It’s getting harder to stay awake And my strength is fading fast You breathe into me at last*
Слышу лишь звук монотонно бьющихся о металл капель. Это своеобразная пытка. Становится невыносимо. Медленно, но верно. Единственный звук, нарушающий тишину, может свести с ума. Мне никогда не приходилось задумываться о том, каково это — быть сумасшедшим. Возможно, стать им не так уж и сложно. По крайней мере, все победители оставили часть разума на арене. А место этой частицы разума заняли кошмары. Улавливаю запах сырости, ржавого железа и… Нет. Мне не кажется. Запах крови. Гниющих ран, смешанных с запахом пота и отходов. Обоняние слегка притупляется. Открываю глаза. Темная камера. Сначала я ничего не вижу, но потом глаза постепенно привыкают к темноте. Пытаюсь освободить руки, но не тут-то было. Металлические наручники намертво приковали меня к железному столбу. На лбу выступает пот, мне приходится вытирать его о брюки, склонив голову. Доигрался ты, Одэйр. Не осознав, кто у тебя в соперниках. Объявил игру, не думая о последствиях. Сноу чует за милю, когда пахнет подставой. Ты так небрежно, неаккуратно, не взвесив «за» и «против», взялся за опасную не только для себя, но и для других аферу. Прокрутить удалось, победитель вышел с арены притворно ненормальным. Только вот в плане имелась проблема. И этой проблемой была сама Энни. Вернее, отношение к ней. Внезапно я начинаю злиться на Кресту. Попросил ведь. Рви на мелкие клочки, чтобы никто не узнал. Она же, особо не стараясь, порвала на два-три кусочка, и все. Неужели сложно? Спасибо тебе большое, услужила. Ну я тоже хорош. Аферист чертов. Вдруг слышу кашель и сосредотачиваю взгляд на противоположном углу. — Не ожидал тебя тут увидеть, ты же у нас обычно пай-девочка, — послышался хрипловатый голос. — Блеск? В ответ слышу, как человек из последних сил пытается подползти ближе. Руки его скованы наручниками, но он отчаянно пытается доползти до противоположной стены. Шуршание становится все громче, и я наконец-то вижу друга по несчастью. Блеск завершает мучительный путь, привалившись к стене, скрипя зубами от боли. Переведя дух, он исподлобья смотрит на меня. Мне становится больно от одного его вида. На пол-лица тянется длинный, от края лба до скул, порез, из которого еще сочится свежая кровь. Левый глаз заплыл, нос, кажется, тоже поврежден. Может быть, даже сломан, судя по неправильному изгибу. Я не раз видел искалеченных людей. На арене, когда сам наносил смертельные раны. Видел убитых трибутов в гробах, будучи их ментором. Но у меня все сжимается внутри, когда я гляжу на Блеска. — За что тебя так? — сглатывая комок в горле, спрашиваю я. Уголок его рта чуть приподнимается в зловещей ухмылке, а потом он произносит: — За Миру, — немного промолчав, продолжает: — Одна богатая мразь оставила ее на проезжей части, ибо ей было неохота везти ее до дома. Мире стало плохо, она под алкоголем шла по дороге, полной машин, пока не попала под колеса автомобиля. Я нашел эту сволочь. Как выяснилось, это был один из самых крупных поставщиков из Второго. Мне плевать, кто он. За сестру… — Блеск выдохнул. В глазах читается нескрываемая ярость. Он закусывает губу, а затем обнажает белоснежный оскал, желая вцепиться в глотку каждому, кто подойдет к его сестре. — Тварь, — вырвается у него. — Как Кашмира? — спрашиваю я, пытаясь переварить услышанное. В душе мне все равно было ее жаль, тем более, если учесть, что мы не чужие люди, но не об этом… — Более-менее. За ней Лавиния ухаживает. Меня забрали почти сразу. А ты-то как сюда попал, святоша? «Святоша» — это слово выводило меня из себя, но спорить с Блеском сейчас не хотелось. — Энни, — тихо отзываюсь я, опустив голову. — Чудишь опять? Одэйр, с каких это пор ты так со своими подопечными носишься? Молчу. Думаю, ментор знает только что-то от Хеймитча по поводу Энни. А может, Блеск и не потребовал никаких объяснений, а просто согласился помочь. Наверное, по моим глазам видно, что все нечисто, поэтому ментор лишь улыбается одной стороной лица, кажется, вторая у него парализована. — Чувствуешь, какая справедливость? Нас карают за то, что мы защищаем близких. И единственный способ выжить — упрятать себя и свою семью куда подальше, но в нашем случае мы с тобой в пролете. Мечта быть знаменитым осуществилась. А вот о цене мы с тобой совсем забыли, правда, Одэйр? У меня вырывается смешок по поводу данной реплики. Наверное, потому что это действительно так. Мечты сбываются. Но никто не знал, каким образом все это обернется. В голове прозвучали слова покойного отца: «Ты добьешься этого, Финник, ты победишь», а потом он добавил: «Мечта всей жизни должна осуществиться…». Вот эти слова он произнес с досадой. Не того воспитал отец. Я был воспитан богатым обществом, где вызваться добровольцем было честью. Туда стремились многие, но не все попадали. Академия профи оставляла большой отпечаток в виде навязанных стимулов и стремлений. Школа воспитала во мне мажора, красавчика, которого никто не достоин. Для всех я казался идеалом. Эти люди желали видеть меня таким. Честно сказать, это было приятно. Я восхищался сам собой. Финник Одэйр. Одно имя, которое все готовы скандировать в унисон. Что ж, поддавшись общественному мнению, сам забыл, кто я такой. Поздно поняв, что на самом деле стремление быть известным было напрасным. На первое место выдвигались другие ценности. Более важные. Более значимые. Но поезд ушел, заполнив черным едким дымом и без того прогнившую душу. Тут дверь распахивается, и на пороге появляются два миротворца. Один отцепляет наручники, а затем приставляет меня к стене, снова сковывает. Ноги немного затекли от того, что я долгое время сидел неподвижно. Уходя, я оборачиваюсь на Блеска. Тот едва заметно кивает, и меня с силой вытаскивают из комнаты.***
За время «прогулки» до камеры пыток я пытаюсь морально собраться, придумать, как бы соврать, но в голову ничего путного не приходит. Страх постепенно нарастает, но уже не в полную силу. Я знаю, что сейчас будет. Морально подготовлен к тому, чтобы не сказать ни слова солдатам. Лишь молча упрямо терпеть. На Играх у тебя есть шанс выжить. Выйти из тренировочного центра здоровым и невредимым. Шанс один на 24. Здесь мне шанса не предоставляется. Ты или молча терпишь издевательства, или сдаешься, как последняя крыса. Меня запихивают в комнату пыток. Наверное, не комнату. Зал. Я слышу, как шаги эхом отражаются от стен. Это для того, чтобы жертва тонула в этом пространстве, полном собственных криков. Вокруг кромешная тьма. Но тут один из миротворцев нажимает на кнопку выключателя, и зал озаряется светом. Честно говоря, лучше бы он этого не делал. Комната пыток. Само название внушает страх, но если увидеть количество приспособлений для издевательств, это чувство увеличивается в сотню, в тысячу раз, и внутри все начинает болезненно сворачиваться. Стоило мне попытаться хоть что-нибудь рассмотреть, как один солдат резко разворачивается, нанося удар в челюсть. Я падаю на холодный пол, головой ударяясь о стену. Металлический вкус крови заполняет рот, и кашель схватывает горло. — Нравится? — с ухмылкой спрашивает миротворец, кивнув на оружие. Заметил, как я начал его разглядывать. — Что бы на тебе испробовать… Даже не знаю. Для победителей у нас особый набор. Кто-то приглушает свет до полумрака. Миротворец подходит сзади, но я успеваю заметить поблескивающий на свету кинжал с заумно загнутым концом. — Признаемся? - с любопытством спрашивает кто-то издалека, и я вижу, как второй солдат зажигает что-то в виде конфорки. Внутри все похолодело. Только не это. Меня снова оглушают мощным ударом, отчего я теряю сознание. Придя в себя, обнаруживаю, что эти двое подвесили меня цепями за руки к стене. Теперь я вижу только голую каменную стену, на которой осталась засохшая чужая кровь. Второй миротворец одним резким движением разрезает рубашку на спине, слегка задев кожу, отчего я стискиваю зубы. — Ты думал, что мы всего лишь покоцаем тебя ножами? — произносит он и делает глубокий порез над ключицей. Из моего горла вырывается крик, заполняя огромное пространство зала. Сильная боль обжигает предплечье, чувствую, как горячие струи крови текут по спине. Миротворец вынимает лезвие. Боль слегка притупляется но кровотечение - напротив резко усиливается, и у меня начинает кружиться голова. — Что было в письме? Кем должна была притвориться Креста? — я слышу шипение сзади. У одного из солдат явно проблемы с дикцией. Молчу, сплевывая остатки крови. Боль отдает в висках, сердцебиение все учащается, разливая по телу адреналин и бешено гоняя кровь. Мысли путаются, но в голове отчетливо стучит: «Терпи». Я мысленно поблагодарил Бога за то, что Креста не на моем месте. Странно, но я всегда отрицал его существование, потому что считал, что если он есть, то справедливость должна торжествовать в мире. Здесь же мне оставалось только благодарить его за то, что Энни в безопасности. Дело в том, что я не знаю, чем все это закончится. Но лучше бы мгновенная смерть. Пулю в лоб — и с концами. Для меня это слишком дорогой подарок, который Сноу преподносить мне не собирается. Окутанный мыслями, ненадолго забыв о боли, я вдруг начинаю чувствовать тепло. Тепло. Потом легкий запах железа. Тепло становится все ближе, становится все горячее, горячее, и тут моего тела касаются раскаленным железом. — Вода и огонь. Чувствуешь эту лирическую нотку, а, Одэйр? Адская боль заглушает все. Я тону в крике, срываю голос. Голова готова лопнуть от собственного ора. Ощущение, что я горю заживо. Чувствую, словно в спине сделали дыру. Но тут боль немного отпускает. Миротворец убрал со спины орудие пытки. Слышу отдаленный приглушенный голос миротворца: — Мило, я думал, ты уже на этом этапе потеряешь сознание. Финник Одэйр, Вам слово, — издевательски произносит солдат. — Слушай, а, может, эту истеричку сюда притащить? Она быстрее все скажет. Почему Сноу не решил ее допросить? На мгновение я забываю, как дышать. И тут в меня словно пихают здравое сознание. В голове все встает на свои места. Боль еще немного утихает. Я пытаюсь сказать хотя бы слово, но не выходит. Только не она. Нет. Мне хочется выкрикнуть это, но понимаю, что сделаю ей этим только хуже. Я лишен голоса, поэтому из горла лишь вылетает хрип. Снова раскаленное железо подносят к спине. Снова немой крик. Снова боль. Но в голове чёткая мысль: «Только не она. Только не Энни». Тут один солдат замечает, что я хочу что-то сказать. Он приказывает товарищу остановиться и приближается ко мне. Я тихо произношу: — Я сознаюсь. Меня отцепляют, кидая на пол, чтобы видеть мое лицо. Снова кричу, потому что бетонная стена начинает резать открытые раны. Миротворец садится на корточки передо мной. Я не вижу его лица, оно скрыто под маской. Перед глазами и так все плывет. Пытаюсь сконцентрироваться на какой-либо точке. Тихо сижу, собираясь с силами. За свое молчание получаю сильную пощечину от миротворца, отчего перед глазами опять все темнеет. Каждый звук сопровождается болью. — Она. Должна. Была, — горло горит, я боюсь, что не смогу договорить, за что получу еще один удар, - притвориться. Что, — дыхание учащается, бетонная шершавая стена, кажется, превратила мою спину в кровавое месиво. Чувствую, что еще чуть-чуть, и я потеряю сознание. - Что. Не знает. О разрушении. Дамбы, — последние слова слетают с губ, и я отключаюсь.