Дорога к солнцу

Рихард, как, впрочем, и всегда, не сдержал своего обещания. Он в очередной раз исчез из моей жизни, не удосужившись даже попрощаться нормально, как в Лету канул. Я не знал, улетел ли он в Америку, на другую планету, в параллельный мир или же остался в Берлине. Он не позвонил, не написал, не прислал почтового голубя, не сделал ровным счетом ничего, чтобы хоть как-то связаться со мной. Испарился как предрассветный туман, оставив на моих губах горький привкус не мне предназначенного поцелуя. Я недолго расстраивался, уйдя с головой в работу. Я давно привык к таким его выкрутасам. Запретив себе даже думать о нем, я существовал на автомате, по кругу совершая ежедневный обряд: сон-работа-дом. Моя жизнь постепенно вернулась к обычному ритму, устоялась и даже начала понемногу наливаться красками, я позволял себе скромные развлечения, такие как походы в театр или посещение концертов. Только вот сопровождал меня чаще всего Ридель с супругой или другие приятели и коллеги. О том, что надо бы вновь завести продолжительные отношения, я даже не помышлял. Через несколько лет нам с Оливером выпала честь съездить в Америку на открытие очередного филиала нашей клиники. Примечательно, что там, в Нью-Йорке, нашему отделению отводилось отдельное здание в пригороде, и в отличие от нашей «тюрьмы», как выразился когда-то Рихард, там расположился целый санаторно-курортный комплекс со всеми удобствами. Оливеру предложено было возглавить наш филиал в Нью-Йорке, и он недолго думая согласился. Не смотря на загруженность и плотное расписание всех предстоящих мероприятий, Ридель в отличие от меня получал удовольствие от нашей командировки, где успел познакомиться «с очень важными людьми». Для меня же поездка в Америку не представляла особого интереса. Мне предстояло зачесть доклад о прогрессивных методах лечения наркозависимых, провести около десяти семинаров и посетить несколько реабилитационных центров для составления соответствующего доклада и последующей его презентации в Берлине. Будь то любой другой город, может быть, я так же, как и Ридель, с головой был бы погружен в неотложные дела и скорейшее их разрешение. Но нет же! В этом «большом яблоке» уже пять лет жил Рихард, и мысли мои были только о том, что в этом огромном муравейники найти человека все равно, что иголку в стогу сена. Адреса его я не знал, а потому любые попытки разыскать его были бы тщетными. О том, что Круспе теперь обитал в вечно не спящем мегаполисе, мне незадолго до командировки доверительно сообщил один из его бывших согруппников, встреченный мной случайно в одном из гей-баров. Вечером я решил отдохнуть от тяжелого напряженного дня, заняв себя прогулкой в Центральном парке, благо он располагался недалеко от гостиницы, в которой я остановился. Узнав, что парк просто колоссальных размеров, я не рискнул в одиночку углубляться в тень его широких аллей, перспектива заблудиться среди многочисленных троп в вечернее время меня не прельщала. Потому я добрел до первой попавшейся на моем пути скамейки и удобно устроился на ней, изучая чужое небо, всматриваясь в темноту уходящих в густые заросли деревьев и провожая взглядом прогуливающиеся мимо влюбленные пары. – Тилль? Я, наверное, даже подпрыгнул на месте от неожиданности, озираясь по сторонам, – никак не мог даже предположить, что ко мне может кто-то обратиться здесь, да еще и по имени. Неподалеку от моего условного уединения остановилось двое молодых людей, один из которых устремил свой взгляд в мою сторону, будто пытался высмотреть, не ошибся ли он, позвав меня. – Тилль! Да ладно!? Не может быть! – радостно всплеснув руками, один из них направился ко мне. Только когда фигура вышла из тени нависающих ветвей густорастущих деревьев, я смог распознать, кто именно ко мне обратился. – Оле! Вот это ничего себе?! – я не замедлил встать с места и направиться к нему навстречу. – Никак не ожидал тебя увидеть! – мы обнялись, я чуть отстранил его от себя, рассматривая представленную мне картину. Именно картину: он высветлил волосы, начисто выбрив виски, зачесанные назад пряди, залитые огромным количеством лака, агрессивно блестели в свете вечерних фонарей, а все его открытые взору части тела были расписаны замысловатыми узорами, цветами и звездами. – Я никак не ожидал увидеть тебя в Нью-Йорке! Вот это поистине – мир тесен! Ты какими судьбами здесь? – его лицо озаряла искренняя улыбка радости. – Да по работе: открываем тут наш очередной филиал, вот и заставили приехать для контроля и отчетности. Я уже пару дней здесь. Да что мы все обо мне? Оле, ты то как? – Я виновато опустил взгляд, но все-таки решил продолжить, уже в полголоса: – Ушел, оставив только записку, и столько лет ни слуху ни духу от тебя. Он тоже отвел глаза, немного потоптался на месте, потом посмотрел на меня исподлобья: – Давай не будем ворошить прошлое, ладно? Это было давно, там, еще в Берлине. А здесь я решил начать новую жизнь. Теперь я – Энди, окей? – Как скажешь, Энди, – я заглянул через его плечо, – тебя, наверное, ждут. Не буду задерживать, – поспешил я отпустить его восвояси. Он хлопнул себя по лбу. – Вот это ж я олух! Джоуи! Иди сюда, я тебя познакомлю! – окрикнул он позади стоящего парня, и тот легкой походкой от бедра направился к нам. Парень, кстати сказать, тоже был весь в татуировках. Что-то непонятное, черно-красное, как огненные языки адского пламени, вздымалось по его руке вверх от запястья, обрамляя на предплечье неясную для меня нарисованную морду, на шее заметно бросалось в глаза даже в сумерках монохромное лезвие. Очень высокий, неимоверно худой, если не сказать тощий для такого роста, одетый во все черное и в невероятной ядерно-розового цвета бейсболке с радужным единорогом по центу, из-под которой выбивалась длинная непослушная челка, он представлял собой довольно забавное и неординарное зрелище. Совсем молодой, на вид ему было не больше двадцати пяти лет. – Джоуи! Познакомься, это мой давний друг из Берлина – Тилль, Тилль Линдеманн, – с каким-то поистине детским восторгом в голосе произнес Оле, то есть Энди. Я протянул парню руку. – Джо Летц, – тряхнул он моим запястьем. – Очень приятно познакомиться, – отделался он дежурной фразой и тут же отскочил к Энди, продолжив. – Мы идем к другу на вечеринку, не хочешь присоединиться? –Да! Пошли с нами! Уверяю, ты не пожалеешь. У Ричарда сегодня день рождения, там будет полно народу! Джо в его группе на барабанах играет, – подхватил Энди. Я на секунду засомневался: как это так, пойти на какую-то там вечеринку, к абсолютно незнакомым мне людям? Но отчего-то во мне взыграл давно забытый и почти не пользованный мной дух авантюризма, и, недолго думая, я согласился. Мы не спеша направились к выходу из парка, развлекаясь милой беседой о прошедших с нашей последней встречи годах. Я и заметить не успел, как мы добрались до высоченного дома и без проблем поднялись на один из последних этажей, где из-за стен уже доносилась оглушающая музыка. Я снова засомневался, стоило ли вообще вот так соглашаться идти к их другу на праздник, да еще и без подарка – это было как-то совсем не вежливо с моей стороны, но не успел я об этом подумать, как дверь в квартиру распахнулась, и на пороге появился… Рихард. Повисшая пауза от создавшейся, из ряда вон выходящей ситуации, казалось, заглушила даже раздающуюся отовсюду музыку. Буквально все вокруг застыло и затихло, только бухающее у самой глотки сердце душило и никак не давало возможности раздышаться. Меня спас Энди, хлопнув по груди рукой. – Эй! Ты чего замер? – он переглянулся с Летцем, и оба уставились на Круспе, который, подобно мне, стоял столбом в дверях, с широко раскрытыми глазами, явно пытаясь осознать случившееся. – Прости, что без приглашения, – сумел я выдавить из себя, – я, наверное, лучше пойду. – Нет, стой. Подожди! – ухватил меня за руку Рихард, придя в себя, – прости, просто никак не ожидал. Ты как, ты откуда? Ребята, проходите, – заторопился он избавиться от свидетелей. Энди с Джо, с любопытством озираясь на нас, все-таки поспешили ретироваться, продолжая уже между собой обсуждать произошедшее. – Тилль, не уходи! Останься, пожалуйста, – он смотрел с заметной мольбой в глазах. Казалось, что мое внезапное появление явилось для него неким спасением, манной небесной, неожиданно опавшей на его грешную голову. Мне же хотелось незаметно раствориться в воздухе, зажмуриться и, открыв глаза, снова оказаться в парке или в гостиничном номере, а лучше всего дома – в Берлине. Он все так же продолжал держать меня под локоть мертвой хваткой и, не сводя с меня глаз, потащил за собой в квартиру, где полным ходом шло празднование его дня рождения. Везде было полно народу, расположившегося, где только можно: кто-то самозабвенно отплясывал, некоторые сидели на полу, пара-тройка других торчала на балконе, человек пять находилось за барной стойкой. Оглушающая музыка и сигаретный дым в сочетании с приглушенным светом создавали ощущение небольшого ночного клуба. Рихард поспешил убавить звук и всем представить меня, отчего мне хотелось провалиться сквозь землю. Я не желал знакомиться ни с одним из пребывающих там людей хотя бы потому, что просто не смог бы с ними нормально разговаривать из-за своего плохого знания языка. Это Рихард хорошо владел им, а мне общение на английском всегда давалось с трудом. Мы устроились в баре и после недолгих объяснений, что я делаю в Америке, откуда знаю Энди и каким образом мы встретились в Нью-Йорке, Рихард покинул меня, решив «ради приличия» пообщаться с гостями. Я остался сидеть за высокой стойкой и наблюдать за происходившим действом. Я чувствовал себя крайне некомфортно в подобной обстановке и мог бы сожалеть, что согласился на предложение ребят пойти с ними, если бы не одно «но». И это «но» сейчас сидело в кругу своих друзей и вдыхало дорожку кокаина. Я был готов сорваться с места и ударить его в сердцах – от увиденного меня переполняла почти неконтролируемая злоба, но почему-то молча наблюдал, как он, блаженно закатив глаза, откинулся на спинку дивана, раскинув руки в стороны. Мне хотелось уйти, я молил всех богов, чтобы это оказалось дурным сном, даже ущипнул сам себя, но картинка перед глазами не исчезала, и я не проснулся в холодном поту в своем гостиничном номере. Позже ко мне подсел Энди, и ему удалось отвлечь мое внимание от Рихарда на себя. Мы разговорились, он признался, что ему было не просто принять когда-то решение оставить меня. Он в тот же год переехал в Атланту, некоторое время жил там, работая в одном из небольших издательств, пока его не отправили вместе с коллегой-журналистом в один из местных клубов, взять интервью у какой-то популярной группы, гастролировавшей по Америке. Тогда-то он и познакомился с Летцем – это было пару лет назад. Как он мне признался, его зацепила в Джо манера поведения и неординарная игра на ударной установке, полная завораживающей самоотдачи. Он сравнивал ее с неопределенным языческим танцем и говорил, что со стороны это смотрится так, что если он лишний раз не тряхнет головой и не подкинет в воздух палочку, закрутив ту с бешеной скоростью вокруг своей оси, все действо на сцене остановится. Он смотрел на Летца глазами, полными легкой грустью и обеспокоенностью, говоря о нем с теплотой и нежностью в голосе, а я тем временем наблюдал, что Летц вытворяет, окруженный компанией своих знакомых. Он отплясывал на столе, то и дело корча из себя танцора стрип-шоу, периодически обнажая задницу и завлекающе тряся ей перед довольными лицами не совсем трезвых собравшихся. Я вопросительно поднял бровь на все вышесказанное Энди. – Ну, я же не сказал, что он образцово-положительный. Да, он дурак! Глупый, неразумный, подчас невменяемый и раздражающий, но я люблю его, именно такого. Он открыт для всех, ни от кого не прячется, ни за что не стыдится, он таков, каков есть на самом деле, и это привлекает. Хотя, признаюсь, иногда хочется убить его. Вот сейчас, например. – Он добродушно рассмеялся и пошел стаскивать со стола свою пассию, чему та не особо обрадовалась, но все-таки послушно спрыгнула к Энди на руки, и они вдвоем скрылись за ближайшей дверью под свист раззадоренной публики. В конце концов под утро толпа начала рассеиваться, и Рихард вспомнил о моем существовании. Он предложил остаться у него на все время моей командировки, но я не имел ни малейшего желания находиться в этом притоне. Я написал на той самой купюре, через которую Круспе парой часов ранее вдыхал кокаин, свой новый адрес в Берлине и телефон, сам не знаю зачем. Тот Рихард, которого я так сильно любил, судя по всему, умер еще раньше Шнайдера, а потому обещание, данное Паулю, я не мог сдержать. И все же где-то в глубине души, на задворках сознания и здравомыслия, я надеялся, что Рихард опомнится и поймет, ради чего когда-то давно все это началось и почему я, не смотря ни на что, не могу оставить его в покое раз и навсегда. Пожелав ему всего наилучшего, я поспешил покинуть его квартиру, успокаивая себя тем, что, по крайней мере, я знаю, где он живет. Теперь и у него есть мои координаты, и я, откровенно говоря, всем сердцем надеялся, что когда-нибудь он все-таки одумается и позвонит мне. Просто попросит прийти и побыть с ним рядом, как много лет назад, когда мы вдвоем гуляли по набережной Шпрее, и вокруг не существовало никого кроме нас. Оставшуюся неделю командировки я старался максимально загружать себя неотложными делами, искал работу там, где ее попусту не было. Старался как можно больше времени проводить среди коллег и в обществе Оливера, который уже спал и видел себя в кресле кабинета заведующего нашим отделением в Нью-Йорке. Потом мы с ним, к моей великой радости, вернулись в Берлин, и я смог вздохнуть полной грудью. Ему предстояло сообщить Лилит и Свену судьбоносную новость о своем повышении и том, что им предстоит переезд на постоянное место жительство в Америку. Потом я провожал чету Риделей в аэропорту, торжественно обещая, что обязательно, как и ранее до этого, буду приезжать в гости на все значимые праздники.