Далеко до рассвета

Завитушчатая подпись на карте «Эмприз-дю-Лион» кажется Альбе забавной. Звучит как название какого-то напитка из орлейского ресторанчика: помпезно и загадочно. Она не спрашивает у Жозефины, что это означает, но подозревает – фамилия Очень Важного Дворянина, сгинувшего во имя Орлея десятки лет назад. Каллен предупреждает – там холодно, оскверненные храмовники похищают крестьян и отвозят на рудники, а разведчики докладывают о красных кристаллах лириума повсюду. Альба слушает со всем вниманием, но не принимает близко к сердцу – она успела за время своих приключений навидаться всякого-разного. Может ли ее удивить место с названием «Эмприз-дю-Лион»? Множество ног вытоптало здесь дорогу, и снег по ее краям успел смешаться с грязью. Крестьяне напуганы, крестьяне смотрят на пришедшую к ним Инквизицию с опаской. Не как на спасителей – как на очередное испытание. «Храни нас Создатель», – шепчет кто-то за спиной Альбы, тут же сплевывая на землю. Мальчишка с острым мышиным носиком тычет в нее пальцем и спрашивает у матери, почему у Инквизитора такие большие уши. А мать тихонько отвечает – чтобы лучше слышать, сынок. Вот будешь себя плохо вести – узнает, непременно придет ночью и заберет тебя. Альбе одновременно смешно и хочется плакать. – Они боятся – и их можно понять! – горячо заверяет бывший шевалье бывшей Императрицы. У Мишеля де Шевина волосы словно созданы для того, чтобы в них сверкало закатное солнце, а глаза – чтобы гореть во имя долга и высшей цели. Более хрестоматийного шевалье Альба еще не встречала. Она оглядывается на хмурую Кассандру, на топчущегося у какого-то кустика Коула, на задумчиво смотрящего в сторону гор Дориана. С неба начинает медленно падать снег, крупными хлопьями устилая дорогу. Альба заверяет Мишеля, что они со всем справятся, а сама думает: завернуться бы сейчас в теплое одеяло перед камином. И чтобы с книгой. И чтобы горячий медовый сбитень на столике. И чтобы рука сидящего рядом прижимала к себе покрепче. Но это длится ровно миг, а в следующий – из-за холма показывается красно-черный отряд бывших храмовников, и все мимолетные мечты Альбы тают, как снежинки на ладони. Она вспоминает замок Редклиф из того будущего, которое не случилось. Темные коридоры, где из стен и пола, как плесень, прорастали красные кристаллы лириума. Красные и алые, алые и красные. Тогда все казалось сном, небылицей, и что стоит Альбе с Дорианом вернуться обратно в свое время – жуткие кошмары отступят. Но вот Альба снова видит их – красные и алые. На фоне белого нетронутого снега кристаллы кажутся еще больше похожими на сгустки крови. Красный лириум повсюду – вырывается из скал, камней, земли, обхватывает деревья и кусты. А самое мерзкое – растет на телах людей. Альба едва не плачет, увидев мертвеца, покрытого пульсирующими изнутри алыми кристаллами. Подруга Варрика Бьянка предположила когда-то, что этот вид лириума живой. И Альба впервые понимает, насколько подобное страшно. Коул задумчиво сообщает, что красный лириум напевает песни о древних богах, а Кассандра советует ему перестать говорить такое. Но когда они добираются до крепости Суледин, Альба тоже слышит это. Тихо, на грани сознания, звучит знакомая манящая мелодия. Красный лириум поет голосом надежды, голосом любви и нежности – как мать, укачивающая дитя, как менестрель, ласкающий возлюбленную. Тихие напевы едва различимы под скрипом снега и завыванием ветра. Альба помнит эту мелодию еще с Редклифского замка, но тогда песня была гораздо грубее, точно примерялась, подманивая, пробуя жертву на вкус. Сейчас, когда красный лириум снова начинает взывать к ее крови и разуму, Альба вцепляется в посох до побелевших костяшек пальцев. Она кусает губы, нервно облизывается, начинает барабанить по древку ритм. Красных кристаллов в Эмприз-дю-Лион гораздо больше, чем в Редклифе, гораздо больше. Они повсюду и продолжают расти. Там-там-там, там-там... Нужно поскорее освободить крепость и бежать отсюда. Альба бросает взгляд на Дориана – его губы сведены в узкую линию, но, кажется, он не слышит ничего такого. Пока еще нет. «Давайте уйдем!» – хочет закричать Альба с мукой в голосе. Но вместо этого командует: – Нам нужно взять крепость! И все соглашаются. И все верят, что нужно. Там-там-там, там, та-дам-там... Крестьяне не выглядят счастливее, когда крепость Суледин занимают солдаты Инквизиции. Но возражать никто не смеет. Тем более что благородный шевалье Мишель де Шевин при всех преклонил колено перед леди Инквизитором. У Альбы трясутся руки и подрагивают в едином ритме пальцы, а от холода ноют щеки. Она принимает и клятву Мишеля, и тупое равнодушие толпы. Альба хочет просто убраться отсюда. Интересно, почему крепость назвали «Суледин»? Гораздо лучше, чем напыщенное «Эмприз-дю-Лион». На эльфийском. «Выдержать». Су-ле-дин. Но почему? Надо будет спросить у Жозефины... – Возвращаемся в Скайхолд, – командует Альба, нервно облизывая губы. – Тебе нехорошо, Инквизитор? – беспокоится Кассандра. Наверное, замечает что-то. – Нехорошо, – соглашается Альба. Больше ей сказать нечего. Она могла бы спеть, но слов из песни красного лириума Альба так и не разобрала. Только мелодию, красную, черную и белую, как Эмприз-дю-Лион. Снег идет уже несколько часов. Камин пылает, и мерный треск дров наполняет комнату. – Скажи, у меня правда большие уши? – неловко спрашивает Альба. – Уши? – приподнимает бровь Солас. – Ну... да. – Альба вздыхает. Сбитень в кружке добавил ей разговорчивости, но не сделал красноречивее. – Я знаю, что у эльфов они в любом случае больше чем у людей, и все-таки... Они правда такие уж большие? – Нет. У тебя замечательные эльфийские уши, – отвечает Солас серьезно. Альба облегченно вздыхает, прикрывает глаза, и в голове почему-то тут же зарождается знакомая мелодия. Без слов, на грани сознания, почти стершаяся из памяти. Красная, белая и черная, зовущая, далекая, похожая на наваждение. Желанное и отвратительное, пугающее, волшебное. Зарождается, чтобы окончательно и бесследно истлеть через несколько мгновений. И пока Солас бережно целует кончик острого эльфийского уха, Альба улыбается, напевая лириумную мелодию одними губами.