Another side of medal

      Я слышу легкие шаги. Диана немного опасливо приземляется поодаль. Все еще боится. Она быстро бросает взгляд на меня и продолжает пальцами копошиться в уже чуть прохладном песке.       — Уйди, — не до церемоний. Не хватало еще, чтобы я сорвался на сестру.       Диана садится в позу лЙотоса и начинает выковыривать ракушки из песка. Молчит. Но не уходит.       — Диана, ты меня слышишь? — чувствую, что еще немного, и я начну на нее бессовестно орать.       — Ты любил эту девушку в гробу, да? — лишь спрашивает она, не сводя взгляда голубых глаз.       — Не твое дело. Уходи, я сказал! — глаза начинает щипать. Наверное, от песка, по крайней мере, хочется так думать.       Диана все еще смотрит. Изучает. Я резко встаю, чтобы прогнать ни в чем неповинного ребенка, и она вскакивает и убегает прочь. Кажется, сегодня я решил испортить отношения со всеми, с кем только было можно. Проклятый день.       А мне плевать. В кои-то веки действительно плевать на окружающих. Энни за стеной любящего отца, желающего в скором времени прострелить мне башку. Элиза под опекой папаши, которой уже готовит, поди, для меня отдельную камеру для пыток. Диана вечно лезет не в свое дело, любит совать нос куда не надо. Хеймитч находится где-то в пьяной мгле в обнимку с бутылкой. Кашмира тоже черте где. Доверить ей ничего нельзя — все обязательно получится вверх дном. Да даже собственная мать не желает узнать, что не так с ее сыном. Та, которая боится сболтнуть или спросить лишнего. Энни даже не побежит навстречу ради того, чтобы ее отец не пустил пулю в «возлюбленного». Снова Энни.       Мне на вас на всех плевать.       Я ныряю. Толща воды давит, погружая в тишину. Там, где ты даже не слышишь собственных мыслей.       Минута. Две. Три. Восемь. Девять. Десять.       Энни умеет задерживать дыхание на десять минут. Черта с два! Отвяжись от меня! Все разорвано уже. Конечная станция, ясно тебе?!       Самодовольный кретин. Порядочная сволочь. Тебе лишь бы обвинить всех, кроме самого себя. Ты несколько часов назад самостоятельно разрушил жизнь семьи. Чужой семьи. Теперь чужой.       Признай, ты дошел до самой крайней точки безрассудства и себялюбия. Аферы, притворства, умение креативно мыслить в сложной ситуации. Ты с этим выживешь. Не впервой. Ведь именно это привлекало клиентов, разве не так? Прощайся с жизнью обычных людей и перебирайся к себе домой — в грязь, перемешанную с глянцем. В Капитолий. Тебя там примут как родного. ***       — Финник, дорогой, — Элиза бросается навстречу, обвивая мою шею руками. — Прости меня за те слова, я просто очень была расстроена, поэтому так вышло. Не сердись на меня, я понимаю, как тебе сейчас плохо…       Эта фальшивая сцена разыгрывалась на глазах у мамы и Дианы, которые на тот момент готовили ужин.       Остается подыгрывать. Я и так слишком резко повернул, распсиховался и перешел границу. Сейчас самое выгодное — вернуть прежние отношения, насколько это возможно. Поздновато спохватился, но раз она сама дает мне право на перемирие… Не похоже на нее. Совсем.       — Это ты меня прости, я не должен был так себя вести.       Игрой на игру. Ха.       По крайней мере, положение это не ухудшит. Да и не лучший вариант выяснять отношения под наблюдением родных. Все возвращается на свои места. Наверное, пора бы уже смириться с тем, что нужно.       — Идем в комнату, поговорим, — она томно опускает глаза и тянет меня наверх.       Я поражаюсь. Неужели я так легко отделался? Она захлопывает дверь и как-то по-доброму улыбается. Элиза садится позади меня и начинает массировать спину сначала легкими, а потом уже более уверенными движениями.       — Как говорил Ремарк: «Если нет ссор — значит, скоро все закончится», это всего лишь крохотная ссора, верно? Думаю, нам стоит о ней просто забыть и доказать друг другу, что мы способны на большее, нежели мелкие перепалки.       Опять цитаты из умных книг?       Голос кажется таким сладким, нежным. По телу разливается тепло, а по спине от массажа уже пробегает новый поток мурашек. Локоны щекочут кожу, а ее руки уверенно скользят по телу. Ярость испаряется. Я не замечаю, как моя рубашка оказывается на полу.       Звенит телефон. Выпадаю из нирваны, сознание наконец включает свою функцию.       — Да?       — Финник? Вас беспокоит президент.       Началось.       — Слушаю вас.       — Вы достаточно погостили в Четвертом, думаю, пришла пора вернуться в Капитолий. Завтра утром прибудет экспресс.       — Хорошо.       Действительно, уже хватит травить мою семью. И я сильно сомневаюсь, что могу спокойно жить рядом с победительницей 70 Игр.       — Моей Арабэль не с кем играть последнее время. Как насчет того, чтобы взять с собой в столицу Диану? Девочке понравилось в прошлый раз во дворце, я уверен…       — Мама не сможет…       — К ней уже едет личная горничная, которая будет за ней ухаживать, не волнуйтесь. Это всего на две недели до дня рождения Элизы. Девочка целыми днями сидит дома, ей одиноко, Финник, подумайте. Тут сотни развлечений — она только обрадуется.       Моей матери? Горничную? Мозги есть или как? Оставить ее одну, без Дианы. Да Вы и так уже отняли сына.       — Это не лучшая идея.       — Я уже все решил. Ждем вас втроем завтра утром. Моя внучка очень хочет познакомиться с Дианой.       А Диана не очень хочет покидать маму и ехать к черту на куличики ради того, чтобы развлечь местную принцессу.       — У вашей внучки и так много подруг, разве…       — Мы семья или нет, мистер Одэйр? Не понимаю вашего сопротивления. Жду вас утром. До встречи.       Гудки. ***       — В Капитолий?! — в один голос спросили мама и Диана. Одна с явным недоверием, а вторая с непередаваемым восторгом.       — Да, мам, к тебе приедут помощники, чтобы подсобить справиться с хозяйством.       Мать недовольно закусила губу и серьезно на меня посмотрела.       — Мам, потом переговорим. Сейчас нужно помочь собраться Диане. ***       Сборы затянулись. Все благодаря тому, что Элиза никак не могла найти свой крем для рук. Он оказался у нее в сумке, после чего мы принялись собирать по полу шарики пудры, которые Элиза нечаянно уронила. Диана взяла с собой ее любимую игрушку — серого кошака, у которого на месте одного глаза была пришита пуговица, а хвост больше напоминал пятую лапу, что вот-вот отвалится. Но без любимца сестра ехать наотрез отказалась. На самом деле Диана была на седьмом небе от счастья. Наверное, Капитолий представлялся ей яркой, красивой картинкой. Развлечения, безумные цвета, необычные люди, новые знакомства. Ее совсем не пугала неизвестность. Сейчас она напоминает меня в мои 6 лет, когда я еще не до конца оценил все «благородство» Капитолия. Мне это место казалось чудесным краем, где ты получаешь все, что хочешь. Столица — рай, а не город. Место, где всегда царит радость, веселье и счастье. Только вот не задумывался, какой ценой приобретается это счастье. В этом возрасте дети не размышляют еще о таких вещах. Незачем.       Чемоданы были упакованы. Мы вдвоем стояли у крыльца, ожидая Элизу, которая опять что-то забыла. Диана выпросила у мамы, чтобы та разрешила ей надеть любимое голубое платье с рюшами. Смотрелось очаровательно. Опустившись на чемодан, чтобы перевести дух, сбрасываю с себя рюкзак и, достав из него самодельный веер сестры, начинаю обмахиваться, чтобы не сойти с ума от этой проклятой жары.       — Диана-а, — зову тихо я, похлопав по месту рядом с собой.       Сестра поднимает на меня взгляд голубых глаз и снова отворачивается. Еще обижается. Я ловлю ее ладошку и тяну на себя. Усадив рядом недовольную девочку, которая вертит пальцами пуговицу-глаз и сердито на меня посматривает, я стараюсь как можно добрее сказать:       — Прости, что так вышло. Понимаешь, взрослые иногда ругаются, и от этого становится плохо. А еще они очень не любят, когда маленькие вмешиваются в их проблемы. Я был не прав.       — А почему взрослые не могут не ругаться?       — Потому что если нет ссор, значит, скоро все закончится, — как вовремя Элиза подкинула мне эту фразу.       — Когда я спорю с мальчишками на улице, они никогда не дерутся со мной. И мы сразу миримся. Почему если ругаются двое взрослых, то обязательно достается тем, кто совсем не виновен в их ссоре?       И вновь проницательность сестренки заставляет меня задуматься.       — Наверное, потому что они не думают, когда слишком обижены или в ярости, — это единственное, что приходит в голову.       — Финник, ты еще не взрослый. Ты до сих пор играешь в прятки, бегаешь от Элизы и внезапно исчезаешь. До сих пор кидаешь камни в воду, когда скучно, и вырисовываешь узоры на песке.       — Значит, я прощен?       — Да, — Диана ловит меня за нос и смеется.       Как еще наивны дети. Но в то же время в их простых репликах можно найти то, над чем действительно стоит подумать. Может, я и вправду еще ребенок, желающий сбежать от этой противной реальности и выпутаться из мира взрослых, где все настолько сложно и занудно. ***       — Привет, я Арабэль, можно просто Бэль, — внучка Сноу встретила нас в коридоре.       Она — дочь сестры Элизы. Та вышла замуж и уже родила ребенка. Кажется, ее имя Рейчел. Не пересекался с ней, лишь видел на телеэкранах мельком. Ее семья обитает в другой части дворца и практически не встречается с родственниками, за исключением особо важных приемов или праздников.       Девочке на вид не больше семи. Ее я вообще никогда не видел, иначе бы сразу запомнил. Первое, что сразу настораживает и даже немного удивляет, так это цвет глаз. Карие, но разных оттенков. Один глаз яркий, а из второго словно выкачали краску, оставив лишь чуть затемненную оболочку. Выглядит жутковато, но привыкнуть можно. Кажется, эта болезнь называется гетерохромией. Девочка небольшого роста, одета в бежевое платье, похожее на бальное, но почему-то она совсем босиком. Бэль опасливо на меня посмотрела, а потом повернула голову в сторону Элизы, мотнув хвостиками.       — Здравствуйте, тетя Элиза.       — Здравствуй, Бэль.       Со мной она поздороваться не решилась.       — Я Диана, — сестра протянула руку. Арабэль улыбнулась и сжала ее, — пойдем, я покажу тебе нашу комнату!       Сестренка бросила на меня счастливый взгляд, схватила под мышку кота, и девочки помчались в сторону восточного крыла дворца.       Наверное, я зря волнуюсь. Они поладят. ***       Я прикрываю дверь спальни. После супружеского перемирия, черт, меня аж трясет от этого словосочетания, мне нужно выйти и проветриться от приторных духов, смыть алые отпечатки помады на шее и вернуть себя в приемлемое состояние.       Все вроде бы хорошо. Элиза довольна, Сноу тоже не лезет, Диана счастлива, что приобрела новых подруг, мама точно в безопасности и окружена заботой. Все сложилось совсем неплохо, даже лучше, чем можно было представить. Только я до сих пор не могу отыскать подвоха. Неужели семья Сноу свободно выдохнула после смерти Энни и решила, что нет больше повода на меня давить? Нет, это явно на эту семейку не похоже. Ладно, пока тишина.       Следую в сторону кабинета. Сноу совсем недавно выдал мне личную комнату, только моей она пробыла недолго. Уже на следующий же день Элиза приказала выкрасить стены кабинета в бежевый цвет, а сама понаставила на полках икебан и ангелочков с сердечками. Вот дитя-то, а. По крайней мере, моим остался стол. Уже что-то.       Кабинет небольшой. Стул, обитый красным бархатом, с резными подлокотниками, стол из дуба, почему-то до сих пор заваленный старыми бумагами. В углу стоит небольшой диванчик, на который Элиза любила меня переманивать.       Довольно уютно.       Я уехал, так и не попрощавшись с Энни, без извинений, утешений, просто взял и смотался в Капитолий с Элизой, как последний подонок. Нужно попросить прощения хотя бы в письме. Да, эти письма не довели до добра в прошлый раз…       Вытащив из кипы бумаг чистый лист, достав ручку из ящика, я начинаю писать.       Тут до меня долетают звуки плача. Тихого детского плача.       Двигаюсь на звук, чем лучше он слышен, тем быстрее начинаю идти. Наконец, в закоулке обнаруживаю Диану, которая сжалась в комок, что есть сил стиснула в объятиях своего кота. Плачет. Платье в некоторых местах изорвано, потрепано, волосы неряшливо выбились из кос и торчат во все стороны. Глаза полны слез.       — Диана!       — Уйди, Финник, уйди, мне нельзя…       Голос надрывается. Я протягиваю к ней руки, но она изворачивается, отбивается и снова повторяет:       — Уйди, уйди.       И новый поток рыданий. Она закрывает лицо руками. Сгребаю ее в охапку и несу в кабинет.       Что с ней сделали? Кто посмел ее трогать?! Найду — убью к чертовой матери.       Пинком открываю дверь, опускаю Диану на диван. Та трясется, забивается в угол, словно маленький птенец, прячет голову. Закрываю кабинет на замок, пододвигаю соседний стул ближе и сажусь напротив Дианы.       У меня редко получалось успокаивать детей. Сестренка младше меня на двенадцать лет, и эта пропасть немаленькая. Я почти не возился с ней. Я носился за девчонками своего возраста, за Дианой приглядывала мама. Не любил сидеть дома. У меня была академия, тренировки, поклонницы. Одно время дом был вообще чужд, потому что семьей я считал своих друзей в школе, девчонок, охающих от восхищения. Но я знал, что меня любили родители. Когда появилась Диана, все внимание перешло ей. Иногда я даже ей завидовал, ревновал, а потом мне стало как-то все равно. Затем и вовсе разорвал нити, связывающие меня с семьей. Игры. Победа. Менторство. Работа. И только тогда появилось желание как можно чаще видеть родных. Спохватился я, как всегда, вовремя.       Я аккуратно вытираю слезы со щеки сестры. Она чуть дергается, а потом смотрит исподлобья. Не доверяет или… боится?       — Будешь воды?       Она кротко кивает. Кувшин с водой сюда притащила Элиза, потому что он по стилю якобы не подходит в нашу спальню. Протягиваю Диане стакан с водой, она обхватывает его маленькими ручками и начинает жадно пить. Как только она опустошает стакан и вытирает ладонью капли с губ, я беру ее за руку и серьезно спрашиваю:       — Что с тобой произошло?       Глаза в глаза. Часто моргает. Пугается.       — Ничего, — быстро отвечает она.       — Диана, почему ты плачешь? Кто тебя обидел?       Молчит. Смаргивает слезы.       — Это Элиза?       Мотает головой. Так, контакт установлен, остается теперь правильно «угадать».       — Сноу?       Снова головой из стороны в сторону.       — Бэль?       Замирает. Губы дрожат. Она снова вот-вот расплачется.       Она тянет руки ко мне, но я беру ее за плечи и снова серьезно спрашиваю:       — Что она сделала, Диана? — начинаю трясти. — Расскажи мне. Сейчас. Я никому не скажу.       Сестра всхлипывает и робко спрашивает:       — Можно мне поесть? Я не ела сегодня целый день.       Сглатываю. У меня не хватает слов, чтобы что-то ответить. Эти девчонки еще и не давали ей есть?!       — Минуту. ***       Диана спит у меня в кабинете. Я принес из своей комнаты подушку и покрывало для того, чтобы она устроилась поудобнее. Прижимает к себе игрушку и неспокойно посапывает во сне. Мне спать не хотелось совсем. После рассказа Дианы о том, что творилось весь день, захотелось ворваться в спальню этой маленькой извращенки и как следует наорать. Только благодаря тому, что сестра чуть ли не на коленях умоляла меня не идти к ней, я немного одумался и решил, что завтра пойду прямиком к Сноу. И уже будет все равно, что он скажет. Пусть усмирит своего изверга.       Оказывается, Сноу все продумал заранее. Диана была еще одним ударом, хорошо скрытым и внезапным. Одним из самых больных. Пощечину Элиза не могла просто так забыть, а ее папаша просто пообещал, что хорошенько отомстит за такое отношение к его дочке.       Дурак, Одэйр, дурак, что ты натворил?       Бэль была не одна. С ней всегда бегали девочки чуть старше ее. Нет подруг у внучки президента, ха, конечно! Все было хорошо, пока Диана не оказалась в другой части замка. Сначала они стали смеяться над ее странным платьем и специально обрезали его, чтобы было «модно». Потом они отняли у нее любимого кота, оторвав у бедной игрушки хвост. Я представил картину, как пять стервозных девчонок показывают на Диану пальцем и веселятся, когда та начинает плакать и кричать, чтобы те отдали ее любимую игрушку. А потом… Я просто не представляю, как это вынесла Диана. Она готова всех обнять, обрадовать, настолько наивна, доверчива, невольно боишься за нее, что кто-нибудь однажды просто возьмет и разрушит ее такую светлую, милую, хрупкую.       Бэль превосходно справилась с этой задачей.       Я долго уговаривал Диану рассказать этот случай до конца.       На ее глазах Арабэль убила несколько канареек. Она смеялась над тем, как птицы мучились, верещали, истекали кровью. Подруги делали то же самое. Брезгливые капитолийцы? Кажется, эти девочки не из аристократичных особ, раз так спокойно смотрят на смерть птенцов. А Диана, наверное, просто стояла, и внутри у нее все обрывалось. Девочка вряд ли когда-нибудь забудет эту картину убийства. Когда те протянули ей окровавленный нож, она убежала. Но на ее платье еще остались красные пятна. Остались и мысли, образы, которые вряд ли покинут ее голову.       Несколько раз за ночь сестра просыпается от кошмаров. Я успокаиваю ее и укладываю вновь, в тысячный раз проклиная себя.       Это грань. Одэйр, все, хватит. Финальный удар. Навсегда забудь о той жизни. Об Энни, обо всем, что произошло ранее. О ее губах, о шелковых волосах, пахнущих лекарствами и морем. Об обещаниях, признаниях, мечтах. Забудь. Вычеркни. И уничтожь.       Начатое письмо отправляется в камин, где последний язычок пламени превращает его в пепел, а затем потухает, подобно моим надеждам.