Les rues de Paris

Заявление королевского прокурора о чудовищных преступлениях и распространении ереси привело мэтра Фролло в состояние внутренней тревоги. Обычно такого рода обвинения возлагались на многочисленных бродяг, евреев или цыган. Но сама мысль , что темноглазую плясунью заточат в узкую клеть из шипов или того хуже - вздернут на дыбу - была отвратительна. Звон браслетов и тонкий голос не оставлял архидьякона даже сейчас, когда со скрипом открывалась решетка каменного мешка. Обвиняемым оказался пекарь, человек добродушный и прежде в особых грехах не замеченный. -" Они говорили , что все рождены равными в правах. О том, что власть должна одобряться большинством... Ни Папа, ни король - никто не вправе отбирать последнее и доводить до нищеты..." - задыхаясь, шептал бедолага .- " Их главный, проповедник, собирает большие толпы..." -" Наверняка колдун с гниющими бородавками !- не преминул подать голос де Шатопер. Разумеется, вера в прыгающих жаб и прочие атрибуты этого знатока черной магии была уж слишком. Святой отец был склонен видеть в данном деле политический оттенок. Чувствовалось - противник хорошо образован . Нет ничего лучше, чем направить по следу лисицы стаю гончих. А потому, освобожденный горожанин, целуя благодетелям ноги и восхваляя Святую Деву, клятвенно обещался указать солдатам на нарушителей спокойствия добрых парижан. -" Вероятно ничего серьезного...Обошлось !" - Жоли слегка приподнял голову друга, оттирая последние струйки крови. Сам Понмерси находился в сознании, однако издавал лишь горестные вздохи. Нет, не случайная рана, причиненная невидимым врагом, была тому причиной. Разлука с милой Козеттой угнетала, ложась тяжким камнем на душу. Темная эпоха, в которой судьба уготовила им оказаться, не сулила ничего хорошего для одинокой, оставленной всеми девушки. Для истинно влюбленных лишь важно быть вдвоем. Ласково проведя рукой по щеке жениха , она привстала на цыпочки дабы вознаградить его поцелуем. Юноша был готов подарить всю нежность и заботу , однако внезапно ощутил сильный удар в затылочной части. Отчаянный крик звал на помощь, но пошевелиться не представлялось ни малейшей возможности. Реальность утрачивала очертания... Теперь же , скованный ужасом и печалью, Мариус отказывался существовать без своей нареченной. -" Уверен, мы отыщем твою хариту...Ведь правда, Аполлон ?"- в этом состояло все естество Курфейрака. Способность раскрыть свои объятия, отодвинуть серые тучи, вызвать улыбку даже на самом угнетенном лице была дана ему свыше. Напротив, сочувствие никогда не составляло отличительной черты Анжольраса. Любовь он считал неимоверной глупостью . И как можно расточать время на длинные и бессмысленные речи, когда треклятый узурпатор оставляет обглоданные кости от своих поданных! Когда набитый золотом мешок позволяет выгнать старика из дома, обречь вдову с грудным ребенком на смерть от голода ! Отсутствие уверенности в завтрашнем дне развращает народ , дает свершиться гнусным злодеяниям. Но бросить страдающего, пусть и от дурости, Мариуса - немыслимо! После такого , он отказался бы подать себе руку. -" Хорошо..." - одобрительный кивок разрешил проблему. К счастью, границы города существенно уже, чем в их время. Похитители не могли далеко увести свою жертву. Сите встречал безмолвной тишиной. Являющий анахронизм XIX века , величественный Нотр Дам пробуждал что-то непонятное в молодом революционере. Немного помедлив, Анжольрас ощутил чье-то прикосновение. -" Прошу прошения, мадемуазель..." Черные тугие косы с вплетенными монетками, чуть вздернутый нос, пестрый корсаж. От сотен уличных девок она отличалась наивной, полудетской трогательностью. Голубые радужки ярче неба Андалусии. Сильный, командный голос. Каждая частичка составляла тот идеал, пред которым замирает женщина в независимости от возраста или социальной принадлежности. Его слова были чудны. И как такой сиятельный господин может видеть в ней, простой цыганке, равную ? Боясь упустить этот волшебный миг, зингара тихо позвала : -" Месье Анжольрас..." Мужчины были с ней приветливы, либо пугали, как адский священник. Но с вежливой холодностью Эсмеральда столкнулась впервые. Обратим же внимание на высокую тень, промелькнувшую за парапетом. Уж много ночей Морфей отказывался принимать в свое царство несчастного служителя церкви. Вскакивая словно в лихорадке, исступленно кусая губы от безумных видений, молил о рассвете. Любить , сходить с ума от преступной страсти, представлять изгибы тонкого тела. Схватив фонарь, Клод торопливо спускался по каменной лестнице. Это было судьбой. Это был Рок. Их разделяли не более ста метров, а ЕЕ восхищение и благосклонность принадлежали другому.