Лавка пряностей

Локи не знал своего отца – мать никогда не рассказывала, кем он был и чем занимался. Сколько Локи себя помнил, в их доме чуть ли не каждые два-три года появлялся новый «отец и муж». А за Лаувеей в их маленьком исландском городке, раскинувшемся на морском побережье, тянулась хвостом дурная слава. Однажды, когда Локи было лет семь или восемь, он услышал за спиной презрительное «сын шлюхи». Двое глупых мальчишек никак не ожидали, что худощавый, с виду очень хрупкий Локи задаст им такой трепки, что уже через пару минут им придется уносить ноги, зажимая разбитые носы ладошками. И если непутевая Лаувея больше занималась устройством своей личной жизни, почти не обращая внимания на отпрыска, то ее мать, старая Ингрид, которая жила в небольшом доме на окраине города, привечала внука, и изо всех сил старалась заменить ему и отца, и мать. То, что бабушка была не простым человеком, Локи понял, как только немного подрос. Он любил бывать у нее в гостях, часто оставался с ночевкой. С ней ему было по-настоящему интересно. И старая женщина не стала скрывать от внука то, чем занималась всю свою жизнь. Она была колдуньей. Да не простой, а очень сильной, ведающей многое и способной творить немыслимые вещи. К ней обращались за помощью люди из других городов и селений, приезжали даже из Рейкъявика. Вскоре Локи понял – бабка решила научить его всему, что умела сама. Ей нужно было кому-то передать свой дар – и, конечно же, о Лаувее не могло быть и речи. К тому времени, когда Локи исполнилось двенадцать лет, он уже многое узнал. Бабушка стала для него самым главным и нужным человеком на земле: она понимала его с полуслова, никогда не ругала, что бы он ни натворил. И если случалась какая неприятность, будь то взбучка от матери или ссора с одноклассниками, Локи знал, к кому идти, чтобы вернуть душевный покой. А потом что-то случилось – Локи так и не понял, что именно, и взрослые ему не объяснили, – но Ингрид спешно продала свой дом и уехала. Она просила-умоляла Лаувею, чтобы та позволила ей забрать Локи с собой. Но мать отказала наотрез. Локи был в недоумении, ведь он точно знал – матери он не нужен. – Нечего тебе жить с этой ведьмой, – сказала тогда Лаувея, строго глядя на сына. А тот плакал, как маленький, потому что больше всего на свете хотел уехать с бабушкой. Целый год от Ингрид не было вестей. Но однажды, в преддверии школьных каникул, она прислала письмо и пригласила Локи к себе в Англию, в Западный Мидленд, где теперь жила. На этот раз мать отпустила Локи – у нее как раз на подходе был очередной «роман всей жизни», и путающийся под ногами сын-подросток только мешал. С тех пор, как Локи впервые побывал у бабки в гостях, вся его жизнь превратилась в сплошное ожидание очередных каникул. Каждая поездка к старой Ингрид становилась для него настоящей отдушиной посреди скучных и однообразных будней. Друзей у Локи практически не было – сверстники побаивались близко общаться с «колдуном», как его прозвали, очевидно, из-за родства с настоящей ведьмой. Ингрид теперь держала лавку пряностей в небольшом английском городке. Конечно же, она не оставила колдовство, но об этом знали немногие. Официально – она управляла магазином, торговала специями, редкими сортами чая и кофе. Все помещение лавки было пропитано разнообразными ароматами, от которых порой кружилась голова. На втором этаже, прямо над лавкой, была небольшая квартирка, где и жила Ингрид. Но самое интересное таилось в подсобном помещении магазинчика. Здесь все стены до потолка занимали длинные полки, уставленные старинными книгами, разномастными бутылочками и мешочками со всевозможными порошками, травами и смесями, предназначенными для приготовления зелий. В центре комнатушки стоял стол с небольшой горелкой, на ней – маленький казанок, а вокруг громоздились плошки из керамики и металла, и ступки с пестиками, каменные и глиняные. Каждый день, проведенный в лавке, дарил Локи новые открытия. Казалось, бабушка торопилась передать ему как можно больше знаний. Заставляла много читать, и даже заучивать наизусть длинные фразы, значения которых Локи пока не понимал. Она объясняла, какие зелья нужно применять в том или ином случае, и все чаще привлекала его к приготовлению снадобий. И каждый раз, когда Локи закрывался в каморке вместе с Ингрид и помогал ей, подавая те или иные травы и порошки, его не покидало чувство прикосновения к тайне. Локи казалось, что прямо на его глазах творится настоящее волшебство. * * * Тор до последнего момента не мог поверить, что все это не розыгрыш или чья-то глупая шутка. Пока не переступил порог ресторана, украшенного россыпью живых цветов и воздушных шариков. Многочисленные гости сидели за столами, ели, пили и то и дело рукоплескали бесконечным тостам, славословиям и пожеланиям счастья молодым. Здесь его никто не ждал – ну еще бы. Буквально вчера он-таки сорвался, не утерпел и, подкараулив предателя Джеймса почти возле дома его родителей, попытался доступными ему средствами объяснить, что тот в корне не прав. Одинсон хотел добиться ответа: почему так произошло, чего Джиму не хватало, зачем он так жестоко, несправедливо поступил с ним? Но встреча, которая могла бы многое прояснить, в итоге закончилась двумя сломанными пальцами на правой руке Кендалла и парой ссадин на лице Одинсона. Затеряться среди гостей было несложно – Кендаллы и Фостеры пригласили на торжество чуть ли не половину города. Поэтому Тор, стараясь оставаться незамеченным, опрокидывал в себя бокал за бокалом шампанское, виски, вино и еще черт знает какие коктейли, украшенные дольками цитрусовых и разноцветными зонтиками. Джеймс все же заметил его в толпе, и немного виновато улыбнулся. Он наклонился к Джейн и что-то прошептал ей на ухо, и та не замедлила бросить на Тора взгляд, полный неприязни. Но праздник есть праздник, а свадьба – это особенный день, портить который не хотелось ни молодоженам, ни их родителям. Поэтому никто не посмел даже намекнуть нежеланному гостю на то, что его присутствие здесь неуместно. В свою очередь, Одинсон, наплевав на все приличия, решил для себя одно: он ни за что не допустит, чтобы Джеймс запомнил этот день, как самый счастливый в своей жизни. Не бывать этому! И поглощаемый в немереном количестве алкоголь с каждой минутой утверждал его в этой мысли. – Уважаемые гости! – задорно прокричал ведущий праздника, щуплый мужичонка в смокинге. – Минуточку вашего внимания! Сюрприз для молодоженов! Погас свет, и два официанта вкатили в зал огромный трехэтажный торт. Верхушку сооружения украшали фигурки жениха и невесты, а второй и третий ярус были равномерно утыканы маленькими фейерверками, которые искрились и шипели в темноте, разбрызгивая разноцветные огоньки. Гости весело захлопали в ладоши, восхищенно разглядывая сладкий сюрприз. И Тор понял, что пробил его час. Пошатываясь, он вышел на середину зала и парой точных ударов разбросал ошарашенных официантов, выкативших торт. По залу прошел возмущенный ропот, но остановить дебошира никто не посмел – людям было просто боязно связываться со здоровенным инспектором полиции, разъяренным как бык. – Да! Сюрприз, блядь! – прорычал Тор. Его слова прозвучали очень громко в наступившей тишине. Почти все жители маленького городка знали об отношениях Тора и Джеймса и о том, что произошло после. Кто-то осуждал Одинсона, кто-то ему сочувствовал. Но сейчас всех присутствующих в зале – кроме, пожалуй, жениха с невестой и их родителей, – охватило азартное любопытство – что же будет дальше? Тор встал между столом, где сидели молодожены, и злосчастным тортом. Широкая ладонь резко схватила фигурки жениха и невесты, украшавшие верхушку. Мгновение – и Тор, откусив марципановые головы и немного похрустев, выплюнул их прямо на стол перед молодыми, метко попав в тарелку Джеймса. – Прекрати, Тор! Не смей! – Джеймс вскочил со своего места и вперил в Тора полный презрения взгляд. – Веди себя достойно! – Ах ты хуйло! – взревел Тор. – Еще учить меня будешь, ебаный предатель! На этих словах прямо в лицо жениха полетел первый ярус кондитерского шедевра. Джеймс даже не успел пригнуться – и теперь его голова и костюм представляли из себя сплошной десерт, покрытый кремом и меренгами. – Вот же скотина! – завизжала Джейн и вскочила с места. – И ты получи, сссука!.. Второй ярус, состоящий из крема, бисквита и не до конца погасших фейерверков, накрыл голову несчастной невесты. А потом все понеслось и закружилось, как в дешевой комедии, напичканной не столько смешными, сколько пошлыми шутками. Кто-то из гостей попытался остановить Тора. Глупцы!.. Кто-то смеялся в голос и подбадривал, от души забавляясь происходящим. А иные бросились к выходу, лишь бы оказаться подальше от скандала. В конце концов прибыла полиция, и Тора повязали его же коллеги. Впервые в жизни Тору пришлось ночевать в собственном участке по другую сторону решетки. Наутро в кабинете своего начальника Одинсон понял – после случившегося он не сможет остаться здесь, в родном отделе, давно уже ставшем его вторым домом. Кендаллы и Фостеры согласились не доводить дело до суда лишь при одном условии – Тор Одинсон покинет этот город раз и навсегда. * * * Локи было шестнадцать, когда за пару недель до долгожданных каникул старая Ингрид внезапно появилась на пороге их дома. Выглядела она бледной и изможденной, и Лаувея не посмела отказать матери в крове. Как выяснилось потом, Ингрид, которую подкосил тяжелый недуг, приехала, чтобы умереть на родной земле. Она почти сразу слегла, и Локи, забросив учебу, все свободное время проводил возле ее постели. Они много говорили; Локи чувствовал, что бабушка пытается подготовить его к чему-то очень важному. Порой она, держа внука за руку, долго и пытливо вглядывалась в его глаза – и тому казалось, что внутри него разверзается пропасть, и бабкин взгляд проникает туда, в его душу, до самого дна. Он никогда не забудет ту ночь. Такой страшной ночи не было в его жизни ни до, ни после. За окнами бушевала гроза, море у берега пенилось и бурлило. Молнии резкими вспышками врывались в окна, гром грохотал не умолкая, а беспощадный ливень лил сплошной стеной. За окнами завывал ветер, деревья стонали и клонились к земле. Такой непогоды на памяти Локи в их городке еще не случалось. Но не гроза пугала обитателей дома. Примерно в полночь стены жилища Лаувеи начала сотрясать неведомая сила: зазвенела посуда на кухне, несколько чашек и тарелок слетели с полок, разбившись вдребезги. Электричество то появлялось, то пропадало, погружая дом в кромешный мрак. На стенах плясали жуткие тени, внушая суеверный ужас. Лаувея и ее новый муж Гехард сидели, прижавшись друг к другу, на диване в гостиной. Туда же мать приказала прийти и Локи. Она категорически запретила ему заходить сейчас к бабке. – Локи! – раздался громкий требовательный голос Ингрид, лежавшей в соседней комнате. Локи подхватился с места. – Нет! – заорала вдруг Лаувея. – Ты туда не пойдешь! – Бабушка зовет, – просто сказал Локи и двинулся к двери. – Гехард! – властно приказала женщина, и ее муж быстро поднялся и встал на пороге. – Сядь, малец, и слушайся мать! – ухмыльнулся рыжеволосый и коренастый Гехард, преграждая Локи путь. Дом опять сотрясся – то ли от бушующей непогоды, то ли от того, о чем и подумать было страшно. А дальше произошло нечто ужасное: вспыхнул и загорелся давно не работающий телевизор. Лаувея вскрикнула, а Гехард бросился к взбунтовавшейся технике, попутно срывая с окна штору, чтобы набросить на источник пожара. Переполох помог Локи незаметно выскользнуть из комнаты. Когда он подбежал к кровати Ингрид, та сразу же схватила его за руку. Да так крепко, что Локи чуть не взвыл от боли. – Помоги мне, – прохрипела ведьма. – Ты должен это забрать, мой мальчик, иначе мне не отойти. – Все будет хорошо, бабушка, – прошептал Локи побелевшими губами. Он любил ее и никогда не боялся, но сейчас увидел в глазах умирающей ведьмы не только привычные любовь и участие. В них было что-то еще, что-то жуткое и непостижимое. Вдруг зрачки старой колдуньи расширились, и Локи показалось, что еще немного – и его поглотит тьма, расползающаяся в них. – Родной мой, ты сильный, ты сможешь... – она говорила быстро и невнятно, почти как в бреду. – Только помни, чему я тебя учила, помни, маленький... Я люблю тебя... – Я тоже тебя люблю!.. Локи не знал, услышала ли его бабушка – тело ее вдруг выгнулось дугой. Стекло в единственном окне взорвалось тысячей осколков, в комнату ворвался вихрь, ударив леденящим холодом в лицо. И Локи услышал нечеловеческий вопль, оглушивший его. А потом по всему телу пошла дрожь, а перед глазами замелькали разноцветные вспышки. Очнулся Локи лишь утром, в своей комнате. У его постели сидела Лаувея, лицо ее было заплаканным, губы дрожали. – Она умерла, – прерывисто вздохнула женщина. – Глупый мой сын, я ведь хотела уберечь тебя от этого. А ты не послушал... – Это ведь дар, мама… – Дар? Это проклятие, Локи, – всхлипнула Лаувея. * * * Первое время Тору казалось, что теперь, кроме ненависти, сжигающей его изнутри, он не сможет испытывать больше ничего. И ему было все равно, что будет дальше. Но Генри Оруэлл, пожилой и мудрый начальник полиции, отнесся с пониманием к его непростой ситуации. Использовав свои связи, бывший шеф нашел для Тора место – тоже в отделении полиции, правда, в другом городе, почти в двухстах милях отсюда. Сложнее всего Тору было прощаться с матерью. Он понимал, что подвел ее, что она будет безмерно скучать по нему, и видеться они теперь смогут не часто. Но Тор понимал и другое – ему нужно как-то жить дальше. И нет ничего лучше, чем начать новую жизнь вдали от Джеймса и его новоиспеченной жены. Город Тору понравился – он был немногим больше его родного селения, но гораздо красивее: аккуратные, местами мощеные булыжником улочки сверкали чистотой, многие балконы и окна украшали цветы, а по фасадам домов то тут, то там вился декоративный плющ. Яркие вывески многочисленных лавок и небольших кафе тоже радовали глаз. И Тор почувствовал, как спокойно становится на сердце, словно все черное и плохое осталось где-то очень далеко – хотелось думать, что в прошлой жизни. На следующее после переезда утро он вошел в кабинет своего нового начальника. За столом сидел чернокожий мужчина. Его лицо украшала темная повязка, закрывающая левый глаз. Он широко улыбнулся и встал, приветствуя вновь прибывшего сотрудника. – Добро пожаловать, инспектор Одинсон, – начальник протянул руку для приветствия. – Меня зовут Николас Фьюри. Надеюсь, мы сработаемся.