Сталь и кислота

Birdy – The A Team Birdy – Words as Weapons Athlete – Wires

- Джошуа, мы не можем так с ним поступить. Я не стану отвозить своего сына черт знает куда! Он еще совсем ребенок, он не виноват в том, что родился таким! Голос матери за дверью отцовского кабинета срывается, и семилетнему Малакаю вдруг становится очень страшно. Мама никогда не разговаривала так. У нее всегда теплый и спокойный голос, и она никогда не плачет. Он сидит на полу, прислонившись к стене, прислушивается к каждому звуку. Мокрая рубашка липнет к рукам и спине, но ему некогда было переодеться. Как только он схватил Джо, облившую его водой, за руку, она завопила, как сумасшедшая. А потом примчался отец, буквально схватил его за шиворот и потащил в свой кабинет.  Больше всего на свете, Кай боялся этого кабинета. Обычно он отсиживался там, наказанный за ту или иную проделку.  Один. В полной темноте. Пока не приходила мама и не забирала его, перепуганного и замерзшего, к себе.  И после этого они всегда сильно ругались с отцом. Вот и сейчас, мама пришла ему на выручку, и они с отцом уже больше часа сидели в его кабинете. С каждой минутой голос матери становился все более жалостливым и умоляющим.  - Я прошу тебя, не делай этого. - Он уже поранил Джозель, я не хочу, чтобы что-нибудь подобное повторилось, – яростно воскликнул отец.  - Он еще ребенок! – повторила мама. – Он поймет, когда подрастет. Нужно быть мягче с ним, как же ты не понимаешь?! Я поговорю с ним, Джош, я обещаю, это больше не повторится. Дай ему шанс, он ведь твой сын.  - Если он еще хоть раз изувечит свою сестру, я просто-напросто запру его, - бросил отец, и дверь тут же распахнулась.  Кай подскочил на ноги, тут же встречаясь взглядом со строгими глазами отца, который лишь нахмурился, покачал головой и ушел. На его плечи опустились теплые, мягкие руки, и мама присела перед ним на корточки: - Все в порядке? Он кивнул, хотя понятия не имел, правда ли все в порядке или нет. Просто не хотел, чтобы мама беспокоилась.  Она улыбнулась, и ему показалось, что в ее больших голубых глазах запрыгали солнечные зайчики. Мама убрала длинные, золотистого цвета, вьющиеся волосы за плечи, продолжая ему улыбаться: - Давай договоримся, Кай. Ты же знаешь, в нашей семье не совсем обычные дети, верно? Джозель умеет колдовать, у тебя тоже когда-то получится, но пока ты делаешь ей больно, прикасаясь к ней. Понимаешь? Он быстро закивал, часто моргая, чтобы не заплакать. Ему всегда хотелось уметь то, что делала Джо. И сколько бы он ни старался, ничего не выходило. А у сестры все получалось так легко и просто. - Она дразнилась, - выдавил он, а мама тихо рассмеялась, прижимая его к себе.  - Я поговорю с ней, и она не будет. Хорошо? – она обхватила его лицо ладонями и посмотрела ему в глаза. – Все будет хорошо. Твоя семья любит тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Он вздрогнул, моментально просыпаясь, и тут же ощущая привычное раздражение. Его всегда бесили эти тупые отголоски прошлого, от которых он так успешно закрывался столько лет, и которые все равно проскальзывали в голову, когда он спал. Он был ребенком, глупым, несмышленым ребенком, поэтому и верил всему. Сейчас он бы и не подумал верить подобной херне.  Мало того, что эта чертова ведьма-неудачница вчера испоганила ему день, так еще и это. Как будто у него мало проблем. Как будто ему нечем заняться. Как будто ему нужны воспоминания о его сраной семье.  Только бы выбраться отсюда. Только бы выбраться. И тогда он устроит резню покруче, чем двадцать лет назад. И тогда уже никто живым не выберется. Ни его прекрасная сестрица Джо, ни близнецы, ни отец. Никто.  Кай устало проводит рукой по лицу, и в голове тут же всплывает вчерашний вечер. Щека снова вспыхивает, когда он вспоминает, что она ударила его. Дала пощечину.  Это все из-за нее. Она напомнила ему, как его когда-то давно бил отец, и вот теперь ему снится всякое дерьмо. Это все она. Долбаная ведьма без магии.  Кулаки невольно сжались, словно он снова держал ее за шею, обещая убить, если она посмеет выкинуть что-нибудь подобное еще раз. Тут же в мыслях вспыхивают ее огромные, перепуганные и смелые одновременно, глаза. И губы, которые дрожали, и она всячески пыталась скрывать это. И то, как на какое-то мгновение она оказалась близко.  Так близко, что он ощутил ее прерывистое загнанное дыхание.  Прекрати сейчас же! Совсем с ума съехал? Она вчера сбежала, как чертова мышь, заперлась в комнате на втором этаже, и больше оттуда не доносилось ни звука. Вполне возможно, что она сбежала. Плевать, наплевать, пусть хоть повесится там, она все равно бесполезна.  Тут же, словно опровергая его мысли, раздались негромкие шаги - она спускалась с лестницы вниз. Он приподнялся на локтях, оглядывая полуразрушенную гостиную и ухмыляясь. Здорово повеселились вчера.  Взгляд непроизвольно метнулся к стене, к которой он вчера прислонил ее, пытаясь задушить.  Она появилась в гостиной так внезапно, что он даже не успел сделать вид, что не слышал ее шагов. Застыла на пороге, оглядывая комнату, чуть приподняла брови и выдохнула: - Деймон бы уничтожил тебя на месте, если бы увидел это.  - Закрой рот. - Пошел к черту, урод. - Проваливай нахрен, Беннетт. Пока я не повторил вчерашний вечер.  Она чуть побледнела, он заметил это, но ничего не сказал. Он откинулся на подушку, улыбаясь уголками губ. Последнее слово все равно осталось за ним. А потом она бросила: - Приберешься тут. - Ты все еще здесь? - Да, я все еще здесь, и собираюсь портить тебе жизнь своим присутствием, – отозвалась она, исчезая на кухне, и все же оставляя последнее слово за собой. Кай стиснул зубы, садясь и снова оглядывая комнату. Какого черта она пришла и испортила его и так хреновое утро. Одним своим правильно-поучительным видом.  Он поднялся на ноги, все еще ощущая слабость в ногах после вчерашнего, сделал несколько шагов и остановился. Гребаный сон до сих пор скребся где-то в нем, царапая его внутренности, раздирая его чертовым чувством... Вины? Он едва не рассмеялся в голос. Они сами виноваты. Ему незачем чувствовать себя виноватым. Они предали его, не он их. Его родители, его семья – они отказались от него. Он не виноват. Они сами навлекли на себя...это. Он прекрасно понимал, что нормальные люди, убив кого-то, должны остро чувствовать себя виноватыми. А он ничего не чувствовал. Ни вины, ни сожаления, может где-то внутри, очень глубоко, толику жалости. Но этот отголосок был таким слабым и едва ощутимым, что он иногда задумывался – а действительно ли он существует? Наверное, его и вовсе никогда не было. Телефон не разряжался вот уже четыре месяца. В 1994 не было зарядки для него, но каждое утро он снова работал, как и за день до этого. Наверное, на это как-то влиял бесконечный повтор одного и того же дня. В принципе, Бонни это устраивало. После того, как Деймону удалось выбраться отсюда, она держалась только благодаря тому, что без конца листала фотографии в телефоне. Смотрела на счастливые и беззаботные лица Елены и Кэролайн, Мэтта и Джереми. Ее рука застыла, не касаясь экрана смартфона,  потому что Джереми, смотревший на нее оттуда, казался таким живым и близким, что больно защемляло сердце.  Конечно же, они там обдумывали способ вернуть ее. Об этом не могло идти и речи. Она всегда верила в них, потому что сама готова была на все ради друзей. Конечно же, Джереми пытается ее спасти и скучает по ней так же сильно, как и она по нему. Это было так глупо. Так нелепо было уговаривать саму себя поверить в это.  Сознание само все понимало и услужливо подкидывало ей мысли, типа: «Ну конечно же, они ищут способ спасти тебя. Не будь идиоткой. Если бы хотели, давно бы уже спасли». Она закусила губу, напряженно глядя на собственные руки. Неужели она настолько глупая и слепая, что не может понять очевидного? Никто не вернется за ней. Она будет здесь вечно гнить вместе с больным на голову психопатом-убийцей. С человеком, который убил свою семью. Который едва не убил ее саму. С человеком, которому по ночам снятся кошмары... Судя по всему, жуткие... Кулаки непроизвольно сжались. Как же ей хотелось врезать ему за все те гадости, что он ей вчера наговорил. Нет, даже не так. Пусть говорит о ней все, что захочет. Но не про ребят. Только не про них. Она не вытерпит этих мерзостей и просто вцепится ему в глотку.  Ах да, его же нельзя убить.  Она едва сдержала злобное рычание. Она хотела его ненавидеть, хотела отчаянно, жгуче, так, чтобы ее разъедала эта ненависть. И до сих пор у нее неплохо получалось. До этой ночи.  До ночи, когда она услышала странные звуки, решила спуститься вниз и проверить, и обнаружила его мечущегося в холодном поту, стонущего что-то сквозь сон и едва не плачущего. Внутри у нее все оборвалось от внезапного страха, и она решила просто вернуться в свою комнату, запереться там и забыть обо всем этом, как о страшном сне. Но ноги ее словно прилипли к полу, она просто стояла, не зная, куда девать внезапно задрожавшие руки. Не зная, разбудить ли его, или убраться восвояси от греха подальше.  Она не знала.  И это ощущение.  Его болью был пропитан весь воздух. Она была вязкой, застревала в легких, не позволяя воздуху пробиться сквозь нее. И он задыхался ею, задыхался этой болью, которая была такой сильной, что даже Бонни ощутила ее кожей.  Она не знала, как люди могут жить с такой болью. Не знала, как вообще можно так жить, как жил он.  И тогда она впервые почувствовала это. То самое, что хотелось выдрать из груди и раздавить голыми руками. То самое, от чего она пыталась отгородиться, но это преследовало ее, мчалось по пятам.  Жалость. Жалость к нему. И острое желание помочь.  Бонни отмахивалась, качала головой и была уверена, что это все она ощутила бы по отношению к любому другому человеку. Но потом сознание услужливо подкидывало Кэтрин, Клауса, истории которых тоже были трагичны. Ничего подобного она к ним не ощущала.  А ведь его историю она даже не знала.  — Что за тупое выражение лица? От неожиданности она даже подскочила на стуле, резко оборачиваясь вместе с ним, и сталкиваясь взглядом с Каем, который стоял позади нее. Он приподнял одну бровь, иронично наблюдая за ней. Сердце пустилось вскачь, потому что Бонни вдруг показалось, что он прочел ее мысли.  Хотя конечно, ничего подобного он не умел.   — Что тебе нужно? – ей хотелось, чтобы ее голос прозвучал спокойно и оскорбленно, но она едва смогла выдавить из себя эти слова.  — Тупое выражение лица. У него, – хмыкнул Кай, указывая пальцем на телефон, который все еще лежал на столе с раскрытой фотографией Джереми.  — Тупое выражение лица здесь только у тебя, – огрызнулась она и зачем-то добавила. — Это мой парень – Джереми.  Она надеялась, что это заденет его, но он только пожал плечами и бросил: — Идиотское имя. Под стать твоему.  Бонни всегда считала себя цивилизованным человеком, который в ссоре не стал бы никогда переходить на внешность или имя противника. Но сейчас она просто не выдержала, глядя на его удаляющуюся, чуть сутулую спину, и выкрикнула: — Ну конечно же, Малакай гораздо менее идиотское имя!   И тут же захотела затолкать эти слова обратно в свой рот. С ужасом она смотрела, как он останавливается, медленно оборачивается и обливает ее взглядом, полным такого ледяного презрения, что она удивляется, как она не превратилась в ледышку?  — Закрой рот, – устало произносит Кай, буравя ее взглядом. — Ты не знаешь ничего обо мне и моем имени.  И ей вдруг стало так чертовски обидно. Обидно выслушивать его гадости, терпеть его вспышки гнева и постоянно бояться, что он убьет ее. Какого черта?  — Да мне наплевать! Я знаю, что ты просто моральный урод, и мне этого достаточно! И вообще, чего я о тебе не знаю? Не знаю, как ты убил своих братьев и сестер? Так может быть принесешь видео, вместе посмотрим!  Она готова была убить себя за этот словесный поток омерзительных слов. А они все шли, и шли, и не останавливались. И она все ждала, когда он снова взбесится, подойдет и врежет ей как следует. Потому что сама она успокоиться не могла.  Она ожидала всего: криков, швыряния предметов, ругани, оскорблений, даже рукоприкладства. Но она никак не ожидала, что он просто отвернется и уйдет. Не скажет ни слова, даже не отреагирует, а просто уйдет.  Неужели то, что ему снилось, так повлияло на него? Может ли быть такое? Он ведь никогда не ведет себя так тихо и спокойно. Что-то не так. С ним что-то не то. Но что?  ••• Кай вернулся поздно вечером, когда она уже решила, что осталась в особняке Сальваторов одна. Сидела у камина, наблюдая за огнем, кусая губы и отчаянно жалея о том, что позволила себе наговорить ему кучу неприятных слов.  Это он – он говорит гадости и плюется ядом, не она. Она не такая, и он не заставит ее стать такой. Никогда она не опустится до его уровня. Никогда не будет унижать людей, тыкая им в лицо их прошлым.  Уже опустилась. Ниже некуда, Бонни. Мои поздравления. Просто, можешь выходить на "бис".  Он даже не взглянул на нее, прошел мимо и направился куда-то в сторону подвала. Она несколько мгновений просидела, молча глядя ему в спину, а потом поняла, что обязана сделать это. Обязана доказать себе, что она не такая.  Не себе. Ему.  Поэтому она подскочила на ноги и бросилась за ним.  — Кай! – он и не думал оборачиваться, продолжая идти вперед. — Кай, черт тебя дери! Остановись! Он остановился, но оборачиваться не стал. И голос его прозвучал намного глуше, чем обычно: — Какого хера тебе нужно?  Она запнулась, опустила глаза и судорожно выдохнула: — То, что я сказала утром... – слова давались ей с трудом. — Я...в общем, мне жаль.  Он фыркнул и наконец обернулся. Медленно направился к ней, и она даже сделала несколько шагов назад. Что ему сейчас нужно? Она всего-то хотела сказать, что ей жаль, и... Он замер в шаге от нее, приподнял брови и буквально выплюнул ей в лицо: — Можешь засунуть свои извинения себе в задницу, идиотка. Зачем тебе это нужно? Что, давно никто с тобой не спал, и ты решила обратиться ко мне? Да я скорее сдохну, чем прикоснусь к такой, как ты... Она вскинула руку, готовая снова ударить его, но он легко перехватил ее, сжимая с такой силой, что у нее слезы брызнули из глаз.  — Я предупреждал тебя? – прорычал он, дергая ее на себя. — Предупреждал, что если сделаешь что-то подобное, я тебе руки поотрываю? Думаю, самое время выполнить обещание.  Его руки стиснули ее предплечья с ужасной силой, так, что она даже не могла высвободиться.  "Он что, правда собирается сделать это?" Она в ужасе подняла на него глаза и застыла. Снова это отчаяние. Оно и утром плескалось в его глазах, только она не сразу поняла это.  Отчаяние. Такое сильное, чудовищное, огромное, просто несоизмеримое. Просто не реально. Люди не живут с такой болью.  А он жил. Двадцать лет жил. Один. В этом огромном мире. Сам. Господи, как он не умер? Она готова была сойти с ума, пробыв целое лето в Потустороннем мире. Но с ней был Джереми. Он видел ее, поддерживал. А с Каем не было никого. Он был здесь один, каждый день умирая от этой боли, и – медленно, так мучительно медленно! – сходил с ума от нее.  Давился этой болью, задыхался, захлебывался.  Двадцать лет.  Она охнула, отступая назад и врезаясь в стену. Он по-прежнему сжимал ее плечи. Они стояли в кромешной темноте, в коридоре особняка Сальваторов. И больше не было никого. В этом доме, городе, мире.  Эти мысли раздирали ее изнутри, и они же перепуганно заметались, когда она вдруг подалась вперед. Подняла голову, глядя ему в глаза и медленно касаясь губами его плотно сжатых губ.  Она готова была убить себя за это. Уничтожить, прикончить и похоронить на заднем дворе.  Внутренний голос истерично кричал что-то о друзьях, о его прошлом, семье и о Джереми, но она не слушала. Медленно прижимаясь губами к нему, чуть приоткрывая рот и прикрывая глаза. Чувствуя, как его руки снова напрягаются.  Внутри все металось, было схоже с воем тысяч сирен, но когда он вдруг тоже подался вперед, разжимая свои губы и медленно обхватывая ими ее, все заткнулось. Словно умерло, и от этой внезапной тишины у нее даже в ушах зазвенело.  Она не решалась даже шевельнуться, подавляя острое желание закинуть руки на его плечи и зарыться пальцами в мягкие волосы на затылке. Просто прижалась грудью к его груди, неуверенно целуя его, такого чертовски неправильного и чокнутого.  Такого идиота, убийцу, психа.  И завтра она возненавидит его, себя, всех за это. Но только не сейчас. Не сейчас, когда одна его рука обхватила ее шею, мягко сжимая и притягивая к себе. Не сейчас, когда его волосы щекотно касались ее лба.  Не сейчас, когда он...  — Черт возьми! – она даже не сразу поняла, что он оттолкнул ее.  Споткнулась о собственные ноги и едва не упала. Испуганно взглянула на него и увидела в его глазах свой собственный страх. На секунду.  Потом он с остервенением стал тереть рукавом свой рот, словно она была прокаженной. Отступил на шаг, а затем вдруг поднял голову и взглянул на нее с такой ненавистью, что у нее дыхание перехватило: — Что ты сделала?! Ты – идиотка! Не вздумай больше прикасаться ко мне, испытывать на мне свою долбанную добро-терапию. Иначе я убью тебя.  С силой оттолкнув ее, он едва не бегом бросился по коридору. Какого-то хрена считая ступеньки в подвале, цепляясь руками за собственные руки.  Идиот. Придурок. Что ты натворил?! Он ненавидел ее. Так ненавидел, что едва сдерживался, чтобы не вернуться и не убить ее там.  Придушить за то, что она делала с ним.  За эти ее сочувственные взгляды. За извинения – никто никогда не извинялся перед ним, черт возьми! За желание помочь.  Ему не нужно это. Ни она, ни ее помощь, ни ее чертовы губы.  Он снова с остервенением стал тереть рот, прислонился спиной к сырой, холодной стене и прикрыл глаза.  Что ты наделал? Что?  Если еще хотя бы... Нет!  Никогда и ни за что.  Он скорее убьет ее, но это больше никогда не повторится.