Помехи

      Мисаки обнаружила Хэя на кухне: он размешивал в воке готовый рис и мороженые овощи. Это выглядело настолько удивительно по-домашнему, что на мгновение она забыла, что прячется вместе с Черным Жнецом в его тайном убежище. Если честно, она до сих пор полностью не прониклась этой идеей.       — Что ты ей сказала? — спросил Хэй, не поднимая головы.       — Что она может доверять тебе. Нам. Ничего конкретного. Ей было непросто справиться с новостью о своей соседке — думаю, ей потребуется какое-то время, чтобы все это переварить.       Мисаки прислонилась к холодильнику, зачарованно наблюдая за движением его рук. Немногим раньше она даже позавидовала Сюй, видя, как он ее обнимает...       — Почему ты готовишь? — спросила она — больше для того, чтобы оборвать опасную мысль.       Хэй поднял бровь.       — Я голоден.       — А. Постой, готовка ведь не... — она прикусила язык, не успев произнести «твоя плата». Некоторые контракторы неохотно говорили о плате, особенно если это знание, попав в чужие руки, могло сделать их уязвимыми.       Но Хэй догадался, о чем она хотела спросить, и ответил:       — Нет. Готовка помогает мне... сфокусироваться. Прийти в себя, если так можно сказать.       Мисаки улыбнулась:       — Ясно. Я для этого плаваю.       Он добавил еще немного масла в вок и подкинул смесь.       — Я знаю. Инь мне сказала.       — Ты приказал Инь следить за мной? — запнувшись, спросила она. Она думала, он доверяет ей несколько больше.       — Нет. Она присматривает за людьми, которые ей небезразличны. По своей воле, — ответил он. Уголок его губ вздернулся, так что это почти походило на улыбку. — Однажды она меня спросила, почему ты все время в воде.       Не в первый раз Мисаки пожалела, что не видит духов-наблюдателей. Ей нравилась мысль, что Инь присматривает за ней.       — И что ты ей сказал?       Он пожал плечами и достал две миски из кухонного шкафа.       — Что я не знаю. Хочешь есть?       — Очень.       На крошечной кухне не было стола, так что они сели бок о бок на диван. Это было почти уютно. Мисаки не могла не вспомнить их последнюю трапезу вместе.       — Это правда? — внезапно спросила она. — То, что ты рассказывал мне, как учился готовить.       — Правда.       Это удивило Мисаки, но она почувствовала себя польщенной тем, что он по своей воле поделился с ней чем-то настолько личным.       — И что мы будем делать? — спросила она. — Теперь ты знаешь, где находится ключ, который ты ищешь.       — Я его не ищу.       Мисаки недоуменно моргнула:       — В смысле? Я думала...       — Его ищут мои наниматели. Мой приказ был получить ключ от Ивакары. У Ивакары его не было, и он не знал, где тот находится. Моя работа на этом закончена, пока я не получил других приказов — а я их не получил.       Иногда рациональность ужасно удобна. Правда, если учесть, что движущей силой его поступков было беспокойство за Сюй, то вся ситуация становилась вопиюще нерациональной.       — МГБ наверняка все еще разыскивает Сюй.       — С этим мы можем разобраться утром — сейчас она в безопасности.       — Итак, есть ли что-то, что мне следует знать, и что ты не мог сказать в присутствии Сюй? — спросила она больше для того, чтобы разговорить его, чем из настоящего желания получить информацию.       — В общем-то, нет, — Хэй встал и пошел на кухню за следующей порцией. — Контрактор, которого ты застрелила, был мертв. Женщина сказала мне, что там был еще один человек — должно быть, он сбежал.       Мисаки кивнула.       — Он кинулся наутек, как только я открыла дверь. Я хотела остановить его, но тут заметила контрактора и сосредоточилась на нем.       — Тот человек не представляет интереса — это просто головорез, делающий для МГБ грязную работу. Так же, как и женщина. Она ничего не знала, кроме того, что им приказали добыть телефон.       Мисаки палочками гоняла горошину по миске.       — Я не должна была убивать контрактора. Если бы я просто обездвижила его, то смогла бы увести Сюй. Ты бы его допросил, и мы бы знали больше.       — Не обязательно, — он доел последнюю миску. — Ты спасла жизнь Цзяо-ту.       Мисаки продолжала тыкать в горошину палочками.       — Возможно, если бы я появилась там раньше, то смогла бы взять ситуацию под контроль — но я подумала, что Сюй пошла в туалет и проверила переулок просто на всякий случай. Я слишком долго выжидала.       — Бесполезно пытаться задним числом переиграть решения, принятые на поле боя, — сказал ей Хэй. И тихо добавил: — Будет очень странно, если я скажу, что ты правильно поступила?       — Мне не нужно твое одобрение, — ответила она слегка раздраженно.       Хэй внимательно посмотрел на нее.       — В чем дело?       — Ни в чем.       Она наконец поймала горошину и отправила ее в рот, словно это доказывало, что с ней все в порядке, и у нее перед глазами не стоит зрелище мертвого контрактора, падающего на землю, а в ушах не гремит эхо выстрела.       — Ты первый раз кого-то убила, да?       Мисаки хотела ответить «нет», но почувствовала, что он тут же распознает эту ложь. Вместо ответа она встала и пошла на кухню, чтобы вымыть посуду.       — Я должен был сам следить за Цзяо-ту, — сказал Хэй, подойдя на кухню вслед за ней. — Тогда тебе не пришлось бы его убивать.       Мисаки с силой терла миску.       — Я начальник отделения в Четвертом отделе государственной полиции. Я полностью осознаю, что от меня в любой момент может потребоваться применить смертельное оружие в отношении подозреваемого, и я была готова к тому, что рано или поздно это произойдет, — сейчас, повторяя слова, которые она много раз слышала в академии от своих инструкторов, она осознавала их пустоту. — Я стреляла без колебания, когда увидела, что он угрожает Сюй, и не жалею об этом. Я бы убила его или ты — итог один.       Хэй наклонился и забрал миску у нее из рук. Теперь их плечи соприкасались.       — Быть готовым на убийство и убить по-настоящему — не одно и то же.       — Тебе-то откуда знать! — оборвала его она. Можно подумать, контракторы способны испытать вину или сожаление о том, что они делают. Внезапно ей стало невыносимо находиться с ним в одном помещении. Она оставила его наедине с грязной посудой и вернулась на диван. Голова начала болеть. Мисаки сняла очки и потерла виски.       Через несколько минут Хэй присел на диван рядом с ней — очень осторожно, словно ожидая, что она опять накинется на него. Она старательно его игнорировала. Тогда он заговорил, очень тихо, почти неслышно:       — Я был человеком. Когда убил впервые.       Мисаки подумала, что плохо его поняла.       — Ты... что?       Хэй сгорбился, положив локти на колени. Она видела, как напряжены его мышцы. Интересно, он когда-нибудь расслабляется?       — Хочешь знать, как умерли мои родители? — спросил он, не глядя на нее.       — Я... — а хотела ли она? — Ты не обязан мне рассказывать.       Хэй некоторое время помолчал, собираясь с мыслями, а потом начал:       — Помнишь, что было сразу после появления Врат... Люди в панике, повсюду звучат жуткие истории об исчезновениях и странных событиях. В моем родном городе власти установили комендантский час, чтобы удержать ситуацию под контролем.       — Здесь было то же самое, — сказала Мисаки и тут же одернула себя за то, что перебила его. Но Хэй только кивнул.       — Через несколько дней после того, как появились Врата, я возвращался домой из дедушкиной школы боевых искусств — я занимался там каждый день после уроков. Мне пришлось бежать, чтобы успеть вернуться до комендантского часа. Но когда я вошел, то услышал крики, доносящиеся изнутри. Я проскользнул внутрь так тихо, как только мог, и, добравшись до большой комнаты, увидел, что отец лежит на полу, а мать, рыдая, обнимает его и кричит на мою сестру.       — Сестру? — переспросила Мисаки, чувствуя, как в животе образуется пустота.       — Она стояла рядом и выглядела так, будто пребывает в глубоком шоке. Последние пару дней Цинь вела себя немного странно, но пока казалось, что это нормальная реакция на происходящее. Я до того не видел, чтобы кто-то умирал, но тут мог с первого взгляда сказать, что отец мертв. Я сделал было шаг в комнату, но тут моя мать сказала: «Как ты могла? Что ты за чудовище?» — и я понял, что она обращается к Цинь. Цинь ответила, и ее голос был совершенно лишен эмоций: «Семейные связи бессмысленны. Почему ты не хочешь этого понять?» — это словно подкосило мать, она зарыдала и стала говорить что-то бессвязное, а потом сказала, что не может жить без отца. Цинь ответила: «Ясно». И прежде, чем я понял, что происходит, она протянула руку, и мать упала мертвой.       — О боже, — выдохнула Мисаки в ужасе. Она даже представить себе не могла, что его сестра была контрактором. Что у нее была за способность? Но спрашивать Мисаки не стала — если Хэй захочет, то сам скажет.       — Тогда она обернулась ко мне и спросила: «Ты ведь понимаешь, брат?»       — И что ты сделал? — спросила Мисаки, заранее боясь того, что услышит.       — Ничего. Прежде, чем я смог что-либо сделать, она заснула.       — Она...       — Это была ее плата, — горько сказал Хэй. — Я поначалу решил, что она тоже умерла. Но потом я нащупал пульс. Я отнес ее в спальню. Я не понимал, что случилось, но полицию вызвать боялся — они бы забрали ее, и тогда я бы наверняка ее больше никогда не увидел. И я боялся позвонить дедушке или дяде — что, если она и их попыталась бы убить?       Она проснулась через пару часов и не могла взять в толк, отчего я так расстроен. Все, что она могла мне сказать — что убить родителей было логично. И — ни малейших признаков горя или раскаяния. В конце концов, я убедил ее, что мы должны бежать, потому что, если кто-нибудь узнает, что произошло, то ее запрут. Сначала она объявила, что убьет любого, кто попытается, словно убить — это самая простая вещь на свете, но сдалась, когда я объяснил, что, если она начнет убивать полицейских направо и налево, то ее просто застрелят. Так что мы собрали вещи, я взял все деньги, которые нашел в доме, и мы уехали.       Я думал, что она опомнится, станет прежней, но она не изменилась. Мы не могли нигде надолго задержаться, потому что рано или поздно Цинь бы кого-нибудь убила по причине, кажущейся логичной только ей. Новообращенные контракторы поначалу с трудом ограничивают себя: нужно время, чтобы осознать, что, даже если в данный момент действие кажется рациональным, у него могут быть отдаленные последствия, и их тоже надо учитывать. Для Цинь это было особенно сложно — ведь она была так мала и совершенно не знала жизни. Наша безопасность полностью зависела от меня — но я был ее старшим братом, это был мой долг в любом случае.       — Ты не боялся, что она тебя убьет? — спросила Мисаки.       Хэй замолчал — будто эта мысль никогда не приходила ему в голову.       — Нет, — наконец ответил он. — В ее интересах было, чтобы я остался жив, и мы оба это знали. Во время платы она была абсолютно уязвима — а я сделал бы все, что угодно, чтобы защитить ее.       Примерно через месяц после того, как мы убежали из дома, у нас кончились деньги. Цинь обнаружила, что с помощью своей силы может взламывать банкоматы. Мне это не нравилось, но все-таки это было лучше, чем если бы она кого-нибудь убила и ограбила — а она была более, чем готова это сделать. Однажды ночью она вскрывала банкомат, пока я стоял на стреме. Я заметил на улице человека, который наблюдал за нами. Когда мы возвращались на квартиру, где мы тогда жили, он пошел следом.       Мисаки отметила, что, как и прежде в парке, когда он переводил показания Сюй, его голос стал холоднее и жестче. Теперь она понимала, что дело не в том, что он больше не старается имитировать эмоции — напротив, это походило на защиту. Несмотря на то, что он был контрактором, эти воспоминания все еще причиняли ему боль.       Она порывисто склонилась к нему и накрыла его руку своей. Он не оттолкнул ее, хотя она этого боялась — напротив, развернул руку ладонью вверх, и сжал ее ладонь. Его кожа была грубой и мозолистой, но теплой.       Хэй так и не взглянул на нее с момента, когда начал свой рассказ.       — Я не знал, видел ли он, как Цинь использовала свою силу или как мы забирали деньги. Я не знал, расскажет ли он кому-нибудь о том, что видел, или сам попытается что-нибудь устроить. Но рисковать мы не могли. Цинь не было нужды объяснять мне, что убить этого человека — рационально. Я велел ей возвращаться в нашу комнату и пообещал, что сам со всем разберусь. Цинь с трудом управляла тем, когда ей придется расплачиваться — она могла заснуть в любой момент. Но, я думаю, настоящей причиной моего поступка было то, что я начал забывать, какой она была раньше, до Врат, и я не мог вынести мысль, что моя сестра убьет еще кого-то.       Человек остановился возле входа в наш дом. Я сделал крюк и обошел его со спины. Я не хотел убивать его, я никого не хотел убивать, но я хотел защитить Цинь любой ценой, и когда я так решил, все стало просто. Когда мы убегали из дома, я забрал с собой охотничий нож из рыболовного снаряжения отца. Тот человек был выше меня и сильнее, но я был быстрее. Один удар в почку — и он упал на землю. Мне удалось перерезать ему горло только со второй попытки, но после первого удара он все равно почти не мог бороться.       По-настоящему я осознал, что сделал, на следующее утро. Но даже тогда я убедил себя, что это было необходимо. Цинь ничего про это не сказала.       Мисаки подумала, что никогда в жизни не слышала столь трагической истории.       — Сколько лет тебе было? — тихо спросила она.       Хэй задумался.       — Цинь было девять, то есть, мне было... двенадцать? Наверное. Мы продержались сами по себе еще пару месяцев, а потом нас выследила одна организация. Они сказали Цинь, что, если она согласится работать на них, то они научат ее управлять своей силой и обеспечат ей все, что нужно — образование, одежду, еду, жилье. Они сказали, что сотрут с помощью МЕ мои воспоминания о последних нескольких месяцах и смерти родителей, и я смогу вернуться домой.       — Но ты отказался.       Хэй кивнул.       — Она была моей сестрой, я не мог ее бросить. Я ответил, что они не получат Цинь без меня. Это был отряд тренированных вооруженных мужчин, готовых иметь дело с опаснейшими контракторами — они просто подняли меня на смех. Но Цинь сказала, что ей нужно, чтобы я был рядом, что я уже убил человека и готов сделать это снова, так что они согласились меня забрать.       Цинь стала Пай, а я стал Хэем. Меня отправляли с ней на все ее задания для защиты и давали собственные задания. Эти были хуже всего. Убить человека, чтобы защитить сестру — это одно дело, но даже спустя месяцы подготовки и тренировки хладнокровное убийство казалось мне совершенно невозможным. Но я думал о сестре, о том, насколько беззащитна она станет, если останется одна, и я следовал полученным приказам, и убивал, кого скажут.       К концу Войны Небес я был Черным Жнецом — таким же смертоносным, как любой контрактор, но более безжалостным. Можно торговаться с контрактором, но не со мной. Любой, кого я оставил в живых сегодня, мог стать тем, кто убьет Пай завтра.       Он был человеком во время южноамериканского конфликта? Почти невозможно было в это поверить.       — Что случилось с твоей сестрой? — осторожно сказала Мисаки.       Рука Хэя, державшая ее руку, немного напряглась.       — Я не знаю. После того, как пропали Райские Врата, она исчезла без следа, а я стал контрактором.       — Ты думаешь, ты сделал правильный выбор? — спросила Мисаки. — Остаться с ней. — Она пыталась вообразить, что сама бы сделала в такой ситуации. Пусть у нее не было братьев и сестер, но она мало перед чем остановилась бы, если бы потребовалось защитить друзей или свою команду...       — Нет, — ответил Хэй. — Я уверен: это был неправильный выбор. Даже если в Пай жила какая-то часть Цинь, она бы пришла в ужас, увидев, чем стала. И чем я стал. Наверное, для нее было бы лучше, если бы я просто убил ее в первую ночь, когда умерли наши родители. Но если бы я смог вернуться в прошлое... я бы сделал все то же самое.       Он устало откинулся на подушки, не выпуская ее руки.       — В любом случае, все, что я пытаюсь сказать — я понимаю, что ты чувствуешь. Ты чувствуешь вину за то, что убила живое существо, и это хорошо. Это значит, ты все еще человек. Но, в отличие от меня, ты поступила по-настоящему правильно. С тобой все будет в порядке.       Ей и вправду стало легче. Не столько из-за уверений Хэя, сколько потому, что он рассказал ей что-то настолько личное, чтобы утешить ее.       — Прости, — сказала Мисаки. — За то, что я наговорила сегодня днем.       — Ты не могла знать.       — И все равно мне не стоило это говорить.       Они сидели молча несколько минут. Мисаки думала над тем, что он ей рассказал — и тихо наслаждалась теплом его ладони, держащей ее ладонь. Он медленно провел по костяшкам ее пальцев, и в ответ на это движение у нее вдоль позвоночника пробежали мурашки.       — На что это похоже? — внезапно спросила она. -— Превращение в контрактора.       Хэй только пожал плечами.       — Ничего не изменилось. Я поначалу даже не понял, что стал контрактором. Я был бессердечным убийцей прежде, я остался им и сейчас.       Он сказал об этом так, будто произошедшее не имело никаких последствий, но Мисаки услышала боль в его голосе. Он ненавидел себя за то, кем стал. Она положила голову ему на плечо.       — Тогда почему с тобой я чувствую себя в безопасности?       Хэй выпустил ее ладонь. Она подумала, что он оттолкнет ее, но вместо этого Хэй протянул руку и обнял ее за талию. Мисаки поджала под себя ноги и позволила ему плотнее прижать ее к себе.       — Потому что со мной ты действительно в безопасности, — тихо сказал он.