Воспоминания
За окном уже смеркалось, сливались в сплошное грязно-зелёное пятно деревья, мелькавшие за окном, когда Крис, осторожно загнув уголок страницы, потёр уставшие, покрасневшие глаза. Хиддлстон на соседнем сидении спал беспокойным, чутким и поверхностным сном, подложив тонкую руку под голову – его сморило после чтения газеты. Крис подался вперёд, стащил с него тесные ботинки, укладывая ноги на сидение, неосознанно захватил край сброшенного ранее пальто и потянул вперёд, укрывая Хиддлстона по плечи. Криса ощутимо клонило в сон, однако он терпеливо ждал оглашения станции, помня о том, что они с Хиддлстоном пару часов назад условились спать по очереди. Хэмсворт медленно провёл ладонью по обложке, ощущая, как его вновь затягивают давние армейские воспоминания. Энни, его милая Энни, говорила, что человек начинает умирать, когда воспоминания становятся дороже жизни. А ещё Энни любила читать и, улыбаясь прозрачными серыми глазами, постоянно цитировала ему Шекспира, Гёте, Дюма... и Уайльда.***
Энни Хьюманн, которой едва минуло четырнадцать, и остальных девушек – почти девочек – Крис повстречал в разорённой, разграбленной деревне, на передовой, спустя полтора месяца после его зачисления в армию. Энни по примеру остальных женщин подносила солдатам холодное свежее молоко в глиняном кувшине, разламывала поровну луковые или пшеничные лепёшки. Когда очередь дошла до Криса, она улыбнулась ему вдруг, устало, но ласково и смущённо, и неосторожно плеснула молоком по ногам. Подскочила, подобрала длинные юбки, извиняясь за проступок, и Крис опустился на колено рядом с ней, взял её лицо в свои крепкие мозолистые ладони. Когда кроткий и испуганный серый взгляд повстречал нежность в светлых голубых глазах, сердце вдруг пустилось вскачь, неровно забилось, запульсировало у самого горла. Услышав весёлый крик Эванса, чтобы он, Крис, не задерживал еду и не приводил девушку в ещё большее смятение, Хэмсворт торопливо напился, отломил от краюхи и кивком велел ей идти дальше к остальным. Эта деревенька, глухая, почти неприметная в густо разросшихся деревьях, не зря была выбрана фронтовой линией – немцы, не подозревавшие о близости предполагаемого врага, заняли соседнее село, что находилось в пяти милях отсюда. Позже к ним должно было подоспеть подкрепление, а пока они следовали приказу свыше о ненападении. Эванс и Хиддлстон велели разведчикам осмотреть близлежащую территорию на скрытое оружие массового поражения и местные особенности почвы – на пересыхающие болота, незасыпанные овраги или вьющиеся меж деревьев прозрачные речушки со свежей водой или мелкой рыбой. Близ деревни, с востока и с севера, разбили палаточный лагерь, а местные женщины, оставшиеся вместе с малолетними детьми в покосившихся домишках, делились с солдатами пищей и тряпьём на подстилки. Мальчуганы здесь выдались шумными, любопытными и деловитыми, впрочем, это было даже отчасти кстати. Эванс осторожно и размыто опросил их о расстоянии до села, а самых смелых из тех, кто постарше, послал к разведчикам на донесение информации или находок. Для Криса время выдалось относительно свободное, пусть и нервозное, а потому он внимательно приглядывал за Энни Хьюманн, не решаясь, впрочем, подойти ближе. Энни была приветлива и ласкова абсолютно со всеми, будь то старый солдат, юный новобранец вроде Криса, или капитан. Хиддлстон в её присутствии почти не язвил, разговаривал ровно и подчёркнуто вежливо, а где-то даже и с холодным почтением. С лица Эванса не сходила широкая улыбка. Даже одинокий нелюдимый Реннер словно ненароком касался её руки, когда Энни передавала ему завёрнутые в чистую тряпицу вяленое мясо, пол-лепёшки и пару луковиц. От Энни шло лучистое, душевное тепло, и она щедро делилась им с окружающими. Пожалуй только, что больше незнакомых людей она любила только свою сестру. Закончив вечерние дела, Энни частенько провожала её к костру, шёпотом рассказывая сказки одну за другой – все, что слышала где-то или читала. Если сказки казались короткими или оканчивались плохо, Энни непременно выдумывала к ним продолжение. К Крису Энни относилась ровно, с такой же доброжелательностью, как и к остальным. Крис всегда словно случайно оказывался рядом – помогал донести тяжёлые вёдра с водой от колодца, разносил вместе с ней еду, помогал неловко, неумело и неаккуратно бинтовать исцарапанные о колючую проволоку руки или разбитые головы. И Энни всегда благодарила его за помощь тёплой улыбкой. Как равного.***
Тому, что начались военные действия и на лагерь напали, поначалу не верил никто. Лишь картечью отозвались глухие вспышки грома, сверкнула ярким бликом в непогоду ночью молния, обрушился на деревеньку ливень – стенной поток тёмной воды. Когда крышу палатки, в которой спал Крис, пробило кривое, изогнутое лезвие чужого охотничьего ножа, соскользнуло о щетину, оставив глубокий порез на шее. Крис успел увернуться от следующего удара, захватил из-под бока жестяное ведро, выставил перед собой, защищаясь. Звон от того, что лезвие плашмя проехалось по смятому боку ведра, разбудил остальных; он оказался настолько оглушающим и варварским в ночной полудрёмной тиши, что Крис поморщился невольно, упустив пару драгоценных секунд – нож снова упёрся в подрагивающий от напряжения кадык. Прогремевший сухой выстрел и тело, глухо упавшее на глинистую, размякшую от воды землю заставили Криса опомниться, вылезти из палатки. В свете молний он едва различил силуэт Хиддлстона с кровоподтёком на щеке, опустившего ружьё. – Враг на нашей территории!! – услышали оба тревожный крик Эванса, синхронно вскинули головы. – Бери ружьё, – скомандовал Хиддлстон хрипло, провёл языком по красным запёкшимся губам. – Защищай тыл.***
Жестокая битва кипела здесь до самого рассвета. Последние капли дождя осыпались с седых клочьев облаков, зашумели рваные порывы ветра в листьях, очередное вражеское тело было выброшено за недавно отстроенную ограду. Собирали раненых, оказывая им первую скорую помощь на месте, накладывали тугие повязки на сломанные конечности. Крис помог Эвансу с пробитой навылет ногой доковылять до уцелевшей палатки, где врачевали серьёзные раны, получил в благодарность усталый кивок. Энни нигде не было – ни ни в одной из изб, ни у палаток. Крис отыскал её у хлева, навзрыд плачущую, с искалеченной сестрой на руках, уткнувшуюся в плечо молчаливого Реннера. Он гладил её по волосам, несмело и нежно, неловко успокаивал, осторожно целуя в лоб и в солёные щёки. – Остались ли родные у Энни? – дрогнувшим голосом спросил Крис у местной старейшины – полуослепшей горбатой бабки, тяжело опиравшейся на клюку. – Господь с тобой, милый, – махнула бабка рукой. – Одна-одинёшенька она осталась теперь на этом свете, никого, кроме нас, у ей-то и нету. Дитя деревни. – А семья? – Всю перестреляли ещё в пятнадцатом. Только девчата и остались, – доверила ему бабка страшную тайну и надолго замолчала – о чём-то задумалась.***
После того, как сестру схоронили в поле, Энни тяжело заболела и окончательно слегла. Теперь она почти постоянно молчала, не улыбалась больше, тусклыми глазами рассматривая купол палатки. Сердце Криса разрывалось от жалости, но он не знал, чем ей можно помочь. – Иди уже, – однажды, когда они стояли в карауле, махнул рукой Эванс, видя терзания Криса, сильно пихнул в плечо, подталкивая к палатке. – Я тебя подменю. Крис ослушаться не смел. Осторожно приподнял завесу, продвинулся внутрь и застыл, неверяще смотря перед собой. Энни с закрытыми глазами полулежала на кровати, а Хиддлстон, устроившись меж её раздвинутых ног, беспорядочно целовал Энни в шею, распуская завязки её тонкой ночной рубашки.***
– У меня для тебя кое-что есть, – одним из вечеров сказал заговорщическим шёпотом Крис, взял Энни за тонкую руку, вкладывая ей в ладонь свёрнутый в тугой узел платок. – Тебе обязательно понравится. Энни в последнее время выглядела очень неважно: бледная, осунувшаяся, похудевшая, она перестала заплетать густые волосы, и они спутанными волнами укрывали её хрупкие плечи. Крис давно у неё не бывал, сказывался прошлый раз, однако счастливая случайность в виде приятного сюрприза возымела своё дело – и Крис сразу устремился к Энни. – Что же это? – разволновалась она, разрумянилась невольно – даже глаза заблестели. Крис помог ей сесть на постели, поддерживая Энни за плечи, взбил хорошенько подушки. – Разворачивай осторожно, – предупредил он, присаживаясь рядом. Энни потянула за уголок платка; несколько крупных коричневых зёрен просыпалось ей на пальцы. – Ой, это кофе?! – недоверчиво прошептала она, разглядывая ладонь. – Лучше, – хмыкнул Крис. – Попробуй. Она отправила зерно в рот и невольно зажмурилась от удовольствия. – Шоколад! Господи, но откуда, Крис? – Обменял на сигареты, – улыбнулся он, наблюдая, как Энни разворачивает платок. – Господи, спасибо, спасибо, спасибо, – шептала она, крепко целуя Криса в колючую щёку, а тот, обнимая Энни поперёк спины, долго вдыхал горький аромат лекарств от её пышных вьющихся волос, и терпкая горечь в его душе сравниться с этими лекарствами совершенно не могла.***
– Не спится, Хэмсворт? – отвлёк от раздумий хриплый спросонья голос Хиддлстона. Крис повернул голову. Том полусидел, укрытый по пояс пальто, по-мальчишечьи тёр заспанные глаза. – Станцию ещё не объявляли? Крис молчаливо покачал головой, снова открывая книгу. – Неужели интересно? – съязвил Хиддлстон, свешивая ноги с сиденья и плотнее придвигаясь к окну. Крис прикрыл глаза, медленно досчитал до десяти. Ввязываться в конфликт ему, умиротворённому и уставшему от дороги, сейчас совершенно не хотелось. – Моя матушка когда-то очень любила Уайльда. Решил отдать дань её прошлым вкусам. – Терпеливо объяснил он, вновь возвращаясь к чтению. – Почему прошлым? Уайльд – один из величайших писателей, славившихся своей исключительной остротой ума. – Для моей матушки, – вздохнул Крис, ногтем провёл по истрепавшейся обложке, – чистота души и чистота мыслей на книжных напечатанных страницах не разделимы, помнишь? Хиддлстон, судя по затуманившимся голубым глазам, помнил, даже кивнул, забывшись на мгновение. – Матушка считала Уайльда ценителем английской культуры, пока не прочитала про суд над ним в старой газете. Я до сих пор помню, как матушка воскликнула: "Какая грязь!.." и с того дня больше к книгам Уайльда не прикасалась и даже запретила остальным их читать. – Крис пожал плечами. – Честно говоря, в чём-то её мнение я разделяю, хотя философские и бесконечно мудрые сказки Уайльда мне по-прежнему сильно нравятся. – Послушайте, Хэмсворт, я понимаю, к чему Вы клоните, но у творческих людей гомосексуальность считается признаком одарённости, а Вам это точно не грозит, – с тяжёлым вздохом заверил его Хиддлстон. Крис шумно засопел, пытаясь придумать колкость пообидней. – Вроде мы с тобой не чужие друг другу, – заметил он осторожно, закидывая ногу щиколоткой на колено. – Почему ты до сих пор зовёшь меня на "Вы", Хиддлстон? Не вздумай отпираться, интонации очень легко улавливаются. – Я с врагами не панибратствую, – поморщился Хиддлстон, набрасывая пальто себе на плечи. – Разбогатевший простолюдин никогда не будет равным бедному аристократу – ни по происхождению, ни по крови, – чтобы там не утверждали газеты, лозунги или партии. Крис дёрнулся, словно от удара, почувствовал, как к щекам унизительно приливает кровь, и потянулся вперёд с чётким намерением свернуть Хиддлстону шею. Внезапно поезд резко качнулся, затормозил, – тревожно замигала висевшая между сидениями лампа, – заскрипели колёса, останавливаясь о рельсы, и совершенно не ожидавший этого Хиддлстон полетел вперёд, лбом врезался в Крисов живот, опрокидывая его на спину и цепляясь за его колени. – О-о-о... Что за чёрт? – простонал он, передвинул ладони на бёдра Криса, пытаясь подняться на разъезжающихся ногах. Дверь купе открылась, явив обоим девушку в униформе. Собиравшаяся что-то сказать, она вдруг заметно стушевалась, занервничала сильно и опустила глаза. – Простите, если помешала, – пролепетала пунцовая от стыда проводница. – Я не знала, что вы... ну, вы... – и она громко хлопнула дверью. Хэмсворт, дослушав в полном гробовом молчании её стихающие шаги, только глаза закатил, поддерживая Тома за локти, а Хиддлстон неожиданно мягко фыркнул, лбом коснувшись Крисова подбородка. – Пойду разузнаю, в чём дело, – Том отряхнул колени и вышел из купе.***
– Ну что? – нетерпеливо поинтересовался Крис, едва Хиддлстон, пребывавший, вероятнее всего, не в самом хорошем расположении духа, распахнул дверь. – Вчерашний ураган, – Хиддлстон глубоко вдохнул, сунул ладонь в карман пальто, ища сигареты, – под корень расчистил акры леса, и несколько деревьев перегородили железнодорожные пути. – И что теперь? – И ничего теперь, – сумрачно передразнил Криса Хиддлстон. – Поезд продолжит движение только через полутора суток, а у нас нет такого количества времени на безделье. – Том отодвинул занавеску, выглянул в окно. – Скоро окончательно стемнеет. Я думаю, лучше оставить поезд. Мы переночуем в гостинице, а потом двинемся к пристани, чтобы успеть на утренний паром. ________________________________ Вот тут – http://www.liveinternet.ru/users/la_belle_epoque/post70892968/ – можно прочитать очень интересную статью о музе и любовнике Оскара Уайльда Альфреде Дугласе, об их странной и запутанной дружбе, о любви и расставаниях.