Мое пламя, твой лёд

Капельки воды на нежно-белых цветах. Орфей любил белую сирень, и Гидеон дарил ему огромные букеты. Этим едва ощутимым ароматом были пропитаны волосы обоих блонди и их одежда... аромат чувствовался, даже когда фурнитуры уносили увядшие цветы. Сам Лагат по особым случаям украшал свои апартаменты черными розами. Иногда Орфей над этим шутил: "слишком манерно и богемно". Гидеон не отрицал. Его любовь к изящному, в отличие от скромной элегантности Орфея, бросалась в глаза. Дорогие напитки, дорогие украшения, дорогие подарки, первые диковинки в собственной коллекции... Он торопился жить и чувствовать, и, едва достигнув совершеннолетия, стремился к жизни зрелого мужчины. - Куда ты спешишь? - как-то спросил Орфей, наслаждаясь белым вином. - Ты успеешь еще пресытиться и светской жизнью, и работой. Гидеон беспечно улыбнулся. - Когда еще это будет. До того времени нам выпадет немало приятных моментов. Он склонил голову на плечо любимого. После того памятного признания они часто вот так сидели рядом на диване в свободные вечера, за легким напитком и неспешным разговором. О чем-то большем, чем прикосновения и поцелуи, речи еще не шло. Гидеон с нетерпением ждал, когда же... но не говорил прямо, опасаясь, что Орфей сочтет такие слова грубостью, недостойной блонди. Томительное ожидание, когда нить разговора теряется. Осторожные, еще невинные прикосновения. Орфей перебирает локоны Гидеона, наматывает прядь себе на палец. Тоже не спешит. К чему? Успеется еще попробовать те удовольствия, о которых отец говорит, не стесняясь. * - Ты флиртовал с той дамой так, что она могла бы уехать с приема с тобой, невзирая на присутствие супруга. Вкрадчивые интонации не обманывали Гидеона - он знал, что Орфей сердится. - Но мы же этого не сделали. И сейчас я с тобой, а не с ней, разве это не доказательство... Ты так устал, помочь тебе снять униформу и причесаться? - Я не хрупкая барышня, и вымотался не столько физически, сколько морально, мне противны все эти федералы с их фальшью. А ты, вижу, намерен остаться у меня. Доминик знает? - Да. Значит, ты меня не прогонишь. Гидеон аккуратно справлялся с вычурными и неудобными застежками, освобождая Орфея от тяжелой ткани, и мягко поглаживал, разминал плечи и спину. - Вот так... замечательно... - шептал Зави. - Ты прелесть. Самый красивый. Самый очаровательный. - Довольно комплиментов. К тому же, когда они звучат из твоих уст, я невольно думаю о том, что тебе было с кем сравнивать. Этого ехидного намека Гидеон не ждал. Не теперь. - Ревнуешь. Орфей только засмеялся. И, когда Гидеон направился было в гостевую спальню, вдруг сказал: - Нет, ты останешься здесь, со мной. Даже если бы Гидеон был намерен возражать, то не смог бы ослушаться этого тихого приказа. Но ему нравился этот вкрадчивый тон, и ему хотелось быть рядом с любимым. Он думал, что они просто заснут вместе - слишком утомительным был прием. Вовсе не ждал той страсти, с которой Орфей прижал его к себе, властно целуя. Так уверенно, даже жестко. - Думал, что можешь баловать любителей и любительниц легких удовольствий, Гидеон? Ну-ну. - Я хочу только тебя. Гидеон не сопротивлялся, уступал сильным и страстным прикосновениям. Чувствовать на себе тяжесть тела любимого было приятно... они оба не хотели долгих прелюдий. Но, когда Орфей начал подготавливать его к большему, Гидеон заметил неуверенность, неловкость движений. - Подожди... - прошептал он. - Может, лучше я сам? - Так заметно, что у меня нет опыта? - ехидно спросил Орфей. - Конечно, ты же знаешь всё! - То есть?.. - Гидеон не мог поверить. - У тебя никого не было? Как глупо... как глупо было верить сплетням и мучить себя - оказывается, даже без причины на то. - Конечно. Я... мне просто не хотелось даже, пока я не стал ревновать тебя. - Собственник. Но с другими я пробовал не всё, самое лучшее осталось для нас с тобой, - Гидеон тихо засмеялся. Он аккуратно направил Орфея в себя, и закусил губу от боли. Отдаваться было труднее, чем владеть, во всяком случае, в первый раз. Но это было неважно... Гидеон первым начал двигаться, аккуратно и неспеша, прижимал Орфея к себе и целовал, и вскоре плавный ритм стал гармоничным и естественным для обоих. Это было так красиво, чувствовать сильные прикосновения любимого и становиться единым целым с ним было важнее чувственных изысков с опытными любовниками или любовницами... открыть для него мир удовольствий плоти, быть первым... вот что казалось самым главным. Такое связывает, не меньше чем узы крови или брак. И позже, в шутку называя эту их ночь "первой брачной", Орфей был не так уж далек от правды. Их тихое, безмятежное счастье... Гидеон помнил дни, когда ни работа, ни светские обязанности не приобрели еще нынешней тяжести. Когда рядом были отцы и всё давалось легко, потому что было у кого попросить совета или просто поддержки. Тогда еще мысли о том, что старшие не вечны, уходили почти легко. "Это может произойти с кем-то другим, но не с нами". Когда произошел взрыв в Мидасе, Гидеон не мог поверить в реальность произошедшего. "Доминик!.. неужели правда? почему именно он?!". В памяти возникали все счастливые мгновения жизни в их доме, в сознании будто звучал веселый смех отца. Доминик никому, никому не причинил зла. Почему его убили?! - Увы, всего лишь за то, что он блонди, - с горечью говорил Орфей. - Я не хочу думать, что это правда. Как теперь жить? Рационализм блонди ничем не мог помочь, только делал хуже. Если бы Гидеон был обычным человеком, он бы плакал. Но слёз не было. Красные, воспаленные от бессонницы глаза оставались сухими. Мысли не давали покоя - как помочь другим пережить эту боль. Тяжело дышать, в горле ком, грудь будто сдавливали железные тиски. Нет, он не мог плакать. Гидеон занимался всеми необходимыми горестными обязанностями сам. Кристиан и Орфей сутками пропадали в СБ и на выезде, занимаясь поиском причастных к теракту. Старший Зави был намерен отомстить - пусть это не вернет Доминика, но виновники тоже не должны остаться безнаказанными. Работа и выполнение последнего долга перед отцом выматывали молодого блонди, тем более, что за этой потерей последовала новая -Амира не пережил гибели любимого. Черное время... Дела и заботы не могли заглушить пустоту, оставшуюся в душе. Орфей говорил, что с годами станет легче, что с потерями придется смириться. Но за этими правильными, в общем-то, словами Гидеон чувствовал, как любимый волнуется из-за отца. Крис был так энергичен, ярость и боль будто придавали ему сил. Многие элитники со страхом перешептывались - "протянет еще долго и сведет за собой в могилу многих врагов". Орфей волновался. - На самом деле, он укорачивает себе и без того малый оставшийся срок, - поделился он своей тревогой с любимым. - Но иначе и не получается... - Ты прав, Гидеон. Такая натура. При всем понимании целей отца, даже согласии с его действиями, было то, что какая-то часть натуры Орфея отрицала. Часто сталкиваясь с обоими Зави, Гидеон видел, что с Красной Базы отец и сын возвращались в разном настроении. Крис излучал почти юную энергию, тогда как Орфей выглядел уставшим. - Что, если ты откажешься от этих поездок? - спросил Гидеон. - Это не тема для разговоров в постели. - Но даже после того, как хорошо нам было, ты не можешь заснуть. Орфей прижался к нему, вцепился пальцами в его плечо - как будто это помогало выдержать боль и не закричать. - Я не только сопровождаю отца во время пыток подозреваемых. Я в этом участвую, хоть и не одобряю таких мер. Такое всю жизнь будет отягощать мне совесть, но иначе я не могу. - Почему? - Потому, что это мой долг перед отцом, перед всеми, кого уже нет. Потому, что федералы убивали и убивают наших родных и близких. И... Орфей не договорил, пряча лицо на груди у Гидеона. Он не плакал, нет - никогда бы не решился плакать при любовнике, это недостойно блонди. Но ему было тяжело рассказывать, даже любимому. Гидеон и не требовал от него полной откровенности - но был готов согревать, спасать от кошмарных снов. * Кристиан умер вскоре после того, как осуществил свою месть. Умер тихо - заснул и больше не проснулся. Так или почти так уходили в мир иной многие из линии - без боли и в полной уверенности, что сделали всё, предназначенное судьбой. "Он казался вечным". На похоронах отца Орфей выглядел идеально спокойным. Казалось даже со стороны, что Гидеон скорбит больше - когда дело касалось личного, эмоции Лагата были видны, как в открытой книге. Но самому главе Мидаса приходило на ум, что лучше бы Орфей плакал, лучше бы сказал хоть что-нибудь... Орфей почти не говорил в течение всех этих дней, разве что отдавал краткие распоряжения по делу. И вот теперь - "Не могу поверить... Кристиан казался бессмертным". Должно быть, так думали многие из присутствующих, а в Федерации вскоре стали ходить слухи, что известие о смерти фальшивое, что в гробу на самом деле двойник. Стальной Крис будто хранил Амой и после смерти: страх, что он вернется, удерживал федералов от более масштабных нападений не меньше, чем рациональные обсуждения вроде угрозы со стороны государств, союзных Танагуре. Орфей и Гидеон пользовались этим, эксплуатируя тиражируемые прессой сплетни, а кое-что Лагат придумывал и сам, распространяя через третьих лиц. Еще один поступок, объединяющий любовников, и в то же время их общий грех. Иначе нельзя было, ведь близился срок, когда Мишель Клэр отдаст ведомства Хьюберту и Леону. Военный и разведчик, занимающие свои места в семнадцать лет вместо положенных восемнадцати. Пока юные Бома и Клэр не станут на крыло, следует создавать надежный тыл и защищать родину с помощью дипломатии и политических игр. Иначе нельзя... Только, обсуждая с Орфеем очередной планируемый слух, Гидеон испытывал муки совести, как будто наносил любимому раны, которые не скоро заживут.