Another side of medal

      Я не думаю, что после ночей с капитолийками Финник с хорошим настроением приходил домой, поэтому в любом случае бутылка чего-нибудь покрепче должна находиться в номере. Вопрос в том, где он ее прячет.       Мой отец выпивал нечасто, но если хотел выпить хотя бы совсем немного по праздникам или же после трудного дня на работе, то бутылки с огненным виски старался прятать от мамы, ибо моя мать не переносила алкоголь вообще. Она с детства твердила мне раз за разом, что спиртные напитки — это зло. Прошлый ее муж был алкоголиком, но она настолько сильно его любила, что не отпускала. А потом он скончался. С тех пор ее буквально трясло от одного вида бутылки. Потом, года через два, она встретила моего отца. Когда убиралась в комнате, бывало, находила папины заначки. Нужно вспомнить, где он их прятал.       Первая цель — шкафы. Я следую в спальню. Большой белый шкаф на полстены. Скорее всего, там одежда, но вот наверху, наверное, припрятано что-то иное. При моем маленьком росте мне приходится тащить из кухни стул, чтобы дотянуться до верхней полки. В школе надо мной нередко смеялись по поводу роста. Даже в академии меня особо в счет не брали. Маленькая, хрупкая, но ближе к старшим классам я все-таки показала, на что способна. И вытянулась немного.       Хеймитча, кажется, нисколько мои хождения не раздражают, он даже не спрашивает, что я ищу. Читает газету, изредка вздыхает и зачитывает мне цитаты из статей вроде: «Интервью со стилистами, поработай с ними и блистай», в ответ на которые я парирую: «Поработай с ними и умри от стыда». Эбернети довольно хмыкает и углубляется в чтение, поглядывая на меня поверх газеты.       Встав на стул, я открываю дверцу, но на полке обнаруживаю только слегка покрытую пылью шахматную доску. Из спальни подаю голос:       — Хеймитч, как насчет шахмат?       Ментор молчит некоторое время, а потом отвечает:       — Дорогая моя, почему тебе не сидится на месте? Прыткая слишком. У меня нет желания сейчас сидеть и играть с тобою партию, в которой ты непременно потерпишь поражение.       В шахматах я не сильна. В академии, конечно, была пара уроков в месяц по шахматам с целью развить в учениках умение применять нужную стратегию. Чаще всего я проигрывала, ибо с этим у меня было плохо.       На самом деле я не испытывала сильного желания играть. Шахматы казались мне не самой интересной игрой, наверное, даже скучной. Цель была — как можно быстрее сделать так, чтобы ментор уснул. Неслабое напряжение ума плюс алкоголь дали бы неплохие результаты.       Сдув пылинки с доски, я опускаюсь на пол. И тут вижу что-то за спинкой кровати.       Финник Одэйр, я просекла, где вы прячете свое успокоительное.       Достав бутылку, рассматриваю ее. Коньяк. Да, Хеймитч однозначно будет рад.       — Хеймитч, у меня к тебе заманчивое предложение, — я выхожу из комнаты, демонстрируя непочатую бутылку спиртного. — Партия в шахматы, и это будет твоим.       У Эбернети загорелись глаза. На лице появилась ухмылка, он слегка покачал головой и произнес:       — Эх, авантюристка, давай, — и тянется за бутылкой, на что я отвожу ее в сторону, не давая схватить, — но авансом, — Хеймитч поднимает указательный палец вверх, выставляя условие. — Тебе пить нельзя, поэтому одна твоя потерянная твоя фигура — мне стакан коньяка. Если ставлю мат, ты отдаешь мне все.       Мне кажется, или он правда повелся? Что-то тут нечисто. Ну да ладно. Главное — убежать из номера Одэйра незамеченной. А остальное все ерунда.       Расставляем фигуры. Ментор смотрит на меня, как на ребенка, который вдруг решил перебрать карбюратор от автомобиля, ничего не зная о его строении. И еще бросается фразочками вроде: «Хотя бы знаешь как играть?» или «Ты вообще Ферзь от Коня отличаешь?». Я не обращаю внимания, но последнюю пешку ставлю с таким грохотом, что некоторые шахматы сдвигаются со своих клеток. Такое его обращение бесит.       Если играть мне хорошо не удавалось, то вот поддавалась я мастерски. На седьмом ходу уже потеряла Ферзя, далее отдала Хеймитчу Ладьи, а затем он и вовсе загнал моего Короля в угол. Чем быстрее подходила к концу игра, тем яростнее и громче фигуры опускались на поверхность игрового поля.       Последний ход, и Эбернети проваливается в пьяную мглу. С грохотом он головой опускается на шахматную доску, отчего фигуры разлетаются во все стороны.       Я улыбаюсь.       Тихонько подсаживаюсь к Хеймитчу и достаю из кармана ключ, прихватываю бутылку, в которой осталось немного жидкости. Напоследок шепчу ему на ухо:       — Ну и кто из нас не умеет играть, а, Эбернети?

***

      Ключ от моего номера также находился у ментора. Не знаю, откуда. Значит, я смогу подобрать нужную одежду для…       Впрочем, неважно. Тихо пробираюсь к своему номеру. Поворот ключа, и я в комнате. На стене часы показывают полвторого.       — Не успеет, — говорю я сама себе и двигаюсь по направлению к шкафу.       Стилисты уже давно приготовили всю одежду. Открывая дверцу, я невольно ахаю. Не менее двадцати нарядов аккуратно висят на вешалках и ждут, пока обладательница наденет один из них. Голубые, бирюзовые, белые, розовые платья теснятся в неуютных для них шкафах. Будь мне сейчас лет пятнадцать, я бы бросила все и принялась бы примерять наряды по десять раз. Да и сейчас у меня руки сами тянутся к этому чуду с крупными изумрудами, но вспоминаю, зачем пришла.       Тут на глаза попадается нежно-розовый халат. Он мне будет выше колена, даже можно сказать, что он слишком короткий. В голове мелькает: «То, что нужно». Снимая его с вешалки, облачаюсь в шелк. Завязываю широкий пояс с вышитыми сакурами и застегиваю крохотные розовые пуговицы. Ткань приятно ласкает кожу, а сам халат будто бы издает легкий аромат жасмина. Я вдыхаю этот приятный запах и обхватываю себя за плечи. Направляюсь в ванную. В зеркале отражается девушка: слегка исхудавшая, с бледным цветом лица и, что сразу бросается в глаза, с рыже-каштановыми волосами до талии. Маленькое лицо со слишком большими для него глазами. Они кажутся немного навыкате, что создает слегка удивленный вид. На шее виднееется темной бусинкой родинка, такая же, как была у отца.       — Ужас, — шепчу я, отвернувшись от зеркала.       Я действительно больше похожу на приведение с огромными зелеными глазами, напоминающими мне светофор. Открываю ящик и ищу хоть какую-нибудь косметику. На глаза попадаются румяна, которых почти не осталось, слегка засохшая тушь и на удивление свежая черная подводка.       Пытаясь задекорировать свой болезненный вид, я переношусь мыслями к Финнику.       Как он там? Доехал ли? Где он сейчас, и не пытает ли его Сноу? От этой мысли пробегает холодок по коже, и я трясу головой, пытаясь выбросить из сознания образ полуживого Финника.       Глубоко вздыхаю и поворачиваюсь к зеркалу. Вроде лучше. Осталось пригладить волосы и все. Расчесываю непослушные пряди, отчего на расческе остается немало волос. Бросив ее в раковину и посмотрев на себя последний раз, выхожу из ванной.       Внутри происходит яростная борьба между страхом и чувством долга. Одна мысль перекрикивает другую, создавая хаос в голове.       В поле зрения попадает коньяк. Взяв в руки бутылку, откручиваю крышку.       Наверное, не стоит. Но если вспомнить то, что меня ждет в ближайшую ночь… Быть может, не зря. Мне нужно вынести весь этот ужас.       Наливаю полстакана. От запаха сразу воротит. Я морщусь и делаю маленький глоток. Противная жидкость обжигает горло, я начинаю кашлять. Все, Энни, хватит.       На часах без десяти. Если Финник до сих пор меня не нашел, значит, ему не удалось вернуться.       Так. Спокойно. Приготовься. Просто морально приготовься.       А вообще, смешно. Смешно, ведь оставаться спокойной в этой ситуации невозможно.       Я девственница. Да, по-моему, в мои 17 лет это нормально. Нет, я не сомневаюсь, что в моем возрасте многие уже кочуют из одной постели в другую (даже взять того же Финника). В академии это распространялось лучше, чем везде, потому что это своеобразное преодоление страха. Там было элитное общество, которое желало отличаться ото всех. Многие знакомые не раз рассказывали о первых опытах в постели, а я молча что-то мотала себе на ус. Но у них хотя бы был выбор, с кем просыпаться.       У меня этого выбора не было.       Сорокалетний доктор, желающий получить от меня то, что покрыло бы такую огромную сумму, как два миллиона. Кто знает, что у него на уме и смогу ли я выжить после сегодняшней ночи или вовсе сгорю от стыда и унижения?       Чувствую себя нагой даже в халате. Непривычно ходить в нем, непривычно настолько открывать ноги, непривычно ощущать себя обреченной.       Непривычно.       Странно.       Страшно. ***       Перед дверью в кабинет доктора я останавливаюсь.       Соберись. Спокойно. Одна ночь. Ради Финника.       Надо было побольше выпить.       Делаю глубокий вдох и поворачиваю ручку.       Нужно вести себя развязно, смело, дерзко, действовать без стеснения. Нужно наслаждаться этим. А внутри у меня лишь страх отбивал мощную барабанную дробь на пару со стыдом. Эти два товарища стали активнее после арены.       Ты победительница или кто? Та маленькая девчушка, которая выронила нож в первом классе, умудрившись уронить его так, что он порезал ногу? Та девчонка, которая боялась старшеклассников, которые загоняли ее в угол, чтобы унизить и лишний раз дернуть за волосы? Чтобы припомнить, как на прошлой тренировке она не смогла забраться на канат, и стоило ей оттолкнуться, как она летела вниз. Креста, вспомни. Кем была и кем стала. Победительница. Ясно тебе? Победительница Голодных Игр.       Форк сидит за столом, переписывая что-то. Его, наверное, слегка удивило мое столь внезапное наглое прибытие. Я захожу быстро, не стучась, отворив дверь нараспашку, а потом захлопываю ее ногой. Заходя, я старалась не убирать соблазнительной улыбки с лица, но, кажется, у меня это получалось из рук вон плохо. Надо взять пару уроков у Одэйра по этой части.       — О, Мисс Креста, неужели Вы решили сменить форму оплаты? — доктор облокачивается на спинку кресла, поднося ручку ко рту и смотрит на меня с нескрываемым удовольствием.       Форк был немолод. Но выглядел очень даже хорошо для своего сорокалетнего возраста. Прямые черные коротко подстриженные волосы, слегка вздернутый нос. Взгляд у него был всегда сосредоточенным, на лбу была пара морщин, не сразу заметных издалека. Внешностью особо не выделялся. Единственное, что было примечательным, так это большие татуировки на шее в виде змей с двух сторон. Были видны лишь их головы, думаю, что под халатом по всему телу они были нарисованы полностью. Почему не выделялся? Потому что остальные капитолийцы напоминали цветастых пестрых птиц. Они были разукрашены с ног до головы. По сравнению с этим даже такая большая татуировка казалась мелочью. И одежда у здешних обитателей была другая. Максимум яркости, цвета и безумства. На докторе же был обычный больничный халат, джинсы и, кажется, рубашка.       — Вполне возможно, — отвечаю я как можно более загадочно. Голос дрожит. Я улыбаюсь, чтобы сделать вид, что все хорошо.       — Ну, тогда я рад, — Форк жадно начал меня разглядывать. Мне хочется скрестить руки на груди, чтобы хотя бы немного почувствовать себя защищенной. Но это значило показаться неумелой, скромной, неопытной. Вместо этого я плавно опускаюсь на стул, закидывая ногу на ногу. Хоть как-то прикрыться. Устремляя взгляд на доктора, который уже медленно подходит ко мне, я перебарываю желание сорваться с места и выбежать из кабинета. Страх поглотил меня.        Закрыться. Защититься. Спрятаться.       Сердце стучит, как бешеное, будто единственная его цель — выпрыгнуть из груди. Я неосознанно начинаю накручивать прядь волос на палец. Обычно я так делаю, когда нервничаю. Надеюсь, что это выглядит хоть немного сексуально.       Форк подходит все ближе. Сердце бьется все чаще. Он подошел вплотную, я резко вздыхаю и закрываю глаза. Раз-два-три, раз-два-три. Я слышу лишь удары. Они нарушают эту тишину. Опасную, наводящую страх тишину.       Я жертва.       — Поцелуй меня, — приказывает Форк, глядя на меня сверху вниз. Властный голос вызывает еще одну стаю мурашек по коже.       — Нет.       — Что ты сказала? Повтори.       Я не могу. Не могу. Мне страшно, я не способна на это.       » — Мама, нет! Не умирай, пожалуйста! Мама, вернись!       Рыдающий Финник стоит на коленях рядом со своей матерью, умоляя ее очнуться. Он бьет кулаком по полу, проклиная все на свете. Склоняется к матери, прося прощения, тряся ее, пытаясь вернуть к жизни. На ее животе зияет огромная кровавая рана, сын пытается ее закрыть, в конце концов он падает на грудь матери, давая волю слезам.»       Эта картина, появившаяся в голове, заставляет меня резко подняться и с такой страстью поцеловать Форка, что он сам отшатывается, не ожидая такого напора. Каждый поцелуй как спасение чьей-то жизни.       Форк отвечает на поцелуй, тянет меня на диван. В голове я сохраняю образ Финника, и это помогает мне преодолеть страх и двигаться дальше.       Горячие губы доктора впиваются в шею, я поворачиваю голову, словно прося еще. Я начинаю тяжело дышать. Форк продвигается дальше, спуская мой халат чуть выше груди, и начинает целовать оголенные плечи. Чтобы куда-нибудь деть руки, я провожу пальцами по волосам Форка.       Противно. Гадко. Стыдно.       Колючий подбородок доктора царапает белую кожу, пуская по телу неприятный ток. Форк больно покусывает мои губы во время поцелуев, я стараюсь отвечать ему тем же, но он все время возвращает инициативу себе.       Развязав тугой пояс (наверное, я его очень старательно затянула), сбрасывает с меня халат, срывая две-три последние пуговицы, даже не пытаясь их расстегнуть, он отшвыривает его в другой конец кабинета. И пуговицы со стуком рассыпаются по полу.       Несколько секунд он жадно смотрит на мое тело.       Стыд накрывает меня с головой. Я пытаюсь закрыться, но Форк яростно перехватывает мои руки, прижимая их к дивану.       Тут раздается стук в дверь. Сначала Форк не обращает на него внимания. Он продолжает покрывать тело поцелуями, от которых останутся шрамы. Я пытаюсь не произносить звука от очередного укуса.       Больно. Жарко. Невыносимо.       Стучат все сильнее. Форк резко встает. Кажется, он чертыхается про себя.       Затем бросает мне:       — Накинь халат, — бросает зло Форк.       Я надеваю халат, слегка завязав пояс, и сажусь на кровать.       На пороге появляется Финник.       Форк опускает голову, отворачиваясь от гостя.       Когда гляжу на лицо Финника, становится страшно.       Я пытаюсь спрятать взгляд, но безуспешно. Знаю, что сейчас Одэйр не сводит с меня бирюзовых глаз, в которых читается укор. Чувство, словно кого-то предала.       Финник без слов швыряет кейс с деньгами Форку на стол.       — Идем, — коротко говорит Финник, и я медленно следую за ним.       Форк остается с деньгами наедине.       Мы молча идем по коридору. Финник открывает дверь, я делаю шаг, и он с такой силой толкает меня, что я оступаюсь и лечу прямо в угол комнаты.       — Креста, ты охренела?! — заорал на меня Одэйр так, что его голос эхом пробежался по коридорам.       Я сжимаюсь в комок. Мне хочется заткнуть уши руками. Молчу.       — Встань!       Я попыталась подняться, держась за стену. Голова ходит кругом от удара об угол. Пояс от халата развязался, но я не обратила на это внимания.       Финник в ярости. Он резко дергает меня за руку от стены, выводя на середину комнаты. Голова кружится все сильнее.       Тут шелковый халат спадает.       Финник, готовый уничтожить словами, застывает.       Несколько секунд молчания.       И Одэйр набрасывается на меня, опрокидывая на диван, и жадно впивается в губы.