Mix

      Свет уличный фонарей мягко отражался от тонкого ребристого льда. Воздух, казалось, застыл, и в нём сверкали не то кристаллики снега, не то зимние мотыльки. Кому-то покажется это смешным — такие мысли взрослого мужчины, — но мне, если честно, без разницы. Я лишь завороженно смотрю на ледяной паркет и думаю о чём-то... приятном.       Твой силуэт плавно скользит в вечерней мгле и мутном морозном воздухе. Вместе с тихим шорохом лезвий коньков звучит музыка. Еле различимая, откуда-то издалека, но звучит. Под неё ты быстро-быстро кружишься в очередном па, и я восхищённо любуюсь твоими каштановыми волосами, припорошенных сизоватым снегом.       Помню, как впервые встретил тебя в этом мире после перерождения и долгожданного освобождения от тёмных чар. Мы тогда столкнулись вот на этом самом катке: ты пришла с подругами учить свою принцессу кататься, а меня и других лордов приволок Энд (себя — в качестве подмоги своей Усако, а нас — за компанию как недавно вернувшихся друзей, которые и которых жаждет мир). Столкнулись мы в прямом смысле этого слова. Правда, хорошо, что не упали — скорость была маленькой.       — П...привет.       — Здравствуй.       — Прости меня, это вышло случайно.       — Ничего страшного, живы ведь. Ты друг Мамору, так?       — Да, друг. Нефрит. Приятно познакомиться.       — А я Макото. Но для друзей — Мако. Взаимно.       Почти вот так вот сразу. Мако. Для друзей. Мако. Одна из первых, с кем я заново познакомился в новой жизни. И благодаря тебе вспомнил старую, ту самую, такую далёкую, как звёзды, и одновременно такую близкую. Теперь свою демонскую ипостась помню смутно, зато отчётливо помню мир Серебряного Тысячелетия. И свою любовь к принцессе Юпитера — прекрасной Лите. Или Мако. В этой жизни. Новой. И счастливой. Как же я рад, что ты присоединилась к сеншам лишь после провала Тёмного Звёздного Лорда. Если честно, я не знаю, что тогда могло бы быть. И если бы я навредил тебе тогда, сейчас не мог бы смотреть в твои прекрасные глаза без стыда.       — Как давно ты катаешься?       — С детства. Лет с пяти или шести. Когда мне грустно или когда я очень счастлива, то я надеваю коньки и стремглав несусь на лёд.       — А сейчас?       — В смысле?       — Тебе грустно или...       — Второе. Я счастлива быть сейчас с самыми дорогими мне людьми.       Тогда я и не знал, что думать: про кого именно ты говоришь. Сейчас ты яро утверждаешь, что обо мне, но... Мне почему-то кажется, что нет. Ну, побудем реалистами. Полчаса знакомства — не повод называть собеседника самым дорогим человеком. И что, что вернулась память о прошлой жизни? Сейчас всё по-другому. По-новому. Может быть, я теперь ложусь спать в десять вечера, а не в три ночи. Или не толкую в обольстительных речах. Хотя... Кому я вру?       Я выныриваю из своих мыслях, устремляя весь взор на тебя. Ты, в прекрасном зелёном платье, усердно вырисовываешь какие-то ровные круги на льду. Сейчас уже пятый по счёту.       — Юпитер, — неосознанно вырвается у меня, когда я смотрю на эти своеобразные орбиты. Система. Солнечная. Ты её рисуешь на льду. А сейчас — старательно крутишься на месте, где скоро засияет в фонарном свете изображение твоей планеты.       Юпитер.       Макото. Мако. Моя Мако.       Моя Лита.       Я собственник. Жуткий собственник. Как и все мы, переродившиеся жители древней Земли. И если я сказал, что кто-то или что-то — моё, значит, это не оспаривается. И только я могу касаться этого. В данном случае — тебе, Мако.       Пока я снова погрязал в пучины мыслей, ты уже рисовала орбиту Нептуна. Как же легки твои движения. Я готов любоваться тобою часами!       — А ты? Сколько лет катаешься? У тебя неплохо выходит.       — Я и не помню. Давно всё это было.       — Ничего. Я помогу вспомнить.       Твоя улыбка всегда была завораживающей. Мягкой и тёплой. Ты и сама всегда такая, но и готовая постоять за себя и друзей.       Вот и Плутон встал на своё место. Как же точно ты всё рассчитала. Все планеты нашей системы уместились на поверхности льда. И орбиты их были в точно таких же соотношениях, как их рисуют в атласах.       — Как тебе? — ты подъезжаешь ко мне, бросив один взгляд пронзительных зелёных глаз на моё лицо, и поворачиваешься к своему творению, критично оглядывая его, — нравится? — твой шёпот обжигает моё ухо и заставляет бегать мурашки по коже. Улыбаясь, я облокачиваюсь о перила и обнимаю тебя за талию.       — Очень, — теперь моя очередь заставлять вздрагивать тебя от удовольствия слышать мой чуть хриплый низкий голос.       — Всегда хотела изобразить что-нибудь на льду. Вот, решила нашу, родную, — ты улыбаешься, хитро глядя на меня, и лихо перепрыгиваешь через перила. Затем берёшь меня за руку и тянешь к сторожке, чтобы сдать коньки и переодеться во что-нибудь потеплее. Ты всегда любишь кататься в лёгкой одежде, даже зимой на улице. Каждый раз говоришь, что так хотя бы не очень жарко. Я лишь киваю, но всё равно набрасываю куртку на твои плечи. Каждый раз. И сегодня — тоже. Ты лишь улыбаешься, говоря что-то про моё упрямство. А я смотрю на твоё просветлённое лицо и радуюсь, что мы наконец-то — после стольких лет — вместе. И теперь уже — навсегда.