дыхание сына, поднимавшее волосы у нее на загривке дыбом. Наваждение прошло, близость мужчины стала некомфортной. Особенно того мужчины, который мог отрубить ей голову, узнав о предательстве. Франциск всегда страдал излишней вспыльчивостью, его реакция в любом случае была бы страшной. Возможно, стоило признаться ему сейчас, заливаясь слезами и одновременно виновато целуя руки, но он и так закрыл глаза на случившееся с ней. Продолжил бы он желать женщину, и побывавшую в руках других мужчин, и открыто признавшуюся в преступлении против него? Екатерина не мечтала о его страсти, но он умел быть жестоким, и ей совсем не хотелось избавиться от навязчивого внимания ценой какого-нибудь изощренного наказания. Франциск снова засопел ей в шею, и она не выдержала. Королева разбудила даже во сне обнимавшего ее сына и попросила уйти, ссылаясь на то, что проводить всю ночь в материнской постели ему точно не следовало. Конечно, это было правдой, но стремление скрыть преступление сейчас все же волновало Екатерину больше, чем тайна их с сыном отношений. Поэтому, едва забрезжил рассвет, она покинула кровать, чтобы немедленно избавиться от оставшегося снадобья, хранившегося в специальной шкатулке вместе с другими средствами. Темный пузырек безжалостно полетел в камин. Ингредиенты она тщательно переложила и изменила места их хранения. Никто в замке не разбирался в ядах, травах и сложных лекарствах, однако лишние улики беречь не стоило. Стремясь избавиться от всего опасного, королева пожгла даже бумаги, не относящиеся к отравлению и касающиеся более мелких ее провинностей. И конечно, когда прибыли обязанные подготовить королеву к новому дню фрейлины, она накинулась на них с вопросами. − Где Анна? − Екатерина сурово осмотрела девушек, застенчиво опускающих глаза в пол. − Я спросила, где она? − повторила королева, не услышав ничего в ответ. − Мы не знаем, − наконец, решилась одна из фрейлин, всегда выглядевшая смелее остальных. Она подняла голову повыше, вглядываясь в лицо хозяйки, и той захотелось отвернуться. Косметика уже прикрывала синяки и ссадины, но Екатерина понимала, что полностью спрятать побои не получится, тем более, фрейлины видели их еще вчера. Сейчас ей казалось, что они прячут глаза, стараясь не выдать своей жалости и своего презрения − в зависимости от их отношения к ней. − После вашего похищения она стала нервной, дерганой, избегала любых разговоров. Иногда она задавала странные вопросы и тут же одергивала себя, на все замечания отвечая, что это не наше дело и она разберется сама − якобы ей просто нужно подумать. А вчера, увидев вас под руку с королем, вдруг убежала, и когда мы пришли в ее комнату, Анны там не было, а вещи лежали так, словно она собиралась куда-то в спешке. − Идиотка! − не сдержалась Екатерина, дослушав рассказ до конца. Анна всегда казалась королеве наиболее спокойной, выдержанной и смышленой, поэтому она и поручила ей опасное задание, но эта дуреха испугалась, лишившись хозяйки в самый ответственный момент, а увидев вновь, совсем обезумела и сбежала. Наверняка решила, что не прощавшая провинностей королева накажет ее за недостойное и подозрительное для других поведение. На самом деле, наказывать свою фрейлину Екатерина не стала бы. Она собиралась избавиться от нее, как и от прочих доказательств совершенного преступления. Девчонка спасла себе жизнь, надолго лишив королеву покоя. Фрейлины испуганно отскочили, наблюдая за мечущейся по спальне Екатериной, пока та занималась самовнушением: сбежавшая Анна ничего не значила, пока молчала, но ей стоило позаботиться об этом молчании самой и уже сейчас. − Будут приказания, Ваше Величество? − поинтересовалась все та же, наиболее смелая девушка. − Прикажите верной мне страже найти ее. За предательство нужно платить, − Екатерина говорила на удивление спокойно, но ни для кого не было секретом, какая участь ждала сбежавшую фрейлину. Королева отпустила явно напуганных девушек, напоследок даже снисходительно улыбнувшись. Они с облегчением поспешили к дверям, чтобы столкнуться в них с королем. На этот раз Екатерине захотелось одновременно спрятаться и выругаться. − Я ненадолго, мама, − словно уловив ее настроение, сообщил Франциск. − Я лишь хочу сделать тебе подарок, − перестав метаться, она заметила в его руках небольшой ларец, отделанный драгоценными камнями и украшенный гравировкой. − Мне? Зачем? − Екатерина в смятении уселась на кровать. Сын иногда делал ей подарки и до сегодняшнего дня, но, побывав с ним в постели, она приобрела сомнения, которые осознала только сейчас. Любой его подарок теперь будет казаться ей не желанием проявить любовь и внимание к матери, а стремлением отблагодарить любовницу за оказанные ласки. Королева совсем не хотела превращаться в Диану, алчно собиравшую подношения ее покойного мужа-короля. − Просто мне показалось, он тебе подходит, − Франциск уселся рядом, ставя ларец себе на колени. − Я хотел подарить тебе его еще до твоего отъезда, но… Я тогда не успел, думал, он еще не готов, − сын приоткрыл крышку, и Екатерина, не сумев сдержать любопытства, заглянула внутрь. − Теперь в нем достаточно секретов, − он улыбнулся, нажал что-то на ларце, и у того вдруг показалось второе дно. − Видишь, он и правда тебе подходит, − рассмеялся Франциск, наблюдая, как она берет подарок в руки, немедленно изучая сложный механизм. Екатерина не сразу сообразила, насколько ларец с двойным дном напоминал ее саму именно в этот момент. Франциск и не представлял, какой по-настоящему подходящий подарок выбрал. Если бы королева не была уверена в сохранности своей тайны, решила бы, что сын намекает ей − совершенное преступление не осталось незамеченным. Но Франциск выглядел искренне спокойным, радостным и довольным. − Спасибо, − поблагодарила она, не решившись отказаться от подарка короля сейчас и отгоняя мысль, будто он и правда оказался для нее приятным. Екатерина всегда питала слабость к красивым вещам, особенно когда за красотой они скрывали какой-нибудь полезный секрет. Франциск улыбнулся и, не осознав до конца, зачем это делает, она потянулась к его губам. Уже спустя мгновение Екатерина лежала на спине рядом с раскрытым ларцом, обхватив сына ногами, тяжело дыша и сдавленно охая. − Нам пора, − сумел оторваться от нее Франциск, когда их губы покраснели и опухли от долгих, нетерпеливых поцелуев. Екатерина кивнула, поднимаясь и следуя за ним к двери, жалея о своем странном порыве. Несколько минут назад она опасалась, как бы он не привык соотносить подарки с ласками, и тут же сама его к этому подтолкнула. Похоже, ее рассудок пострадал основательно, заставляя совершать нелепые, совершенно необъяснимые поступки, превращавшиеся в грубейшие и опасные ошибки. Настроение снова испортилось, и на завтраке Екатерина вяло ковыряла вилкой в тарелке. Вокруг только и было разговоров о случившемся с королевами. Все обсуждали заговорщиков и Елизавету, хвалили решительность короля и сочувствовали его жене и матери. Екатерина мысленно задавалась вопросом, неужели эти болваны не понимали, что она предпочла бы не слышать ничего о тех событиях, благодаря которым в замке сегодня так настойчиво рассматривали ее испорченное лицо? Только Мария сидела напротив, побледнев и нахмурившись, а Франциск бросал тревожные взгляды на обеих своих женщин. Впрочем, запрещать говорить действительно не стоило − от пустой болтовни быстро устанут, а вот запретные темы еще долго будут разжигать интерес. Из обеденного зала Екатерина выскочила с облегчением. По дороге к гостиной, где она собиралась встретиться с несколькими послами, ее перехватил один из стражников и сообщил, что им удалось выйти на след сбежавшей фрейлины. Пока ее не нашли, но она не могла уйти далеко. Это Екатерину обрадовало, и она почувствовала себя лучше. Она избавится от фрейлины, как уже поступила с другими уликами, пройдет всего день-два, и Франциск полностью поправится, они снова окажутся в постели − тревоги останутся позади. Ей просто нужно было немного удачи и чуть больше времени. − Моя дорогая Екатерина, − кто-то схватил ее за руку, когда она практически коснулась ногой первой ступеньки широкой мраморной лестницы, − мы можем поговорить? − Откровенно говоря, у меня нет такого желания, − поморщилась королева, разглядывая самодовольное лицо Стефана Нарцисса. В последний раз они говорили очень давно, и от бесед с графом у нее остались не самые приятные воспоминания. Он был другом ее мужа, и она считала его в некоторой степени и своим другом − Нарцисс всегда общался с ней на равных, проявлял своеобразную заботу и помогал в трудные моменты заручиться поддержкой дворян. Конечно, в обмен на определенные привилегии, но при французском дворе и нельзя было иначе. Когда он приехал в замок после смерти сына, она рассчитывала на еще более полезную дружбу. Ей казалось, все к этому и шло, однако Нарцисс неожиданно посчитал ее недостойной внимания по причине недостаточного обладания королевы властью. Удар вышел совершенно внезапным, ведь еще вчера они пили чай пополам с виски в королевском саду, поминая его сына. Екатерина не представляла, почему граф так резко изменил свое поведение, но почувствовала себя оскорбленной. Сложно было представить, что он нашел другого выгодного друга − большей властью обладала только Мария, а с ней у него вряд ли когда-нибудь сложились бы дружеские отношения. Удивленная его недальновидностью, королева даже довольно открыто намекнула ему, какой выгодный союз они могли бы организовать вместе, но граф снова неприятно поразил ее, посмеявшись над таким предложением. До того момента Екатерина видела в нем союзника и даже, возможно, потенциального любовника, но он одним махом уничтожил всю жившую в ней симпатию. И то, что он вроде бы попытался исправить свою оплошность, расточая ей комплименты на одном из балов, этого не изменило. Прощать Екатерина не любила, поэтому, что бы ни хотел от нее Нарцисс и что бы ни рассчитывал предложить взамен, ее благосклонность он потерял навсегда. Тем более, теперь она получила куда более выгодного любовника, и острая необходимость в помощи Нарцисса в борьбе за власть отпала. − Неужели? − граф усмехнулся, придвигаясь непозволительно близко. − Вы куда-то спешите? − он взял ее руку, словно собираясь поцеловать, но Екатерина знала, что он намеревался вести себя показательно развязно, и за этим определенно что-то крылось. − Полагаю, торопитесь согреть постель короля? − Нарцисс ухмыльнулся, а ей показалось, будто ее окатили ледяной водой с ног до головы.