Дорога к солнцу

Мне с трудом удалось оттащить Рихарда от окна, в невменяемом состоянии он пытался вылететь из него вслед за Паулем. Едва успев ухватить его в последний момент за шиворот, я тянул изо всех сил, бормоча бесполезную утешающую чепуху ему на ухо. Но в одиночку мне было не справиться. Я никогда не думал, что Круспе настолько сильный, хотя в состояние аффекта люди и не на такое способны. Он кричал и отбивался от меня, я лишь успевал перехватывать его руки и пытаться завести их за спину. С помощью двух санитаров мне удалось уложить его на пол и вколоть транквилизатор, который по долгу службы всегда находился у меня в кармане халата. Через пару минут он успокоился и затих, измученный бессонной ночью и событиями прошедшего дня. Я забрал его в свой новый кабинет и уложил на диван, зная, что он скоро заснет и проспит не меньше двух-трех часов. Он молча смотрел в потолок, не издавая ни звука, казалось, что он и не дышит вовсе. Я порывался сказать ему что-нибудь, утешить как-то, но слова застревали в горле, больно царапая. Так и не сумев справиться с собственным волнением, я отправился «на ковер» к руководству. Это был не первый случай суицида в нашем отделении, но за каждым следовало долгое кропотливое разбирательство. Доктор Лоренц, в прошлом заведующий моим отделением, а ныне генеральный директор и один из учредителей новой частной клиники, прекрасно понимал все тонкости подобных ситуаций, а потому долго объяснять ему суть мне не пришлось. – Тилль, ситуация, конечно, не из приятных, мы попробуем как можно быстрее замять это дело. Сам понимаешь – по сути никто не виноват, что так произошло, но… – он замолчал, собираясь с мыслями, чтобы продолжить. А я уже знал, к чему он клонит. Самым простым решением проблемы было обвинить Рихарда в том, что случилось. В принципе, он мог отделаться административным штрафом, но это при наилучшим раскладе. В худшем случае ему грозило до пяти лет лишения свободы за причинение смерти по неосторожности. Во мне поселился страх за Круспе. Я снова почувствовал острую необходимость оградить его от любого негатива, поступающего извне. Ведь он всего несколько часов назад уверял меня, что ничего не употребляет. Мне очень хотелось верить ему, и я верил, а потому не мог допустить, чтобы Рихард оказался на скамье подсудимых. Неизвестно еще, как бы отреагировал суд присяжных на такого рода историю, да и менеджмент его, наверняка, разорвал бы с ним контракт. Вряд ли за него стал бы кто-то бороться. Все, к чему он так долго стремился – рухнуло бы одночасье. – Это я дал добро, чтобы Ландерса освободили. Ломки прекратились, он был в сознании и вполне вменяем, – прервал я паузу в нашем диалоге. Лоренц недоверчиво-вопросительно поднял бровь, не ожидая подобного ответа от меня: – При всем моем уважении к тебе, Тилль, я не верю ни единому твоему слову. Ты – врач с многолетним положительным опытом и вдруг совершил такую оплошность? Скажи ты мне подобное про Риделя, я бы нисколько не удивился, но ты! – Бывает… – я ответил ему с той же равнодушной интонацией в голосе, с какой однажды говорил мне Оливер, – все бывает в первый раз. Мне нечего больше добавить. Сообщишь, когда будет разбирательство. Не дожидаясь ответной реплики, я встал из-за стола и вышел в коридор. Меня, наверное, должно было вновь охватить неподдельным чувством гордости за себя, как много лет назад, когда я чувствовал себя героем, сумевшим вырвать Рихарда из цепких лап наркозависимости, но этого не произошло. Я в очередной раз сделал то, что делал для него всегда, и уже не придавал своим поступкам подобный статус. Постояв в задумчивости пару минут, я почувствовал резкую слабость во всем теле. Меня повело, а действительность вокруг стала казаться нереальным призрачным туманом, плотно обволакивающим меня со всех сторон. Сам не осознавая как, я неожиданно очутился на цокольном этаже – там располагался морг, какие-то неведомые силы буквально принесли меня туда. Холодные серые стены давили на замутненное сознание, создавалось впечатление, что они хранили в себе гнетущую боль, обрушивающуюся на людей после потери близких. Оглушающая тишина, напротив, несла умиротворяющий покой, которого так не хватало там – наверху, где царили извечная суета и бесконечный круговорот жизни, обволакивала и затягивала. Тихо и холодно, спокойно и тяжело одновременно. Ландерс лежал на каталке в коридоре, его очередь на вскрытие еще не подошла. Меня тянуло к нему, я слышал едва различимый зов, приведший меня сюда, словно он ждал меня и хотел сказать нечто важное, что не успел при жизни. Я присел на край рядом с ним, чуть сдвинув тело в сторону, скинул с него простынь, чтобы в последний раз взглянуть ему в лицо. Оно было бледным и безмятежным, а сам он казался спящим, пережившим, наконец, кошмар, в который вогнал себя когда-то. Я не знал, зачем именно пришел, почему сел возле него и остался. Я просто сидел и молчал о произошедшем. – Рихард не виноват, – Пауль внезапно открыл глаза и уселся на каталке рядом со мной. – Ты знаешь, что он всего лишь хотел мне помочь. Это я упросил его отвязать меня. – Знаю, – ответил я, не поворачиваясь и нисколько не удивившись его внезапному воскрешению, – он просто глупый мальчишка, раз послушался тебя. Ему вообще не стоило с тобой связываться. – В тебе сейчас ревность говорит. Не злись на меня, я же не знал, как ты к нему относишься. А он тоже любит тебя. По-своему, но все же любит. Он сильно переживал ваш разрыв, но был слишком зол, чтобы признать свою неправоту. Прости его. Ты нужен ему гораздо больше, чем он способен в этом признаться, даже себе. – Зачем ты это сделал? – Так получилось, – пожав плечами, ответил мне призрак, – я же наркоман, – он неожиданно расхохотался, слегка толкнув меня в плечо, будто мы давние приятели или близкие друзья. – Мне пора. Не оставляй его, ладно? – Не оставлю, – пообещал я ему. В следующее мгновение он снова тихо лежал на каталке, а я, прикрыв его лицо белой простыней, отправился в свой кабинет. В голове у меня прояснилось, а в душе поселилось спокойствие. Рихард все еще спал, когда я вернулся, и мне представилась возможность впервые за долгое время поговорить с ним откровенно, пока он ничего не слышал. Я снял трубку с телефона и закрыл дверь на ключ, чтобы никто не смог нарушить нашу долгожданную близость, так необходимую мне. Я сел на пол рядом с диваном, откинув голову ему на живот и прикрыв от усталости глаза. Наконец, произнес в слух то, что столько лет терзало меня и не давало нормально жить. Я говорил ему, как сильно люблю, прижимая к своей груди его расслабленную руку. Частые телефонные гудки, едва слышные из трубки, со временем начали набирать силу и заполнять своим, почти непрерывным, гулом весь кабинет. Мне стало казаться, что они набатом отдают в висках, вторя ритму бешено колотившего о грудную клетку сердца. Я был в прострации, потеряв счет времени. Я не знаю, сколько я так просидел возле него, – час, несколько дней, а, может быть, год. Все сплелось и смешалось в единый тугой ком, душащий меня, не дающий свободно дышать. Я хватался за его руку, как за спасительную соломинку, удерживающую меня на границе между явью и бессознательным туманом, грозившим навсегда затянуть меня в свой непроглядный омут. И только мерное дыхание Рихарда отрезвляло, не давало впасть в забытье. Он снова рядом со мной, мне нечего больше желать. Я уже смирился со статусом «спешащего на помощь», на большее я давно перестал рассчитывать. Но любить его, хотя бы чуть меньше, чем прежде, так и не перестал. Он очнулся под утро, когда кабинет был залит рассветным солнечным светом, по-осеннему холодным, играющим искристыми бликами на всем, что попадалось ему на пути. Его лучи переливались радугой на стеклянных дверцах бара, скользили по рамкам с сертификатами, висящими на стене, ложились искривленной дорожкой через стол и, падая на пол, устремлялись прямиком к Рихарду, больно ударяя того по глазам. Озираясь по сторонам, пытаясь понять, где находится, Рихард сел на диване прямо надо мной и, обхватив мои плечи руками, подбородком оперся на мою голову, тяжело выдохнув. – И вновь светит солнце… – затянул он, – солнце светит нам с тобою, – он прижал меня крепче и продолжил, – солнце… Пауль часто говорил о солнце. Он так завораживающе восхищался им, стремился к нему, что ли? Не знаю, как сказать. Он сам им был… для меня. – Ты справишься с этим, – я погладил его по руке и поспешил убрать ее с себя. – Прости, но я не смогу подобрать для тебя слов, чтобы хоть как-то облегчить твою утрату. Мне надо смену сдать. Я хочу домой. Я нетерпеливо поднялся с пола, потягиваясь и разминая затекшее от долгого сидения в неподвижной позе тело. Прогнулся в пояснице пару раз и, подойдя к столу, налил себе стакан воды. – Можно мне с тобой? – неожиданно спросил Рихард, от чего я подавился, никак не ожидая подобного. – Если ты хочешь, – ответил я, не оборачиваясь, продолжая откашливаться. Я пообещал Паулю… призраку или своему воображению, уж не знаю кому точно, не оставлять его и должен был сдержать данное слово. Через два часа он уже был в моей-нашей квартире и принимал душ, а я суетливо готовил завтрак на скорую руку. Есть в итоге он отказался. Рихард весь день молчал, постоянно курил и тенью ходил по дому. Я не решался что-либо говорить ему, думал, что лучшим вариантом будет оставить его наедине с самим собой. Это было его горе, его очередная утрата – не моя, я не разделял его чувств. Мне было горько от того, что он находится в таком состоянии, но не более того. Вечером я постелил ему в его бывшей комнате, а сам отправился в свою. К моему несказанному удивлению Рихард пришел ночью, не говоря ни слова, нырнул под одеяло и всем телом прижался ко мне, словно ища защиты и утешения своему горю. Я в полудреме обнял его, притянув крепче за широкие плечи, и он уснул почти сразу. Я же попытался забыться, но время шло, а сон исчезал напрочь. Постепенно мне стало казалось, что мое тело горит в лихорадке от желания. Я хотел его, как никогда раньше до этого момента. Меня буквально наизнанку выворачивало от скрутившей ноющей боли в паху. Промучившись несколько минут, я вскочил с кровати и ринулся в ванную. Я не мог, просто не имел права воспользоваться случившимся, хотя безумно этого хотел – до нервной дрожи в коленях, до стучащей боли в висках. Я впервые почувствовал, что практически не могу совладать с собой. Меня колотило изнутри, будто нечто неизведанное, мое темное и беспринципное второе я, до сих пор неведомое мне, дремавшее где-то глубоко внутри, рвется наружу, готовое наплевать на все мои моральные устои и наброситься на Рихарда. – Тилль, с тобой все в порядке? – тишину ночного дома взорвал яростный стук в дверь, от чего она тут же распахнулась. Я сидел на кафельном полу, обхватив себя за ноги и пряча голову меж коленей, как напуганный страус прячет ее в песок. Рихард нырнул обеими руками с боков под мои, поднимая мое лицо и заглядывая в глаза. С секунду он молчал, а потом я вновь почувствовал тот обжигающий огонь его поцелуя на своих губах. Вся моя внутренняя жестокость и едва сдерживаемая слепая похотливая ярость тут же испарились без следа. Меня словно откинуло назад, в тот день, когда он впервые меня поцеловал, когда я залился краской от его провокационного вопроса. Я снова почувствовал себя безумно глупо и стыдливо отстранился от него. – Не стоит во мне искать замену Паулю, это не поможет тебе пережить потерю. Поверь, я знаю, о чем говорю. Иди спать – завтра трудный день. Он обиженно поджал губы, но все-таки поднялся и вышел, гордо расправив плечи, обронив напоследок что-то на счет моего чересчур правильного отношения к ситуации. Уже на пороге добавил, что на похороны он не собирается идти. А я остался сидеть на холодном полу, разбитый и опустошенный, осознавая, что сам, собственными руками только что оттолкнул его от себя. Я знал, что поступил верно, и ненавидел себя за это еще больше прежнего. Рихард остался у меня на пару месяцев под предлогом, что в свою квартиру, где они жили вдвоем с Паулем, он возвратиться пока не в состоянии. Я не стал возражать. Самого осознания его близости было более чем достаточно. Меня отстранили от врачебной практики на время разбирательства по делу Ландерса. Я не сказал Круспе, что вместо работы хожу на судебные заседания, но все-таки моя ложь вскоре вскрылась. Вернувшись из магазина под завязку груженым пакетами с продуктами, я поймал на себе суровый взгляд Рихарда, переполненный негодованием и злобой на то, что я посмел утаить от него подобное. Как позже выяснилось, позвонил секретарь из суда, сообщив о завтрашнем последнем заседании и о вынесении на нем вердикта суда присяжных, а также о моей обязательной явке, так как последние два я пропустил. – Почему ты мне ничего не сказал? – он прожигал меня глазами, готовый испепелить на месте. – Потому что это тебя не касается. Это мои проблемы, и я в состоянии их решить самостоятельно. Не вмешивайся в это, – спокойным тоном ответил я ему, стараясь не обращать внимания на его взвинченное состояние. Рихард попытался продолжить тему, но я поспешно ретировался с поле неравной битвы, затеянной им, и у него ничего не получилось. Я закрылся в своей комнате, игнорируя все его красноречивые высказывания в мой адрес. Немного потоптавшись под дверью с призывом выйти и немедленно ответить на все его вопросы, он затих, а вскоре вовсе оставил меня в покое, и я смог немного поспать. Суд признал меня невиновным в случившемся и наложил административный штраф на клинику за нарушения норм безопасности содержания больных в отделении для наркозависимых, а мне было разрешено вернуться к своей практике. Я вышел из здания суда, глубоко вдохнув морозный зимний воздух. Солнце низко нависало над городом, разогнав вчерашние серые тяжелые тучи, и задорно отражалось в витринах магазинов и близлежащих кафе. – И вновь светит солнце… – выдохнул я с облегчением после прощального хлопка по спине одного из адвокатов нашей клиники, перекинулся парой фраз с доктором Лоренцом и, сев в машину, отправился домой. Рихарда дома не оказалось. Он оставил послание на автоответчике, сообщая, что решил расторгнуть свой контракт и собрался переехать в Америку в надежде обрести там долгожданный покой и возможность забыть обо всем дерьме, случившемся с ним в родной стране. Просил не искать его и еще обещал непременно связаться со мной, как только устроится. Не забыл сказать, как я ему дорог, и что он будет очень скучать. Холодное далекое солнце зашло за горизонт, полоснув на прощение последним своим лучом по глазам, и на город опустился промозглый зимний вечер. Я сидел за столом на кухне и еще долго прокручивал запись на автоответчике, осознавая, что снова остался один на один со своей болезненной преданностью этому человеку.