Another side of medal

POV Финник       У каждого человека существует броня. Без нее он становится полностью уязвим. Она невидима, прозрачна, практически недосягаема, прочна, и разрушить ее непросто. Это не какая-то кольчуга из алмаза. Броня эта непроста. Тебя, твои чувства защищают еще и мысли, знание того, что ты кому-то нужен, что ты свободен в своем выборе, что ты любим.       Мою броню раскромсали без остатка.       Отняли любимого человека, отгородили от родных мне людей, которых я вижу не чаще, чем раз в полгода. Поселили в доме того, кто рушит мою семью. Лишили свободы, насколько это было возможно, заставили жить словно под колпаком, где одно вольное действие, и ты каждый день будешь жить в страхе от того, что прямо сегодня твоих родных могут убить.       Я мертв. Беззащитен. Я отдал оружие, окончательно сдавшись.       Слабак. ***       Шок бьет так, что несколько минут я не могу двигаться. Медленно, словно в бреду, разворачиваюсь и следую до кабинета.       Опознание.       Умерла? Она умерла. Нет?       Состояние аффекта. Взгляд прикован к точке на стене, а сознание будто бы отключилось, лишь оставив после себя размытые образы одного и того же человека.       Она не могла умереть.       Раздается звонок телефона. Я механически беру трубку.       — Хотела кое-что уточнить, — послышался голос на другом конце.       Молчу. Не знаю, что сказать.       Чувствую, как в груди растет большой ком обиды, ярости, что-то внутри бьется, будто бы шар с водой, готовый расплескать эмоции, которые кипят, бурлят внутри, больно давя на грудную клетку.       — Финник?       Осознаю, что вцепился в трубку. Дышать тяжело, словно воздух выкачали из легких. Я не знаю, что говорить. С губ срывается стон, и я медленно опускаюсь на колени от бессилия. Начинает колотить, трясти, телефон дрожит в руках.       Мира не сбрасывает.       — Что случилось?       Вместо ответа я начинаю рыдать. Наворачиваются слезы, закрывая прозрачной пеленой глаза. Трубка так и норовит выскользнуть из рук.       — Ее уб… — мне не удается произнести слово до конца. Слезы не дают вздохнуть, сердце, готовое взорваться от бешеного ритма, гоняет по венам огненную лаву, вызывая жар.       Я убил ее.       Я и пальцем не пошевелил, чтобы отправиться в седьмой. Ждал подходящего момента, дождался, Одэйр, дождался?!       Твой мир похоти, обмана и разврата. Куда ты полез со своими авантюрами? Твое дело было — вытащить трибута. Куда ты сунулся со своим актерским мастерством, смазливым личиком и умением ублажать женщин? Это разные миры, твое место в Капитолии. Ты променял свою удачу на деньги. Ты собственноручно убил то, что тебе было дорого. Ухватился за возможность, решил, что пора что-то менять? Поезд ушел, давно ушел, а ты нагло хватаешь невинных людей и тянешь за собой.       Полюбил. Финник, ты понимаешь смысл этого слова? Ты просто не заметил, заметался, как маленький котенок, которого бросили в речку. Это не переспать с человеком. Это не притворяться хорошим мужем. Это отдать душу, зная, что в любой момент ее могут сжать в кулаке и уничтожить.       «Энни, Энни».       Я понимаю, что несколько минут произношу одно и то же имя.       Кашмира на другом конце провода что-то говорит, но я не могу понять ни слова.       — Понимаешь, она, она… — снова пытаюсь сдержать очередной порыв. — Она была… Я… я дурак, я просто…       Рыдания вновь обрушиваются с новой силой, будто бы водяной вал соленой воды. Накрывает так, что ты начинаешь давиться водой, давиться мыслями, чувствуешь вдруг, как тебя немного отпускает, и снова очередной вал накрывает. Захлебываешься, почти теряешь сознание, кричишь. Внутри все сворачивается, ноет, боль поедает изнутри, тянет, мучает…       Трубка выскальзывает из рук, Мира что-то кричит. Потом наступает молчание. Слышу гудки.       Следующие несколько часов я лежу на полу, свернувшись в клубок, не сопротивляясь совести, которая уже давно желала сомкнуть холодные пальцы на моем горле. ***       В комнате появляется Элиза. Увидев меня, она странно улыбается.       Потом подходит будто к маленькому ребенку, наклоняясь слегка вперед.       Изыди.       — Мне жаль, — наигранно грустно проговаривает она, потом нагибается ниже, чтобы коснуться моего уха. Шепот заставляет меня вздрогнуть. — Жаль, что глупые люди передали письмо через обычную почту.       Девушка отстраняется, и губы растягиваются в довольной улыбке. Элиза заезжает мне локонами по лицу и удаляется.       Обида настолько гложет изнутри, что я вскакиваю, поддаваясь порыву ярости и догоняю Элизу.       Хватаю ее за безупречные белые волосы, ловя около дверного косяка. Она пискляво вскрикивает. Прижимаю к стене так, что девушка больно ударяется плечом. В глазах страх. Элиза вся напряглась, видно, что она лихорадочно думает, как бы выбраться.       — А ты редкостная сволочь, — произношу я сквозь зубы, а руки так и тянутся к ее шее с неудержимым желанием задушить. Само сердце желает ударить. Тут Элиза рывком прикасается к моим губам.       Я отталкиваю ее, и разум возвращается позже, чем слышу звук хлесткой пощечины. Элиза трогает свою красную щеку и вот-вот заплачет. Капельки слез дрожат на глазах, и тут она шипит:       — Ты заплатишь за это.       Хлопок двери.       Только сейчас замечаю два больших голубых глаза, смотрящих на меня из-за двери.       Черт возьми, Диана, как тебя сюда занесло?       Девочка не шелохнется. От ее взора мне становится плохо. Хотя секунды назад мне казалось, что хуже быть уже не может.       Во взгляде разочарование и страх. Она, не моргая, на меня смотрит.       Что я натворил?       — Диана, — тихо произношу я, подходя к ней, словно к напуганному котенку.       Та срывается с места и бежит прочь.       Испугалась такого меня. Злого, бешеного, неуправляемого. Что скрывать? Я превратился в чудовище, поздно это поняв. Красивая обертка, бриллиантовая отделка. А внутри гниль.       Следующий удар, президент Сноу. Он сделан. Вы разрушили мою семью. Осталось лишь уничтожить, верно? Мой ход?       У меня нет на него сил. *** POV Энни       За дверью кто-то есть. Я сползаю по спинке кровати, прутья койки больно скребут по позвоночнику. Накрываюсь простынью с головой и задерживаю дыхание. Как в воде. Скрыться под чем-нибудь, под чем только можно, пусть это даже жесткая простынь, пусть даже ложная безопасность. Сюда не входят просто так. Если приносят еду, то заходят в определенные часы, а если появляются в иное время, то снова операции, снова увечья, снова шаг до порога дома смерти.       Страх мелкой россыпью льда пробирается до самых кончиков пальцев.       Дверь открывается. Замираю.       Вошедший останавливается на пороге. Пристальный взгляд. Закрываю глаза.       Уйдите, прошу.       Сердце постепенно увеличивает ритм. Не двигаюсь.       Слышу неуверенные, медленные шаги. Сжимаюсь еще сильнее, зажмуривая глаза.       Остановился. Рядом. Чувствую сбитое дыхание.       Опускается. На колени?       Рука касается моего плеча. Тепло?       Трясущаяся рука. Дрожит?       Стараюсь незаметно выдохнуть.       Что-то капает на мою руку. Слеза?       — Энни.       Сердце пропускает удар.       Из горла вырывается хриплый вскрик. Больше не могу выдавить ни слова. Лишь тихий, приглушенный плач. Слезы бегут по щекам. Я не чувствую своего тела, даже не могу протянуть руку.       — Ты жива, — шепчет он и поднимает меня с койки, беря на руки, словно фарфоровую куклу. Наклоняется так близко, что я могу сосчитать бисеринки слез на ресницах. Потресканные сухие губы, лицо бледное, словно не видело солнечного света. Но блеск глаз остался тем же. Родным. Живым. И до боли знакомым.       Сбитое горячее дыхание щекочет кожу. Мне хочется дышать. Хочется дышать его воздухом.       Финник целует мокрые щеки, касается шеи, что-то отчаянно шепча. Тело не подчиняется. Кукла. Безвольная, холодная, едва живая кукла, которая, собрав все силы, пытается дотронуться до лица и произнести хотя бы слово.       Он медленно опускает меня на кровать, сцепляет мои онемевшие пальцы со своими. Становится жарко. Разум до сих пор пророчит, что все это лишь галлюцинации, всего лишь наркотический сон от передоза лекарствами. Границы видения вмиг разрушаются, когда он касается губ. Безрассудно. Резко. Обжигающе.       Он рядом.       Реальность улыбается. Это не ухмылка. Не насмешка. Реальность улыбается мне губами Финника Одэйра. ***       Я просыпаюсь уже на рассвете. Теплая рука по-прежнему лежит на талии, а размеренное дыхание касается макушки, отчего приятное ощущение волной проходит по телу.       Спит.       Я собираю все силы в кулак и медленно переворачиваюсь на другой бок. Ломка больно стреляет в спину, я стискиваю зубы, но задуманное мне удается. Финник просыпается от моего движения и улыбается с закрытыми глазами.       Стук.       На пороге оказывается Джоанна. Первые секунды она стоит в ступоре, наверное, не зная, куда деться, а потом смотрит на меня с неким уважением.       — Неплохо, Креста, неплохо, — довольно проговаривает она, и уголок ее губ чуть дергается.       Финник приподнимается, облокачиваясь на спинку кровати.       — Вас официально поселить в психушке, дорогие мои? Вам в шпионы с таким даром, — язвит она.       Финник смиряет ее подозрительным взглядом.       — Не зря я тебя не дала угробить, такое чудо пропустить…       — Джоанна, если бы не … — начинаю я, но она перебивает:       — Ой, хватит. Одну розовую жидкость заменить на другую. Делов-то.       Джоанна спасла меня, подменив яд обычной марганцовкой. Домой пришло извещение о смерти. Официально я умерла. Поезд приехал с гробом для того, чтобы сразу устроить похороны.       — Вам нужно срочно отсюда сваливать.       Финник встает и подходит к Джоанне. Протягивает руку вперед.       Она рукой не двигает. Одэйр убирает открытую широкую ладонь.       — Спасибо, — просто говорит он.       — Идите уже, — бросает она.       Финник берет меня на руки, идет к двери, но Джоанна его останавливает.       — Ага, через центральный вход? Я еще раз подмешать марганцовку не смогу.       Выпустив нас через черный вход, Мейсон подходит ближе и произносит:       — Никогда еще не видела такого живчика, как ты. Никто не держался больше недели.       Не знаю, что тогда удерживало меня на плаву жизни. Вера. Да, наверное она.       Джоанна поджимает губы.       — Прощай, спасибо тебе, — тысячное «спасибо». Благодарность не знает границ.       — Надеюсь, больше не увидимся, Энни Креста.