***
Мне было 16 лет, и в моей школе было глухо… Никакого хора, никаких программ по искусству, ничего того, что есть сейчас. Но в своих мечтах я уже блистал на Бродвее, уже сыграл в парочке фильмов, сочинил несколько песен и все прочее. Собственно, я пел в кафе в соседнем городишке, мне пророчили неплохое будущее, поэтому я решил поступать в Нью-Йорскую Академию Киноискусств, естественно на программу «актер музыкального театра». Друзей у меня особо не было, да что там. Вообще не было. Поэтому об этом знал только Купер, который полностью поддержал меня, но затем об этом узнал мой отец. Собственно, таких криков давно не было слышно в нашем доме. Он сказал, что невозможно всю свою жизнь проскакать на сцене, что нужно выбрать серьезное дело и не заниматься ерундой. Стандартный ответ родителя, как мне казалось. Пока я не узнал, что он попросту собирается пристроить меня в свою компанию, а затем женить на дочке кого-то там, я уже даже не помню кого. Я слушал каждый день, какая прекрасная жизнь меня ждет, с какой красавицей-женой. В один момент я не мог больше этого терпеть и просто сказал, что мы с этой мифической дочкой играем за разные команды, но отец не понял моей метафоры, и я прямо сказал ему, что гей. Он взорвался. Буквально вытолкал меня из дома, потому что я позорю его семью. На тот момент Купер уже нашел деньги, очень много денег, к слову. И мы переехали в Лайму, в дом, где я живу сейчас. Я перевелся в МакКинли. Успешно закончил год и перешел в выпускной класс, после чего начались мои проблемы. На новый учебный год я сделал основной упор на вокал, литературу, танцевальный класс, историю, испанский и театральную студию. Все шло достаточно успешно, пока не пришло время годовых экзаменов. Я был готов на все сто, я готовился весь год и был уверен в себе как никогда. Я написал все раньше положенного, но преподаватель попросил меня задержаться, посидеть где-нибудь в школе и прийти по окончании экзамена. Я очень сильно удивился, но остался. Спустя часа полтора я вернулся в кабинет, преподаватель протянул мне какой-то конверт и оповестил о том, что экзамен я не сдал и права на пересдачу не имею. Я начал было бунтовать, мол какого ж, блин, хуя, работы даже не проверялись. Он холодно попросил покинуть кабинет и внимательно прочитать письмо в конверте. Я ударил кулаком по парте, взял конверт и вышел из кабинета. Дома, вскрыв этот идиотский конверт, я понял, что это письмо от моего отца. Если кратко, то он оповестил меня о том, что пока я не закончу со своими гейскими замашками и не откажусь от идеи поступления в Академию Киноискусств, я могу и не мечтать о выпускном. В случае, если я захочу перевестись в другую школу, он, естественно, узнает об этом и перекроет мне кислород и там. Я уже смутно помню, как начал крушить все в комнате, и как Куп останавливал меня, но я был в бешенстве. Через неделю мне пришло ответное письмо из Академии. Меня приняли… На следующий год все повторилось. А еще через год я сам не явился на экзамен, потому что смысла и не было. Я отправил письмо папаше, что я просто не приду на экзамен, потому что все еще собираюсь поступать, а он прислал ответ. Там было что-то вроде: «Я бы прибил тебя, сукин сын, но не хочу марать об тебя руки» и через чур много оскорблений в сторону мамы, поэтому я приехал в дом, который раньше был моим, и просто побил его. Собственного отца. Он крикнул мне вслед, что я никогда не закончу эту чертову школу, что этот год последний и меня просто вышвырнут. И я буду бомжевать. И вот, я здесь. Мне двадцать лет, и я не могу закончить школу.***
Курт был шокирован. Он не мог поверить, что человек способен на такое. Способен превращать жизнь собственного ребенка в ад. Невольно по его щеке скатилась слеза, потому что просто было невозможно поверить в то, что сейчас рассказал Андерсон. Он надеялся, что тот сейчас вскочит и скажет: «Да ладно, Хаммел, я наебываю, пойдем пройдемся вокруг озера», а Курт бы вздохнул с облегчением, сказал бы: «Идиот» и пошел бы с ним гулять дальше. Но Блейн не вскакивал, а наоборот серьезно вглядывался вдаль, его брови были сведены на переносице, а пальцы теребили какую-то травинку, которую он сорвал во время рассказа. — Господи, Блейн, прости… — все что смог сказал шатен. — Ничего, сладкий, ты не знал, — горько усмехнулся Блейн, а Курт в порыве нежности приблизился к нему и крепко обнял, - ого, неожиданно, — тихо высказался Андерсон, но приобнял юношу в ответ. — Извини, я просто слишком эмоционален ко всем этим вещам, — улыбнулся Хаммел, отстраняясь. — Да ладно тебе, мне даже понравилось, можешь делать так почаще, — разрешил Блейн с коварной улыбкой. Курт хихикнул. — Я подумаю, — сказал он. — Только сильно не задумывайся, а то так и до поцелуев недалеко, — подмигнул брюнет. — О, хватит… Не настолько близко я тебя впустил, — шлепнул парня по руке Курт. Блейн засмеялся. — Тебя интересует что-нибудь еще? — нежно спросил он шатена. — Если только одно, — Курт поднял один палец. — Валяй, — ответил парень и разлегся на траве. Курт последовал его примеру. — Почему ты даже не пригубил ничего на вечеринке? Сказал, что тебе нельзя. — Потому что мне нельзя. Я на успокоительном, — спокойно ответил Блейн. — Что? В каком это смысле? — приподнялся от шока Курт. — В прямом, Курти. Я на успокоительном с тех пор, как от нас ушла мама…