— Да ладно, Курт?! Ты хоть понимаешь, что это… — говорил Финн, переходя на крик.
— Я знаю, что это, Финн. Не держи меня за идиота! Это во-первых. Во-вторых, не ори, потому что наши французские мама и папа уже спят, а у нас тут «бабские посиделки», — показал Курт в воздухе кавычки. — А в-третьих Себастьян тоже знал, что это. Мы уже не такие маленькие, — закончил Курт немного строго.
— И ты все еще ничего с этим не сделал? Точнее, твой ОТЕЦ с этим ничего не сделал? — негодовал Финн.
— Хватит! Ты рассказал бы своей маме, что ты лишился девственности с практически незнакомым парнем? В твоем случае, с девушкой.
— Нет, но… — Хадсон не нашел, что ответить.
— Вот именно. Поэтому давай закончим с этим. Я рассказал все, что мог, — сказал Курт.
— Стой. Последний вопрос.
— Да, Финн, — сказал Курт устало.
— Ты еще видел этого Себастиана? — спросил Финн, сделав акцент на «еще».
— Да. В смысле мы пересекались в Лайме и немного разговаривали. Ну, знаешь… Как старые знакомые, если нас можно так назвать, — улыбнулся Курт.
— Вас ни черта не назовешь старыми знакомыми! — чуть громче шепота сказал Финн. — Он так спокойно разговаривает с тобой после всего.
— Финн! Сколько еще тебе объяснять? Он ЗНАЕТ, что с ним могло быть. Думаешь, я сразу все ему простил и отпустил гулять с чистой совестью? Нет. Я не такой простой, — сказал Курт.
— Ладно, если ты считаешь, что поступил правильно, то пожалуйста, но я бы … — снова завелся Финн.
— ОТВАЛИ! Серьезно, если ты скажешь еще хоть что-нибудь про Смайта, я кину в тебя картину Финника, — зло сказал Хаммел.
— О нет! У тебя рука не поднимется, — смеясь сказал Финн.
— Когда ты успел так хорошо меня изучить? — спросил Курт с подозрением.
— У меня было время, — ответил Финн.
— Окей. Что на счет тебя? — начал Курт.
— А что на счет меня? Я Финн, учусь в старшей школе, в выпускном классе, за… — начал Финн.
— Шутишь шутки, это я понял. Что про инкогнито?
— Ах да. Я и забыл, что этот гей так тебя тронул, — начал Финн.
— Ага! Так он гей! Это уже становится супер интересным! — ликовал Курт.
— Умерь свой пыл, сладенький.
— ПОДОЖДИ, НЕТ! КАК УГОДНО, НО НЕ СЛАДЕНЬКИЙ!
— Ты говорил: «КАК УГОДНО, ЛИШЬ БЫ НЕ КУРТСИ», — спросил Финн с явным недопониманием.
— Сладенький тоже под запретом. Продолжай про инкогнито-гея, — потребовал Курт.
— Окей. Он нахальный, грубый, невоспитанный, жутко хамоватый гей из МакКинли, — закончил Финн.
— Маловато. Как он выглядит?
— Не очень. До меня ему далеко.
— От скромности не умрешь. И все-таки.
— Не знаю. Когда мне нужно его кому-то описать, я говорю: «Черное дерьмо с нагловатой ухмылочкой».
— Нехеровое описание, — заключил Курт.
— Ах, да. Еще всегда с кольцом на своем сраном среднем пальце, идиотской кожанке, и, естественно, с долбанной девчачьей подвеской-самолетиком.
— Это вовсе не по-девчачьи.
— Возможно. Но его никто не трогает за это.
— Почему же?
— Все футболисты боятся его. С силой у парня все в норме. Врежет — мало не покажется, надо отдать ему должное, — уже мягче сказал Финн.
— Так он тоже футболист? — спросил Курт, немного разочарованно.
— Нет. Как ни странно, этот придурок интересуется лишь музыкой, — сказал Финн.
— Ну знаешь. Я тоже хамил учителям и так далее, и иногда у меня проблескивает «нагловатая ухмылочка», да и кожанки я люблю и, кстати, кольца у меня есть. Это такой знак геев, но об этом мало кто знает. Я к чему это веду. Значит ли все это, что я — дерьмо с нагловатой ухмылочкой?
— Черное забыл, — напомнил Финн.
— Скорее бледное, — чуть строго заметил Курт.
— Нет. Я просто не могу сказать о нем ничего положительного. Когда ты его увидишь — ты сам все поймешь.
— Есть еще какие-то интересные факты его биографии?
— Да. Он — второгодник.
— Ну, с кем не бывает.
— Дважды.
— Ни с кем не бывает. Как так? Неужели он так глуп? — удивленно спросил Курт.
— Скорее упрям. Знаний у него — хоть отбавляй. Но вот упрямости… У барана меньше.
— О боже. Мне уже не терпится его увидеть.
— Еще немного. Скоро мы улетим из Франции, останется еще кусочек лета, и ты увидишь его. Не завидую.
— Ты питаешь к нему невероятную ненависть, Хадсон.
— Ничего не поделаешь. На этой веселой ноте я ухожу спать. Спокойной ночи, братишка.
— Спокойной ночи.
***
19 июня 07:30
Ужасно быстро пронеслась эта неделя во Франции! Мне так хочется остаться и в то же время так хочется уехать, что я прям разрываюсь. Наш самолет в 14:30, что очень скоро для меня и «еще полно времени» для моего будущего брата. Я везу кучу фотографий, много интересных историй про хор (моя любимая про пьянку у Берри), желание скорее увидеть эту суматошную Рейчел, и, конечно же, скорее увидеть папу и Кэрол. Я так скучал по ним! Но больше всего я уже не могу усидеть на месте, как хочется познакомиться с этим второгодником. Финн отказывается назвать его имя, но странно задерживается на «Пакерман». Это создает некое недопонимание со стороны меня и недоговоренность с его стороны. В принципе осталось всего ничего, и я познакомлюсь с этим «куском черного дерьма». А теперь я собираюсь и лечу к своим самым близким людям в свой любимый дом!
***
— Спасибо большое, Вирджиния, что приняли нас как своих, — не уставал благодарить французов Курт.
— Перестань, Куртси, сладенький! Для нас это было не сложно.
— Кхм… Ну… Спасибо, Вирджиния и Алэн, но нам пора ехать, — скромно сказал Финн.
— О, это верно. Иначе опоздаете, — сказал Алэн.
— Правда. Поедем, — улыбаясь сказал Курт.
Алэн пожал парням руки, Вирджиния обняла их и поцеловала каждого в щеку, после чего братья отправились к остановке.
— Курт, как ты простил ей и «сладенького», и «Куртси» вместе? — смеялся Финн.
— Она такая милая женщина, что я не могу на нее злиться, — сказал Курт с ухмылкой.
— Оооо, вот она, вооот эта ЗНАМЕНИТАЯ ухмылочка Хаммела, — прокричал Финн.
— Да, Хадсон, это именно она. Быстрее, иначе мы опоздаем на самолет и застрянем в этой стране на вечно. И ты будешь всю жизнь есть на завтрак круассан и кофе.
— Вот уж нет уж. Скорее к моей дорогой Америке с ее яичницей и беконом на завтрак, — улыбался Финн.
19 июня. Самолет
Финн снова спит, что дает мне шанс писать. Я не могу ему признаться, что так и не выкинул дневник. Однажды я обязательно сделаю это, но сейчас не тот момент.
Осталось преодолеть лишь час полета, и я буду дома, увижу своего любимого папочку, милашку Кэрол. Не могу поверить, что после того, как увижу Эйфелеву башню вечером в свете фонарей, смогу радоваться чему-то больше, чем этому. Но я могу. И это делает меня счастливым.
***
Прибыл рейс D492 Париж — Огайо.
— Берт, Берт! Наши мальчики дома! — сказал Кэрол.
— Не плачь, дорогая, все в порядке. Пойдем, пойдем скорее, — успокаивал Кэрол Берт.
Юноши вышли в зал и начали искать родителей. Минута — и глаза Курта нашли глаза отца. Несколько слезинок скатилось из его глаз прежде, чем он бросился на встречу к самому дорогому человеку в его жизни.
