Another side of medal

Мириться лучше со знакомым злом, Чем бегством к незнакомому стремиться! (У. Шекспир)

      — Где Сноу? — прочистив все коридоры дворца в поисках президента, я так и не нашел его.       — Финник, что случилось? — кажется, Элиза наконец-то начинает улавливать ноты раздражения в моем голосе, ибо раньше она вообще не понимала, как такое «милое создание, как Финник Одэйр», может сердиться.       — Где, черт возьми, твой отец, ты можешь ответить?! — лишние вопросы только действовали на нервы.       — Он уехал на окраину города по делам еще вчера, — поморщившись от моего недовольного гонора, отвечает Элиза, а затем попытается погладить меня по голове. — Иди сюда.       Жена тянет меня в спальню.       Отстань ради бога.       На удивление, она не лезет целоваться, а просто просит меня присесть за стол.       — Финник, ты никогда мне не рассказываешь о себе, почему ты такой закрытый, дорогой? Мы должны доверять друг другу, — воркует она мне на ухо.       Больше ничего не хочешь? Может, тебе еще и поплакаться?       Мне общение с Элизой порой напоминало очередную пьесу, в которой я должен исполнять роль героя-любовника. Подобно актеру на сцене, мне нужно было запрятать свои проблемы, мысли и неудачи куда подальше и качественно играть того персонажа, которого сказали. И играть так, чтобы каждый из зрителей аплодировал и сквозь слезы говорил: «Ах, как же правдиво он играет!» Только если в театре плохая игра наказывалась лишь выговором режиссера или снятием с роли, то тут она стоила тебе хорошеньких ударов по больным местам. Единственное, что критики в моем театре не самые строгие. Им непросто различить правду и фальшь, второе, кажется, они даже приветствуют. Но эти зрители тоже бывают разными. Если Элиза — зритель, плохо различающий притворство и искренность, то Сноу можно приравнять к режиссеру, который видел тебя с разных сторон и знает, на что ты способен и где можешь схалтурить.       — Что случилось? Почему ты не ночевал в нашей комнате? Почему ты ушел? Почему ты не спал этой ночью?       — Да потому что твой отец воспитал такого изверга, как Бэлль, и натравил ее на мою сестру! — не выдерживаю я, скидывая ее руку, положенную мне на плечо.       Элиза вместо того чтобы уйти, наклоняется к моему уху и шепчет:       — Я тебе сейчас расскажу один секрет. Мы не любим тех, кто живет в другой части дворца. Потому что Рейчел… Она предала нас. Она вышла замуж за миротворца из второго дистрикта. Представляешь, президентская дочка и этот… бедный, грязный выродок с окраины. Какой позор, — она корчит гримасу недовольства, будто бы учуяла неприятный запах. — А ты видел Бэлль? Это еще папа попросил ее нормально одеться, а обычно она ходит в каких-то серых штанах, они все время в чем-то красном. Этот Грэг, еще и имя такое дурацкое, — ее отец. И он охотник. Он убивает бедных зверушек. Они же такие милые, как их можно трогать? Еще и жестокий, грубый, никогда не здоровается. Я уже боюсь ходить в ту часть дворца. Как хорошо, что у меня есть ты. Не такой, как этот Грэг. А милый, добрый, красивый, мой Финник Одэйр. Пусть Рейчел завидует, что я нашла мужа в тысячу раз лучше, чем она.       Элиза приторно улыбается и обвивает мою шею руками.       Я и не подозревал, что Элиза может использовать столько разных слов сразу. Особенно никоим образом не касавшихся модных журналов, интересных сплетен и прочей шелухи, о которой так любили поговорить капитолийцы. Выходит, Сноу не очень пришелся по душе образ жизни зятя. Вообще, странно все это. Не похоже на Кориолана совсем. Пусть и слова дочерей были для него законом, но не до такой же степени. Наверное, там какие-то свои интриги, в которые вмешиваться мне совсем не хочется. Хватает своих.       Не сказать, что эти слова меня успокоили. По крайней мере, я уже не бросаюсь на Элизу, а это определенно плюс.       — Мне нужно увезти Диану домой.       — Но… она же хотела остаться до моего дня рождения, ты же помнишь?       — Да помню я, — на самом деле, я запомнил эту дату только благодаря тому, что в этот день Диану нужно отвезти в Четвертый. — Я не могу оставить ее тут. Когда приедет твой отец?       — Не знаю, Финник, но мой день рождения…       — Дорогая, ты пять минут назад просила меня о доверии, верно? — не знаю, как еще справляться с этим существом, которое не понимает, что у кого-то, кроме нее, тоже есть проблемы и свои «хочу». — Вот я тебе доверю один секрет.       Элиза с явным интересом двигается чуть ближе.       Они жить не могут без сплетен и интриг. Для капитолийцев это потребность. Когда очередная сплетня ласкает слух, они чувствуют подлинное наслаждение и становятся довольными собой, упиваясь собственным превосходством над другими.       Я сладким голосом шепчу ей на ухо:       — Я люблю, — специально делаю паузу, Элиза блаженно улыбается, довольно прикрывает глаза, — Диану, — давлю смешок, — и я хочу увезти ее обратно в Четвертый, потому что Бэлль с ее подругами ее обижают, — жена смотрит на меня немного разочарованным взглядом, — только ни-ко-му.       Доверительные отношения, так доверительные отношения. ***       — Президент Сноу, мне нужно отвезти Диану в Четвертый дистрикт.       Сноу не поднимает глаз от бумаг, а спустя время произносит:       — Почему без стука, дорогой мой мистер Одэйр?       Да потому что стоило мне оставить Диану на пять минут в моем кабинете, как эти три маленькие стервочки успели туда пробраться и испортить ее рисунок, который она старательно рисовала маме на праздник. Едва сумев ее успокоить, я оставил ее с Мегз, чтобы те опять не нагрянули.       Скажите еще «спасибо», что говорю как с президентом, а не бросаюсь теми словами, что вертятся на языке.       — Когда отбывает поезд из Капитолия в Четвертый дистрикт? — не унимаюсь я.       — Мистр Одэйр, вы меня слышали? Войдите нормально, тогда поговорим.       Ладно. Черт с вами. Решили немного повоспитывать? Не впервой, стерплю.       Выхожу за дверь. Стучусь. Вхожу.       — Вы что-то хотели попросить? — уже поднимая на меня глаза, спрашивает Сноу.       Нет, вы издеваетесь.       — Мне нужно, чтобы сегодня в Четвертый дистрикт был отправлен поезд. Я должен отправить Диану домой.       Сноу выжидающе молчит.       — Мистер Одэйр, мне кажется, вы разучились просить.       Простите, что?       Сноу опять молчит и продолжает заполнять документы. Слышно лишь царапанье стержня о бумагу.       — Президент Сноу, пожалуйста, оправьте Диану на поезде в Четвертый дистрикт.       Кориолан ухмыляется, кладет ручку на стол и облокачивается на спинку кресла, скрестив руки.       — Нет, Мистер Одэйр, не то. Я чувствую фальшь в вашем голосе.       Мне захотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. Еле усмирив желание закатить глаза, я продолжаю стоять у него над душой. Через некоторое время приходит осознание, что Сноу требует от меня ничего иного, как унижения.       — Мистер Одэйр, а помните, как вы просили у меня простить одну маленькую оплошность с клиенткой, которую вы обожгли горячим парафином? Вот тогда я поверил, что вы умеете просить. А если вспомнить, какие у вас были длинные монологи по поводу вашей матери…       Захотелось задушить его прямо здесь. Сейчас подлететь и со всего размаху разбить костяшки рук о его белоснежные зубы и впервые порадоваться чужой крови на своих ладонях. Пальцы инстинктивно сжимаются в кулак, в груди становится жарко и тесно. С губ Сноу по-прежнему не сходит торжествующая улыбка.       Я помню тот проклятый день. День, когда я умолял кого-то впервые, когда всю гордость, всю силу, всю стойкость и непоколебимость с хрустом опустили на колени. Когда перед глазами была убитая мать и изувеченная, полуживая Диана, умоляющая ее очнуться. Когда из-за одной чертовой клиентки так морально изувечили, что Игры показались сказкой. Когда ничего не существовало, кроме двоих людей, которых могли убить сию секунду. Когда унижение не казалось ничтожным, когда слезы перед президентом считались спасением. Когда согнутые колени дрожали, когда с губ слетали одни мольбы о пощаде, и сковывающий тело страх скрадывал остатки разума.       Он хочет это представление заново.       Не дождется, сволочь. Не дождется. Ненависть взяла свое. Я срываюсь с места, сбросив по дороге документы с полок. Мозг отказывается подчиняться, передавая управление эмоциям. Перед глазами уже мелькает изувеченное лицо Сноу, кровь изо рта и противные хлюпающие звуки вперемежку с хрипом. Меня уже не остановить.       — Финник! — голос сестры, которая внезапно очутилась на пороге, поворачивает одну из заржавевших шестеренок в моей голове, после чего сознание начинает постепенно работать исправно. Я не успел ничего сделать. Сноу, кажется, моя злость повеселила, вряд ли он думает, что я способен на покушение на президента. Только сам черт знал, насколько он ошибался.       — Диана, выйди, пожалуйста, ненадолго, — прошу я ее, мысленно проклиная благодаря за то, что остановила.       Она немного медлит, а затем, испуганно прижав игрушку к себе, выходит за дверь. Сноу проводит ее оценивающим взглядом.       — А она вас любит, мистер Одэйр. Мне никогда не удавалось добиться таких отношений между дочерьми.       Внезапное откровение удивило и даже немного погасило ярость, постепенно успокаивая нервы.       Идиот. Идиот. Неуравновешенный идиот. Люди в психбольнице ведут себя сде…       Энни. Снова. Опять. Хватит, Одэйр, хватит!       — Я не смогу отправить поезд в Четвертый. Диана будет замешана в одном шоу, — после недолгой паузы перебивает Сноу мои чертыханья.       — Шоу? — о чем он?       — Да. Как раз выучите сценарий вдвоем, — продолжая перебирать бумаги, откликнулся Сноу.       — Сценарий? Какой сценарий?       — Ко дню рождения Элизы. Возьмите там, на полке. Роли расписаны, репетиции будут через неделю, а теперь покиньте кабинет.       Простояв несколько секунд в замешательстве, я беру листы, протянутые Сноу, и выхожу в коридор. Сейчас я был в шаге от того, чтобы совершить убийство, руки до сих пор подрагивают, а сердце ухает где-то в подреберье.       Значит, светская жизнь, президент Сноу? Решили сотворить свой маленький театр? Похвально.       Я начинаю рассматривать злосчастный сценарий. Список ролей: Принцесса — Элиза Одэйр Прекрасный принц — Финник Одэйр Разбойница — Диана       Дальше было перечеркнуто имя отрицательного персонажа, ее должна играть какая-то незнакомая мне личность:       Ведьма Амандла Эреста — Лаванда Браун       Внизу еще что-то начеркали, приглядевшись, я замечаю над новым именем едва заметную надпись: Энни+Креста=Эреста       Где-то между легкими возникает тупая саднящая боль — такое ощущение, будто бьют точно в грудь со всего размаху. Эти змеи мастерски наносят удары, синяки от которых не исчезают даже со временем. Они будут болеть, ныть, напоминая тебе об этом отпечатке, будь то кошмары или просто внезапно всплывшее воспоминание, эти следы ударов остаются на всю жизнь. Моральные увечья излечить невозможно. А если и попытаться излечить одно, то к нему обязательно добавится другое. Воспоминание за воспоминанием, фиолетовые пятна на душе начнут становиться все ярче и все сильнее начнут зудеть, принося с собой новые порции горячей боли.       И это имя придумал не Сноу. Элиза продолжает давить исподтишка, с целью выкинуть из моей головы «ненужных женщин».       Значит, теперь все по своим местам? Диана и Энни должны стать для меня врагами, а Элиза — единственной и любимой. Переворачиваю страницу за страницей, ища имя «Эреста». Открываю на последней странице и обнаруживаю одно предложение, которого хватает для понимания общего положения вещей:       Прекрасный принц сносит ведьме голову с плеч.       Сейчас захотелось не швырять вещи, не крушить все вокруг, не материться на все живое и неживое, как мечталось несколько минут назад. Хотелось истерически смеяться, хохотать над такой идеальной, черт возьми, выходкой. Изящной, такой продуманной и безупречной. Здесь такое завуалированное послание: «Одэйр, а давай-ка мы все у тебя отберем, вырвем сердце, поиграем им, немного потопчем, да-да, теми самыми острыми шпильками Элизы, которыми при желании можно убить, а потом вставим обратно, ведь нельзя терять такого актера, как ты! Ой, чуть не забыли, ты еще в импровизированной версии убьешь всех, кто тебе дорог, а если будешь хоть чем-то недоволен, то сделаем это в реальной жизни и самостоятельно».       С этим спектаклем я совсем забыл о том, что Мегз сидит с Дианой. Только вот в чем вопрос: как сестра выбежала из кабинета, если рядом была Мегз. Не дай Бог…       Быстрым шагом, чуть ли не бегом направляюсь в сторону левого крыла замка. *** POV Хеймитч       Когда концентрация алкоголя в крови становится слишком высокой, то все события, важные и не особо, пробегают со стремительной быстротой. Мало того, что с бешеной скоростью, так еще и мутным пятном. Поэтому, что там успел натворить Одэйр и насколько серьезно, мне неизвестно. Вообще, мне должно было быть глубоко все равно на этого парня. Мы из разных дистриктов, его подопечные убивают моих и наоборот. Своего рода мы соперники, но только глупец сможет употребить это слово в отношении победителей. Не всех, конечно. Но когда погибает кто-то из наших дистриктов, то злорадство и соперничество кажутся до одури неуместными словами. Раз посидели выпили, второй — выпили чуть больше, поговорили по душам. Из Одэйра собутыльник был не самый лучший — он практически всегда знал, когда остановиться. Терпя его постоянное: «Хеймитч, тебе уже хватит», я умудрялся еще на него и не орать. Возможно, одна из причин нашей, если можно так сказать, дружбы — это потерянные близкие. В подростковом возрасте я часто поучал младшего брата, хоть тот меня за это и ненавидел. Но к советам прислушивался. С давних пор меня такой возможности лишили.       Бывает, что возникает желание поучить кого-нибудь. Не со зла, а просто так. С добрыми намерениями и не без сарказма, который люди на дух не переносят. А вот Одэйр, кажется, не придавал особого значения искрометным, язвительным замечаниям, что весьма радовало. Кроме того, у парня погиб отец, и подобной, так называемой заботы, ему как раз недоставало. Нет, не заботы. Мужского, здравого интеллекта ему частенько не хватало. Хотя он не глуп. Но все равно не хватало.       Нужно узнать положение дел. То, что Одэйр не подходил больше двух недель, кажется подозрительным. О, а вот и он. Легок на помине. Выходит из кабинета, откуда слышен голос Мегз. Пролетает мимо, даже не поздоровавшись. Вот подлец.       — Одэйр, вообще принято здороваться, если тебя не учили этикету, — окликаю я его.       — Не до тебя сейчас, — остановившись, сухо произносит он.       — Финник, давай-ка мы с тобой сходим выпьем, мне нужно столько тебе рассказать, — в президентском дворце повсюду были камеры, посему приходилось придумывать всякую чушь. Хотя по поводу выпивки я очень даже всерьез.       — Не до тебя, я говорю! — огрызается он, разворачиваясь.       Вовремя хватаю его за плечо, отводя в угол, где плохой обзор для камеры.       — Как Энни?       Молчание. Внезапно Одэйр выдергивает свою руку из моей хватки и громко кричит:       — Нет ее, Эбернети! Нет, понимаешь?! Ее больше не су-ще-ству-ет! Знаешь, люди имеют свойство надоедать и сваливать из чужих жизней! Не лезь, куда не просят! Оставь меня в покое!       Оскалив зубы, он резко ударяет по стене, сдирая кожу с костяшек пальцев. Разъяренный. Больной. Озверевший. Не успев толком ничего понять, я провожаю его взглядом, а затем сворачиваю в сторону его личного кабинета.       Тихо постучав, вхожу. На диванчике сидит маленькая девочка лет семи и что-то рассказывает Мегз, которую уже клонит в сон. Я вопросительно поднимаю брови.       — Диана, это дядя Хеймитч, — Мегз оживляется, наверное, надеясь, что ее смена няньки закончилась.       — Это? .. — она очень похожа на Одэйра.       — Это его сестра.       Если она все время была с ним, то что-нибудь да знает. Так, сделаем лицо доброго дяди и спросим.       — Привет, я — Хеймитч, старый друг твоего брата.       Девочка ничуть не пугается, но морщится от запаха перегара.       — Я Диана, сестра вашего друга, — весело передразнивает она.       — Диана, что происходит с твоим братом?       Лицо девочки в мгновение преображается. Улыбка исчезает с губ, Диана опускает глаза, в это время теребя лапку игрушки.       — Вы сможете ему помочь? — она поднимает на меня пропитанный чем-то горьким взгляд. В чисто-голубых глазах отражается тревога, смешанная с искренней просьбой. Такими же глазами смотрел на меня и Одэйр, когда надежда исчерпывала себя. Они похожи.       — Я постараюсь, но тогда ты должна мне рассказать о том, что странного случалось с твоим братом в последнее время.       Чисто ради интереса.       — Он, — Диана помедлила, — он плакал.       Мы с Мегз будто бы по команде обмениваемся взглядами.       Она так быстро и легко мне доверилась. Возможно, это интуитивное детское чутье, которое очень остро. Дети видят плохих людей сразу. Не все, но Диана, возможно, именно из таких. А возможно, она просто очень хочет помочь брату, ибо искренне за него переживает.       — Из-за чего?       — Над гробом девушки. Я не знаю, кто она. Помню только… Рыжие волосы.       Диана замолчала.       У меня в горле начинает больно скрести. Энни. Это определенно она. Одэйр, как же так? Как так вышло? В мыслях в этот раз не было сарказма. Лишь появилось колющее чувство жалости и скорби. Он бился за эту девушку похлеще, чем сражался на Арене. Я впервые видел такую настойчивость и бесстрашное сопротивление правилам.       — Но я ее видела позже. На похоронах собственной мамы, — перебивает мои мысли Диана.       Что, черт возьми, происходит?!       — А еще он дал пощечину Элизе. И я слышала, как он кричал в кошмарах, что виновен в смерти Арианы.       Картина постепенно начинает вырисовываться. Мутные очертания становятся менее размытыми.       Значит, есть надежда на возвращение этой связи двух людей, которая именуется любовью. Только вот души надо спасать, даже если их обладатели сами не верят, что способны их излечить.       С каких это пор, Эбернети, мы стали альтруистами?       Хотя нет. Просто хочется кое-кому вставить мозги на место. И этот кто-то — Одэйр, опустивший руки. Его ждет еще одна увлекательная лекция. Парня надо вытаскивать.