Помехи

      Хэй стоял под лестницей на первом этаже, прислонясь к бетонной стене и пытаясь выровнять дыхание. Слава богу, что Цзяо-ту проснулась. Не говоря о том, что ему вообще не стоило целовать Мисаки… Да что с ним вообще такое?       Он признавал физическое влечение к женщинам; он не утратил этого чувства, став контрактором. Но он никогда не подчинялся ему, если только этого не требовала работа. Никогда не поддавался соблазну. Пока не встретил Мисаки.       Ему снилась Эмбер, то умиротворение, которого он не испытывал годами — ни разу после Южной Америки, где им вдвоём удавалось выкраивать для себя те считанные мгновения. Поэтому он поцеловал Мисаки? Или всё дело в том, что она заснула у него на руках, и это пробудило воспоминания, казалось бы, давно забытые?       В течение последних нескольких дней Хэй убеждал себя, что у него всё под контролем, что Мисаки — всего лишь средство, необходимое, чтобы разобраться в ситуации с Цзяо-ту.       Но это было ложью. Сейчас ему было ясно, как день: он не контролирует ничего.       Сначала Эмбер столько времени спустя появляется в Токио и напоминает о его прежних чувствах к ней — и им овладевает ненависть. Затем Инь начинает меняться и всё сильнее напоминать ему о Пай, о втором шансе, маня надеждой на то, что снова появится кто-то, нуждающийся в его защите, кто-то, кого ему хотелось бы защитить. И теперь Цзяо-ту воскрешает давно забытое прошлое — воспоминания о Цинь. Море эмоций, от которого, как ему казалось, он так давно отгородился прочной стеной, чтобы стать тем, кем ему пришлось было стать, — это море теперь с силой билось о возведённую преграду.       И каким-то чудом среди этого шторма Мисаки проникла сквозь трещину в его броне и прочно обосновалась в его мыслях. Он хотел видеть её улыбку, он хотел знать, что она счастлива, знать, что он сделал её счастливой. Это она контролировала ситуацию, а не он; что бы она ни начала, он бы с радостью и без малейшего сомнения подхватит и доведёт до конца. Он хотел её, хотел чувствовать ее тёпло в своих объятиях.       Худшего ей не пожелаешь: Синдикат не потерпит никаких отношений между ценным агентом и начальником отдела полиции. Пусть она не какой-нибудь хрупкий цветок, нуждающийся в его защите, но у них обоих нет шансов против Синдиката.       В любом случае, что бы Мисаки сейчас ни думала, рано или поздно она поймёт, что не может мириться с его родом занятий. Жалость померкнет, и она осознает, что, какое бы прошлое ни привело его к его настоящему, Хэй — это Черный Жнец, и ничто этого не изменит. Что бы между ними ни было, ему нужно покончить с этим, пока они не достигли точки невозврата. Всё и так зашло слишком далеко.       К тому же надо позаботиться о Цзяо-ту. У неё были все основания злиться на него; ему еще придется каким-то образом объяснить свою связь со всем этим и уберечь ее от МГБ.       Хэй насторожился — справа от него открылась дверь. Из-за неё показалась домохозяйка средних лет с пустыми холщовыми сумками в руке. Сначала она удивилась, увидев незнакомца, но затем её взгляд смягчился.       — Проблемы с девушкой?       — Э-э… Что-то вроде того, — Хэй натянуто улыбнулся женщине и постарался не увернуться, когда она потянулась, чтобы похлопать его по плечу.       — Дай ей немного времени, дорогой. А пока… — она заговорщически понизила голос и подмигнула ему, — …цветы никогда не повредят.       Женщина двинулась вдоль по улице. Хэй не собирался покупать цветы, по крайней мере, в ближайшее время, но раз он всё равно вышел из дома, то мог пойти, как собирался, проверить, нет ли за ними слежки. А за этим занятием можно было подумать, как ему быть с Цзяо-ту и Мисаки. ***       Цзяо-ту невидящим взглядом смотрела на своё отражение в зеркале ванной. Размазавшаяся по щекам грязь и растекшаяся тушь сделали ее похожей на енота. Она умылась, вздрогнув от прикосновения холодной воды к коже. Вот только это не очень-то помогло её внешнему виду. Или настроению.       Она проснулась сама не своя после кошмара, в котором её преследовали пляшущие пучки китайской капусты. Сначала она почувствовала облегчение, поняв, что это был только сон. Затем, оглядевшись по сторонам, поняла, что только китайская капуста была сном. Глупый любопытный кролик.       Цзяо-ту услышала, как соседняя с крохотной ванной дверь открылась и закрылась. Кто-то ушёл? Почему? Она старалась не заглядывать в большую комнату, когда пересекала маленький коридор перед ванной, но она была уверена, что Тянь и Кирихара целовались. Вчера она бы обрадовалась своему открытию: она была права насчёт них. Сегодня…       Может, это был сон? Может, она сразу приняла снотворное вместо того, чтобы топтаться на месте, решая, вернуться и поговорить с Тянем или нет? Потому что она чувствовала себя виноватой из-за того, что так рассердилась. Ей просто приснилось, что она слышала его разговор с Кирихарой через картонную стенку. Ей просто приснилось все, что он сказал о… о… Цинь. И о себе.       И всё-таки она понимала, что это был не сон.       Она почувствовала боль в бедре от ушиба, который она получила прошлой ночью. Цзяо-ту заметила пузырёк ибупрофена на полочке и достала три таблетки. Запив их водой из-под крана, она опустилась на пол. Если она сядет спиной к ванне, ей как раз хватит места, чтобы вытянуть ногу и попытаться размять ее.       Она вспомнила, как однажды, когда ей и Цинь было лет пять-шесть, они нашли мёртвого птенца под вязом, что позади дедушкиной школы. Цзяо-ту птица казалась мерзкой — она не хотела даже смотреть на неё, но Цинь так расстроилась, что птенчик, выпав из гнезда, умер один — без своей мамы, братьев и сестёр, что никак не могла перестать плакать. Она не успокоилась, пока Тянь не помог им похоронить птицу, отправив Цинь и Цзяо-ту собрать лепестки роз, чтобы осыпать ими крохотную могилу.       Как Цинь могла убить собственных родителей? Но, задавшись этим вопросом, Цзяо-ту с содроганием поняла, что это было вполне возможно. Она знала, что тетю и дядю убил контрактор. Она знала, что люди, ставшие контракторами, теряли все чувства и больше не испытывали привязанности к своей семье. И она знала, что, даже если Цинь превратилась в чудовище и убила их родителей, Тянь бы все равно сделал что угодно, чтобы защитить ее. В том числе и порвал бы с семьей.       Тянь лгал ей обо всём. Это был не тот человек, с которым она выросла. Он не улыбался, не смеялся, он не видел её десять лет, и вёл себя так, будто вообще не хотел с ней разговаривать. И она слышала, как он признался Кирихаре, что убил человека, чтобы защитить Цинь, и что он убил бы и других тоже. Он говорил об этом так, словно ему было всё равно.       Почему Кирихара не попыталась арестовать его? Боялась, что он попытается убить её и Цзяо-ту? Тогда почему она его целовала?       Стук в дверь отвлёк её от тяжелых мыслей.       — Сюй? Всё в порядке?       У Цзяо-ту вырвался вздох облегчения. Значит, ушёл всё-таки Тянь. Хотя с Кирихарой ей тоже не очень хотелось разговаривать.       — Да, всё хорошо, — ответила она из-за двери.       — Ладно, — мягко сказала лейтенант. — Скажи, если что-то понадобится.       Цзяо-ту слушала, как удаляется звук её шагов. Она вернулась мыслями к схватке контракторов в парке. Кирихара сказала ей, что профессор Ивакара продал своё исследование и какие-то контракторы пытались украсть его. Она слышала, как Тянь сказал, что получил приказ от кого-то (приказ? От кого?) получить ключ, который Аракава спрятал в телефоне Цзяо-ту и который расшифровал бы исследование, поэтому он был в здании физического факультета, когда начался пожар.       Тянь был тем человеком, с которым Ивакара встретился в парке? …Который убил двух контракторов?       Цзяо-ту с трудом могла в это поверить, и всё же… это походило на правду. Если забыть на время, кем был её двоюродный брат, и вспомнить, кем он стал теперь, то в этом был смысл. Он не пытался защитить её, он просто пытался добыть ключ. А Кирихара помогала ему. Они получат свой дурацкий ключ, Цзяо-ту он не нужен. Кирихара была не права: ему нельзя доверять. Особенно если он и правда контрактор. Она не может доверять никому из них.       Она попыталась сдержать слёзы. Хватит их с неё, хватит быть глупым, беспомощным кроликом.       Когда она вышла из ванной, Кирихара стояла рядом с окном в гостиной, слегка отодвинув занавеску так, чтобы смотреть на улицу, оставаясь незамеченной снаружи. В руке её был пистолет.       — Что-то не так? — нервно спросила Цзяо-ту.       Полицейская ободряюще улыбнулась ей.       — Нет, всё в порядке. Я просто жду твоего кузена, он вышел проверить окрестности.       «И убить любого, кого встретит?» — с горечью подумала Цзяо-ту.       Не догадываясь о мыслях Цзяо-ту, Кирихара спросила:       — Как ты себя чувствуешь?       — М-м, немного усталой и ещё больной, — сказала Цзяо-ту. — Пойду полежу.       — Хорошая идея. Я думала, что мы приготовим что-нибудь на обед, но лучше дождаться Ли — он готовит куда лучше меня, — она натянуто улыбнулась. — У тебя ещё есть время, чтобы вздремнуть. Я разбужу тебя, когда еда будет готова.       — Хорошо. Спасибо, — она выдавила улыбку.       Цзяо-ту почувствовала, как у неё заурчало в животе при одном упоминании еды, но мысль о встрече с двоюродным братом, который теперь стал для неё чужим, убила аппетит.       Закрыв дверь в спальню, она заметила краем глаза, что её телефон слабо мигнул. Должно быть, она пропустила сообщение: она забыла, что ещё раньше выключила и звонок у будильника. Цзяо-ту села на футон и взяла телефон. Её сердце замерло, когда она увидела, что пропущенное сообщение было от Мэй-ли. Из-за всего, что она узнала о Тяне и Цинь, она совершенно забыла о своей соседке.       Стоит ли читать сообщение? Мэй-ли работает на людей, которые напали на Цзяо-ту: она не должна дать ей знать, где находится. Хотя… ничего же не случится, если она просто посмотрит, что ей написала Мэй-ли. Может, она не догадывается, что Цзяо-ту теперь знает, кто она. Может, на самом деле Мэй-ли так же во всём запуталась, как и Цзяо-ту, и сейчас пытается понять, что происходит.       Цзяо-ту бестрепетно нажала на экран, чтобы прочесть сообщение. Это был не просто текст — там было фото. Цзяо-ту увеличила его. И зажала рот, чтобы не закричать.