Непреложная клятва

Беллатрикс задремала только под утро; ей снилось, будто бы она не исполнила просьбы-приказа своего господина, не использовала тело своего еще не рожденного ребенка как сосуд для души Темного Лорда и у нее родился ребенок, ее ребенок, самый чудесный мальчик на свете. Вся его возможная жизнь промелькнула перед ее глазами: вот он учится ходить, вот первый всплеск магии, вот мальчик впервые залез на дерево — на старое дерево в саду усадьбы Блэков, то самое, на котором Беллатрикс пряталась от учителей в детстве... вот мальчик идет в школу, вот... Беллатрикс разбудили тихие шаги, она приоткрыла глаза и увидела склонившегося над колыбелью человека. Со сна ей показалось, будто опасность грозит ее сыну, а не ее господину. Она молниеносно выхватила палочку. Человек поднял голову — сверкнул в предрассветных сумерках сумасшедший бегающий огромный синий взгляд. — Проснулась, чистокровная дрянь... — прошипел он. — А я вот думал задушить твоего сыночка... или Авадой его, маг все же... Авада... — Альтаир, нет! — вскрикнула Беллатрикс, все еще пребывая на грани сна и яви. Не было времени на колдовство, и она ударила по Хмури чистой, стихийной, неоформившейся магией... Старика отбросило к стенке, но заклинание он произнести успел. Зеленый луч попал точно в грудь Беллатрикс. Она упала на бок, и в ее широко распахнутых глазах отражалась колыбель с мирно спящим Темным Лордом. Его разбудил только истошный визг медсестры, зашедшей через пятнадцать минут... *** Когда Гарри приехал в больницу, ему показалось, будто он попал в растревоженный улей: полиция, журналисты, нервные и злые врачи, а также чета Малфоев, неизвестно как узнавших о смерти Беллатрикс чуть ли не раньше полиции. — Когда умирает близкий родственник, — ответила на вопросительный взгляд Гарри Нарцисса, — как струна обрывается. Кроме Беллатрикс и Сириуса у меня нет больше родни... Она казалась совершенно безмятежной, и ее лицо дышало свежестью. Время от времени Нарцисса проводила рукой перед лицом — будто убирала невидимую паутинку, — и после каждого такого жеста лицо становилось еще свежее и безмятежней. «Кажется, это называется чарами гламура, — не к месту вспомнил Гарри. — Вот что значит в прямом смысле держать лицо...» — Простите, мистер ... Поттер, — вмешался в разговор мистер Малфой. Он стоял посреди маггловской больницы с видом наследного принца, неведомо как оказавшегося посреди скотного двора. Фамилию «Поттер» он произнес с теми же интонациями, что и Снейп, будто это было почти оскорблением. — Несмотря на печальные обстоятельства... Наши договоренности ведь остаются в силе? Гарри, пользуясь новоприобретенными навыками лигилимента, скользнул по сознанию Малфоя, пытаясь понять, знает ли он, кто прячется в хрупком тельце его маленького племянника. Кажется, нет... Забавно; он считает ребенка сыном Тома Риддла! Нарцисса же вообще не думала о том, кто является отцом ее племянника. Это успокоило Гарри: если все пройдет так, как он и задумал, то, возможно, Малфои смогут вырастить из Тома Риддла нормального человека... Даст Бог, рецидива у него не будет. — Разумеется, — кивнул Гарри. — Прошу простить — мне пора готовиться. — Мерлин вам в помощь, — прошептала Нарцисса. — Беллатрикс любила Альтаира, и я буду его любить... Гарри хмыкнул. Ну хоть с опекунами мальчишке повезет. А методы у светлой стороны, конечно... Страшный параноик Хмури, пусть не жалеют черти масла на его сковороду, решил подстраховаться, не надеясь на крепость дамблдоровского «Империо»... Когда-то в детстве Гарри попалась сказка о крестнике смерти, ставшем знаменитым лекарем. Он видел смерть у ложа больного, и если та стояла в ногах, то человека еще можно было спасти, если же в изголовье — было уже поздно. Иногда лекарь хитрил и перекладывал больного наоборот, за что и поплатился в конце концов. Гарри не требовалось хитрить — он был повелителем смерти. Маги наверняка представляли при этих словах что-то пафосное и мрачное — армии инферналов и каркающих ворон; но все было проще. Иногда Гарри видел краем глаза темную фигуру у операционного стола и шептал ей: — Уходи! Эта жизнь не принадлежит тебе! Уходи! — и смерть отступала. Гарри никогда ни с кем это не обсуждал, даже с самим собой, прятал в недрах разума знания о своей исключительности. Но пришло время принять всего себя полностью. С этими мыслями Гарри вошел в операционную. — Велик Гиппократ, и Парацельс пророк его, — привычно возвестил он, отвечая на кивки команды. — Приступим! Гарри взглянул на маленькое тельце, опутанное трубками и проводами, на сморщенное и недовольное, как у старика, личико. Дамблдор был прав: чтобы убить его сейчас, много усилий не требовалось. Гораздо больше усилий придется приложить, чтобы это тело могло жить — и жить полноценно. Гарри набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и впервые сам — сознательно, а не находясь при смерти — вышел за Порог. Снова призрачный перрон. По какой-то причине волшебники очень привязаны к этому символу границы между двух миров, наяву — магического и маггловского, здесь — мира мертвых и живых. Гарри с удовольствием сделал несколько шагов, чувствуя, как тяжелеет в руках сверток с младенческим телом. Вскоре рядом с Гарри стоял молодой мужчина, ровесник Гарри. Здесь, у Порога, он вновь обрел внешность Тома Риддла, хотя его теперешнее тело на предыдущее было мало похоже. Уже сейчас понятно, что в будущем у мальчика будут большие, по-блэковски широко расставленные темные глаза. А волосы, скорее всего, будут волнистыми. — Что мы здесь делаем? — настороженно спросил Риддл. — Я умираю? Гарри покачал головой. — Я мог бы попытаться стереть вам память наяву, — ответил он, — или рискнуть и попытаться незаметно воздействовать на центры памяти во время операции, но побоялся оставить вас идиотом, мистер Риддл. Риддл попятился. — Стереть память? — чувствовалось, что он тянет время и готовиться напасть. Но это была вотчина Гарри; здесь, на Пороге, он был гораздо сильнее. Он был почти всемогущ. — Вы ведь просили о втором шансе? — ответил Гарри. — Я дам вам его. Только у вас не будет бонусов в виде знаний и верной армии последователей. Зато будет семья, в которой вас будут любить, — а это гораздо важнее... И наследство семьи Лестрейндж, что тоже неплохо. За их спиной загудел паровоз. Гарри обернулся. — Поезд-беглец никогда не вернется назад. На неверном пути, на дороге в один конец... — пропел Гарри с чувством, но отчаянно фальшиво. — Кажется, я должен попасть куда-нибудь. Почему-то я и не там, и не здесь.* Темный Лорд поморщился. Гарри подмигнул ему и поманил за собой. Тот хотел было воспротивиться, но почувствовал, что не может идти наперекор, и последовал вслед за легко идущим, почти бегущим Гарри. Тому нравилось двигаться здесь, на Пороге: наяву такая легкость походки не была ему дана. Гарри вскочил в первый вагон, и Том Риддл последовал за ним. Гарри открыл первое из купе, собираясь шагнуть внутрь. — Что это? — спросил Темный Лорд. — Это ваша память, мистер Риддл. Я собираюсь вычистить ее всю — купе за купе, вагон за вагоном — и оставить вам лишь голые рефлексы, как и полагается ребенку пяти недель от роду. — На это уйдут годы! — Здесь время идет по-другому. Нашего отсутствия не заметят, не беспокойтесь об этом. Они шли по поезду, методично заглядывая в каждое купе, на доли секунд окунаясь в воспоминания. С каждой минутой Риддл помнил все меньше и меньше, от этого болела и кружилась голова... Поезд сделал круг, а может, и вовсе не сдвинулся с места, и качка вагонов и их перестук лишь померещились; Гарри вышел на тот же самый перрон — только теперь на его руках спал, доверчиво прижавшись к нему, самый обычный младенец. Перрон не пустовал: на скамейке под часами сидел юноша лет семнадцати. Он поднял голову, когда Гарри подошел ближе. Гарри вздрогнул — вот и ответ на все вопросы, терзавшие его: перед ним на скамейке сидел сын Беллатрикс Лестрейндж. Ее настоящий сын. Юноша с тоской посмотрел на сверток в руках Гарри. — Не успел, — глухо сказал он и пояснил: — Я думал, что вы поможете мне вернуться в мое тело, заберете вместо него меня... Но теперь поздно: он уже чист и невинен и имеет такое же право на жизнь... Я отдаю ему мое тело. — Прости... — тихо сказал Гарри. - Я не знал. Значит, душа появляется так рано... Юноша кивнул. — Еще раньше, чем вы думаете. И шанс прожить жизнь всего один — я никогда не узнаю, что такое жизнь. У меня будет опыт, но опыт мертвый, усредненный опыт тех, кто жил до меня... Юноша неожиданно встал и нервно заозирался. — Мама? — спросил он, протягивая руки вперед. Из тумана вышла Беллатрикс Лестрейндж. Она вскрикнула, едва взглянув на юношу, и прижала руки ко рту. — Альтаир... — не смея поднять глаз, прошептала она. — Прости меня. Я... я была такой дурой... пожертвовала твоей жизнью ради суеты... Ради власти, ради приказа... — Здесь легко прощать, мама, — ответил юноша. — Здесь не место для боли. Он пошел к Беллатрикс, с каждым шагом становясь меньше, и добежал до матери уже двухлетним ребенком. Беллатрикс опустилась на колени, обняла его и зарыдала. Она стремительно молодела: будто стряхнули пыль со старой картины. Исчез огонь безумия и фанатизма в глазах. — Нам пора, — в полголоса обратился Гарри к ребенку, мирно спящему у него на руках. — Не хватало нам еще Грюма встретить... — Гарри! — окликнула его Беллатрикс. — У меня к вам еще одна просьба: уничтожьте все наработки Тем... Тома Риддла по реинкарнации, не дайте другим повторить мою ошибку. Они в тайнике, в моей квартире... Беллатрикс назвала адрес, объяснила, как отыскать тайник. Гарри кивнул и, заметив в тумане еще одну приближающуюся фигуру, пробормотал: — Если долго сидеть на Пороге, можно увидеть, как проходит мимо тебя душа твоего врага... Вот увидеть здесь Дамблдора я бы не отказался... А затем он вернулся в свое тело и оказался атакован красками, звуками и запахами мира живых. Должно быть, он пошатнулся, потому что Ланс испуганно подхватил его под локоть и спросил: — Ты чего, Поттер? Тебе плохо? Гарри, спокойно улыбнувшись, принялся за дело. Он не знал, что в коридоре Люциус Малфой, внезапно побледнев и схватившись за руку, опрометью бросился в мужской туалет. Испуганная Нарцисса последовала за мужем. Люциус вышел из туалета почти десять минут спустя, уже спокойный и невозмутимый, и одними губами произнес: — Метка пропала... Мы свободны, Цисс. Совсем пропала... Нарцисса заплакала. *** Впервые за свои почти сто пятьдесят лет жизни Альбус Вульфрик Брайн Дамблдор, кавалер ордена Мерлина первой степени, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, задремал после сытного завтрака. Только что он говорил с Минервой Макгонагалл, а затем, сладко причмокнув, свесил голову и уснул. Ученики, особенно слизеринцы, толкали друг друга под локти, указывая на директора и усмехаясь. Когда завтрак закончился и игнорировать спящего директора стало уже невозможно, Минерва наклонилась и потрясла Дамблдора за плечо. — Альбус... — тихо позвала она. — Альбус... Северус Снейп наклонился к директору, а затем резко произнес: — Помфри сюда, быстро! Но было уже поздно. Смерть директора по времени совпала с исчезновением меток. Это стало причиной для распространения слухов о том, что на самом деле Темный Лорд и Дамблдор — одно лицо.