Благие намерения

Следующие несколько дней прошли, как в тумане. Слышать оскорбления в свой адрес стало почти привычным. Екатерина устало отмахивалась от донесений фрейлин, состоящих в основном из рассказов о том, кто и где поведал очередную байку о ее постельных талантах, которыми она якобы заполучила короля. О некоторых озвученных техниках Екатерина слышала впервые в жизни, но в глазах придворных она была едва ли не самой развязной куртизанкой из парижского борделя. И это несмотря на то, что о любовниках королевы до Ричарда, случившегося много лет назад, и Франциска, появившегося в ее постели сейчас, никто не знал. − Ваше Величество, это прислали вам, − зашуганная служанка возникла за спиной сидящей у зеркала королевы. − Цветы? − изумилась Екатерина, принимая перевязанные красивой лентой розы. Она не могла припомнить ни единого раза, когда кто-либо дарил ей цветы. Может быть, Генрих в самые первые месяцы их брака, но это было так давно, что уже стерлось из ее памяти. «Соблазнительнице» − так аноним подписал свой букет. В груди поселилось неприятное чувство. Один незнакомец изводил королеву посланиями, а другой вдруг решил проявлять отдававшее дешевой романтикой внимание. Что это значило? Почему сейчас? Зачем? Очевидный ответ настойчиво стучался в сознание, но Екатерина предпочла отбросить его, не желая расстраиваться еще больше. − Унесите его куда-нибудь. Можете забрать себе, − она протянула девушке цветы, снова отворачиваясь к зеркалу. − Королю не понравится подобная вольность по отношению ко мне, − Екатерина старательно делала вид, что Франциск по-прежнему имел к ней интерес, хотя он отказывался даже разговаривать с ней толком, а приходить уж тем более. Ее рана снова затянулась, и теперь у него отпала необходимость переживать за здоровье матери, а та не решалась признаться даже себе − клеймо почти не беспокоило ее, но мучила невероятная слабость, особенно с утра, беспричинные слезы и бессонница пополам с кошмарами. Впрочем, лекарство для нормального сна ей удалось найти. Тревога, бессилие и ощущение безысходности разрывали Екатерину на отчаянно кровившие кусочки. Так же, как и скука. Она привыкла постоянно чем-то заниматься, вести переговоры, что-то обсуждать. Теперь же она была полностью лишена политических игр, а для покровительства искусству, которым она могла бы заняться основательно, в казне не имелось достаточно средств. Свои же собственные тратить она не решалась, опасаясь, что рано или поздно ей придется бежать, и они понадобятся на это. Друзей за долгие двадцать пять лет во Франции королева так и не завела, поэтому вместе с сыном и политикой лишилась любого общения практически полностью. Последние дни даже предателя Нострадамуса она вспоминала с тоской − когда-то она считала его самым близким другом, человеком, заслужившим ее доверие. Очевидно, судьба еще в момент рождения Екатерины отказала ей в хоть чьей-нибудь поддержке. Впрочем, сегодня королева чувствовала себя чуть более счастливой − Клод, самая взбалмошная ее дочь, пригласила Екатерину в свои покои. Просто поговорить, как она сообщила. Верилось в это с трудом, но даже за такую малость королева ощутила благодарность − кроме Клод никто не выражал желания беседовать с ней. Даже во время завтраков, обедов и ужинов к Екатерине в крайне редких случаях обращались с парой нейтральных фраз. − Ты хотела меня видеть? − королева тепло улыбнулась и поцеловала жеманно прищурившуюся дочь в щеку. − Конечно, мама, мне показалось, вам одиноко, − несмотря на благожелательный тон, Екатерине стало неуютно. Естественно, ей было одиноко. Как еще могла себя чувствовать брошенная любовница, королева, имевшая право лишь поесть в обеденном зале да переброситься ничего не значащими приветствиями на балах и приемах? − Честно говоря, не припомню, чтобы тебя когда-нибудь волновало подобное, − Клод обиженно нахмурилась, но защитный механизм, скрывавший чувства королевы, сработал в силу привычки, против ее воли. − Мне сложно с вами, − откровенно призналась принцесса. − Вы всегда были холодны со мной, − она опустила глаза и на секунду превратилась из ветреной девицы, которой дозволялось все, в совсем юную и страдающую от материнского невнимания девочку. − Это неправда, − солгала Екатерина, погладив дочь по волосам. Клод всегда слыла непослушной, неуправляемой, безразличной к чьему-либо мнению оторвой. Королева измучилась, воюя с ее темпераментом, и в конце концов решила свести общение к минимуму, предпочитая искать для дочери выгодную партию. Она рассчитывала, что замужество собьет с Клод спесь, особенно если муж хоть немного ей понравится. Принцесса была падка на ласку и доброту, поэтому и избранника для нее Екатерина выбирала, учитывая этот факт. − Вы сами знаете, что правда, − Клод вздохнула, но, к удивлению матери, не закатила истерику, не заскандалила. − Больше всех вы всегда любили Франциска. Конечно, он ведь ваш первый сын, наследник. Девочки ничего не значат. Особенно во Франции, − принцесса взмахнула рукой, приглашая Екатерину присесть на кровать, и сама опустилась рядом. − Девочки тоже важны, Клод. Они обеспечивают нужные политические связи, составляя выгодные партии различным правителям и их наследникам, − она улыбнулась в знак поддержки и поболтала чуть касавшимися пола ногами, надеясь некоролевским жестом расположить дочь к себе еще больше. − Я − лучший пример. Как бы еще Франция добралась до Ватикана? − Екатерина деланно рассмеялась, осознавая, что в действительности не принесла Франции ничего, кроме денег и наследников. По крайней мере, другую пользу от нее королевство отказывалась признавать, проклиная семейство Медичи и в то же время не гнушаясь его богатствами и влиянием на Папу. − Выдадите меня замуж и забудете, − Клод не захотела слушать возражений, продолжив без малейшего перерыва. − А вот его − нет. Франциск останется в вашей памяти навсегда, − она взглянула королеве прямо в глаза, и той стало не по себе. Она не чувствовала готовности говорить с дочерью по душам на эту тему. − К чему ты клонишь? − без предисловий поинтересовалась Екатерина, не зная, как реагировать и чего ждать от непредсказуемой принцессы. На мгновение ей даже почудилось, что та решила посмеяться над ней, поиздеваться, как делали едва ли не все обитатели замка. − Вы с ним… Вы с ним действительно любовники? − Клод неуверенно помяла в руках ткань платья. Это настолько не походило на нее, что королева вдруг опять остро ощутила, насколько неправильными были их сыном отношения, если даже давно не хранившая честь и никогда не обладавшая скромностью Клод смущалась, говоря о них. − Да, − признание далось неожиданно легко, просто слетело с губ, как какая-нибудь случайно прилипшая к ним травинка. Она никак не могла признаться Марии, а вот дочери, пусть и сложной, острой на язык, сказать оказалось намного легче. Екатерина попыталась найти ответ, зачем это сделала, и поняла, что устала, безумно устала хранить позорную тайну в себе, в одиночку бороться с насмешками и болью, которые они ей приносили. − Но почему? Неужели правда ради власти? Неужели вы настолько пали? − Клод встрепенулась, взвилась, покраснела, становясь прежней, и Екатерине захотелось сделать хоть что-то, что избавило бы ее еще и от ненависти дочери. − Дело не во власти. Если бы оно было в ней, разве я бы допустила, чтобы он меня бросил? − королева покачала головой, а потом задрала подбородок − гордо и многообещающе. − Но теперь да, я буду стремиться к этой власти любыми путями, я буду держаться за нее руками и ногами. Ты же видишь, как ко мне стали относится. Это мой единственный выход. − Но о чем вы думали тогда? Как решились на это? Я не понимаю, − принцесса растерянно и все еще зло окинула мать взглядом с ног до головы, − когда началась наша связь с Башем, вы кричали громче всех, что ее надо прекратить, что он мой брат, пусть и единокровный, что это грех, что если церковь узнает, наша власть пошатнется. Вы сделали все, чтобы разлучить нас, и возненавидели Баша еще сильнее, чем раньше. А сами легли с сыном, с моим братом… − Не все в этом мире зависит от желания женщин, моя дорогая, − грустно усмехнулась Екатерина, рассматривая удивленное, озадаченное ее словами лицо дочери. − Вы хотите сказать, что не давали своего согласия? Что он вас… − она прервалась на полуслове, лихорадочно скользя взглядом по матери, своей кровати и комнате, а Екатерина осознала, что зря все это затеяла, зря начала делиться сокровенным. Она должна была вернуться к Франциску, а его репутация должна была остаться не испорченной званием насильника. − Все слишком сложно. Твой брат… не настолько плох, как ты сейчас стараешься о нем думать, − королева поднялась с кровати, не в силах и дальше лгать дочери. − Тогда расскажите мне. Почему вы не хотите? Я могу поговорить с ним. С вами обращаются… Так нельзя, − она взяла мать за руку, но Екатерина быстро освободилась от легкого, такого нужного прикосновения. Ей следовало уйти, пока она не создала себе еще больше проблем. − Тебе лучше остаться в неведении, Клод, поверь мне, − мягко возразила королева, уже видя тщетность своих усилий. Клод свирепела на глазах, взмахивая упругими локонами, обиженно надувая губы и едва ли не топая ногой. − Конечно, мне лучше остаться в неведении, ведь я маленькая, глупенькая Клод, которой нельзя доверять и подарить хоть немного своей любви, − некрасиво взвизгнула принцесса, не замечая боли и сожаления, исказивших лицо матери. − Свою любовь вы лучше будете тратить на моего брата, ублажая его в постели. Ведь он король, − даже сквозь пелену упрямства и детской обиды она поняла, что перегнула палку, и испуганно замерла. − Простите, простите меня… − скорее по губам прочитала, чем расслышала, Екатерина. − Полагаю, разговор окончен. Спасибо за познавательную беседу, − холодно бросила она и, не оборачиваясь, вышла из покоев дочери. Не помня себя, пылая от гнева, Екатерина понеслась по коридорам − в очередной раз в полном одиночестве, с трудом разбирая дорогу. Ноги сами несли ее вперед и вперед. Она даже не успела придумать, куда направлялась. Лишь бы подальше от непонимания, насмешек, собственных мыслей. Никто не считал виноватым ее сына − все называли Екатерину потаскухой, не допуская возможности, что меньше всего на свете она желала делить постель со своим первенцем, ребенком, которого ждала десять лет и девять месяцев носила под сердцем. Может быть, дочь поверила бы ей, но теперь Екатерина обязана была сохранить репутацию сына, если хотела защититься хоть как-то. От ее собственной репутации не осталось ничего, и только за спиной короля она могла спрятаться. − Добрый вечер, Ваше Величество, − вдруг поприветствовал Екатерину грудной мужской голос, звучащий, казалось, из самой темноты. − Добрый, − подавив желание оглянуться в поисках поддержки, отозвалась Екатерина. Впервые за несколько дней она пожалела, что не взяла с собой фрейлин. − Не обессудьте, я спешу, − все еще не видя хорошо лица собеседника, она уверенно сделала несколько шагов вперед. − Не так быстро, − вдруг раздался второй голос из темноты, кто-то обхватил королеву за талию, зажав рот и потащив в нишу, явно предназначавшуюся для метел и прочих хозяйственных инструментов. − Королевская шлюха… Полагаю, теперь можно официально называть вас так? Или вернее будет «бывшая королевская шлюха»? − издевка резанула по и без того израненному сердцу отравленным ножом, ведь столь гадкая форма содержала правду. Сын превратил Екатерину в бывшую королевскую шлюху. − Наконец-то и мы сорвем этот плод, раз Его Величеству он больше не нужен, − один мужчина вжал ее в стену, а другой настойчиво погладил живот. − Она даже корсета не носит. Похоже, мы действительно обратились по адресу, − теперь он невесомо коснулся груди Екатерины, рассмеявшись, и королева прищурилась, судорожно пытаясь разглядеть наглецов и, несмотря на их очевидные действия, все еще не понимая, чего они от нее хотели. Пока ее разум больше волновала мысль, что проклятое клеймо до сих пор не позволяло ей носить корсет, добавляя к сложившемуся распущенному образу новых непотребных черт. − Неплохое тело, но я видал и получше, − хохотнул первый, пытаясь втиснуть колено между ее практически приклеившихся к стене ног. − Может, то, что так ценил король, наплевав на родство, у нее… необыкновенное? − Вы с ума сошли? − безуспешно дернувшись, почему-то шепотом спросила Екатерина, когда, убедившись, что она не спешила кричать, незнакомцы освободили ее рот. − Что вам от меня нужно? Отпустите меня немедленно, − вернув каплю привычного величия, приказала она, не оценив до конца всей нависшей над ней опасности. − Давайте вкратце обрисуем ситуацию. Вы пытались управлять королем, совратив его, но он, видимо, учуяв ваши жадность и тщеславие, порвал с вами. Теперь вы считаетесь шлюхой, и защищать вашу честь никто не торопится. Один из нас мог бы помочь вам с этим, и мы даже позволим вам выбрать, кто именно, − оба мужчины рассмеялись, ухватив каждый по руке королевы. − Как насчет того, чтобы обзавестись покровителем? − Что? − на время бросив попытки вырваться, переспросила ошарашенная озвученной бессмыслицей Екатерина. − Не трогайте меня, − она забилась снова и гораздо усерднее, не веря, что подобная наглость по отношению к ней возможна не где-нибудь, а в королевском замке. − Сократим время бессмысленных разговоров, − предложил тот, что был чуть постарше. Привыкнув к темноте, Екатерина смогла разглядеть мужчин хоть немного − оба были достаточно молоды, и поэтому их попытки дотронуться до ее тела удивили королеву вдвойне. Она до сих пор не понимала, почему сын счел ее привлекательной, когда ему стоило интересоваться девушками вдвое младше нее, а уж интерес этих мужчин и подавно стал для нее загадкой. − Вы наверняка уже давно все решили и просчитали. Вам должно быть очевидно происходящее. Один Бог знает, как вы заполучили в постель короля, но сделав это, вы определили свою дальнейшую жизнь. Рискнули всем и все потеряли. Вам нужен новый благодетель, а нам − место поближе к трону. Все предельно просто. − Вы говорите ерунду, − оскорблено фыркнула Екатерина, пнув одного из них коленом. − Мне нужен только мой сын, и я не припомню, чтобы он разрешал кому-либо обращаться со мной так, как это делаете вы сейчас, − она покрутила удерживаемыми руками. − Если вы не отпустите меня, я позову стражу. − Король отказался от вас − и как от матери, и как от любовницы, и как от королевы, это знают все, − безапелляционно раздалось в ответ. — Прекратите дергаться и послушайте наконец! − слабые попытки Екатерины вырваться пресеклись легким ударом ее затылка о стену. − Вы немолоды, не слишком красивы и обладаете репутацией падшей женщины. Ни один порядочный мужчина не посмотрел бы на вас, но… формально вы королева-мать, и родство с королем − прекрасный лакомый кусок. За вас уже ведется борьба, ведь связь с вами − это не только сомнительная репутация, но и близость к трону, − мужчины замолчали ненадолго, и она тоже не могла вымолвить ни слова − шок оказался слишком велик, такого последствия разрыва с Франциском она не ожидала. − Поверьте, мы еще вежливы, многие другие не станут церемониться. Соглашайтесь, предложение достаточно выгодно − любой из нас действительно защитит вас. На определенных условиях. − Вы предлагаете мне свое покровительство? − короткий смешок сменился оглушительным хохотом, и одному из напавших на королеву пришлось ущипнуть ее, чтобы прекратить его. − Я содержу весь этот замок, все королевство. Все вы живете на мои деньги, − зло прошипела Екатерина, не имея возможности погладить болевший от чужих пальцев бок. − Немедленно отпустите меня, и я ничего не скажу королю. − Королю на вас совершенно наплевать. Не пытайтесь строить из себя всесильную мадам королеву. Он выгнал вас и из тронного зала, и из своей постели, − мужчины вновь принялись поглаживать ее живот. Пока их движения не стали чересчур бесстыдными, но на Екатерину все сильнее накатывала паника. Она не могла поверить, что еще осталось хоть какое-то насилие, не испытанное ей, и все же не прошло и пары месяцев после событий в лесу, как на нее снова покусились сразу несколько мужчин. Франциск обрек её еще и на такой позор. И сейчас она не знала, звать ли его вместе со стражей, или один ее вид в подобной ситуации вызовет его ярость с пока неведомыми для Екатерины последствиями. Он ведь мог и решить, что это она виновата. Он всегда так считал. − Давайте, Ваше Величество, покажите нам свои таланты. Говорят, итальянские женщины − самые страстные. Если мы собираемся заключать сделку, все же неплохо было бы хоть немного убедиться в вашей привлекательности. − Или убедиться в скрытом уродстве, которое в итоге так надежно отвратило от вас короля, − поддакнул помалкивавший некоторое время младший подельник − Стража! − крикнула Екатерина, наконец не выдержав чужих прикосновений, превращавшихся в откровенные ласки, не в состоянии вынести еще хоть каплю унижения. − Стража! − Хватит играть в невинность, − ее рот мгновенно накрыла крепкая рука, дорогие перстни зацарапали лицо. − Просто явите нам свои прелести, а мы уж найдем способ оказать вам всю необходимую поддержку. Вы больше не услышите оскорблений, − они вжали королеву в стену и задрали юбку до колен. − Держи ее крепче, может, и отметину короля увидим, − раздалось с другой стороны, и сердце Екатерины пропустило удар. О ее клейме узнали. Уже. Так быстро. В голове помутилось столь сильно, что она не заметила, как один из наглецов принялся мять ее грудь, не забывая зажимать рот, а второй погладил бедро свободной от женских запястий рукой. − Грудь мягкая и упругая. Почти как у девицы. Даже не верится, что у вас десять детей, Ваше Величество, − королева промычала ругательство, плотнее прижимаясь поясницей к ледяному камню, только бы они не увидели. Мысль о необходимости спрятать клеймо затмила отвращение от почти интимных прикосновений. − И бедра неплохи − нежные и округлые. Вот уж где рождение детей только пошло на пользу, − поддержал товарища второй нападавший, поглаживая теперь ее твердый от животного страха живот. − Может быть, оно и вашему лону придало нечто такое, что вынуждает терять рассудок от желания. Другой причины временного помешательства на вас короля я пока не вижу, − он стукнул тщетно брыкающуюся и пытающуюся кусаться Екатерину по колену, заставив ноги подкоситься и разъехаться в стороны. − Раскройте нам свои райские врата, Ваше Величество, и вам больше не придется волноваться, − оба рассмеялись громко и глумливо, а она отчаянно дернулась вперед, наклоняясь и стараясь не позволить чужой руке забраться под юбку еще выше. − П-пустите! − промычала Екатерина, стоило мужской ладони на долю секунды соскользнуть с ее губ всего лишь на половину. − Стража! − Молчать! − подельники занервничали и сразу вдвоем плотно накрыли рот королевы повлажневшими руками, явно не ожидав такой яростной вспышки сопротивления и испугавшись того, как громко удалось ей позвать стражу. − Мне кажется, Ее Величество ясно дала понять, что не в восторге от вас, господа, − никогда в жизни Екатерина не была так счастлива услышать тягучий, манерный, бархатный голос графа Стефана Нарцисса. − Немедленно отпустите мать и фаворитку короля, − Нарцисс выжидающе сложил руки на груди, но мужчины не торопились оставлять Екатерину в покое. Она так и застыла притиснутой ими к стене, зажмурившись и с трудом перенося новый позор − Нарцисс пришел ей на помощь, и, разумеется, будет ожидать за это вознаграждения. И он увидел ее слабой, беспомощной, с задранной юбкой, прижатой парой мужчин к коридорной стене. − Никто не давал ей титула фаворитки, − возразил старший из напавших, поглаживая запястье королевы, − а вам не стоит лезть не в свое дело, граф… − Пошли вон, − неожиданно сменил доброжелательность в голосе на чистую сталь Нарцисс. − Иначе я немедленно доложу королю, что вы пытались изнасиловать его мать и любовницу, подло напав на нее в коридоре его собственного замка. Тогда и проверим вашу смелость. Я слышал, он повесил того, кто посмел написать про нее пахабные стишки. Посмотрим, что он сделает с вами, − несколько мгновений вокруг царила тишина, мужчины обменивались с графом неприязненными взглядами, пока Екатерина так и подпирала спиной стену, но потом они все же струсили, резко выпустили королеву из нестерпимо надежной хватки и поспешили скрыться из виду. − Примите мою благодарность, − просипела Екатерина, одергивая юбку, принимая поддержку графа, опираясь на его плечо и направляя к своим покоям. Теперь ей хотелось просто лечь, свернуться калачиком и никогда не выходить из безопасной спальни. Королева вздрогнула от мысли, что, возможно, и спальня перестала быть для нее безопасной. − Я бы никогда не бросил вас в беде, Екатерина, − к неудовольствию королевы, Нарцисс приобнял ее за талию. − Я слежу за настроением в кругах знати и могу вам сказать, что тучи сгущаются над вашей головой. Вам действительно нужна помощь. И прежде всего ни в коем случае не выходите куда-либо без сопровождения проверенной стражи. Даже двух шагов не смейте без них ступать. Сейчас я успел вовремя, но кто знает, удастся ли мне это в следующий раз, − они почти дошли до нужной двери, и граф приостановился, стараясь взглянуть королеве в лицо. Она пылала от стыда и желания порвать обидчиков на кусочки, пока не осознав до конца, что они были лишь каплей в море. − Вы думаете, на меня снова попытаются напасть? − она рассеянно оглядела коридор, высматривая, на месте ли стража. − Мне нужно поговорить с сыном. Он должен узнать об этом, − она решительно двинулась вперед, и Нарцисс придержал ее за локоть, поражаясь тому, в какую несообразительную беспомощную женщину превратилась хитрая и расчетливая прежде королева. − Екатерина, подождите, − он крепче ухватил ее руку, вынуждая прекратить бессмысленный забег. − Вы не можете не понимать. Я не верю в это, − она посмотрела на него выжидающе, убеждая в мысли, что и правда не понимала. − Вы полагаетесь на благородство сына, на то, что он защитит вас. Но где было его благородство, когда он укладывал вас в постель? Даже если вы сами этого хотели, он должен был понимать, на что вы оба обрекаете себя. А сейчас он не делает ничего, чтобы уберечь вас. Ему все равно, Екатерина. Вы должны действовать сами. Я могу помочь вам, − Нарцисс выпрямился, демонстрируя себя во всей красе и не сомневаясь, что на этот раз она согласится на взаимовыгодный союз. Прежняя королева поступила бы именно так. Более выгодного варианта ей не найти. − Значит, и вы из разряда тех стервятников? − Екатерина усмехнулась, сверкнув на миг тенью былой кровожадной улыбки. − Мне не нужна ваша помощь. Это наше с сыном дело. Только наше, − она выдернула локоть из его хватки и поспешила оказаться рядом со стражей, охранявшей вход в ее покои. − Ваше Величество, позвольте мне объяснить, − граф почти бросился за ней, не сразу осмыслив столь невыгодное для нее самой поведение королевы. − Вы не осознаете всей угрозы, − он собирался вслед за Екатериной пройти внутрь, но путь ему преградили алебарды стражников, скрестившиеся прямо у него перед носом. − Убирайтесь, − беззлобно приказала королева, выглядывая из-за поднятого по ее приказу оружия. − Мне нужно отдохнуть. Она сама захлопнула дверь, и Нарцисс отступил, отмечая, как следом опускаются и алебарды. «Лучше бы защищалась так от настоящих врагов», − мстительно подумал граф, решив, что королева находилась в состоянии шока и вполне заслуживала дружеского визита с утра пораньше. Для любого, кто знал ее хоть немного, было совершенно очевидно − Ее Величество не в себе, возможно, основательно повредилась рассудком. Вот только никто не торопился поддержать Екатерину, а Нарцисс собирался воспользоваться случаем, упорно отказываясь признавать легкое чувство вины: с каждым днем он получал все новые доказательства своей причастности к возникновению шокировавшей королевский замок связи. Несмотря на внешнюю черствость, иногда он ощущал нечто, подозрительное напоминавшее ужас, при мысли, что подтолкнул короля надругаться над собственной матерью. Впрочем, не стоило заострять внимание на бессмысленных сожалениях. Лучше позаботиться о рассудке королевы. И не только рассудке. Екатерина нужна была ему живой, хотя бы относительно здоровой и уж точно не в постели какого-нибудь мелкого и не в меру прыткого дворянчика. Поэтому Нарцисс решил навестить королеву, когда она придет в себя и сменит гнев на милость. Ему хотелось надеяться, что ночи будет достаточно. Екатерина же металась по спальне, круша и разрушая все вокруг. Как подобное могло случиться с ней? Она смирилась со страстью Франциска, терпела оскорбления, вынашивая планы по воссоединению с ним и живя только этой надеждой, но сегодняшний инцидент… Такое ей и в голову не могло прийти. Хихиканье, насмешки, тыканье пальцем, игнорирование не казались чем-то из ряда вон выходящим после разрыва с Франциском, непристойные предложения и попытки насилия в ближайшем темном углу вызвали шок. Раньше ее просто называли шлюхой, теперь от нее требовали и вести себя соответствующе позорному титулу. Екатерина одним движением отправила на пол почти все предметы, нашедшие пристанище на ее письменном столе. Сердце закололо, дышать стало тяжело, и она поднесла руку к груди, согнувшись пополам. − Ваше Величество, помочь вам приготовиться ко сну? − за сердечной болью королева не услышала стука в дверь и тихих шагов фрейлины. Она и сейчас не обращала на нее внимания. Слишком больно было в груди, слишком тяжело. − Нет… я сама, − Екатерина мотнула головой и оперлась о стол. Она никогда не жаловалась на сердце, но в этот миг чувствовала, как жизнь бьется в нем лихорадочно, нездорово, неправильно. − Вам плохо? Позвать врача? − фрейлина взволнованно двинулась к королеве, яростно вцепившейся в столешницу. − Я в порядке, − Екатерина закашлялась от недостатка воздуха − сухо и отрывисто. − Можете идти, − фрейлина помешкала, но исполнила приказ, бросив сквозивший тревогой взгляд. Она не сомкнет глаз всю ночь, ожидая срочного вызова от госпожи и в то же время трясясь от страха получить его. Королева же сомневалась, что теперь хоть когда-нибудь позовет к себе врача. Разве только на смертном одре, и то лишь ради приличия. Неважно, от чего она умрет, а вот как жить, если какой-нибудь лекарь увидит клеймо и в подробностях растреплет о нем всему замку − вопрос куда более интересный. И все же с болью в груди нужно было что-то сделать, и рука Екатерины сама потянулась к кувшину с вином. Вино помогало уснуть едва ли не лучше любого снотворного. Раньше она не задумывалась о подобном его свойстве, но последние несколько дней именно оно излечивало ее от бессонницы и кошмаров. Пару глотков рубинового цвета жидкости и правда ослабили обруч, железными тисками сжимавший грудь. Екатерина облегченно вздохнула и сама не заметила, как налила следующий бокал. Мысли лениво шевелились в голове, постепенно вернувшись к тому человеку, который и довел королеву до столь печального состояния. Франциск. Она произнесла имя сына одними губами, залпом осушив заново наполненный бокал. Что заставило его поступить так с ней, испытать противоестественную страсть? Неужели дело только в том случае с Генрихом? Она никогда не наблюдала в сыне порочных наклонностей. Даже сейчас она не могла отказать ему в хороших качествах − уму, сообразительности, жажде справедливости, ответственности, целеустремленности. Возможно, она сама испортила его своими бесконечными уроками непрощения и непримиримости. Или ее ядовитой крови Медичи было в нем куда больше, чем она считала. Впервые она узнала нрав Франциска, лишь когда он пообещал убить ее, дабы защитить Марию. Наверное, он действительно сделал бы это. Отпивая третий или четвертый бокал, Екатерина могла признать: сын не бросал слов на ветер. Если он что-то решил, ничто не в силах было остановить его. Не такая уж плохая черта для короля, если бы она не включала измывательства над его матерью. Да, как король Франциск проявлял себя с самой хорошей стороны. Если бы еще не Эдикт против протестантов… но тут все было слишком сложно. Знать и фанатики ополоумели, правдами и неправдами прорываясь к власти. У Франциска просто не осталось выбора. В глубине души она даже соглашалась с его решением − Екатерина выросла у подножия папского престола. Как она могла забыть об этом и о католической вере? Если бы только Франциск подпустил ее ближе, она могла бы помочь… но он и раньше не позволял ей принимать решений за него, а теперь и подавно не станет слушать. Он отдал ее на растерзание внутренним демонам и охочим до власти придворным. Растоптал и душу, и тело. Королева налила новый бокал, покончив с опустевшим старым. Голова уже основательно кружилась, но она не стала обращать на нее внимания. Ее больше занимал почудившийся в углу комнаты шорох. Екатерина вгляделась в темноту, совершенно уверенная, что увидела крысу с длинным жирным хвостом и острыми лапками. В последний раз она встречалась с мерзкими животными в башне и привыкла к ним достаточно, чтобы не пугаться. Это было так прозаично: пасть и тут же оказаться в хищных, вонючих крысиных лапах… в прямом смысле. Если только у нее не начались галлюцинации. Но когда она осушила еще один бокал, крыса была все там же − блестела глазами-пуговицами, глядя прямо на нее. Она сделала шаг вперед, намереваясь рассмотреть жалкое животное, и рухнула на пол − ноги больше не держали, и бокал чудом не выпал из руки. Зато после того, как она наполнила его заново, крыса исчезла. Королева удивленно моргнула, делая глоток и отгоняя пьяный дурман. Воспоминания и мысли растворились в нем, наконец-то оставляя в покое. Было так хорошо, как будто и правда не мучило ничего, ничего не грозило. И она больше не думала о Франциске. Екатерина приподнялась на коленях, опасно качнувшись в сторону. Перед глазами поплыло, но она упрямо потянулась к кувшину. Вина осталось не так уж много, и она допила его залпом, прямо из кувшина, отбросив в сторону ненужный бокал. Пустой кувшин отправился на самый край стола, и основательно захмелевшая королева вытянулась прямо на полу, подложив под щеку руку. Она не ощущала ни жесткости камня под собой, ни сквозняка из приоткрытого окна. Хотелось спать. Стоило раздеться и лечь в кровать, но этого как раз не хотелось совсем. Веки смыкались, отяжелев, и она задремала, не ожидая никаких сновидений. Сновидения пришли, несмотря на огромное количество выпитого вина. Ударивший ее по лицу Генрих и бросившийся спасать неординарным способом Франциск. Снова Франциск, обходящий ее стороной после случившегося, а потом вдруг вламывающийся в ее тело на ее же кровати. Франциск, заставляющий изнывать от наслаждения, содрогаясь, сжимаясь, подгибая пальцы на ногах. Франциск, вырывающий мать из рук заговорщиков. И вновь Франциск, вынуждающий унижаться как никогда в жизни, клеймящий следом, а еще позже бросающий на произвол судьбы. Франциск, Франциск, Франциск… Везде и всегда. Во сне и наяву. Она же только избавилась от него. Какого черта он опять лез к ней в голову? Екатерина раздраженно скривилась, не сумев укрыться от дебрей сновидений, и потерлась щекой о затекшую руку. − Что это значит? − неожиданно затряс ее за плечо вполне реальный король. − Как ты посмела? Ты королева, а не какая-нибудь кухарка, − он вновь попытался растолкать пьяно посапывающую мать, но та только икнула, проигнорировав его. − Сколько ты выпила? − Франциск посмотрел на пустой кувшин, скатившийся со стола и валявшийся рядом, чудом не разбившийся бокал, поморщился от дурманящего винного запаха и перевернул мать на спину. − Слава богу, что тебя никто не видел. Ты позоришь всю нашу семью, − она всхрапнула в знак протеста, а он оценил, насколько тяжело ворочать нетрезвого человека. Наконец королю удалось пробраться руками под ноги и шею матери и поднять ее. Стражу звать было невозможно − увидев в таком состоянии, они могли напридумывать про нее новых омерзительных баек, кои и без того ходили по замку в достаточном количестве. Поэтому Франциск сам отнес королеву на кровать, от гнева даже не заметив ее веса, к тому же с их последней встречи она потеряла в нем еще больше. Несмотря на обещание больше не обращать на мать внимания, он не мог не видеть, что она практически ничего не ела и выглядела совершенно измученной. − Не уходи, − пробормотала она, когда Франциск осторожно опустил ее на кровать, быстро стянул с матери туфли и дотронулся поцелуем до влажного лба, отложив разговор на неопределенное время. − Пожалуйста, не уходи, − она словно растеряла весь пьяный угар, став тихой и печальной спящей красавицей, − я не могу больше. − Это пройдет, − он нежно погладил королеву по голове, надеясь, что это успокоит ее. Видеть мать такой оказалось тяжело. − Ты привыкнешь. Все привыкнут, − она затихла, и он собрался уходить. − Нет. Нет, − она вцепилась в руку Франциска, стоило ему отстраниться. − Я не хочу… не хочу искать покровителей, чтобы защититься. Моя мать … она была почти принцессой, в ней текла кровь Бурбонов. Это… это несправедливо, − ее речь стала невнятной, обрывочной, и Франциску пришлось прислушиваться. − Я мать короля, а мне задирают юбку в ближайшем темном углу, предлагая… предлагая выбрать себе благодетеля… − О чем ты? Кто это сделал? Кто это сделал, мама? − Франциск почти кричал, но слова матери слишком разозлили и обескуражили его, чтобы отреагировать на них спокойно. − Назови мне имя! − он сжал ее запястье и умерил пыл, лишь разобрав болезненный стон. − Почему ты не опоил меня тогда? − неожиданно сменила тему королева, и Франциск стал склоняться к мысли, что ее мучили видения, и она просто озвучивала свои фантазии. По крайней мере, он совершенно не понимал, о каком «тогда» шла речь. − Почему сдирал это чертово клеймо наживую? Почему? Это больно, так больно, − она захныкала, а он задумался, почему в тот день и правда не дал матери опия. Ему просто не пришло это в голову − он видел хорошо зажившее клеймо и торопился навсегда оставить его четким и ровным. − Ты и без этого справилась, мама, − малодушно ушел от ответа Франциск, подавив желание немедленно взглянуть на дело рук своих. − Что толку теперь плакаться? Это тебя не красит, − он ощутил себя последним мерзавцем после таких слов и понадеялся, что она уже уснула, но королева дернулась, будто от хлесткого, жгучего удара, распахнула на секунду глаза и перевернулась на бок, отворачиваясь от него. − Я полежу с тобой немного, − Франциску вдруг захотелось поступить ровно наоборот: она оскорбилась и гордо отказалась от его поддержки, хотя еще пару минут назад просила о ней, а он ляжет рядом, прижмется к ее спине и оставит последнее слово за собой. Поступок обиженного мальчика, но король оправдал его стремлением проследить за состоянием матери. Сегодня к нему вновь явилась уже знакомая фрейлина, беспокоясь за сердце королевы и ее отказ послать за врачом. И Франциск появился в материнских покоях как только смог. Он ожидал увидеть что угодно, но только не опьяневшую от кувшина выпитого вина и прикорнувшую прямо на полу мать. Им еще предстояло обсудить это. Холодная и непоколебимая королева Екатерина, пьяная вдрызг и спящая чуть ли не под письменным столом… От такого зрелища хотелось одновременно плакать и смеяться. Король все же сдержался, посчитав подобное слишком недостойным поведением. Мать посапывала во сне вполне нормально и мирно, и, побоявшись подарить ложную надежду проведенной вместе ночью, он сбежал от нее через час, поцеловав на прощание в порозовевшую щеку. Екатерина же не запомнила из его визита почти ничего, кроме того, что он сам нес ее до кровати на руках и его жестоких слов о том, как не красили ее жалобы из-за содранного живьем клейма. Он снова заставил мать прочувствовать убийственный контраст невыразимой нежности и беспощадной жестокости. Разъяренная очередной выходкой сына, полная решимости в который раз выяснить с ним отношения, она вскочила с кровати, только разодрав глаза и осознав, где находилась и как там оказалась, и… тут же упала на колени перед стоявшим рядом с кроватью тазом. Мутило безбожно, голова, казалось, поворачивалась вокруг своей оси вместе с комнатой, глаза слезились, и Екатерину рвало вновь и вновь − переваренной и наполовину переваренной пищей, забродившим в ее желудке вином, желчью, слюной. Она побоялась, что еще немного, и из нее полезут наружу собственные кишки. Наконец, все прекратилось, и она расслабилась, вернув на положенное место выскочившую из суставов челюсть и обхватив заурчавший от наступившей пустоты живот. В дверь постучали, и вскоре на пороге появилась служанка с подносом, на котором ютились кувшин чистой воды и несколько стаканов. − Король приказал доставить вам это, как только вы проснетесь, − пояснила девушка в ответ на удивленно изогнутую бровь королевы. − Позвольте, я заберу, − она подхватила полный рвоты медный таз и в один миг скрылась с ним за дверью. С третьей попытки поднявшись с колен и подойдя к широко открытому окну, Екатерина осознала, что и тазом, и свежим воздухом ее обеспечил сын, зная, чем обернется для нее вечер в компании огромного количества вина. В дверь снова постучали, и она бегом бросилась к ней, собираясь разодрать на части служанку, наверняка доставившую ей очередную снисходительную милость Франциска. − Чем еще осчастливил меня король? − закричала она, дергая за ручку, и застыла, удивленно разглядывая стучавшего. − Пока ничем, но если наконец возьметесь за ум и выслушаете меня, возможно, и осчастливит, − уверенно отодвинув королеву в сторону, граф Стефан Нарцисс прошел внутрь ее покоев и вальяжно развалился в кресле, уложив руки на подлокотники. Все еще не изгнав туман похмелья из своей головы, Екатерина закрыла дверь, даже не подумав возразить.